Лэшер - Энн Райс 61 стр.


– Это она, она. Наша бедняжка Рапунцель! – воскликнула Стелла и, хотя девочка отошла от окна, принялась приветственно размахивать руками. – Эви, дорогая, мы пришли тебя спасти. Твоему заточению конец!

Тут на крыльцо выскочили взбешенный Тобиас и его сын Оливер, младший брат Уолкера, совершенный тупица, если только в этом мире существует совершенство. С первого взгляда трудно было определить, кто из этой парочки придурков отец, а кто сын. Оба пребывали в одинаково глубоком маразме.

– Почему вы держите ребенка на чердаке? – спросил я, не тратя времени на приветствия. – Отвечайте, действительно ли девочка является дочерью Кортланда? Или это очередная наглая ложь, которую вы измыслили, дабы нарушить покой моей семьи?

– Ты презренный негодяй! – возопил Тобиас. При этом он гордо выступил вперед, но потерял равновесие и едва не свалился с крыльца. – Как ты посмел приблизиться к моим дверям! Убирайся прочь, ты, отродье сатаны. Да, твой ублюдок Кортланд воспользовался неопытностью Барбары-Энн. Моя несчастная дочь умерла во цвете лет. И виновник ее смерти не кто иной, как Кортланд. А это дитя – ведьма, самая настоящая ведьма, да такая, какой еще не было среди Мэйфейров. И пока я жив, я сделаю все, что возможно, чтобы она не производила на свет новых ведьм!

Я услышал более чем достаточно. Решив прервать затянувшийся монолог Тобиаса, я двинулся вверх по ступенькам. Оба старых идиота, отец и сын, бросились мне наперерез.

Я остановился и произнес, громко и отчетливо:

– Приди, мой Лэшер. Очисти мне путь.

Тобиас и его отпрыск в ужасе подались назад. Стелла бросила на меня изумленный взгляд. Но ветер прилетел незамедлительно. Именно так случалось всегда, когда дух был мне особенно нужен, когда уязвленная моя гордость требовала его помощи, а усталая душа почти не надеялась на отклик. Стремительный порыв, прошумев в кронах деревьев, мощным рывком распахнул передо мной дверь дома.

– Спасибо, дух, – прошептал я. – Ты помог мне сохранить достоинство.

"Я люблю тебя, Джулиен, – произнес безмолвный голос в моем сознании. – Но я хочу, чтобы ты покинул этот дом и оставил в покое всех, кто здесь живет".

– Этого я сделать не могу, – возразил я.

Переступив порог дома, я оказался в длинном коридоре, темном и прохладном, по обеим сторонам которого располагалось множество дверей. Стелла не отставала от меня ни на шаг, я слышал, как скрипят половицы под ее ногами. Оба старых болвана, отец и сын, истошно вопили, по всей видимости рассчитывая поднять переполох среди прочих обитателей дома. Из всех дверей начали выглядывать бесчисленные Мэйфейры. Все они визжали и испуганно квохтали – ну не дом, а настоящий птичий двор. Ветер меж тем шумел в кронах дубов. Тревожный шелест листьев проникал даже в коридор.

Кое-кого из домочадцев Тобиаса мне доводилось встречать в Ривербенде, да и остальных я тоже так или иначе знал. Когда все они столпились в дверях, Тобиас вновь попытался остановить меня.

– Прочь с дороги, – бросил я, подходя к старой дубовой лестнице. То была массивная лестница с широкими ступеньками. Площадки между этажами украшали помутневшие от времени витражи, которые заставили меня на несколько мгновений остановиться. Стоило мне увидеть, как свет проникает сквозь желтое и красное стекло, я вспомнил о соборе, и он, как когда-то прежде, отчетливо предстал перед моим внутренним взором. Ни разу за все годы, прошедшие после поездки в Шотландию, меня не посещали столь яркие "воспоминания".

Я чувствовал, что дух здесь, рядом со мной. Изрядно запыхавшись, я добрался наконец до верхней площадки.

– Где вход на чердак?

– Здесь, здесь, – закричала Стелла и, схватив меня за руку, потащила в небольшой коридор. Там я увидел узкую лестницу, ведущую к чердачной двери.

