Так же как громоотвод притягивает к себе молнии небесные, так же и кресло, предназначенное для посетителей Мастера Теней, притягивало, по всей видимости, мрачные тучи тяжелых предчувствий. Писателю представлялись поочередно то ледяной душ пренебрежения со стороны коллег, то полные сочувственного ехидства реплики приятелей, то - и это было самым страшным - статьи литературных критиков, в которых развенчивалось в пух и прах все его творчество и блестяще доказывалось, что писанина его гроша ломаного не стоит, а все предыдущие успехи и громкая слава есть ни что иное как проявление читательского дурновкусия и неискоренимой любви к светским сплетням, в каковых имя писателя фигурировало с завидным постоянством (не иначе, как с рекламными целями…). Аристид Крафка сознавал, что помимо писательства у него есть семья, есть интересы на бирже и в свете, есть немалые деньги, наконец; однако сколько он не складывал добра на ту чашу весов, напротив которой покоилось его творчество, - желанного равновесия не получалось.
Мастер Теней бесшумно вошел, встал рядом с писателем.
- Я вижу, вы готовы? Приступим.
Он вытянул вперед руку с перстнем, так заинтересовавшем блистательного Аристида, проделал ею какие-то псевдомагические пассы и заговорил.
- Уныние, бездна бездонная, черная… Падение бесконечное, сон кошмарный в объятьях отчаяния… Оно изъязвляет душу, кислотою вытравит всякую радость и похоронит надежду… Приди, ядовитая мудрость, приведи с собою раздумия горькие и сожаления, выпусти их, как рой кровопийц, не дающих покоя до самой могилы! Seine to fuin on Heleworn! Linge at dehelduwatt, girif el Helkharakse… Aep lifelle Ring!
- На каком языке вы заговорили, мэтр? - с этими словами писатель обернулся и в мгновение ока оказался почти загипнотизирован матовым блеском черного камня в кольце. Аристида словно потянуло в темный колодец, сердце его охватили ледяные когти, впились намертво, высасывая тепло, свет, саму жизнь… он резко выдохнул, встряхнул своей буйной шевелюрой… наваждение исчезло.
- Желаю удачи, господин Крафка. И не забудьте о посвящении.
Новый роман нового Аристида Крафки произвел эффект доброй сотни разорвавшихся бомб. Парижане вспоминали о первой постановке "Эрнани" и о суде над "Мадам Бовари", но эти литературные cкандалы не шли ни в какое сравнение с "Крысятами Тампля".
- Вы уже прочли "Крысят Тампля"?
- О да! Какой ужас!
- Да, и какой блеск! Какое мастерство, какая глубина! Я, признаться, недооценивал этого ремесленника Крафку; никогда бы не подумал, что он на такое способен…
- Помилуйте, о каком мастерстве вы толкуете? О мастерстве собирания грязи по всем сточным канавам Парижи и размазывании этой вот грязи по бумаге? Этот роман смердит, как самая гнусная ночлежка, а после его прочтения мне хотелось вымыть руки!
- Вам не мешает промыть также и ваш сонный, заплывший жиром благополучия мозг!
- Как вы смеете! Вы такой же грубиян и негодяй, как и ваш Крафка!
- А вы - надутый идиот, ничего не смыслящий в искусстве, венцом коего почитаете слащавую оперетку "Моя прелестная садовница"!
Споры о романе кипели во всех салонах, гостиных и даже в бальных залах. "Крысята Тампля" разительным образом отличались от предыдущих творений Аристида блистательного: ни благородных красавцев, ни молодых герцогинь, ни погонь с фехтованием. Книга весьма красочно повествовала о жизни детей и подростков парижского дна - тех, чьим единственным верным спутником был голод, кто учился драться и воровать чуть ли не c колыбели. Виртуозы-карманники, достигшие высот мастерства в том возрасте, когда обычные дети только идут в школу; десятилетние проститутки, с жуткой деловитостью обслуживающие клиентов; несовершеннолетние убийцы - эти порождения Нищеты, Невежества и Порока, окрещенные Крафкой "крысятами Тампля" кружились на страницах его книги в завораживающем данс макабре… Свой во всех смыслах новый роман, вознесенный и публикой, и критиками на сияющие высоты, писатель посвящал некоему Мастеру Теней.
