Еле волоча ноги, буквально подтягиваясь на руках, я добрался наконец до четырнадцатого этажа и встал, задыхаясь, перед дверью нужной квартиры. Я хотел сначала хоть немного восстановить дыхание, а потом уже звонить, но, видимо, пыхтел с таким пронзительным свистом, что меня услышали с той стороны. За дверью кто-то зашебуршался. Брякнула цепочка - непонятно, то ли расстегнули ее, то ли наоборот.
Маленький круглый "глазок" почернел. На меня смотрели.
Делать было нечего. Постаравшись задержать дыхание, чтобы с порога не пугать ребенка своей сиплой одышкой, я нажал на кнопку звонка.
- Кто там? - раздался из-за двери возбужденный женский голос с приятной гнусавинкой.
Ну, слава богу! Мать ребенка дома. Старуха, значит, была все-таки просто чокнутой. А я-то, дурак, уши развесил… "дочка шести лет". Меня ведь чуть удар не хватил… не, я ведь и в самом деле…
Снова звякнула цепочка - и дверь резко распахнулась.
На пороге стояла - нет; не стояла, скорее, радостно подпрыгивала - тетка лет сорока. Каштановые с проседью волосы разделены ровным пробором и стянуты цветными лентами в два жидких хвостика. На макушке, чуть набекрень - блестящая корона из фольги. Розовое платье, усыпанное блестками, с огромным декольте - большие обвисшие груди чуть не вываливаются. На ногах - тапочки с зайчиками и толстые белые колготки. Хлопчатобумажные… Карнавал у них здесь, что ли?
- Заходи! - радостно позвала женщина.
Нахальная. На "ты"…
Я зашел.
Она закрыла за мной дверь на ключ.
Коридор был очень маленький и тесный. Стены обтянуты рыжими прорезиненными обоями - под "кирпичную кладку". В квартире стояла гробовая тишина. Ни музыки, ни гостей. Никакого карнавала…
- Я тебя давно уже жду, - сказала женщина.
- Ну, здравствуйте, здравствуйте! - громко забасил я, скидывая на пол красный мешок. - Я Дед Мороз! Я подарки вам принес!
Странно. Дети, даже очень стеснительные, обычно выбегают в коридор после этой фразы.
- Здравствуй, - ответила женщина и почему-то захлопала в ладоши.
- А где же ребенок? - поинтересовался я шепотом. - Не спит еще, я надеюсь?
- Ребенок? - переспросила она.
- Ну да, ребенок. Девочка. Меня же к девочке пригласили?
- Ну так я - девочка, - заявила тетка и ткнула себя рукой в грудь для убедительности.
Пьяная, что ли?
- Не, ну вы, конечно, тоже еще… в самом цвету:… в расцвете…
Господи, что я такое несу?
- … и прекрасно выглядите, но все-таки - я же к девочке пришел. К Леночке. Леночка ее зовут, так ведь?
Тетка пристально посмотрела на меня. Хотела что-то сказать. Потом, видимо, передумала, но рот так и остался открытым. Верхние зубы - длинные, желтые…
- Может, я ошибся адресом?
У нее задрожали щеки. Заячьи зубы впились в нижнюю губу, тоже подрагивавшую. Она уже совсем было начала рыдать, но неожиданно передумала - и вместо этого широко улыбнулась, сверкнув золотым зубом в глубине рта:
- А, я поняла: ты меня разыгрываешь!
- В смысле?
- Ну, как будто ты меня не узнаешь. Ты же знаешь, что это я - Леночка.
Нет, она не пьяная…. Она сумасшедшая. Я попятился к двери, повертел ручку. Черт. Заперто. Она же и заперла.
Машинально полез в карман за мобильным… Ах, ну да, конечно. Я же давеча "вернул все, что мне не принадлежит". Другой психопатке.
- Откройте, пожалуйста, дверь, - сказал я - почему-то басовито-дедморозовским голосом.
А хотел ведь сказать совсем по-другому. Хотел - с угрозой. Нервы…
- Ну уж нет! - истерически-радостно взвизгнула "Леночка". - Ни - за - что. Заходи, пожалуйста. Сейчас будем играть.
Она засмеялась - нет, заржала, заикала по-ослиному.
Так. Так… Нет, с угрозой, пожалуй, не надо. С сумасшедшими нужно говорить спокойно и вежливо…
- Извините. Но я лучше пойду. Пожалуйста, ключ, - я протянул руку.