– Эвелин, спустись к нам, дитя мое! – позвал я. – Прошу тебя, Эвелин. Я слишком стар, чтобы подниматься по такой узкой крутой лестнице. Выйди к нам, девочка. Не бойся меня. Я твой дедушка. И я пришел, чтобы забрать тебя отсюда.

В доме воцарилась гулкая тишина, которую не нарушал ни один звук. Все домочадцы столпились на лестничной площадке. Я видел их бледные лица, разинутые рты, выпученные от страха пустые глаза.

– Она и не подумает спуститься! – воскликнула одна из женщин. – Она никогда не делает того, что ей говорят.

– Да она и не слышит! – добавил еще кто-то.

– И не разговаривает.

– Посмотри, Джулиен, дверь заперта с наружной стороны, – заметила Стелла. – И в замке торчит ключ.

– Ну погодите, злобные старые идиоты! – пробормотал я.

Закрыв глаза, я сосредоточился, намереваясь открыть дверь волевым усилием. Будет ли попытка успешной, я не знал – в подобных обстоятельствах нельзя быть уверенным. Я чувствовал, что Лэшер, стоявший поблизости, пребывает в растерянности и смущении. Он терпеть не мог и этот дом, и его обитателей.

"Конечно. А разве может быть иначе? – тут же подтвердил голос в моем сознании. – Ведь все эти люди не мои, хотя и носят имя Мэйфейр".

Но прежде, чем я успел ответить Лэшеру или приказать двери открыться, она распахнулась сама. Ключ вылетел из замка, подчиняясь чужой, не моей силе. Солнечный свет, ворвавшись в открытую дверь, залил пыльную лестницу.

Я знал, что моя сила тут ни при чем, и Лэшер знал это тоже. Он прижимался ко мне, словно охваченный страхом.

"Успокойся, дух, успокойся, – мысленно произнес я. – Когда ты напуган, ты слишком опасен. Возьми себя в руки. Все хорошо. Девочка сама открыла дверь. Тебе не о чем беспокоиться".

Однако он дал мне понять, в чем состоит истинная причина его испуга. Именно девочка внушала ему страх. Я заверил его, что она не представляет для нас ни малейшей угрозы, и вновь попросил успокоиться.

Частички пыли кружились в солнечных лучах. А потом в дверном проеме возник высокий тонкий силуэт, и я увидел девочку редкой красоты, с пышными блестящими волосами и нежной матовой кожей. Ее неподвижный взгляд был устремлен прямо на меня. Для своих лет она казалась удивительно высокой и чрезмерно худой, словно ее долго морили голодом.

– Спустись ко мне, мое милое дитя, – попросил я. – Ты видишь сама, тебе вовсе ни к чему быть затворницей.

Смысл моих слов, как видно, дошел до нее, и она, по-прежнему не произнося ни слова, стала медленно спускаться. Подошвы мягких кожаных башмаков тихо шуршали по ступенькам. Я заметил, как взгляд ее, оторвавшись от меня, сместился сначала влево, потом вправо, потом скользнул по Стелле и остановился на недоступном взорам посторонних существе, стоявшем рядом с нами. Она видела "этого человека" – как называли его непосвященные, – и выражение ее лица не оставляло в том сомнений.

У подножия лестницы она обернулась и, увидев толпу родственников, вдруг как-то странно съежилась и задрожала. Хотя девочка не произносила ни звука, она казалась мне живым воплощением страха. Я сжал ее тонкую трепещущую руку в своей.

– Пойдем со мной, дорогая. Отныне ты, и только ты сама, будешь решать, где тебе жить. И если не захочешь больше сидеть взаперти на чердаке, ты здесь не останешься.

Я притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, но и не проявляла ни малейшего интереса. Это чрезвычайно странное создание, бледное до прозрачности, с длинной тонкой шеей и маленькими ушками без мочек, явно привыкло постоянно находиться в темноте. И тут я увидел ведьмину метку: шесть пальцев на левой руке. Поразительно! Значит, все рассказы о ее невероятной ведьмовской силе были чистой правдой.