После такого успеха уже ничто, казалось, не могло его перевесить. Но и тут Аристид Крафка сумел удивить читающий Париж. Следующая его книга оказалась поэтической, писатель превратился в поэта, по всем признакам гениального. "Злые цветы" воспевали "любовь ядовитую, подобную трупной заразе", "сердце острое, бьющее в спину внезапною болью", "смерть - прохладный источник, нежные ласки червей и невыносимую легкость небытия". Из обычного- пусть и удачливого - писателя Аристид Крафка превратился в родоначальника абсолютно нового литературного направления, стал мэтром, основоположником…
А потом был знаменитый, восхваляемый и поносимый с одинаковым жаром, "Священник из Бру". Роман был, в общем-то, ни о чем: какой-то никому не интересный священник приезжает в новый приход - сонную, пыльную деревню, и все никак не может устроиться на новом месте - то в свой дом никак не может попасть, то в какую-то местную ссору впутается… начинается не пойми с чего, и заканчивается ничем. Одним словом, скучно, монотонно и безысходно. А оторваться невозможно - роман затягивал, как болотная трясина…
Но приносило ли это самому мэтру радость… "черта с два", как сказала бы его жена. Аристид Крафка стал абсолютно, необратимо несчастным человеком Его пожирала черная меланхолия, от которой не было спасения. Радости семейного очага, красота жены и очарование других женщин, развеселые кутежи, азарт игры - все ушло в бездонный черный колодец, оказавшийся под снятой печатью. Он сильно похудел, потому что забывал есть, ссутулился, поседел. Друзья участливо советовали съездить на воды, жена приводила одного за другим медицинских светил… все было впустую; единственное, что хоть немного отвлекало его - работа. Но она же и убивала, требуя непомерных усилий от надорвавшегося сердца.
Судьба последней книги Аристида Крафки оказалась плачевной: писатель сжег ее, поясняя в предсмертной записке, что убивает свое дитя лишь ради того, чтобы оно не погубило многих, поскольку вложил он в эти страницы все свое отчаяние, всю безнадежность и бессмысленность бытия. Прочитав эту книгу, человек устыдится жить. Оборвав таким образом свою творческую стезю, некогда блистательный Король-Солнце литературного Парижа, а ныне - просто великий писатель Аристид Крафка повесился в подвале своего загородного дома.
4. В Библии сказано, что женщина - сосуд скудельный. Однако, если бы автор этого категорического утверждения познакомился бы с Мариной Пчелиной, то он, весьма вероятно, сформулировал бы его несколько иначе: "Некоторые женщины - сосуд скудельный, но только не Пчелина Марина". Ибо была вышеназванная Марина человеком поистине замечательным: добрым, жизнерадостным, отзывчивым, незлопамятным и уступчивым; кроме того, она была почти начисто лишена такого женского недостатка как тщеславие. Работала Марина на одной из гуманитарных кафедр…ского университета, в чине вечного доцента и в качестве вечной затычки для любой дырки. Она дорабатывала (а то и писала) почти все дисертации, проходящие через местный совет, причем делала это безвозмездно, искренне желая помочь неразумным ближним; она вела все эти нудные, скучные НОУ, Доу и Роу; подменяла заболевших коллег в те часы, когда могла (а другие часы не заменял никто); возила всяких там куриц-шмуриц завкафедрой и делала у той сезонные генеральные уборки; одна растила дочку, а в часы досуга (не иначе, как между тремя и пятью часами ночи) писала свою Докторскую. Вся кафедра буквально молилась на Марину… и при этом никто ее не уважал.
Однажды осенним вечером Марина Пчелина сидела в гостях у своей давней подружки Светки Березиной. Подруги допивали первый кофейник и докуривали первую пачку сигарет. Светка была настроена довольно воинственно, видимо, вследствие сегодняшнего педсовета в школе, где она работала завучем. Она грохнула чашкой о блюдце, ткнула сигаретой в пепельницу и обратилась к подруге.
