Я счастливо засмеялся, снова и снова перечитывая ее ответ. Наверное, вся эта история с Аней, кулоном и ее убийцей позволила мне понять: если ты встретил хорошего человека, которого успел узнать, за которого можешь поручиться, не отпускай его. Ведь шансы столкнуться с кем-то, у кого в сердце тьма, 50 на 50. Мне повезло, но я не оценил. А теперь лишь бы не было поздно.
"Выходи за меня!" - написал я.
* * *
На нашу первую годовщину мы с женой, обнявшись, уютно лежали в постели и смотрели на ноуте фотки со свадьбы.
А потом стали рассматривать ранние совместные фотографии, еще до нашего разрыва.
Жена не уставала повторять: "Какие мы здесь молодые!"
Я смеялся. Жена зашла в альбом с фотографиями моей бурной юности. Тогда мы еще были незнакомы.
Она едко комментировала мой стиль, хохотала над моей прической и уверяла, что даже не посмотрела бы в мою сторону.
Одна фотография заинтересовала ее.
- А что это за клуб?
- Питерский какой-то.
- Ты уже тут наклюкался, - неодобрительно проворчала она.
- С чего ты взяла?
- Да ты никогда не снимаешься трезвым.
Она уже навела палец на стрелочку, чтобы листать дальше, но помедлила, весело отметив:
- Тот чувак у бара так уставился на тебя.
- Какой?
Я посмотрел в угол экрана, куда указала жена, и у меня внутри все сжалось. В голове за секунду пронеслись сцены из того далекого позабытого дня: бар, новый приятель, квартира, статуэтка медведя в серванте, девушка в голубом…
Я приехал в Питер на выходные. В клубе познакомился с парнем. В те времена у меня много было подобных знакомств. Мы зависали в барах и клубах без перспективы на продолжительную дружбу. И с этим парнем я познакомился, как с десятками других - веселья ради. Он пригласил меня продолжить попойку у него на квартире. С нами, кажется, был еще кто-то, но по дороге откололся. Мы пришли на квартиру, выпивали, слушали музыку, вели задушевную беседу. Потом нам пришла идея докупить выпивку. И тогда-то на лестнице мы и встретили ее - девочку в голубом сарафане.
- Откуда ты такая красивая? - спросил я.
- Привет, Анют, - по-свойски обнял ее за плечи Андрей.
- Я к бабушке, - тихо сказала она.
Я нагло оглядел ее с ног до головы, представился "Серый волк" и уточнил:
- А где же твои пирожки и красная шапочка?
Она непонимающе заморгала. А я уставился на ее грудь и захохотал:
- А, ну все, пирожки нашел.
Андрею понравилась шутка, он засмеялся и, крепче обняв девушку, предложил ей зайти. Она отказалась. Он настаивал. Она была неумолима. И Андрей ее уже было отпустил со словами: "Привет бабушке", когда я втолкнул ее в квартиру. Сказал, что бабушка никуда не денется, а я тут на один день. Я хотел, чтобы она рассказала о себе. Андрей с легкостью поймал и перенял мое игривое настроение. Он сообщил, что Аня детдомовка, бабушка не выходит уже несколько лет, стал отпускать сальные шуточки и смеяться над ними.
Я не знаю, в какой момент произошел перелом и из веселых пьяных ребят мы превратились в зверей. Она просила нас опустить ее. Но мы не отпустили.
- Матвей, - повторила жена. - А это что за место?
- Не помню, - слыша свой голос словно издалека, ответил я.