Обитатели дома, все еще толпившиеся рядом, догадались о моем открытии. Среди них поднялся ропот. Двое родственников девочки, Рэгнар и Феликс Мэйфейры, молодые повесы, которые пользовались в городе дурной славой и относились к нашей семье с крайней враждебностью, попытались преградить мне путь.

Тут налетел новый порыв ветра. Все ощутили, как ледяной поток воздуха промчался над самым полом. Тех двоих, что хотели мне помешать, он так яростно хлестнул по ногам, что им пришлось отступить. Не выпуская руки девочки, я повел ее через коридор к главной лестнице. Стелла, прижавшись ко мне, шла рядом.

– Ах, дядя Джулиен, – прошептала Стелла с таким благоговейным восторгом, словно она была деревенской девушкой, а я – сказочным принцем. – Я тебя обожаю.

Девочка, больше похожая на белого лебедя, покорно шла рядом. Волосы ее сверкали на солнце, а руки и ноги были тонки, как прутья. Убогое ее платье, по всей видимости, было перешито из какого-то старья. Думаю, вы в жизни не видели столь жалкого наряда. Из такой дешевой цветастой хлопчатобумажной ткани жены бедняков шьют себе повседневные нижние юбки. А ее башмаки… Впрочем, их и башмаками-то назвать было трудно. Скорее они походили на кожаные носки со шнурками или на детские пинетки.

Рука об руку мы миновали коридор. Ветер услужливо распахнул перед нами дверь и вырвался в сад, где принялся шуметь в кронах дубов.

Никто не попытался остановить меня, когда я вел Эвелин к машине. Ричард ждал нас за рулем. Я усадил девочку в салон, а Стелла вновь устроилась у меня на коленях. Когда машина двинулась с места, девочка обернулась и равнодушно уставилась на дом, на чердачное окно и на людей, в изумлении застывших на крыльце.

Не успели мы, однако, отъехать, как родственники подняли крик.

– Убийца, убийца! Он увез Эвелин! – вопили они, переглядываясь между собой и громогласно требуя друг от друга сделать хоть что-нибудь. Молодой Рэгнар даже побежал вслед за машиной, потрясая кулаками и угрожая подать на меня в суд.

– Валяй, затевай процесс! – ответил я, высунувшись из окна. – Если хочешь разориться дотла, давай посутяжничаем. Не забывай только, что мне принадлежит самая лучшая в городе юридическая фирма. Так что я всегда к твоим услугам.

Неуклюже и шумно развернувшись, машина поехала по Сент-Чарльз-авеню. Как бы то ни было, двигалась она куда быстрее, чем самая резвая конная упряжка. Девочка по-прежнему безмолвно сидела между мною и Ричардом, а Стелла разглядывала ее с нескрываемым любопытством. На улицу, дома и прохожих Эвелин взирала с таким недоумением, словно никогда в жизни не выходила из дома.

Мэри-Бет ожидала нас на ступеньках.

– Ну и что ты намерен с ней делать? – спросила она, увидев девочку.

– Ричард, – сказал я, не удостоив ее ответом. – Кажется, меня не слушаются ноги.

– Сейчас приведу парней, Джулиен. – С этими словами Ричард бросился в дом, хлопая в ладоши и громким голосом созывая слуг.

Стелла и девочка выбрались из машины. Стелла протянула ко мне обе руки.

– Я помогу тебе, дорогой. Я так тобой восхищаюсь. Ты вел себя как настоящий герой. Я не дам тебе упасть.

Девочка стояла, бессильно свесив тонкие руки. Взгляд ее останавливался то на мне, то на Мэри-Бет, то на фасаде дома, а потом переместился на слуг, бежавших к машине.

– Что ты намерен с ней делать? – повторила свой вопрос Мэри-Бет.

– Дитя мое, прошу тебя, войди в наш дом, – с пафосом произнес я, глядя на это прелестное и хрупкое создание, любуясь ее нежно-розовым ангельским ротиком, впалыми щечками и темно-серыми глазами – такого цвета бывает небо перед ураганом с проливным дождем.

– Прошу тебя, войди в наш дом, – повторил я. – Под этим кровом ты будешь в безопасности. Здесь ты найдешь заботу и внимание. И сможешь сама решить, стоит ли тебе возвращаться в заточение. Стелла, милая, если я сейчас умру на этих ступеньках, прошу тебя, позаботься об этой девочке. Ты слышишь меня?

