Естественно, вся история Царя-Кравцова была стародавним деревенским приколом, - даже даты никак не совпадали, "Графскую Славянку" министр императорского двора Фредерикс присмотрел уже после рождения Кравцова-прадеда. Но Лёнька однажды потратил два дня, облазив всё кладбище до последней могилки - искал погребение "монархического предка". Не нашёл. Это показалось странным. Стояли там и более старые, заботливо подновляемые кресты - когда люди из поколение в поколение живут на одном месте, в таком сбережении памяти о предках мало удивительного. Но могила Царя не сохранилась. Могла, конечно, в войну угодить бомба или шальной снаряд… Но отчего потом не восстановили? Кравцов-отец, как ни странно, тоже ничего о месте захоронения своего деда не знал и, задумавшись, сам удивился: как-то не принято было в семье ходить на могилу Царя… В общем, маленькая семейная загадка. Интерес к ней Вали Пинегина - если запись в дневнике истолкована правильно - Кравцова по меньшей мере удивил…
…Три листа почти сплошь покрылись написанными от руки датами. Сжимавшие ручку пальцы не слушались, не хотели сгибаться, - последние годы для письма Кравцов почти исключительно пользовался клавиатурой компьютера.
Хватит, осматриваю последний участок, выборка достаточная, - решил он. И аккуратно записал даты с двух последних крестов. Чем-то эти цифры показались странно знакомыми: 11.07.1967 - 18.06.1984 и 03. 05.1968 - 18.06.1985.
Кравцов взглянул на имена и портреты. Ну точно, братья-погодки Федосеевы - погибшие на графских руинах в один и тот же летний день, но с перерывом в год… Могила ухожена, верно мать жива ещё… Вот уж не позавидуешь такой старости.
Следующий час он занимался довольно тупой и нудной работой - переносил цифры с листов на компьютер, в программу, позволяющую статистически обрабатывать большие массивы цифр.
Первые же три сортировки, выведенные в виде диаграмм, принесли крайне интересные результаты.
Даты рождений спасовцев по годам имели два четко выраженных пика - послевоенные годы и начало шестидесятых; насколько знал Кравцов, эта статистика характерна и для всей остальной страны. Второй пик, собственно, был заметен только на фоне семидесятых и восьмидесятых годов - большинство представителей "шестидесятников" еще живы.
Месяца рождений у семидесяти процентов спасовцев старшего поколения приходились на промежуток между маем и августом. Тоже понятно - зачинали их в относительно свободные от крестьянских дел месяцы, наломавшись до упаду в страду, о продолжении рода-племени меньше заботишься. Чем дальше, тем закономерность эта становилась менее очевидной.
Числа рождений были разбросаны по месяцам абсолютно хаотично.
Со смертями всё обстояло иначе. Голодные тридцатые, сороковые и пятидесятые собрали свою обильную жатву - в том числе и среди детей. (Кстати, тридцать седьмой и тридцать восьмой, столь горько оплаканные в перестроечные годы, ничем на общем фоне тридцатых не выделялись.) Но к этим вполне ожидаемым пикам прибавлялись и другие, не столь явные, но ни с какими историческими событиями вроде не завязанные. Например, странный рост смертности наблюдался в восемьдесят восьмом…
Статистика по месяцам показала: чаще всего умирали сиасовцы в феврале и июне-июле. Вроде с медицинской точки зрения вполне объяснимо. Конец зимы - авитаминоз, дефицит ультрафиолета и общая усталость организма косят стариков. Лето - гипертоники и сердечники мрут от жары и скачков давления, молодые тонут при купаниях, разбиваются па мотоциклах, падают с графских руин… Именно так думал Кравцов, пока не посмотрел статистику смертей по дням, ожидая, что картина будет аналогичная рождаемости - хаотичная и бессистемная.
Увиденное шокировало.
