- Потому что ты чокнутая религиозная фанатичка. И мне плевать, во что ты там веришь или не веришь. Я собираюсь найти это место и выкопать шар. Дядька записал, где это?
- Записал, - вздохнула я. - И даже на карте отметил. Кость, я тебя очень прошу, не надо. Во-первых, столько лет прошло. Может, его и нет там уже давно. Во-вторых, это же дикая глушь.
- Вот и посмотрим, там или не там. А что глушь - ну и что? Наймем вертолет. Денег-то у нас - о-го-го!
- Вот именно, - я чуть не плакала, понимая, что переубедить его вряд ли удастся. - Неужели нам с тобой этих денег не хватит? Хочешь, я тебе свою половину отдам? Только не надо, пожалуйста, туда ехать. Ты прочитай последнюю запись, - я протянула Косте дневник.
- "Она снится мне каждую ночь, - недовольным тоном "ладно, только отвяжись" начал читать Костя. - Я хочу еще раз увидеть ее, взять в руки, почувствовать то тепло и покалывание, услышать звон колокольчиков. Заглянуть в ее бездонную глубину. Снова увидеть то, что увидел тогда. Почему только я не взял ее с собой? Но я не мог. Как бы я объяснил на контроле в аэропорту, что это? Я скучаю по ней, уже много лет. Чтобы поехать за ней, нужны огромные деньги. Они есть у меня, но я не могу с ними расстаться. Каждый потраченный рубль причиняет мне настоящую физическую боль. И я вынужден скрывать это, чтобы Костя с Леной не считали меня отвратительным скрягой. А я и есть отвратительный, мерзкий скряга. Скупой рыцарь. Они привозят мне деньги, потому что думают, что я живу на свою жалкую пенсию. А я беру. Потому что действительно живу на пенсию и на их деньги. А все остальное… А ведь по сравнению со мной они нищие, хуже, чем нищие. Я мог бы отдать им свои деньги, чтобы они ни в чем себе не отказывали, ездили по свету, пока молодые. Но я не могу, не могу! Что за наказание? Если только после моей смерти. Наверно, мне недолго осталось жить. У меня ничего не болит, и для своего возраста я просто неприлично здоров. Но мне нет от жизни никакой радости. Только сиюминутные удовольствия. Даже не удовольствия, а физическое удовлетворение - от еды, сна, посещения туалета. Одна радость, нет, не радость, а страсть, истощающая до полного изнеможения, - это поехать в какую-то дикую глубинку, найти развалины бывшей дворянской усадьбы, побродить там и вдруг увидеть в земле сундучок или горшок. Выкопать, привезти домой, почистить, пересчитать, рассортировать, продать. Двадцать раз пересчитать плотные, шершавые бумажки. Кто сказал, что деньги не пахнут? Их аромат не может сравниться ни с чем. Ни духи, ни изысканная еда, ни запах желанной женщины - все это и в подметки не годится запаху денег. Когда я беру их в руки, внутри все поет и пляшет. А потом пойти в банк, положить на счет и долго рассматривать цифру в графе "приход". Снова и снова доставать и смотреть. Доставать и смотреть. А по ночам просыпаться в ледяном поту и умирать от страха, думая о том, что банк может разориться, что государство снова наложит лапу на мои деньги. Снять и держать дома? И пугаться каждого шороха, каждую секунду ожидая визита грабителей?
Мне страшно жить и страшно умереть. Я устал. Я болен. Не телом, а душой. Это страсть, и она меня погубит. Уже погубила. Мне мерещится всякое. И тот, кого я видел когда-то во сне. Тот, кто подарил мне погремушку. Теперь я знаю, он не Бог. Он уже не так красив. Он смеется надо мной, зная, что обманул меня, что я в его власти. А еще меня постоянно мучают воспоминания о… (здесь несколько строчек густо зачеркнуто). Мне страшно. Как мне ни тяжело, я должен буду рассказать об этом Косте и Лене. Ее обязательно надо найти и…"
Костя закрыл тетрадь и положил ее на стол.
