- Простудишься ведь… - виновато сказал Кравцов. - Пойдём, срочно напою тебя горячим чаем.
- Все вы, мужчины, с чая начинаете, - вздохнула Аделина. - А потом оказывается, что у вас жена и трое детей…
- Не бойся, у меня всего двое, - утешил Кравцов, отпирая дверь. И ни слова не сказал о том, что овдовел полгода назад. Он подозревал, что про это Аделина знает. И не только про это. К тому же после сегодняшнего (вернее - вчерашнего) нежданного открытия он действительно хотел напоить её чаем - не более того.
- Хоромы… - протянула Ада, оказавшись внутри. - Мечта хозяйки. Сорок минут - и генеральная уборка закончена. А это что? Кухня? Можно зайти?
- Типовой пищеблок ПБ-7, товарищ генерал! - бодро отрапортовал Кравцов, включая электрочайник (алюминиево-антикварного вида, со свистком). - Предназначен для приготовления пищи в полевых условиях для бригады численностью до семи человек, а также для отогревания горячим чаем примерзших к минералам девушек! Докладывал дежурный по пищеблоку старший лейтенант Кравцов!
- Вольно! - скомандовала Ада, с трудом проскользнув в пищеблок и оказавшись зажатой в тесном треугольнике между Кравцовым, плиткой и холодильником. И добавила, привставая на цыпочки:
- Вообще-то примерзших девушек иногда отогревают и другими способами…
После этого довольно долго не говорила ничего.
Нельзя сказать, что писатель Кравцов так вот сразу взял и потерял голову от поцелуев двадцатилетней девушки, позабыв обо всем на свете. Отнюдь нет. Например, когда надрывный свист чайника стал совсем уж раздражающим, он вспомнил-таки, зачем они тут, и вслепую, за спиной, нашарил штепсель и выдернул из розетки… Но кое о чем, без сомнения, позабыл. Например, о намерении ограничиться чаем.
Он повлек её в сторону пинегинского "траходрома", мимолетно подумав: вот уж не ждал, что пригодится эта конструкция… Потом связных мыслей не осталось, и не осталось мешавшей им одежды, и губы ласкали губы, а руки - тела, и всё было замечательно. Но когда его рука скользнула вниз - Ада резко оттолкнула и руку, и её владельца.
Кравцов почувствовал, как напряглось её тело, и почти физически ощутил леденящий холод, словно неосторожным движением раздавил колбу с жидким азотом. И всё кончилось, так и не начавшись.
Он приподнялся на локте и спросил:
- А зачем, собственно, ты всё затеяла?
Хотел, чтобы прозвучало холодно, но получилось обиженно и разочарованно.
Она прижалась к нему, провела пальцами по лбу, по щеке, по шее, по груди… Зашептала:
- Не хмурьтесь так, господин писатель. Даже в темноте чувствуется, какое у вас каменное лицо… Я сделала это, потому что очень хотела. И не подумала, что сразу зайдет так далеко. Поверь, что целомудренные барышни встречаются не только в романах позапрошлого века…
Кравцов не поверил. Тем более что её пальцы, наглядно опровергая слова, сползали все ниже и уверенными движениями взяли в плен наиболее разочаровавшуюся часть тела и немедленно заставили её исполниться новых надежд…
- Но на дворе двадцать первый век, и тургеневские девушки кое-чему научились… - шепнула Ада.
Ее губы скользнули вниз, вслед за пальцами, и Кравцов скоро понял, что тургеневские барышни научились за полтора века весьма даже многому… Потом пришел его черед доказать, что и мужчина может доставить немалое удовольствие своей девушке, желающей и далее оставаться девушкой. Потом выяснилось, что удовольствие можно доставлять обоюдно и одновременно. Потом…
Много чего было потом.
Но главный порог они так и не переступили.
2
Алекс вновь проснулся на рассвете. И вновь услышал голос - причем услышал не окончательно проснувшись, а на той тонкой границе сна и яви, когда тающие обрывки сновидения сплетаются воедино с вытесняющей их реальностью.