- Вот что я тебе скажу, птичка… Если ты не прекратишь самаритянствовать в ближайшие полгода, то не видать тебе профессуры как селедкиных ушей! Ты уже добрый час изволишь сожалеть о том, что тебе - в который раз? - отказали в статусе научного сотрудника… сама виновата! Это каким же надо быть дураком, чтобы отпустить в долгий отпуск самую выносливую кобылу-тяжеловозку во всем университете?! Пойми же наконец, пока ты добровольно подставляешь шею под неизвестно чье ярмо, пока работаешь всеобщей доброй тетушкой - не будет тебе ничего для тебя.
- Ладно тебе, Свет… Любимая работа ведь не в тягость. А насчет помощи… ну не могу я людям отказывать, как же можно? Да и бог с ней, с докторантурой, в другой раз получится, тем более в этом году у меня такие дипломники талантливые, я лучше ими займусь.
- Нет, ты неисправима… Слушай, а может тебя закодировать, а?
- Чего-чего?
- Закодировать, говорю. Кодируют же запойных пьяниц, а ты у нас запойная филантропка. Ну, как?
- Светка, ты с ума сошла. Что за ерунда такая…
- Ничего не ерунда. Так, посмотрим газетку… ага, то, что нужно. На, читай, - и с этими словами она протянула сложенную вечернюю газету Марине. Та взяла ее без особого энтузиазма и прочла:
- "Помощь в преодолении любых препятствий на пути к успеху. Корректировка характера. Переустановка системы ценностей. Личные консультации Мастера Теней. Тел. 351–315, после 21 ч." Господи, Светка, это же форменное надувательство, смесь гербалайфа с дианетикой! В жизни не опущусь до подобной дремучести!
- А ведь у тебя еще дочка на руках, не забыла?
- При чем тут Верушка?
- Как это при чем? Очень даже при чем! Если твоя карьера и дальше будет продвигаться такими черепашьими темпами, не видать тебе ни докторантуры, ни защиты, ни поста завкафедрой! Сядет в это кресло какая ни на есть более расторопная дура и будет тобою помыкать. И будешь ты всю жизнь сидеть на своих жалких грошах, безо всяких перспектив, а девчонка-то растет! Ее одевать надо, и не так, как нас в юности одевали, в платьица из славного журнала "Работница". Или ты хочешь, чтобы девочка стеснялась в люди выйти?
- Ну, понесло, - проворчала себе под нос Марина, тем не менее поднимая телефонную трубку и набирая номер, - с тобой спорить - себе дороже, подруга… Алло? Здравствуйте, я звоню по объявлению… - и тут же бросила трубку.
- Эй, ты чего это дезертирствуешь, а?
- Дезертируешь, а не дезертирствуешь… а еще завуч. Да ну тебя, Светка, вечно придумаешь невесть что, а мне потом расхлебывать. Это чтобы я, в мои-то годы, поверила в подобную чушь! Давай уж сразу вот по этому объявлению позвоним, вот послушай: "Гадалка в третьем поколении. Забыл - вспомнит, разлюбил - полюбит, ушел - верну, от ссор огражу, на любовь приворожу, защиту поставлю, бросить пить заставлю." Вот это да, бабка-универсалка, не то что этот, мастер… тьмы, что ли? О, о, глянь-ка - "Магия денег, управление денежной энергией. Ворожу на успех в бизнесе, изготовлю амулет карьерного роста, устраню конкурентов" - это как понимать, в каком смысле она их устранит?
- Не умничай, подруга. Звони, куда было сказано, или я вместо тебя туда пойду, с твоей самой уродской фотографией - пусть по ней тебя перекодируют. Но учти, с фотографиями бывают накладки, прицелится этот… волшебник Изумрудного города неточно - и готово дело, ты запаршивела, или облысела, или стала какой заказывали, но людоедкой. Хватит хихикать, звони, кому говорят! В конце концов, свежие впечатления гарантирую!