Он вышел из вагончика, не выключив компьютер, торопливо вновь направился к кладбищу - благо ходьбы минут пять, не больше. Хотелось увидеть подтверждение вычисленному не с бесстрастного экрана…
Дорогой в голове билось: НЕУЖЕЛИ НИКТО ЭТОГО НЕ ЗАМЕЧАЛ?! СОВСЕМ НИКТО?!
Он прошел в тот конец погоста, куда не добрался со своей выборкой и где, по смутным воспоминаниям, были участки нескольких семейств клана Сорокиных… Не сразу, но нашел могилу Динамита.
Так и есть.
Игоря Сорокина по прозвищу Динамит убили 18 ИЮНЯ 1990 года.
В тот же летний день, что погибли - на шесть и пять лет раньше - братья Федосеевы.
В день, указанный в смертных датах многих стариков - наверняка в большинстве своем умерших от естественных и вполне уважительных причин. В смертных датах молодых - многие из них наверняка погибали отнюдь не от болезней. И дети, и люди средних лет, и мужчины, и женщины, - роковая дата не делала ни возрастных, ни половых различий.
С точки зрения статистики такое было НЕОБЪЯСНИМО. Девяносто процентов июньских покойников расставались с жизнью в этот день.
18 ИЮНЯ.
4
Как выяснилось, жарить вальдшнепов Наташка Архипова умела замечательно. То есть, конечно, лишь Кравцов её мысленно именовал по-прежнему, а на деле она давно уже стала не Архипова, но Ермакова, - в деревне как-то не принято, выходя замуж, сохранять девичью фамилию.
Впрочем, на её кулинарных талантах смена анкетных данных никак не отразилась. Вальдшнепы оказались - под аппетитнейшей золотистой корочкой - мягкими, сочными, буквально тающими во рту, никакого сравнения с напичканными комбикормами и гормональными ускорителями роста бройлерными цыплятами.
Жаль только, что бройлеры выигрывали это заочное соревнование по единственному параметру - по размерам. В результате гвоздь меню исчез с тарелок почти с той же скоростью, с какой улетали живые вальдшнепы после неудачных выстрелов Кравцова и Пашки.
- Метче стрелять надо, - улыбнулась Наташка, глядя, как мужчины обгладывают последние косточки.
- Это всё Кравцов, эколог несчастный, - наябедничал Пашка, разливая остатки "Рыцарского замка" - рейнского вина, идеально, по его мнению, сочетающегося с российской дичью. - Специально ведь мазал - красивые, дескать, слишком…
- И правильно, - снова улыбнулась Наташка. - Сережке и Андрюшке, когда вырастут, ты по воронам в парке стрелять предложишь?
Упомянутые Ермаковы-младшие были представлены гостю и получили от него в подарок книжки с дарственной надписью автора - хотя мать заметила, что кравцовские триллеры читать им рановато. Сейчас отпрыски уже спали, вечер стоял поздний. Застолье старые приятели продолжали втроем.
- Так что пусть птицы пока полетают, ребят подождут, - продолжала Наташка. - У нас и без того есть что на стол поставить. - Стол, действительно, ломился от изобилия закусок.
Кравцов же, за всеми тостами и беспорядочными воспоминаниями минувших дней, внезапно понял - спустя пятнадцать лет - странную вещь: оказывается, он тогда был влюблен в Наташку Архипову. Вот так. Наверное, нельзя было быть с ней знакомым и не влюбиться хоть капельку. Как теперь понял Кравцов-взрослый, юный Ленька в те годы не просто ничем не выдал своих чувств, но и сам себе не отдавал в них отчета. Надо думать, срабатывал некий внутренний тормоз: это девушка Динамита. Ныне, вероятно, такое препятствие его бы не остановило, но тогда… А вот Пашка-Козырь…
Кравцов резко оборвал мысль. Смутное чувство - что от трагедии, разыгравшейся между Сашком, Динамитом и Наташей, выиграл лишь Козырь - оснований подозревать в чем-то старого друга не давало.