Она перестала смеяться. Черненькие сощуренные глазки - она почему-то все время их щурила - заблестели, забегали.
- Никуда ты не пойдешь! - сказала она визгливо и топнула ногой. Короткой некрасивой ногой в тапке с зайчиком.
- А почему, собственно? - спросил я.
С сумасшедшими ведь как? Нужно просто понять их логику. Понять их логику и говорить с ними в рамках этой самой логики…
- Потому что тебе заплатили вперед.
Вот те раз. А логика у нее не такая уж сумасшедшая…
- Тебе мама заплатила вперед. И ты должен меня развлекать. Даже если я тебе не нравлюсь, - она обиженно надула губы.
- Ваша мама?
- Ну да, мама. А кто же еще? Папы у меня нету. И перестань говорить мне "вы".
Она снова топнула ногой.
- А ваша… э-э-э… хорошо, твоя мама - это случайно не та бабуля в кроличьем полушубке, которую я сейчас встретил в подъезде?
- Моя мама молодая! - взвизгнула тетка. - Она в полушубке ушла, да! Но она молодая! И красивая!
Так, ну теперь все, кажется, встало на свои места. Две сумасшедшие одинокие бабы. Возможно, действительно мать и дочь. А почему нет - это наследственное… Впереди - тоскливый рождественский вечер. Захотелось праздника. Ну, а кому не хочется праздника? Они вызвали Деда Мороза. Дед Мороз пришел. Потом старая ведьма… пожилая женщина "ускакала". А эта осталась. И хочет, чтобы я… Чтобы я - что?
- Ну хорошо. Вы мне заплатили. И чего же вы… чего ты от меня хочешь?
- Как чего? Ты же Дед Мороз? Вот и устраивай мне праздник.
Ну вот - значит, я прав. Человеку просто нужен праздник. А почему, собственно, нет? Хочет получить невинное удовольствие - за собственные, опять же, деньги. Она, наверное, совсем одинокая, бедняжка. Хочет побыть маленькой. И заплатила, стерва, вперед…
- Ну, здравствуй, здравствуй, деточка! - заголосил я привычным басом. - Тебя как зовут?
- Я же сказала - Леночка, - она еще больше окрысилась.
- А я - Дед Мороз! Подарочки принес!
Господи, какой бред…
- А вот скажи-ка: слушалась ли ты маму?
- Слушалась.
А глазки-то у нее все бегают, бегают… Может, надо бригаду из психушки вызвать, а не ерундой тут заниматься?
- А слушалась ли ты папу?
- У меня нету папы, - тетка ухмыльнулась как-то недобро.
- А учила ли ты уроки?
- Учила, учила.
Какие же у нее противные глаза…
- Ну, тогда - получай!
Я наклонился над мешком, порылся в нем, вытащил оплаченные - ею же, ею же! - заранее подарки: набор шоколадных конфет, какую-то пеструю шмотку в прозрачной упаковке и мягкого плюшевого щенка.
- Ой, спасибо! - она выхватила "подарки" у меня из рук.
Растерзала шуршащий полиэтиленовый пакет, вытряхнув оттуда дурацкое синтетическое платье в мелкий цветочек, потом прижала к груди щенка, тут же отбросила его, открыла конфеты, засунула сразу несколько себе в рот. Неприятно зачавкала.
- Проходи, - сказала, давясь слюнями; коричневая шоколадная жижа вытекла из уголка ее рта и потекла по подбородку.
Я машинально стал расстегивать дедморозовский костюм.
- Нет, ты что!? Не снимай шубу! Ты же Дед Мороз. И сапоги можешь не снимать… Пойдем.
Гостиная как гостиная. Немного унылая, с массивной советской стенкой и с этими дурацкими резиновыми обоями под кирпич, но ничего такого ужасного. В углу - наряженная елка. В ведре.
- Ну, деточка! Как будешь встречать дорогого гостя? Может, ты…
- Я тебе сейчас стихотворение расскажу. Я его сама сочинила. Оно, правда, было для Снегурочки… А потом мама сказала, что и Дед Мороз, и Снегурочка - это будет слишком дорого. Так что… Но я все равно расскажу, ладно?
- Конечно, деточка! Я тебя внимательно слушаю!
