4
Обратно в "Графскую Славянку" Кравцов возвращался на "Антилопе-Гну" - Паша, как и обещал, привез доверенность.
Машина - с водительского места - понравилась еще больше. Привыкая к управлению, он проехал до дальнего конца Спасовки, развернулся… Обычного чувства неловкости, которое испытываешь за рулем незнакомой машины, не возникало. На обратном пути Кравцов не удержался - притопил, благо утреннее шоссе было совершенно пустынным, и…
И резко нажал на тормоз.
Всё повторилось, как в прошлый раз. Озеро-провал из-за какой-то неровности виднелось лишь с этой стороны дороги. Но теперь выглядело по-другому.
ОГРАДА ИСЧЕЗЛА.
Исчезла снесенная чудовищными щупальцами в его сне-кошмаре ржавая сетка, исчезла колючая проволока, исчезли запрещающие плакаты.
Кравцов свернул с шоссе, подъехал поближе. Фу-у-у… Несколько пролетов всё же стояли, но были новыми, большими по высоте и не из проржавевшей сетки - из достаточно толстых прутьев. Поблизости застыл неподвижно автокран "Ивановец" и несколько штабелей аналогичных новых пролетов. Ограду просто меняли. Ржавых остатков прежней поблизости не виднелось.
Кравцову хотелось бы услышать, что происходит замена оттого, что старая ограда пришла в совершенную негодность. А вовсе не потому, что её одной прекрасной ночью развалили и буквально разодрали на части несознательные граждане…
Но услышать это было не от кого. Рабочие отсутствовали, и ожидать их появления сегодня не стоило - мало того что воскресенье, так еще и последний - кульминационный - день затянувшегося юбилея города.
Тот, кто сидит в пруду - II.
Леша Виноградов. Лето 2000 года
- Я сошел с ума, - констатировал Лёша Виноградов совершенно очевидный ему факт. Прозвучало это почти даже радостно.
Он сидел дома (то есть в квартире Елизаветы Васильевны), за столом, украшенным довольно затейливым натюрмортом: литровая бутылка водки, на треть уже пустая, литровый же пакет томатного сока, два стакана, куча книг и журналов - от толстенных томов Брема до запыленных, вытащенных из дальних недр кладовки номеров "Юного натуралиста".
Брем был открыт на странице, изображающей щупальце гигантского кальмара - толстое, со множеством присосок, снабженных мелкими крючками. Пролитые на рисунок красные капли сока придавали щупальцу зловеще-натуральный вид, но с сегодняшним видением оно не имело ничего общего.
Лёша опрокинул еще стаканчик, запил и со вкусом повторил:
- Я болен, я сошел с ума. Сбрендил, свихнулся, тронулся крышей.
Мысль успокаивала.
Если ты болен - значит можешь вылечиться. Вылечиться и без всякого страха подходить к колодцам, или к наполненным мыльной водой ванным, или к прудам-воронкам - подходить, не опасаясь, что оттуда высунется не то червяк-переросток, не то чье-то щупальце, обовьет тебя и утащит к себе в глубину…
Он выпил еще, благостно улыбнулся и никак не отреагировал на звук отпираемого замка входной двери.
- Ты сошел с ума, Виноградов! - Ирина, оставив сумку в прихожей, стояла на пороге кухни. В минуты раздражения она называла мужа исключительно по фамилии.
- Ага, я сошел с ума, - покладисто согласился Лёша, не делая никаких попыток оспорить самоочевидный факт.
- Вот и отлучись на два дня… Пить водку в такую жару, и без закуски, и в полном одиночестве… Да ты алкоголик, Виноградов! Тебе лечиться надо!
- Ага, мне надо лечиться, - опять не стал спорить Лёша, сам только что пришедший к аналогичному выводу.
Добротный семейный скандал никак не желал разгораться. Ирина достаточно хорошо знала мужа, чтобы ясно представить, что произойдет дальше: будет так вот сидеть, глупо улыбаться и соглашаться со всеми обвинениями и попреками. А то еще и уснет на середине фразы - замолчит на полуслове, прислонится к стенке и самым преспокойным образом захрапит.