Марина, все еще смеясь, набрала номер и подмигнула подруге:
- А может, я его еще и закадрю?.. Алло, здраствуйте…
- Да-да, я понял, вы звоните по моему объявлению, - ответила трубка низким, спокойным голосом, - чем могу помочь?
- Это уж вы сами скажите, - дерзко заявила Марина, - иначе какой же из вас ясновидящий?
- В принципе, я не занимаюсь непосредственно ясновидением, кроме того, детальный анализ ситуации возможен только при личном контакте. Могу лишь предположить, что вас заботит проблема карьерного роста, а также беспокоит недовольство собой…
- А вот и нет, уважаемый мастер тьмы.
- Прошу прощения, я всего лишь Мастер Теней, не присваивайте мне чужих титулов…
- И, тем не менее, карьера для меня не предел мечтаний, и собою я вполне довольна, стыдиться мне нечего…
- А похвастаться есть чем?
В разговоре возникла пауза. Марина задумалась. Вообще-то достойного похвалы в ее жизни было немало, как-то: воспитанная в одиночку чудесная девчонка, верные друзья, незабывающие ученики, любимая работа, незапятнанная репутация… Но разве э т и м хвастаются?! Хвастаются высоким постом… богатым мужем… новым автомобилем под цвет туфель…
- Кто людям помогает, тот тратит время зря, ха-ха… Так, кажется, пела одна милейшая старушка. Ваша ситуация - наглядное тому подтверждение, - усмехнулся голос в телефонной трубке. - Я приму вас завтра вечером, моя приемная находится…
Марина сидела в кресле, прихлебывая превосходный кофе и разглядывая антикварный гобелен над столом Мастера Теней. Сам хозяин кабинета ей не шибко понравился, она не любила змеиных глаз и гранитных подбородков над чересчур дорогими костюмами, предпочитая им добрые глаза и мягкие бородки над свитерами крупной вязки.
- Знаете, уважаемая Марина, клиенты подобные вам - особое удовольствие. Вы мне не верите, я вам несимпатичен, и вы не настроены принять мою помощь. Тем интереснее мне будет работать с вами. Итак, попробуем вычислить причину ваших неудач.
Мастер Теней встал и вплотную подошел к стене, на которую ложилась маринина тень.
- Ого, вот это узда… крепко же вы ее держите. Посмотрим, что я могу сделать…
Он повел рукою вдоль контура тени, на указательном пальце блеснуло красивейшее кольцо и когда Мастер Теней вычертил в воздухе какой-то иероглиф, один из камней заискрился ядовитым фиолетовым огоньком.
- Итак, позвольте мне высказать свое скромное суждение. Думаю, для вас не будет откровением, если я вам скажу, что причина вашего непреуспеяния - ваша чрезмерная доброжелательность и почти полное отсутствие здорового тщеславия. Наверное, вы много раз слышали это от ваших друзей. Желание помочь людям начисто перекрывает в вас желание достичь успеха. И это было-бы прекрасно и уместно, будь вы наследницей миллионного состояния, или какой-нибудь владетельной герцогиней, или… одним словом, кем-то, наделенным властью и могуществом. В таком случае ваши альтруистические устремления не наносили бы вреда вашему незыблемому благополучию; кроме того, у вас увеличились бы возможности для совершения благодеяний, а еще вы узнали бы о том, какова бывает на вкус благодарность. Как ни странно, люди почти всегда забывают об услугах, оказанных равными, и всегда рассыпаются в благодарностях даже за самое незначительное одолжение, сделанное "значительным лицом". Однако я не занимаюсь проблемами материального благополучия. На то есть свои специалисты. Поэтому я предлагаю вам, так сказать, интровертный путь разрешения сложившейся проблемной ситуации. Первоначально изменениям должна подвергнуться ваша личность, после чего вы сами будете в силах преобразовать окружающую действительность в благоприятную для вас сторону. И, признаться, такой путь представляется мне более верным… Дайте горничной миллионное состояние, и кем она станет? Да никем… горничной при миллионном состоянии, с замашками горничной, с ее же потребностями и предрассудками. Как это говорится… из хама не выйдет пана. И совсем другое дело, если мы, отбросив шелуху обстоятельств…
Марина чувствовала, что несмотря на выпитый кофе, необратимо засыпает. Возможно, причиной тому было ее сидение много заполночь за доработкой чужой диссертации, или затянувшийся монолог хозяина кабинета (ну ни дать, ни взять - не в меру ретивый оппонент читает на совете свой высокоученый отзыв), или мерное покрапывание осеннего дождика… В общем, когда Марина в очередной раз кивнула, соглашаясь с неоспоримой логикой Мастера Теней, она поняла, что следующий кивок возможно и не получится замаскировать под согласный, поскольку будет он неприлично сонный. Понял это и ее собеседник.