Наташка осталась той же красавицей. Пожалуй, на вкус Кравцова, стала ещё привлекательнее. Исчезли девичья порывистость и совсем легкая, пришедшая из детства угловатость, Наташка чуть-чуть располнела и сейчас являла собой тот тип русской красоты, от которой теряли голову поэты и художники российского золотого века…
И писатели, товарищ Кравцов, и писатели, добавил он мысленно.
Это казалось чудом. Ему часто приходилось наблюдать внезапную метаморфозу, столь характерную для сельских женщин: как вчерашняя бойкая девчонка, первой из сверстниц выскочив замуж и родив ребенка, буквально на глазах превращается в бесформенно-целлюлитную матрону, - что особенно заметно на фоне её подружек, чуть повременивших с замужеством.
И - всё вернулось. Только вместо девушки Динамита перед ним была жена Пашки-Козыря…
Хорошо, что Паша не владеет телепатией, подумал Кравцов. А вот Натали… Говорят, что такие вещи женщины понимают без слова и жестов, по флуктуациям мужского биополя…
Застолье тем временем приближалось к логическому концу. Козырь поднялся, собрал на поднос излишки закусок, добавил непочатую бутылку (как отметил Кравцов, с самым малоградусным содержимым). Сказал, направляясь к двери:
- Снесу ребятам, пусть и они отпразднуют…
Наташка едва заметно поморщилась. Встретив Кравцова, она после первых приветствий сказала примерно с таким же, как сейчас, выражением лица:
- У нас в семействе прибавление…
"Прибавлением" оказались двое плечистых охранников, демонстративно державших поясные кобуры на виду, под распахнутыми пиджаками. Правда, чересчур гориллообразными они не выглядели. У одного было даже вполне интеллигентное лицо. Напоминал он студента университета, на досуге - чисто как хобби, без ущерба занятиям - увлекающегося вольной борьбой. Надо понимать, при выборе этой парочки внешние данные сыграли для Пашки не последнюю роль. Но Натали не оценила его стараний. Она понятия не имела об истинной судьбе "убежавшего" Чака, о подозрениях и догадках Кравцова и Паши. И злилась на непонятно зачем притащенный в Спасовку конвой… Впрочем, чтобы заметить следы этой злости, надо было очень внимательно всматриваться. Ум Наташи не уступал красоте - ни тогда, ни теперь.
Пашка вышел. Они остались вдвоем. Кравцов не знал, что сказать.
Наверное, в рассказах о шестом женском чувстве есть доля истины. Возможно, что-то такое Наташка ощутила… И не стала продолжать звучавший легко и непринужденно (втроем!) разговор об их юных годах. Но и повиснуть неловкому молчанию не дала. Задала беспроигрышный вопрос - о творческих планах Кравцова.
Чем вывела его из слегка обалдевшего состояния, возникшего от осознания того, что юношеская влюбленность пятнадцать лет провела в тщательно замаскированной засаде, чтобы нанести удар в самый негаданный момент.
Творческие планы у Кравцова, честно говоря, пока не оформились. Не успел составить - слишком недавно вернулась сама возможность писать. Зато имелся другой план.
Почему бы, собственно, не начать с неё? - подумал он. Как источник информации, Наташка не хуже любого иного, коренная спасовка. Заодно не будет лезть всякая дурь в голову…
- Задумал большой роман, - сказал Кравцов непринужденно (так, по крайней мере, ему самому казалось). - Нечто в духе Стивена Кинга, но с поправкой на российскую действительность. Почему в каком-нибудь крохотном городишке штата Мэн может существовать изнаночная жизнь - мистическая, загадочная, страшная, а в нашем селе - нет? В общем, сейчас собираю материалы обо всяких страшилках и пугалках из сельской жизни. Обо всем таинственном и необъяснимом… Ты никаких подобных историй не помнишь? Местных, оригинальных, спасовских?