- Мы с тобой завтра поговорим, Виноградов! - зловеще пообещала она и вышла, хлопнув дверью кухни - тещина посуда в тещином буфете противно задребезжала.
- Поговорим, - сказал в пустоту Лёша и опять потянулся к бутылке.
Нет ничего и никогда не было - ни пруда, ни его хищного обитателя - эта заполненная водой и тиной яма ему привиделась, а на участке там ровное и гладкое место… И исчезнувший в глубине Бобик тоже никогда не существовал в действительности - просто Лёша разговаривал сам с собой, а воображение нарисовало помахивающего хвостом маленького слушателя…
Вполне может быть, что все вокруг тоже плод больной психики: и это наследство, и эта опостылевшая квартира, и Ирка, якобы сидящая в дальней комнате. А на самом деле он лежит сейчас…
Где он сейчас лежит, Лёша Виноградов придумать не успел - уснул, опустив голову на "Жизнь животных" Брема.
* * *
- Вы, Алексей Николаевич, не совсем ясно представляете суть психотерапии. Я никак не могу дать вам таблетку, которая в одночасье снимет все ваши проблемы. Я не психиатр, я психоаналитик, Это они - психохирурги, даже психомясники - колют пациентам убойные снадобья, терзают электрошоком и упаковывают в смирительные рубашки. Психоанализ - долгая и кропотливая работа с человеком, у которого в мозгу никаких патологий нет. Который может и должен сам решить свои проблемы - с моей профессиональной помощью. Корни проблем часто лежат глубоко - в далеком прошлом, в почти забытых отношениях с родителями, и самостоятельно разобраться…
Зачем я сюда пришел? - подумал Лёша, чувствуя, что перестает понимать смысл мягких, обволакивающих слов доктора Саульского, толстого и важного, как метрдотель "Астории".
Красиво-закругленные фразы (наизусть что ли учит, по бумажке?) мало соответствовали тому, что Лёша считал своими проблемами. Зачем сюда пришел… А куда еще идти? Несмотря на вчерашний пьяный кураж, мысль приземляться где-нибудь на пряжке с диагнозом "белая горячка" энтузиазма не вызывала. Корни проблемы действительно лежали глубоко, по крайней мере четырехметровая жердь сачка до них не достала, вот только профессиональная помощь мозгоправа в этом вопросе вызывала серьезные сомнения…
Лёша собрался с силами и снова попытался вникнуть в рассуждения труженика психоаналитической кушетки, продолжавшего разливаться соловьем.
- Символизм ваших видений для опытного взгляда специалиста вполне очевиден - воронка, отверстие, из которой исходит смертельная опасность, - достаточно конкретный символ женщины. Возможно, таким образом подсознание реагирует на вашу жену или тёщу. А может быть, в ваших отношениях с матерью было нечто, сейчас прочно позабытое, что порождает подобный образ. Необходима долгая и тщательная работа - с моей помощью вы сами осушите до дна свой пруд и сами уничтожите всех притаившихся на его дне чудовищ…
- Осушить пруд? - неожиданно оживился пациент. - Это интересная мысль! Осушить… Спасибо, доктор, вы мне очень помогли…
И Лёша стал прощаться, невзирая на все возражения получавшего почасовую оплату эскулапа, настроившегося уже на долгую и вдумчивую беседу.
* * *
Рекламное объявление не лгало, цена на агрегат оказалась на самом деле символической. Доставка в Спасовку - и та обошлась дороже. А ремонт и вправду требовался небольшой, прямо скажем, пустяковый ремонт - Лёша заменил свечу да прочистил карбюратор - и четырехсильный одноцилиндровик, выпущенный треть века назад, добросовестно затарахтел.
Завертелся пропеллер воздушного охлаждения и зачавкал поршень-диафрагма насоса - за издаваемые характерные звуки сие чудо техники именовалось в просторечии "лягушкой". Прозвище придумали строители, осушавшие затопленные котлованы подобными устройствами.