Вот почему обстановка квартиры меня угнетала. Десять лет назад я бывал в ней. Вот почему Аня показалась мне знакомой. Что это было? Видение, не успокоившийся призрак или мои ожившие, но до конца не осознанные воспоминания? Вот почему меня так напугали пятна крови на простыне в моем эротическом сне. Я видел эту кровь. Вот откуда я знал, где искать кулон и как он выглядит. Я знал, что хранится в разбитой стенке серванта. Андрей вытер кровь с пола сарафаном и отшвырнул его. Пока парень возился в ванне, я отодвинул сервант, разбил кулаком фанеру и спрятал окровавленный сарафан. Мы не обсуждали то, что сделали, мы просто молча сидели, каждый в своем углу, пока не заснули. Проснулся я ранним утром. На ощупь выбрался из темной квартиры и пешком пошел на вокзал. Не дошел, присел на какую-то скамейку во дворике и проспал на ней до обеда. А днем, когда меня растолкали старухи, я абсолютно не помнил, что было ночью, после того как я покинул клуб. Я не знал, где я и как сюда попал. Мне указали дорогу к вокзалу, и тем же вечером я уехал домой. Осознавал ли я, какую тайну увожу с собой? Нет. Мне казалось, что не помнить какие-то вещи после попойки - это обычное дело. А когда у меня появилась девушка, которой не нравились мои провалы в памяти, на ее упреки я лишь злился.
- Матвей, ты не хочешь смотреть фотки? - спросила жена.
- Голова разболелась, - солгал я.
Жена вылезла из постели и, пообещав: "Сейчас принесу таблетку", вышла из комнаты.
Андрею дали девятнадцать лет колонии строгого режима. Такая справедливость.
А я только теперь понял тот странный звонок Острогова. Федя умный мужик. И когда в деле появился "приятель", он сложил картинку еще быстрее меня. Мы познакомились до того, как я бросил пить. Андрей же наверняка сказал, что приятель из Москвы, а Острогов по телефону об этом умолчал. Да и какова вероятность найти сарафан между стенками серванта человеку, который понятия о нем не имеет? Столько лет никто не нашел, а тут приехал я - и сразу две улики.
Федя знал, кто соучастник…
После того звонка Острогов мне больше не звонил. Я сам связывался с ним пару раз. На свадьбу пригласил. Он не приехал, сослался на болезнь ребенка. Но дело, конечно, не в этом.
Чуть больше года назад я подсознательно выбрал по фотографиям квартиру для аренды, в которой убил однажды невинную девушку. Моя душа, отягощенная грузом вины, вступила в конфликт с памятью, удалившей из своих архивов страшное преступление, как ненужный файл. Теперь я все знаю. Хочу ли я справедливости?
Я услышал шаги жены в коридоре.
Быстро нашел в альбоме фото, на которое случайно попал Андрей, и отправил снимок в корзину. А затем нажал "Очистить корзину".
С совестью посложнее будет…
Иван Любенко
Знак сатаны
I
"Зима уже на исходе. Пройдет еще пара дней, и наступит последний холодный месяц. А там и весна. Город скинет с себя белое покрывало и, проснувшись, будет казаться серым и неумытым, как уставший солдат в окопе. А потом, через месяц-другой, приободрится и наденет парадный мундир. Тотчас же запахнет молодой травой, душистой сиренью, запоют скворцы, а высоко в небе беспокойные стрижи начнут вычерчивать латинские литеры: от простых "V" и "L" до замысловатых "X", "Y", "Z". Уже в апреле солнце будет греть не только землю, но и души горожан. Только все это будет позже. А пока Ставрополь укутался в снег, точно в плед, и тихо дремлет, как старый вояка перед камином. Что ему снится? Лихие сабельные атаки под началом доблестного генерала Ермолова? А может, первый бал в Офицерском собрании?.. Временами отставной офицер вздрагивает и просыпается, но опять проваливается в мягкий, как пух, сон. Его будит скрежет фанерных лопат, обитых для прочности тонкой железной полосой. Снег идет уже третий день. Дворники в овчинных тулупах и мохнатых шапках трудятся с ночи до утра. Отдохнут немного, попьют чаю и опять примутся за работу. А утром, когда в домах едва затеплятся желтые огоньки керосиновых ламп, Николаевский проспект будет прибран и готов к новому дню, как 81-й Самурский пехотный полк к парадному смотру. И даже оконные стекла, под стать городу-крепости, дадут морозу разрисовать себя витиеватыми узорами из былинных народных преданий.
Января 30 дня, 1909 года".
Присяжный поверенный Ставропольского Окружного суда Клим Пантелеевич Ардашев отложил дневник, поднялся из-за стола и стал рассматривать улицу.