Она вдруг куда-то выбежала. Через пару секунд вернулась с табуреткой, поставила ее в центре комнаты и взгромоздилась сверху. От нее остро пахло застарелым потом - под мышками, на идиотском розовом платье темнели мокрые пятна…
Я тоже весь взмок - в комнате действительно стояла страшная духота, как в парной; возможно, это из-за чертовой резины на стенах… А я к тому же был в шубе. Сладкий запах хвои и шоколада разливался в воздухе - меня начинало подташнивать.
- Ты слушаешь? - спросила женщина.
- Да-да, конечно.
Она уставилась своими безумными сощуренными глазами в стену и громко, гнусаво, нараспев заголосила:
Здравствуй, девочка-снегурка.
На руках сверкает снег,
У тебя в снежинках куртка
И красивый белый мех.
Потом выжидательно уставилась на меня. Прикусила нижнюю губу острыми желтыми резцами:
- А чего ты не хлопаешь? Тебе что - не понравилось?
- Очень понравилось! - я восхищенно зааплодировал.
Все, пора как-то выбираться отсюда. А то я и сам свихнусь…
- Тогда я тебе еще одно расскажу. Я его тоже придумала сама, - взгляд у нее снова остекленел.
Наступило Рождество,
Пребольшое торжество,
Мы украсим елку,
Хоть у нее иголки,
Красивыми игрушками
И всякими блестушками.
Блестушками. Блестушками… Сейчас меня вырвет.
Я метнулся к окну, вскарабкался на подоконник, подергал ручку форточки. Наглухо задраена…
Она тем временем успела спуститься с табуретки. Подошла ко мне, вцепилась рукой в подол шубы:
- Ты чего это делаешь?
- Форточку пытаюсь открыть. По-моему, здесь очень жарко.
- Нет, не жарко, - сказала "Леночка". - Совсем не жарко. Даже наоборот - холодно. Быстро слезай оттуда. Ты должен со мной играть.
Я слез. Но подол шубы она из руки не выпустила. Второй, свободной рукой взялась за мой меховой воротник.
- Ну неужели я совсем-совсем тебе не нравлюсь? - спросила шепотом.
На меня пахнуло шоколадом и какой-то гнилью из ее рта. Она задышала вдруг часто и тяжело, прижалась ко мне своим обвисшим животом.
- Ну хоть капельку? Нравлюсь?
А-а, так вот чего ей на самом деле надо… Ну, это уж слишком! Я все-таки Дед Мороз, а не проститутка по вызову!
- Так, - сказал я своим нормальным, небасовитым голосом. - Поиграли, и будет. Отдайте мне, пожалуйста, ключ от входной двери.
- Не отдам! - сощурилась Леночка.
- Что ж - тогда я буду вынужден отобрать его у вас силой.
Я схватил ее рукой за плечо. Она вывернулась, отскочила на шаг, а потом завизжала - пронзительно, заунывно, как кликуша. И выбежала из комнаты. Я поплелся за ней.
Я обнаружил ее в кухне. Она стояла на подоконнике перед открытой форточкой. В руке она держала злосчастный ключ.
- Вот ключик, видишь? - Леночка повертела его в руке и показала мне язык - противный, с белым налетом. - Видишь? Больше не увидишь!
И, прежде чем я успел подбежать к ней, она выкинула ключ в окно. С четырнадцатого этажа.
- Да что ж ты, сука, делаешь! - заорал я. Громко, почти по-дедморозовски.
- Ой, ты… матом ругаешься? - запаниковала вдруг тетка и спрыгнула на пол. - Матом нельзя ругаться.
* * *
- Почему же вы не вызвали милицию? В квартире был телефон?
- Телефон? Да, был. Но сначала… Сначала я не знал, что им сказать, в милиции. Я думал, это будет звучать по-идиотски: "Здравствуйте, вас беспокоит Дед Мороз. Меня не выпускают из квартиры, приезжайте!" А потом… Потом, когда она выкинула ключ, я хотел позвонить, но… Но она…
* * *
Она схватила с холодильника ножницы и побежала за мной. Я даже не успел снять трубку. Она подскочила к телефону и перерезала шнур.
- Никуда ты не пойдешь! - завопила она, брызнув мне в лицо слюной. - Не пойдешь! Не пойдешь! Никуда ты не пойдешь!
Она запрыгала вокруг меня, с ножницами в руках. Как шимпанзе. Как большая взбесившаяся шимпанзе.