Скажу, что нашел здесь, в сарае… А то узнает Ирка про такую покупку - мало мне не покажется, подумал Леша, заглушая двигатель. И так постоянно пилит, что работу совсем с этим домом забросил…
Работу он действительно забросил, но отнюдь не по своей вине - июнь, жара, полный застой: потенциальные заказчики греют косточки на пляжах и смывают трудовой бизнесменский пот в теплых морских волнах…
За всю неделю на электронный адрес пришел единственный заказ - короткое письмо на итальянском, которое он перевел за десять минут, почти не заглядывая в словарь. Но жене и теще объяснять ситуацию бесполезно - по их мнению, оправдать мужчину, не носящего в дом деньги мешками, не может ничто…
Лёша вздохнул и навалился на тронутую ржавчиной станину насоса. Литые катки-колеса, казалось, приросли к осям, но затем с огромным трудом и жутким скрипом провернулись - "лягушка" медленно покатила к пруду.
А потом он увидел деда Серёгу, единственного из соседей, с кем был более-менее знаком. Тот пролез сквозь прореху в кустах крыжовника, разделяющих их участки, и направлялся прямо к Лёше, явно заинтригованный видом здоровенного громоздкого насоса - в округе для полива и прочих надобностей использовали чаще всего портативные погружные "Малыши".
Лёша остановился и торопливо прикрыл промасленной ветошью лежавший на поддоне "лягушки" топор. Орудие это он отыскал в сенях и наточил до бритвенной остроты. Галлюцинации галлюцинациями, а с топором приближаться к пруду как-то спокойнее…
- Ты, никак, Лёха, яму выкачать задумал? - первым делом спросил дед Серёга, протягивая для рукопожатия широченную ладонь. - Правильно, я давно Якову говорил: надо чистить, ил вычерпывать. Ил прудовый-то для грядок пользительней любого навоза… А так зазря на дне лежит, только комарье в нем разводится. Вроде и место у нас сухое, высокое, а комары вечером так в окна и летят… Ну давай, помогу что ли…
И он пристроился с другого края насоса - невысокий, мощный, жилистый, с коричнево-загорелой лысиной, похожий в свои почти семьдесят на старый дуб, не поддающийся ни ветрам, ни грозам, ни времени…
Вдвоем они быстро докатили агрегат до берега.
Пока Лёша пристыковывал толстый гофрированный шланг и укладывал жестяные желоба, долженствующие отводить в ближайшую канаву выкачанную воду, дед Серёга уселся на березовый чурбак в тени яблони. И завел неторопливый разговор о том о сём: о безбожных ценах на рынке, о непонятно почему переставшей доиться козе, которую придется резать (не надо ли, кстати, мяса по дешевке?), о тле, опять напавшей на смородину…
Лёша слушал вполуха и отвечал коротко, постоянно посматривал на неподвижное зеркало воды и старался не поворачиваться к пруду спиной.
Как он в глубине души и подозревал, тот, кто сидит в пруду, ничем себя не проявил.
Хотелось спросить деда: не видал ли он, случаем, со своего участка чего-нибудь подозрительного? Ну, например, вставшего на дыбы навозного червя ростом с хорошую оглоблю?
Но дед Серёга выглядел абсолютно приземленным материалистом, способным после такого вопроса лишь посоветовать плотнее закусывать (не надо ли, кстати, сала по дешевке?). И Лёша не спросил ничего.
Потом он дернул за шнур стартера, движок заработал, и разговаривать стало трудно. Дед еще раз пожал ему руку и неспешно отправился обратно. Лёша печально проводил его взглядом, но повода попросить остаться так и не придумал… Теперь, никуда не денешься, надо ждать гостя. Скромного такого гостя, не любящего шумного общества. И являющегося, только когда хозяин скучает в одиночестве.
Всё шло по плану - двигатель ровно трещал, насос поквакивал, вода бодро журчала по наклонным желобам. Леша стоял в отдалении от воды - топор в правой руке. Поглядывал то на поверхность, то на "лягушку": его беспокоил приводной ремень, старый, обтрепанный, с торчащими в стороны махрами ниток - порвется, пойди сыщи подходящую замену.