- Страшилки… - медленно повторила она. - Знаешь, когда Светка Лузина - помнишь, подругами мы были? - сидит на седьмом месяце, ждет четвёртого, а старшие трое растут в обносках и впроголодь, и в день получки её муж приходит без копейки денег, но с канистрой бодяжного спирта, и Светка с горя к той канистре плотно прикладывается… - вот это действительно страшно. На этом фоне какой-нибудь оживший покойник - чушь и ерунда.
На "чушь и ерунду" Кравцов слегка обиделся.
- Я пишу про оживших покойников, - сказал он, - именно для того, чтобы немного отвлечь от действительно мерзкого. Потому что все понимают: игра, не всерьёз, понарошку…
Она обиду уловила - мгновенно.
- Извини, я не про твои романы… Они действительно увлекают, интересно написаны, Паша мне давал. Но ничего таинственного и необъяснимого мне как-то не вспоминается. Разве что Чёртова Плешка…
Из глубин памяти Кравцова тут же всплыло это, слышанное в детстве, название. Но подробностей он не помнил. Знал только, что "плешкой" здесь зовут не лишённую волос часть черепа, но место, где по каким-то причинам ничего из земли не растёт или растёт очень плохо. Встречаются такие места порой в еловых или смешанных лесах - на земле лишь слой опавших листьев или хвои, ни травинки, ни былинки, даже грибов не бывает. И на полях случается: на каком-то участке точно так же сеют, как и на остальной площади, - а не вырастает ничего. Одно слово - плешка.
Наташка рассказала, что в детстве часто бывала у родственников в Антропшино - одна ветвь семейства Архиповых жила там. Порой приходилось возвращаться затемно. Не одной, чаще всего с подругами. Ну и пугали друг друга по пути страшилками о Чёртовой Плешке. Дескать, если пересекать ночью долину Славянки - из Спасовки в Антропшино или обратно - можно совершенно непредсказуемо попасть на такое место, где ничего не растёт и где ориентация абсолютно теряется. Местность горизонтально-ровная, не понять, вверх или вниз идешь по склону. Всегда при этом на землю опускается ночной туман - ни звёзд, ни светящихся вдали окон домов не видно. Никаких ориентиров. И люди там пропадают. Рассказывают - в легендах - об этом путники, заспорившие с пропавшими о правильном пути - и разошедшиеся с ними. Спасшиеся, проплутав всю ночь, обычно обнаруживали себя на рассвете в двух шагах от спасовских или антропшинских огородов. Спутники их исчезали навсегда - никто и никогда их больше не видел, даже мёртвыми. В общем, история вполне подходящая для ночной дороги, - заставляет шагать быстрее и внимательнее присматриваться к смутно видимым ориентирам.
Вернувшийся с пустым подносом Козырь услышал окончание рассказа жены и внёс в него свою лепту. Оказывается, во многих вариантах легенды фигурирует нечто белое и движущееся. То смутно видимая в тумане белая лошадь, куда-то бредущая. То белый автомобиль, тоже смутно и издалека видимый, бесшумно и медленно куда-то катящий. Причём - характерный штрих - навсегда исчезали как раз те люди, которые устремлялись по направлению, указанному этими белыми проводниками. Ушедшие в другую сторону находили в конце концов дорогу.
Кравцову показалось, что на протяжении рассказа мужа Наташа хочет что-то сказать - но не говорит.
Закончив свой вариант страшилки, Паша сказал, что сходит запереть гараж и пристройки. И тут же добавил:
- Ты только не прими это за намёк: мол, пора и честь знать. Посидим ещё, мы и десятой доли всего друг другу не рассказали…
Когда он вышел с большой связкой ключей, Наташа проводила его удивленным взглядом. Очевидно, в загородном доме Ермаковых так тщательно запираться не было принято. Тем более в присутствии двух охранников.