- Ты никуда не пойдешь! Мы сейчас будем играть!
- Ладно, хорошо, - от этих ножниц мне стало сильно не по себе. - Я не уйду. Будем играть, о’кей. Во что?
Она мгновенно успокоилась и перестала прыгать.
- Я хочу в прятки.
- Ладно. В прятки так в прятки.
- Чур я вожу, чур я вожу!
- Хорошо.
Просто прекрасно. Ты водишь. Я завяжу тебе глаза, и пока ты будешь считать до ста, я что-нибудь придумаю. Как-нибудь выберусь отсюда.
- На, - она протянула мне небесно-голубой шарф.
Я завязал ей глаза, стараясь как можно меньше прикасаться к немытым, жирно блестевшим волосам на затылке.
- До скольких считать? - спросила она.
- До ста.
- Раз, два, три, четыре…
Я выбежал в коридор. До ста. До ста… Нужно сориентироваться и выработать план действий. Наверняка где-то еще припрятан запасной ключ. Возможно, в комнате старухи. Так, а сколько вообще здесь комнат? Раз дверь, два дверь - ага, еще две - не считая гостиной.
- Восемь, девять, десять…
Я толкнул ближайшую дверь - и оказался в детской. В жуткой, нелепой детской. Стены ее также были оклеены рыжими резиновыми кирпичиками. Не квартира, а склеп какой-то… На гвоздях висели картинки: кривой, нарисованный розовой акварелью слон, какая-то мерзкая птица - петух, что ли? - разноцветными мелками… Повсюду валялись плюшевые игрушки: кошечки, собачки, медведи - большие и маленькие. В центре комнаты - светлый деревянный стол. На нем карандаши, ластики, замусоленные листочки бумаги с недоделанными монстрами… И еще фотография в рамочке: лицо старухи, которую я видел в подъезде. Отвратительно размалеванное, сморщенное лицо с длинным крючковатым носом.
У окна стояла детская кроватка - слишком короткая, чтобы на ней могла уместиться взрослая женщина. Поэтому с одного края к ней придвинули здоровенный ящик. Нет, здесь вряд ли найдется запасной ключ.
Я снова вышел в коридор…
- Сорок два, сорок пять, сорок семь…
…и метнулся во вторую комнату. Ту, в которой жила, по-видимому, старуха.
Тот же резиновый кирпич. Прямо передо мной - огромное допотопное трюмо. Перед зеркалом разложены всякие тюбики, ватки, скляночки, бутылочки, шкатулочки, заколочки, фарфоровые собачки. На правой зеркальной створке висит свалявшийся черный парик.
Я поковырялся немного среди этого барахла, заглянул туда-сюда - нет, ключа нет. Мое отражение мелькнуло в зеркале: красное лоснящееся лицо, все в испарине, идиотский красный колпак, густая синтетическая борода…
Где еще может быть ключ? В углу, у стены - уродливая полированная тумба. Я подергал дверцу - закрыто. Черт. Черт, черт, черт. Возможно, в шкафу?
Я метнулся к огромному шкафу, потянул за бронзовую, отчего-то липкую, ручку - не идет. Тоже, что ли, закрыто на ключ? А, нет, просто тугая. С противным скрипом дверца шкафа наконец подалась. И в этот момент я услышал приближающиеся шаги.
- Девяносто восемь, сто, - восторженно прогнусавила тетка. - Все! Я иду искать!
Я изо всех сил дернул дверцу, раздвинул вешалки с вонючим тряпьем и забрался внутрь. Уселся на дно, среди какого-то барахла, и закрыл шкаф изнутри, оставив себе лишь небольшую щелочку, чтобы дышать.
В шкафу было душно. Невероятно душно. Там пахло застарелым потом, сухими апельсиновыми корками и еще почему-то хвоей.
В комнате послышались шаги.
Я замер. Может быть, ключ от входной двери все-таки где-нибудь здесь? Если я нащупаю его, если я найду его, то смогу быстро выскочить из шкафа, добежать до коридора…
Я осторожно пошарил по дну шкафа. Возможно, где-нибудь здесь, в уголке… Моя мать, например, хранила связку запасных ключей как раз в уголке. Рука нащупала вдруг что-то гладкое, округлое. Шкатулка такая? Кажется, да. С круглой крышкой… Наверное, из слоновой кости… Нужно только понять, как она открывается. Как же она открывается?