Заметной убыли в пруду не наблюдалось. Стоило, наверное, воткнуть в дно у берега палку с делениями, но что-то совершенно не хотелось подходить слишком близко и наклоняться над водой. Производительность у "лягушки" около четырех кубов в час, ну, если сделать скидку на износ, то поменьше… Сколько воды может быть в этой яме? Если принять воронку за правильный конус с диаметром основания шесть метров и глубиной… ну пусть будет тоже шесть… Чёрт, есть ведь какая-то школьная формула для объема конуса… Вроде половина от объема соответствующего цилиндра… или нет…
Лёша (всегда "плававший" в точных науках) не успел сделать даже грубый расчет и прийти к неожиданному для себя и неприятному выводу о том, что выкачивать яму досуха придется около трех суток… - ровный звук работающего насоса сменил тональность.
Он встревоженно посмотрел на агрегат - вроде все двигалось как положено, но вместо полноводного потока по желобу катилась тоненькая иссякающая струйка. Перевел взгляд на исчезающий в воде шланг - ага, так и есть, сжимается в такт кваканью насоса, чем-то забился, надо вытащить и прочистить..
…Рывок оказался направлен не по оси шланга, но вбок и вглубь - и семидюймовая, армированная стальной проволокой резиновая труба не соскочила с металлического патрубка насоса - с громким треском порвалась и тут же исчезла в глубине. Но пруд не успокоился обманчивым зеркалом, как бывало раньше; что-то там продолжало ворочаться, поднимая теперь отнюдь не рябь и не легкие буруны.
Хотя и большими волнами это не было, в крошечном водоёме нет места для их разбега. Бурлящая вода перекатывалась от одного берега к другому, как при полоскании белья в корыте - ударялась о берега, обливая все вокруг, вставала почти вертикально и устремлялась обратно.
На долю секунды промелькнул, оказавшись на поверхности, перекрученный шланг с разодранным, разлохмаченным концом, но тут же скрылся, и другой его конец исчезал в смутно виднеющемся сквозь пузыри и перепутанные струи… в чем? непонятно, в чем-то большом, движущемся, округлом и меняющем форму. Звуки водяной катавасии не слышались - всё заглушал завывающий вхолостую двигатель.
Лёше казалось даже, что подрагивает земля под его подошвами. Но может быть, просто дрожали ноги, медленно, шажок за шажком, пятящиеся от пруда.
Он споткнулся о чурбак деда Серёги, с трудом удержался от падения, развернулся, готовый припустить к дому и…
Истошный вой движка смолк резко и неожиданно.
Против воли он глянул через плечо: агрегат оставался на месте, что происходило на поверхности (или под нею) - отсюда уже не увидеть, по крайней мере через берега вода не выплескивается. Но… возможно, ему и почудилось, но высокая и густая, никем не кошенная в это лето трава между ним и "лягушкой" шевелилась и сгибалась гораздо сильнее, чем её мог согнуть сегодняшний легкий ветерок - и эпицентр шевеления явственно и довольно быстро продвигался в сторону Леши…
Таких результатов в спринте он в жизни не показывал, Леша всегда недолюбливал спорт, - но понесся с олимпийской прытью, не глядя под ноги, напрямик, напролом; под ступнёй что-то подалось, он сбился с бега и, конечно, не удержался на такой скорости, упал лицом в молодую, всю в белых цветах, крапиву - не чувствуя жгущих листьев.
Цап! - что-то пружинисто и цепко ухватило за лодыжку.
Лёша не закричал - заверещал пронзительно и тонко, как попавший в капкан заяц, как поросенок, почувствовавший яремной веной первое касание отточенной стали.
Тут же замолк и рванулся с утроенной, с удесятеренной адреналином силой - ничто и никто, казалось, не выдержит такого рывка: или отпустит, или оторвётся ступня - не оторвалась и не отпустило. Ногу потянуло обратно. Вокруг щиколотки сжалось кольцо боли.
Какая-то, совсем малая, часть мозга еще боролась, еще не поддалась древней животной панике: топор, где топор?! выронил его сейчас?! или раньше?! где-е-е??!! - он лихорадочно шарил в крапиве, под руку попались обломки трухлявых, осклизлых досок, еще какое-то зловонное гнилье - нету, нету топора! - пальцы ухватили что-то небольшое и твердое, выдернули из сплетения стеблей- длинное зеленое горлышко винной бутылки, "розочка" с острыми краями. С этим пустячным оружием он извернулся назад с отчаянием схваченной крысы - и замер.