Неожиданно перед домом остановились сани. Из них выбрался доктор Нижегородцев. По лицу медика было видно, что он чем-то озабочен. Расплатившись с возницей и отряхнув с пальто снег, частнопрактикующий врач шагнул к входной двери. Раздался звонок. Ардашев направился в переднюю, но горничная оказалась проворнее и уже принимала у гостя одежду.
- Простите великодушно, что потревожил вас в субботу, да еще в полдень. Всем известно, что в это время вы заняты литературными трудами. Однако я уже второй день не могу найти покоя. Тут, знаете ли, странное дело приключилось…
- И не думайте извиняться, мой друг. Пройдемте в кабинет. Там все и расскажете, и вишневой наливочки отведаете, - проговорил Ардашев и, повернувшись к прислуге, велел: - Варвара, нам, как всегда: осетинского сыру и вишневки, но только той, что приготовлена по рецепту Вероники Альбертовны.
- Так другую и не держим, - развела руками молодая и стройная горничная.
- Вот и хорошо, - отшутился Ардашев. - Нам другой и не надобно.
Не успел Нижегородцев усесться в кресло, как на маленьком столике появилось угощение.
Клим Пантелеевич наполнил рюмки и, сделав, несколько глотков, оттенил вкус наливки кусочком сыра. Доктор выпил разом, точно это была не наливка, а водка, и закусывать не стал.
Промокнув губы салфеткой, Ардашев заметил:
- Вижу, вы и впрямь не на шутку встревожены. Итак, я вас слушаю.
- Вы знали купца первой гильдии Тяглова?
- Это тот, что третьего дня застрелился?
- Он самый. Я тут странную деталь узнал: оказывается, перед смертью негоциант снял со счета в банке всю наличность. А потом пришел домой и покончил с собой. Те деньги так и не нашлись. В доме, конечно, были еще ассигнации, но они как лежали в сейфе, так и лежат.
- Может, из-за долгов?
- Да что вы! - Доктор даже подпрыгнул в кресле от возмущения. - Это ему все были должны! У него одной недвижимости в городе - дай Бог каждому…Нет, тут что-то другое…
- Простите, Николай Петрович, но для выяснения всяческих подозрений существует полиция, сыскное отделение, возглавляемое Ефимом Андреевичем Поляничко, судебные следователи, в конце концов… Вот они пусть и занимаются выяснением всех обстоятельств смерти. Вы-то чего переживаете? Насколько мне известно, покойный Федор Тимофеевич вам ни близким родственником, ни свойственником не приходился. Помнится, и я познакомился с ним за ломберным столиком в Коммерческом клубе.
- Вы правы. Но человек он был в высшей степени порядочный. Такого среди богатого купечества не сыщешь. Не живоглот какой-нибудь, не сквалыга, а меценат, даритель… Еще до вашего переезда в Ставрополь на его деньги Александровскую больницу для умалишенных построили, да и вашей родной Успенской церкви немало жертвовал. А о приютах для бездомных я уж и не говорю. Не умер бы - всенепременно стал бы почетным гражданином города. Да, в картишки поигрывал, азартен был, но, как говорится, кто не грешил, тот и Богу не маливался.
- Хорошо. - Клим Пантелеевич налил гостю новую порцию наливки и заметил: - Допустим, вы хотите понять причины суицида. Но что вам это даст? Я же читал в "Северокавказском крае", что Федор Тимофеевич находился в своем кабинете и кроме него, жены и одной прислуги никого другого в доме не было. Даже из короткой газетной заметки ясно, что главный признак самоубийства (оружие рядом с трупом) налицо. Более того, пуля вошла в правый висок. Стало быть, сомнений нет - чистое самоубийство.