В этом полусне голос звучал громко, отчетливо. И хотя язык оказался незнаком, Алекс отчего-то прекрасно понимал всё, что ему говорят, - вернее, приказывают. Привыкший наяву приказывать сам и давненько уже не плясавший под чужую дудку, он тем не менее был готов выполнить эти приказания и знал, что не только готов - но и сможет. Что совсем уж странно: это знание доставляло Алексу радость - тихую, спокойную, умиротворенную.
Потом он проснулся - вернее, не открывая глаза, перешел в некую стадию, где сна почти не остается, хотя и бодрствующим человека назвать трудно.
Но всё исчезло - и понимание, и готовность, и радость.
Лишь голос остался. Где-то очень далеко кто-то еле слышно бубнил какие-то непонятные слова… Алекс не обратил внимания, посчитав их остатками сна, немного задержавшимися в реальности.
Он протянул руку - сонным, вялым движением, чтобы привычно нащупать мочалку (кстати, с которой из них он вчера завалился?) и привычно устроить ей утреннюю прочистку труб, благо инструмент для этого уже пребывал в полной боевой, только вот привязалась легкая, ноющая боль в паху, не первое утро, пока ничему не мешает, но…
Рука поднялась и опустилась, скользнула по простыне, по одеялу, - впустую. Мочалки не было.
Тут он рывком поднял веки - и проснулся окончательно.
МОЧАЛКИ НЕ БЫЛО.
Алекс тяжело поднялся и столь же тяжело протопал по своим апартаментам, не слушая бубнеж голоса.
Слабая надежда, что подстилка готовит завтрак на крохотной кухоньке или мажется-прихорашивается в соседней комнатушке, исчезла. За перегородкой, на родительской половине мочалке (да кто же она - сегодняшняя?) делать нечего. Туда и сам Алекс уже несколько лет не казал носа…
Если же тёлка УШЛА от Первого Парня, до того как он ей сказал: ступай! - то это значит, что… Что это значит, Алекс придумать не успел - у него забрезжили первые смутные воспоминания.
Голос по-прежнему что-то и откуда-то бубнил. Алекс махнул рукой, отгоняя его словно надоедливую муху, - чтобы не мешал собрать воедино бессвязные обрывки в единую причину беспрецедентного факта: одинокого пробуждения.
И он вспомнил.
Точно. Все так и было. Мочалка пришла новая. Имя её так в памяти и не всплыло, да и не важно. Привел её Колька-Шпунт. С него, значит, и спрос. Потому что проклятая девка решила повыкобениваться и проигнорировать порядки, установленные Алексом в их компании. Первым должен быть он - всегда и во всём. С любой мочалкой - тоже. Потом - пользуйтесь, не жалко, пока Первый Парень вновь не обратит на подстилку своё благосклонное внимание.
Но вчера что-то сломалось. То есть поначалу всё шло путем - мочалка, изрядно уже поддатая, пошла с ним и даже позволила хорошенько проверить, что у неё наросло за пазухой, но потом… Да, всё произошло на крыльце - Алексу отчего-то взбрело в голову впендюрить ей прямо там, на свежем воздухе. Короче, чтобы не вспоминать мерзкие подробности, кончилось вот чем: стерва убежала в ночь, Алекс же остался - с полуспущенными штанами и с руками, вцепившимися в пах - именно туда угодила ногой поганая лярва.
Покончив с воспоминаниями, Алекс задумался об ответных мерах. Бубнящий голос - и до того вспоминать отнюдь не помогавший - вконец распоясался. Думать приходилось, прорываясь сквозь размеренные, бьющие по вискам слова… Совершенно неразборчивые и непонятные слова.
Кое-как Алекс постановил следующее: Первому Парню поднимать руку на какую-то лахудру - значит терять лицо. Отмудохает её для вразумления Шпунт, о чем сегодня же получит приказание. Отмордует легонько и объяснит, что в любом коллективе живут по правилам. В смысле - кто их выполняет, тот и живет. Вот. А ночью Алекс проверит, как до мочалки дошло внушение.