– Ты не умрешь, Джулиен, – раздался голос Ричарда, моего возлюбленного. – Идем, я тебе помогу.

Однако лицо его выражало тревогу и озабоченность. Милый Ричард беспокоился обо мне куда больше, чем все прочие, и явно не одобрял мое опрометчивое поведение.

Стелла направилась в дом. За ней шла Эвелин. Процессию замыкали мы с Ричардом. Он почти нес меня, заботясь, однако же, о том, чтобы со стороны я выглядел по возможности достойно. С мужской нежностью обняв меня за плечи, он помогал мне совершать шаг за шагом.

Наконец мы добрались до моей комнаты на третьем этаже.

– Прежде всего, принесите девочке поесть, – распорядился я. – Судя по ее виду, она ни разу в жизни не ела досыта.

Потом, отослав Стеллу и Ричарда прочь, я в изнеможении опустился на край кровати. Усталость, охватившая меня, была так велика, что заглушала все прочие чувства и мысли.

Несколько мгновений спустя я поднял взгляд на девочку, неподвижно стоявшую посреди комнаты, и душу мою наполнило смятение. Это прекрасное, нежное создание пребывало на заре своей жизни, в то время как мой век неумолимо близился к концу. Я так устал, что готов был уступить смерти. Но эта девочка нуждалась во мне, нуждалась в моей помощи.

– Ты знаешь, кто я такой? – спросил я. – Понимаешь, что я говорю?

– Да, Джулиен, – без особых усилий ответила она на чистом и правильном английском. – Я все о тебе знаю. Это ведь твой чердак, правда?

Голос у нее был негромкий, но приятный и мелодичный. Она обвела глазами все мои сокровища – книги, камин и кресло, мою виктролу и коллекцию пластинок – и улыбнулась мягкой, доверчивой улыбкой.

– Господи боже, – прошептал я. – И что же мне с тобой делать?

Глава 21

У людей, что жили в этом маленьком домике, была коричневая кожа. А еще – черные волосы и черные глаза. Они сидели за столом, над которым висела лампа, и в свете ее коричневая кожа казалась особенно блестящей. Невысокого роста, очень худые, люди эти были одеты в какие-то яркие наряды – красного, синего, белого цветов. Женщина, увидев Эмалет, встала из-за стола и подошла к прозрачной двери.

– Господи помилуй, да это ребенок! Заходи быстрее! – сказала она, глядя прямо в глаза Эмалет. – Джером, посмотри только на это! Девчонка расхаживает совершенно голая. Господи боже, ну и дела творятся!

– Я вымылась в воде, – произнесла Эмалет. – Мама больна. Она под деревом. Она больше ничего не говорит.

Эмалет протянула вперед руки. С них стекала вода. Мокрые волосы рассыпались по плечам и груди. Она слегка замерзла, но здесь, в комнате, воздух был теплым и приятным.

– Входи же, входи, – повторила женщина и потянула Эмалет за руку. Потом она сняла с крючка кусок ткани и принялась вытирать длинные волосы Эмалет. На сверкающем полу уже растеклась лужа. Все вокруг было слишком чистым. До странности чистым. В этом доме ничто не напоминало о благоуханной тревожной ночи, стоявшей за стенами, ночи, полной непонятных звуков и движения причудливых теней. Здесь можно было укрыться от темноты, от насекомых, что жалили так больно, от колючек, что впивались в босые ноги Эмалет и царапали ее голые руки.

Мужчина не двигался с места, с любопытством разглядывая Эмалет.

– Джером, ты что, к полу прирос? Иди-ка, принеси другое полотенце, – распорядилась женщина. – И подбери для девчонки что-нибудь из одежды. Куда делись твои вещи, детка? – вновь обратилась она к Эмалет. – Кто тебя раздел? С тобой приключилась какая-то беда?

Эмалет никогда не слышала таких голосов, как у этих коричневых людей. В них ощущалась некая музыкальность, которой были лишены все знакомые ей людские голоса. Интонации их речи казались ей непривычными, но приятными. Еще она заметила, что белки их глаз не белые, а скорее чуть желтоватые и хорошо сочетаются с коричневым цветом кожи. Даже в голосе отца она никогда не слышала такого приятного нежного воркования. Отец всегда говорил ей: "Когда ты родишься, ты будешь знать все, что тебе нужно. И запомни: никогда и ничего не бойся".