Ардашев выпил полрюмки, отправил в рот маленький кусочек сыра и, ожидая ответа, внимательно посмотрел на собеседника. На этот раз врач к наливке не притронулся. Разделяя слова, как обычно делают гимназические учителя, втолковывая непонятливым школярам прописные истины, он принялся объяснять:
- Все… так… как… вы… сказали, за исключением… некоторых… моментов, а именно: в доме покойного Тяглова стали происходить загадочные и необъяснимые явления, словно там поселилась нечистая сила. Стоит Елене Ивановне заплакать, как вдруг разлетается вдребезги тарелка или звенит окно, будто камешек бросили. А ночью она чувствует, что кто-то спит рядом с ней, но никого не видит. Уж и горничную просила расположиться на ночлег в ее спальне, да только та, услышав в полночь тяжелые шаги на лестнице, вообще сбежала и служить у нее отказалась, даже за расчетом не пришла.
- Ого! "Человек-невидимка" из рассказа Герберта Уэллса поселился на Воробьевке, - рассмеялся Ардашев. - Ведь там, кажется, находится дом вдовы? Уважаемый доктор, мало того что вы, будучи врачом, верите всяким небылицам, так еще их и распространяете. Неужто забыли историю с "Замком привидений" на Барятинской, сто? Тогда ведь тоже уверяли меня, что в окнах появляется Апраксия, умершая дочь купца Щегловитова, облаченная в подвенечное платье. А что на деле оказалось? Помните?
- Как не помнить, - вздохнул Николай Петрович. - Проспорил вам ящик мартелевского коньяку… Но все-таки, Клим Пантелеевич, не могли бы вы навестить вдову и осмотреть дом? Это даже не я, это Ангелина Тихоновна просит. Они с Еленой Ивановной давно дружат.
Ардашев грустно заметил:
- А вот это, мой друг, - запрещенный прием. Знаете ведь, что не могу вашей супружнице отказать… Ладно, так и быть. Схожу завтра на воскресную службу и к одиннадцати навещу вдову. Только извольте известить ее об этом сегодня.
- Так я прямо сейчас и отправлюсь домой, - просиял доктор.
- А зачем так спешить? Могли бы и в шахматы партию-другую сыграть.
- Благодарю, но лучше быстрее обрадую Елену Ивановну. Она ждет не дождется моего возвращения.
- Так она у вас, что ли?
- Ну да, - с легким оттенком стеснения признался доктор. - С самого утра уговаривала меня, чтобы я к вам съездил. Я было отнекивался, зная ваше отношение ко всякого рода "чертовщине", но потом сдался.
- Ох и вьют, скажу я вам, из нас дамы веревки, и даже не веревки, а корабельные канаты! - пошутил хозяин дома. - В таком разе поезжайте. Шахматы от нас никуда не денутся.
Проводив Нижегородцева, Клим Пантелеевич вернулся в кабинет, поднял трубку и попросил соединить его с начальником сыскного отделения города. Тот, к счастью, оказался на месте.
- А! Клим Пантелеевич! Рад слышать. Давненько наши тропинки не пересекались, - приветствовал адвоката сыщик. - Чем могу служить?
- Прочитал в газете о самоубийстве купца Тяглова. Дай, думаю, позвоню и узнаю, не левшой ли он был?
- Ай да присяжный поверенный, ай да шутник, - рассмеялся Поляничко. - Думаете, мы лаптем щи хлебаем да телушку огурцом режем? Нет, господа адвокаты, не дождетесь! Кроме найденного на месте самоубийства браунинга, на правом виске обнаружен четкий пороховой след, и пуля вышла навылет. Помещение осмотрено со всей скрупулезностью: окна на зиму законопачены и никакого потаенного хода, кроме обычного погреба, в доме нет. Имеются лишь парадная дверь и выход в сад, кой на момент убийства был закрыт изнутри на засов. Опросили супругу и горничную. Обе, услышав выстрел, бросились в кабинет и увидели труп. Как понимаете, оснований возбуждать уголовное дело у судебного следователя Леечкина не было, и потому мы дали разрешение на погребение. А что этот заурядный случай так вас волнует? Не утаивайте, поведайте старику, как на исповеди. Иль секрет?
- Нет никакого секрета. Узнал от доктора Нижегородцева, что покойный перед смертью снял в банке всю наличность. Дома жена этих денег не нашла, Остались лишь те, что хранились в сейфе.