Кромсать, резать, рвать ногтями и грызть зубами оказалось некого - ногу охватывала петля заржавленной проволоки. Целый клубок её валялся тут, на заброшенной мусорной яме, куда впопыхах влетел Лёша, проломив деревянную прогнившую крышку.
Он высвободился из силка и торопливо заковылял к дому сквозь бурьян и крапиву, обходя теплицу и сарай с дальней, неудобной, самой удаленной от пруда стороны.
Очки остались где-то позади, куда он не вернулся бы и под дулом пистолета; не замеченная вовремя притолока входной двери в очередной раз врезала по макушке - Лёша зашел в сени, ничего не почувствовав.
Тряслось все: и руки, и ноги, и губы, и все внутренние органы. Он щурясь, ощупью поискал на столе стопку, не нашел, припал губами к горлышку припасенной бутылки - и не отрывался долго, зубы стучали по стеклу, пролитая водка стекала с подбородка, к которому прилипла какая-то бесформенная гадость - не то напрочь сгнившие картофельные очистки, не то еще что-то…
Глава 4
01 июня, воскресенье, утро, день
1
Аделина, пока Кравцов отсутствовал, проснулась. Мало того, успела привести себя в порядок, следы бессонной ночи бесследно исчезли под легким утренним макияжем - фокус, легко возможный в девятнадцать лет, но чем дальше, тем более трудный. Мало того, Ада уже хлопотала на кухне - готовила завтрак.
Кравцов вздохнул. Ему давно никто по утрам не готовил…
Холодильничек - на вид ровесник карибского кризиса - шумел и даже подергивался, словно увидел себя во сне аэропланом или самобеглой коляской. Сковородка шкворчала. Кравцов подошел к Аде, надеясь сделать это неслышно, примерился было неожиданно поцеловать - и едва увернулся от удара ложкой, направленного прямо в лоб.
- Не приставайте к голодной, но невинной девушке, господин писатель! Обещанным чаем так и не напоили… И вообще, покиньте, пожалуйста, пищеблок- завтрак будет готов через десять минут.
Кравцов снова вздохнул - с некоторым облегчением. И покинул пищеблок. Самым трудным в общении с женским полом он считал утро после первой ночи. Но сегодня трудности, похоже, не грозили…
Десять минут он использовал с толком. Позвонил Рябоконю - старому приятелю, одному из первых русских обитателей Интернета - у того сейчас как раз завершалась рабочая ночь. Продиктовал телефонный номер, указанный в записях Пинегина под словом АРХИВАРИУС. Стоило узнать имя этого человека. Возможно, придется обратиться к нему, - если состояние Валентина к посещениям и беседам не располагает…
Компьютерный ас перезвонил через пять минут: в базе частных абонентов телефон не значился. Поискать по организациям? Не стоит, решил Кравцов. Нужна фамилия, а не название архива или библиотеки… Ладно, понадеемся, что Валя способен к разговору. И что пожелает его вести.
- Кравцов! - позвала Ада. - Ты со всеми своими девушками потом так обходишься? Я лично не согласна…
Ничего не поняв, он вернулся на кухню.
Аделина стояла у раскрытого буфета с одноразовыми тарелками в руке. К раскрытой дверце, изнутри, кто-то пришпилил фотографию. На снимке девушка высоко раскачалась на деревенских - можно только стоять - качелях. Улыбающееся лицо, волосы развеваются, юбка вздулась колоколом, обнажив стройные ноги…
Штопор - валявшийся ранее здесь же, в буфете - оказался вкручен в изображение девушки. Прямо в лицо.
Ада пыталась сказать еще что-то, шутливое, - и осеклась. Кравцов ничего не слышал. Медленно, с каменным лицом, протянул руку и так же медленно стал выкручивать штопор.
Фотография была знакомой. Увиденной не ранее как вчера.
Наташа.
Совсем юная Наташа.