– Помогите мне, – попросила Эмалет.

– Джером, ты принесешь одежду или нет? – воскликнула женщина.

От большого рулона бумаги она оторвала кусок и принялась промокать руки и плечи Эмалет. Эмалет тоже оторвала кусок бумаги и вытерла лицо. Надо же! На ощупь бумага оказалась довольно грубой, однако не настолько, чтобы поцарапать щеки. К тому же она хорошо пахла. Бумажные полотенца. Все запахи в этой маленькой кухоньке доставляли Эмалет удовольствие. Хлеб, молоко, сыр. Конечно, это сыр – что же еще? Большой кусок ярко-желтого сыра лежал на тарелке. Эмалет очень хотелось сыру. Но пока ей не предлагали его отведать.

"По натуре своей мы очень добрые и кроткие, – не раз говорил ей отец. – К тому же еще и слишком хорошо воспитанные. Именно поэтому нас так ненавидели в прошлом".

– Откуда я возьму одежду для такой жердины? – спросил человек по имени Джером, расстегивая рубашку. – В доме нет ни одной шмотки, которая пришлась бы ей впору.

Он снял рубашку и теперь держал ее в руках. Эмалет хотелось ее пощупать, но еще больше хотелось разглядеть ее как следует. Рубашка была бело-голубая, вся в маленьких квадратиках, похожих на те, что она видела на столе. Только на столе они были красными и белыми.

– Думаю, ей подойдут штаны Бабби, – сказала женщина. – Иди принеси какие-нибудь его штаны. И давай мне рубашку.

Все в этом домике сияло. Белые и красные квадратики на столе блестели. Схватившись за край стола, Эмалет почувствовала, что может стащить квадратики прочь. Значит, стол был покрыт чем-то вроде простыни. В углу стоял блестящий белый холодильник. Эмалет слышала звук работающего мотора. Взглянув на холодильник, она сразу догадалась, что он откроется, стоит потянуть за ручку. И там, внутри, наверняка есть холодное молоко.

Эмалет была голодна. Пока мать лежала под деревом, устремив неподвижный взгляд в небо, Эмалет высосала все ее молоко до последней капли. После этого она долго плакала, а потом подошла к воде, чтобы умыться. Но вода оказалась мутной, зеленоватой и отвратительно пахла. На самом краю травяной лужайки Эмалет обнаружила крохотный родничок и умылась в нем.

Тот, кого звали Джером, торопливо вошел в комнату. В руках у него были длинные брюки. В точности как на нем. Такие носил и отец Эмалет. Эмалет натянула брюки на свои худые длинные ноги, едва не потеряв при этом равновесие, и ощутила холодное прикосновение железной застежки-молнии к своему животу. Пуговицы тоже были холодными. Но ее это не смущало. Просто она только что родилась и еще была слишком нежна и чувствительна.

Отец говорил: "Ты начнешь ходить сразу после рождения. Но поначалу это потребует усилий".

В брюках ей было тепло, хотя они, конечно, стесняли движения.

"Помни, ты можешь делать все, что тебе нужно", – внушал ей отец.

Эмалет сунула руки в рукава рубашки, которую подала ей хозяйка дома. На ощупь рубашка оказалась куда приятнее, чем брюки. Мягкая, почти как то полотенце, которым коричневая женщина вытерла ее волосы и лицо. Теперь, когда волосы Эмалет просохли, они приобрели красивый золотистый оттенок. Когда женщина прикасалась к ним, они казались необычайно яркими на фоне ее коричневых рук. Эмалет обратила внимание, что с внутренней стороны ладони у женщины вовсе не коричневые, а нежно-розовые. Заметив растерянный взгляд, который Эмалет бросила на пуговицы рубашки, женщина застегнула одну из них. У нее это получилось очень ловко. Эмалет поняла, что тоже умеет застегивать пуговицы. С остальными она отлично справилась сама. Застегнув рубашку, Эмалет довольно засмеялась.

Назад Дальше