- Нам об этом факте известно, но это не наш резон - копаться в личных делах самоубийцы. Полиция такими вопросами не занимается. Кто его знает, какие у него были долги или, может, мамзельки высокооплачиваемые имелись? Взял одну красотулю да и осчастливил на всю жизнь. А почему бы и нет?
- А с кассиром беседовали? - не обращая внимания на иронию собеседника, осведомился Ардашев.
- Обижаете! Не только кассира, но и управляющего отделением Волжско-Камского коммерческого банка под протокол опросили. Такие клиенты, как Тяглов, у кассового окошка не стоят. Им наличность приносят с поклоном и кофею предлагают откушать прямо в начальственном кабинете-с.
- И что говорят?
- Да ничего особенного. Заметили, что грустный он был какой-то, подавленный. От угощения отказался. Видать, уже тогда знал, болезный, что руки на себя наложит. Ох, помилуй, Господи, его грешную душу!
- Благодарю вас, Ефим Андреевич.
- Не стоит, Клим Пантелеевич. Уж сколько раз вы меня выручали, скольких душегубцев помогли изловить - одному Всевышнему известно, не считая нас с вами, - хохотнул сыщик и добавил: - А доктору Нижегородцеву передайте: пусть его супружница поменьше лясы точит с госпожой Тягловой. Уж рассуждения у нее слишком фантазийные. Готов спорить на "красненькую", что недавно вы встречались с Николаем Петровичем, вот он и попросил вас ввязаться в это дело.
- Ох, смотрю, и агентура у вас!
- А как же! Работаем-с.
- Рад был вас слышать.
- Взаимно.
- Честь имею кланяться.
Ардашев положил трубку. И хотя многое прояснилось, тем не менее после разговора с Поляничко в сердце поселилось неприятное тревожное чувство, известное каждому, кто хоть раз случайно встречал похоронную процессию. Вроде бы и покойного не знаешь, и расстраиваться глупо, но душа все равно печалится, будто понимает, что когда-то и ей придется отправиться в дальнюю дорогу.
Дабы отвлечься от грустных мыслей, Клим Пантелеевич снял с полки "Пестрые рассказы" А.П. Чехова и принялся читать.
II
Церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы находилась на северной окраине Ярмарочной площади, за бывшей Тифлисской заставой, охранявшей город от набегов горцев. На ее месте теперь высились арочные Тифлисские ворота, открывавшие одноименный тракт. И белокаменная Успенская церковь, и грандиозные ворота были построены почти одновременно в середине прошлого века.
Дорога от дома № 38 на Николаевском проспекте до церкви занимала пять минут на извозчике или двадцать минут пешком. Но Божий храм привлекал Ардашева не только своей близостью. Восемь лет назад на Успенском кладбище нашел свой последний приют отец Клима Пантелеевича. И потому каждое воскресенье присяжный поверенный приходил к его могиле. Вот и сейчас, после окончания Божественной литургии, адвокат вновь навестил могилу дорогого ему человека.
Уже на выходе, за каменным забором, он увидел незрячего старика, просившего милостыню. О его слепоте напоминали черные круглые очки. Длинная седая борода и изрезанное морщинами лицо, рваный тулуп и потрепанный треух, перелатанные валенки - все говорило о тяжкой доле христарадника. Несмотря на жалкий вид, было в старце что-то светлое и доброе.
Ардашев нащупал в кармане целковый и опустил в медную кружку. Раздался легкий звон. Старик поднял голову, снял очки с закопченными стеклами и протянул их присяжному поверенному:
- Это тебе, барин.
- Зачем они мне? - спросил Клим Пантелеевич.
- Не побрезгуй.
- Оставь себе, старик.
- Это не я прошу, это убиенная душа просит.
- О чем ты?
- Возьми, мил человек, хотя бы на время. Вернешь потом, когда в них нужда отпадет.
Ардашев пожал плечами, сунул очки в карман пальто, поднял меховой воротник и махнул извозчику.
Не прошло и четверти часа, как сани остановились у большого каменного дома на Воробьевке.
Клим Пантелеевич покрутил ручку механического звонка. Через несколько секунд дверь отворилась. На пороге появилась не лишенная красоты дама в траурном платье лет двадцати семи.
- Позвольте представиться…