Потом она сказала - как-то неуверенно, словно уже говоря, всё еще сомневалась - стоит ли:
- Знаешь, Паша тебе не всё рассказал… Дело в том, что однажды… В общем, мы тоже… Шли из Антропшино, от Архиповых, водила Пашу знакомиться перед свадьбой… Вроде тропа сто раз хоженная - но заплутали. Не знаю уж, на Чёртову Плешку угодили или нет - трава росла, но коротенькая, как свежескошенная… Но едва ли там косить бы кто стал - кочка на кочке. Идём, идём, туман вокруг, вроде и прямо держаться стараемся, а все равно кружим. Лошадей, правда, белых не встречали. Машин тоже.
Кравцов заинтересовался. Это уже не десятый пересказ, где основу трудно отличить от фантастических наслоений.
- И как выбрались? Так до рассвета и кружили?
Она ответила ещё более неуверенно:
- Нет… Я от девчонок слышала, что если парень с девушкой… ну, с действительно девушкой, то можно… А мы ещё… И раньше я… В общем, первый раз мы - там.
- Помогло?
- Не знаю. Плохо помню, как потом шли… Но дома оказались задолго до рассвета, потому что…
Вернулся Козырь, и она на полуслове сменила тему, заговорив громче:
- Ты ведь еще фотографий наших не видел! Никаких, с самой свадьбы! Ермаков, доставай… А вы, господин писатель, пожалуйте сюда, на диван…
Кравцову - впервые за вечер - послышались в её голосе легкие нотки фальши. А может, ему просто хотелось их услышать.
5
Тёмный сад у дома Ермаковых слабо освещали три источника: луна в небе, горящий в отдалении у дороги фонарь и окно, за которым друзья детства отмечали встречу. Каждое дерево и каждый куст в результате отбрасывали по три тени разом - сад тонул в их переплетении. Некоторые тени медленно двигались - порождавшая их луна ползла по небу.
Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что одна из теней - большая, бездонно-черная - движется иначе, чем другие. Но два человека, сидевшие на неосвещенной веранде (в темноте светились лишь огоньки их сигарет), к числу таковых - очень внимательных - наблюдателей не относились. И не замечали ничего.
Может, оно и к лучшему. Потому что - опять же внимательный наблюдатель - мог приблизиться почти вплотную к подозрительной тени и успеть разглядеть, что это человек, затянутый в обтягивающий черный комбинезон. Но скорее всего, никто и ничего толком разглядеть бы не успел, умерев секундой раньше, - а трупы ни внимательностью, ни наблюдательностью не отличаются.
А так охранники сидели на веранде и медленно, растягивая удовольствие, допивали вино. Тихонько разговаривали. Вообще-то полагалось бодрствовать одному из них, а второму спать вполглаза, не раздеваясь, с оружием наготове… Но тут уж сам принципал, проставивший угощение, был виноват в нарушении инструкции.
Тень - та самая, большая и опасная - продолжала бесшумное и почти незаметное глазу движение. И спустя какое-то время расположилась напротив крылечка веранды. Чтобы оказаться рядом с беспечными охранниками, тени требовалось две секунды. Чтобы убить обоих - еще одна. Но тень застыла неподвижно.
Непогашенный окурок прочертил ночь трассирующей пулей и упал к ногам человека в черном комбинезоне. Ступени крыльца заскрипели под грузными шагами. Один из охранников вышел в сад, остановился, постоял, всматриваясь в темноту. Человек в чёрном мог снести ему голову, не сходя с места, - полоска воронёной, не дающей отблеска стали в его руке как раз дотянулась бы до горла. Но человек стоял молча и неподвижно.
Охранник прошагал обратно. Не присаживаясь, потоптался на веранде, договариваясь с напарником о времени смены. Потом ушёл в дом. Второй остался на вахте.
Человек в саду казался высеченной из антрацита статуей - ни один, пусть самый архивнимательный наблюдатель не уловил бы теперь ни малейшего движения.
Человек умел ждать. Он ждал много лет.
И был готов подождать ещё.