План действий был незамысловат, что и говорить.
Но то оказался последний план, составленный Алексом самостоятельно.
И даже его он воплотить не успел…
Голос продолжал долбиться не то в уши, не то прямо в мозг. Отдельные слова - по-прежнему непонятные - звучали уже достаточно отчетливо.
3
А поутру, как поётся в песне, они проснулись.
Вернее, проснулся Кравцов. От запиликавшего за стенкой - в бригадирской - мобильника. Он быстро и бесшумно, чтобы не разбудить Аду, устремился туда.
Звонил Пашка. За окном рассветало.
- Слушай, сколько на часах-то? - спросил Кравцов сонным голосом. На его руке измеряющего время прибора не обнаружилось. Честно говоря, на нем - не только на руках - вообще ничего не обнаружилось. Как у Адама до (или после?) грехопадения. Наверное, всё-таки после.
- Не важно, - отрезал Козырь. - Приходи. Срочно.
- Что случилось? - мигом стряхнул остатки сна Кравцов.
- Приходи. Увидишь.
В трубке запиликал отбой.
Разбудить Аделину? Ладно, пусть поспит. Телефон у нее с собой, если что - можно позвонить…
Кравцов написал коротенькую записку, оставил на видном месте и стал торопливо - но по-прежнему бесшумно - одеваться. Уходя, дверь не запер - изнутри без ключа её было не открыть.
…Паша поджидал его поодаль от дома - у самого поворота с дороги на Козыревский прогон (неофициально эти мини-улочки носили в Спасовке имена, а чаще прозвища владельцев расположенных на них домов). Рядом с Козырем переминался с ноги на ногу охранник - тот самый, с лицом студента-борца.
- Всё в порядке? Наташа? Дети? - спросил Кравцов первым делом.
- В порядке… Пойдем.
Повел его Паша не к дому - на участок. Студент-тяжеловес потопал сзади.
Участок Ермаковых резко отличался от соседских. После того как родители переехали в Гатчину, Козырь решительно ликвидировал все грядки с капустой-морковкой, парнички и прочие компостные кучи. Плодовые деревья и ягодные кусты, правда, уцелели, и в дополнение к ним появился перед домом небольшой альпинарий. Большую же часть бывшего огорода ныне занимала обширная не то лужайка, не то газон, - с парой затейливо выгнутых мощеных дорожек и небольшим декоративным водоемом.
Именно на эту лужайку-газон и показывал Пашка:
- Смотри! Во-он там, у ограды, начинается…
Это был след. Из мягкой черной земли лужайки едва пробивались - не совсем по сезону - зеленые ростки травы. И цепочка смазанных отпечатков получилась вполне отчетливая. Неведомый гость шел не по прямой траектории, но и извилистые дорожки проигнорировал. Ближе к дому, где мягкая земля заканчивалась и начинался обычный здешний суглинок, след обрывался.
Увиденное Кравцова не шокировало.
- Ну и что? - сказал он. - Полюбопытствовал кто-то из соседей, как ведет хозяйство бизнесмен Ермаков. Наверняка за тобой тут многие наблюдают исподтишка, и весьма пристрастно…
- По ночам?
- Этому следу вполне может быть дня три-четыре - с последнего дождя. Ты давно сюда в последний раз заглядывал? А заглянув - мог и не заметить.
- В том-то и дело, что заглядывали мы сюда вместе с Наташкой вчера вечером, буквально перед твоим приходом. У меня тут никак газон путевый не получался - все бурьян лез, лопухи… Пришлось какую-то специальную травку выписывать, канадскую, якобы растет густо, плотно, не вытаптывается и при этом не вырастает выше семи сантиметров, никакие косилки не нужны… Нынешней весной засеяли - вернее, Наташка занималась, а вчера вместе смотрели, что получилось… Не было следа. Голову на плаху кладу.
Это меняло дело.