- Ну и где ты спрятался? - прогнусавила тетка совсем близко. - Я же знаю, что ты в этой комнате, Дедушка Мороз!
Я посмотрел в щелку. Она стояла здесь, рядом, но полностью я ее видеть не мог. Только косолапые ноги - в толстых белых колготках, в тапочках с зайчиками. И еще руку - прямо у меня перед носом. Руку, сжимавшую острые ножницы…
Я перестал дышать. Стоптанные внутрь "зайчики" развернулись и нерешительно двинулись дальше.
- Дедушка Моро-оз! Где ты?
Я тихо выдохнул воздух и снова принялся ощупывать шкатулку. О! Какая-то дырочка! Просунул в нее палец, подергал - нет, не поддается. А вот и еще одна дырочка, рядом. Да как же открыть эту штуку? Так, какой-то остренький выступ, чуть снизу… Нет, тоже бесполезно. А вот, еще ниже… еще ниже - какие-то… камешки, что ли, инкрустированные… в рядок… или - нет, не камешки. Никакие это не камешки… это… зубы, что ли?!
Я отдернул руку и вскрикнул.
- Вот ты где! - радостно завопила она, подскочила к шкафу и рывком распахнула дверцу.
* * *
- Что вы с ней сделали?
- Я? Я - ничего. Я не помню… Нет, я не понимаю, о чем вы. Я ничего не делал… Выключите это, пожалуйста. Прошу вас, откройте окно. Мне душно! Мне очень душно!
- Я еще раз вас спрашиваю: что вы с ней сделали?
- Ничего! Я не помню… Нет, ничего! Мы просто играли в прятки. Я завязал ей глаза голубым шарфом, а сам спрятался…
- Вы задушили ее шарфом, так ведь?
- Да нет же! Нет! Я не помню… Нет, я ничего такого… Я завязал ей глаза… Она стала считать до ста. Я спрятался в шкафу. Там было ужасно душно - так же, как здесь сейчас. Откройте окно, пожалуйста, откройте, я вас умоляю!.. Я спрятался… А она нашла меня… Просто нашла меня. Было уже поздно. Мы еще немного поиграли, и она легла спать…
* * *
Когда все кончилось, я зашел на кухню и распахнул настежь окно. Потом залез в холодильник. Вытащил докторскую колбасу, немного обветрившуюся, и плавленый сырок. Сделал себе несколько бутербродов. Нашел крупнолистовой чай в пачке и еще "Lipton" в пакетиках. Я вообще-то не очень люблю пакетированный чай, но заваривать просто не было сил. Я вскипятил воды, залил пару пакетиков в чашке. Чашка была вся в коричневых пятнах. С нарисованными животными: кот, пес, осел и петух, - кажется, из "Бременских музыкантов"… Очень противная чашка, но все остальные были грязные - валялись в мойке.
Я даже подумал, не вымыть ли им посуду… Но все же не стал.
Под утро вернулась старуха. Я услышал, как она поворачивает ключ в замке, и сразу вышел в коридор. Оттолкнул ее, протиснулся в дверь и побежал вниз по ступенькам.
Потом она стала орать. И пока я спускался - все время, пока я спускался с четырнадцатого этажа на первый, - сверху доносились ее дикие крики.
Я вышел на улицу. Вышел наконец. В рассвет, в холод… И снова услышал ее голос. Поднял голову: она чуть не до пояса высунулась из окна, седые лохмы развевались на ветру. В тишине спального района ее надтреснутый голос звучал оглушительно, ударялся в стены бело-синих многоэтажек, путался в подворотнях, рвался на части и возвращался ко мне жутким эхом:
- Сгоришь в аду!..ишь в аду!..аду!..у!..у!
- Будь ты проклят!..проклят!..удь!..лят!..лят!
Она орала так громко, что в некоторых окнах соседнего дома зажегся свет.
- Зажаришься в пекле! - вопила она мне вслед. - В пекле-е-е!..кле-е-е!..ишься!..кле!..кле!
Я заткнул уши руками. Я шел, шатаясь, прочь от этого дома, и еловые ветки устилали мой путь. Я наступал на них и давил их, стараясь не вдыхать пронзительный сладкий запах, и они ломались у меня под ногами, их было много, ужасно много, еще больше, чем раньше…