- Госпожа Марина, прошу меня простить. Я заслушался собственного голоса, как тетерев на току, совершенно упустив из виду все правила приличия. В свое оправдание могу сказать лишь то, что нечасто приходится мне беседовать с людьми, способными отвлеченно рассуждать о своих проблемах, не требуя от меня их немедленного разрешения, а также отличать итровертность от инфузории. Итак, к делу. Я могу вам помочь.
- И каким же образом, позвольте поинтересоваться? Если я правильно вас поняла, вы говорили о глубинных личностных изменениях, кои должны со мной произойти. Простите, уважаемый мастер… да, теней, но не преувеличиваете ли вы свои возможности? Жизнь немало потрудилась надо мною, прежде чем я стала такой, какая я есть. Да и я, вот просто так, за мифические блага не расстанусь сама с собою… привыкла, знаете ли.
- Я слышал это много раз, уважаемая Марина. Хотя очень немногие к сомнениям в моих способностях прибавляли нежелание изменять себе. Что ж… не смею настаивать, но вы все-таки подумайте над моими "словами, словами, словами…". С вашего позволения, я оставлю вас ненадолго.
- Простите, уважаемый мэтр, но вы так и не объяснили, какую именно метаморфозу вы мне предлагаете.
- Ах да… простите великодушно. Я могу активизировать, образно выражаясь, неиспользуемый вами потенциал Тени, освободив одну из его составляющих.
- Почему же только одну? И сколько их всего?
- Одной более чем достаточно, вы ведь не собираетесь завоевывать весь мир, нет?.. А всего их семь.
- М-да… могла бы и догадаться. И что вы мне предлагаете? Не чревоугодие же? Может, гордыню?
- Нет… Вы и так достаточно высокого мнения о себе; вас гордыня заставит презирать людей, замкнет в тюрьму самолюбования… и любой успех, любое достижение будут казаться смехотворными и нелепыми в сравнении с великолепием вашей Личности. Я предлагаю вам Зависть. Поверьте мне, Марина, за всю мою долгую практику я ни разу не допускал ошибок в выборе нужной Печати. А теперь… прошу прошения, - с этими словами Мастер Теней встал и вышел из своего кабинета, оставив Марину наедине со своими мыслями.
Наконец-то Марина смогла зевнуть всласть (как говорится, во всю пасть…); ее воспитание не позволяло зевать при собеседнике, хотя - видит Бог! - он добивался этого почти целый час, забалтывая ее, как зомбированный коммивояжер. Она потянулась, вздохнула и от нечего делать (редчайший случай!) принялась рассматривать гобелен, висевший напротив ее кресла, аккурат над столом хозяина. Каждая ниточка, каждый узелок гобелена буквально вопияли о том, какой он старинный и дорогой; рисунок его повторял миниатюру из "Роскошного Часослова" герцога Жана Беррийского работы братьев Лимбург - "Апрель", он же "Обручение". Жених и невеста, протянувшие друг другу руки, и у невесты так трогательно отставлен пальчик, готовый принять кольцо; две придворные дамы, в розовом и черно-синем собирают цветы… слева - лесок и крепостная стена, невдалеке озеро с двумя лодками и замок…
Совершенно неожиданно маринино созерцание нарушила маленькая мыслишка, кольнувшая его остренькой иголочкой.
"И зачем ему только такая вещь?! Он, небось, и смысла рисунка-то не понимает… так, висит и висит, дырку на обоях прикрывает, что "Обручение" Лимбургов, что олени в лесу - все едино…"