- Думаешь - он? - спросил Кравцов вполголоса, чтобы не услышал держащийся в нескольких шагах телохранитель.
- Думаю, да… - так же тихо сказал Козырь. - Посмотри, где через ограду перелез - и от фонаря далеко, и из соседских окон не видно. И к дому шел не прямо, а зигзагом, от укрытия к укрытию…
Только что взошедшее солнце заливало сад, и цепочка следов не казалась чем-то загадочным или страшным.
Кравцова, спавшего сегодня мало, взбодрила пешая прогулка на рассвете. Странность произошедшего он заметил сразу. И тут же решил её прояснить:
- Паша, ты ведь мне позвонил, когда лишь светало… Не понимаю: ты что, едва забрезжило, вышел сюда для утренней проверки газона?
- Именно так, - согласился Козырь. - Потому что…
Он объяснил: встал сегодня рано, наметил кое-какие дела в городе, хотел пораньше выехать и пораньше вернуться. Пока закипал кофе, решил расставить по местам альбомы с фотографиями - вчера, восстанавливая порядок после застолья с Кравцовым, положил их стопкой у шкафа. Одного альбома в стопке не оказалось. Был - и не стало. Лежал в стороне, на подоконнике. Причем раскрытый… В доме кто-то побывал.
- Ты не ошибся? У вас ведь этих альбомов…
- Тот приметный, единственный, - старый, в кожаной обложке с тиснением. Девяносто первый и девяносто второй годы. Ну когда мы с Наташкой уже… А заканчивается нашей свадьбой. Хорошо помню - лежал он в стопке, внизу.
- Может, Наташа…
- Я лег последним. Спим мы вместе. Ночью она не вставала.
Кравцова неприятно резанули последние слова Пашки. Хотя спать вместе женатым людям вполне естественно… Про детей и охранников он не стал и спрашивать - и те и другие могли, конечно, не пойми зачем заняться глубокой ночью изучением фотографий, а потом не признаться в этом, - но как тогда объяснить следы в саду? То есть сам-то Кравцов отнюдь не уверовал в воскресшего маньяка, охотящегося на Пашку с холодным оружием, и мог бы придумать массу объяснений и следам, и оказавшемуся не на месте альбому, и даже убитой собаке… Но Козырь зациклился на своей навязчивой идее - и слушать эти объяснения не станет. У него уже есть готовый ответ, и все сомнения он толкует в его пользу. Кравцов и не собирался разубеждать Пашу. Вдруг действительно… Лучше перебдеть…
- Что думаешь делать? - спросил Кравцов, решив условно принять Пашин постулат. И кивнул на "студента", который стоял поодаль, подставив лицо солнышку и положив руку на кобуру. - На твоих орлов, как я понимаю, надежды мало? Проспали, небось?
- Не похоже… Я встал, на вид все в порядке: служба идет, парень на посту, носом не клюет, сменились вовремя, ничего подозрительного не видели, не слышали… А что думаю делать…
Козырь помолчал - похоже, окончательно обдумывая какое-то решение. И сказал:
- Привезу из города одного человека. Профессионала. Профессионального охотника на людей. Влетит оно, конечно, в копеечку, он и так-то берет за свои услуги безбожно, а если еще придется срочно бросать какой заказ… Но дело того стоит. Пора кончать с этим ночным ниндзей.
- Надеюсь, "охотник" - это не киллер мафии?
- Скорее наоборот. Ничего о бывшей своей службе не говорит, но по некоторым обмолвкам можно догадаться - служил в подразделении, занимавшемся очень опасными людьми. Такими, кого предпочитают уничтожать при первой возможности, не возясь с арестом, следствием, судами и адвокатами… Привезу его сегодня же. Полдня мои с охраной посидят дома, не высовываясь. Я думаю: днем, при свете, против двух стволов никакое умение махать железками не поможет. Если что - в решето превратят.
Как выяснилось позже, Пашка-Козырь преувеличивал превосходство огнестрельного оружия над холодным. Очень сильно преувеличивал.