- Да-а-а… - протянул он. - Ну и дела.
- Вот видишь! А еще помнишь, в больнице он сказал: "Только погремушку нельзя…" Костя, не надо за ней ехать!
Он молча барабанил пальцами по столу. На лице его читалась не просто борьба, а настоящая мировая война. Я умоляюще смотрела не него.
Как знать, может, здравый смысл и победил бы, но я сделала роковую ошибку. В тот момент, когда мне показалось, что Костя все-таки склоняется к моему мнению, я сказала жалобно:
- Костенька, ну хочешь, я на колени перед тобой встану?
- Перед иконами своими на коленях стой! - грубо оборвал меня Костя. - А теперь вытри сопли и слушай меня.
Я уставилась на брата, от неожиданности открыв рот. Да, мы с ним часто ссорились и спорили, и он нередко грубил и орал на меня, и все-таки обычно я брала верх. Может, потому, что чувствовала, что сильнее его. А может, потому, что была права. На этот раз я тоже была права, но что-то подсказывало мне: ни криками, ни уговорами, ни слезами настоять на своем мне не удастся. Таким я его еще никогда не видела.
- Так вот, - Костя навис надо мной и смотрел мне прямо в глаза каким-то совершенно диким взглядом. - Видишь эти деньги? Половина - твоя. Можешь забрать их хоть сейчас. Те деньги, которые в банке, мы получим через полгода. Разумеется, тоже пополам. Как только станет тепло, я полечу в Сибирь, найду эту дрянь и привезу сюда. И не надо кивать на дядю Пашу. Во-первых, он явно не дружил с головой. Уж не знаю, от травмы или всегда таким был. Честно говоря, мне плевать. А во-вторых, то, что он был патологическим скрягой, совершенно не значит, что и я стану таким же. Мне никогда не хотелось иметь много денег только для того, чтобы они были. Я хочу их тратить, понимаешь? Иметь хорошую машину, дорогую одежду, ходить с красивыми девушками в рестораны. Дом купить. На Канарах. А не корячится всю жизнь на чужого дядю за какие-то жалкие тридцать штук в месяц. Чтобы мелочь в карманах считать на бутылку пива. Чтобы у сестры занимать до получки, если надо девушку в кафе пригласить. Или на новые джинсы.
- Но, Костя, - робко попыталась возразить я, - с дядиными деньгами тебе теперь не надо будет занимать у меня на кафе и джинсы. Хватит и на машину, и на дом, и на кругосветное путешествие с девушками.
- Что мне эти гроши? - презрительно фыркнул Костя. - А это, сама понимаешь, гроши по сравнению с тем, что я могу получить. В общем, все. Разговор окончен. За шаром я поеду, нравится тебе это или нет. Конечно, я бы предпочел, чтобы ты поехала со мной. Но если тебе религиозные убеждения не позволяют, - тут он ядовито ухмыльнулся, - я не настаиваю. Сам справлюсь. Я могу даже первый найденный клад целиком тебе отдать. Построишь церковь в честь равноапостольных Константина и Елены и будешь в ней уборщицей. Кстати, если я тебя так раздражаю, то могу переехать пока в дядину квартиру.
Он хлопнул дверью гостиной и, насвистывая, отправился в ванную. А я уткнулась носом в спинку дивана и залилась злыми бессильными слезами.
Хоть я и не настаивала, Костя действительно переехал в дядину квартиру. "Чтобы не шокировать твою нравственность своими внебрачными связями", - так он сказал.
Когда мы с Костей съехались, он жил в страшенной грязи и питался лапшой быстрого приготовления. Мы договорились, что я буду вести хозяйство, кормить его и обстирывать, но за это он не будет приводить в нашу квартиру своих подружек.
Нет, я совсем не ханжа и считаю, что каждый человек волен решать для себя, будет ли он жить монахом, в браке или беспорядочно рассеивать свой генетический материал по всей вселенной. Если бы Костя привел в дом жену, пусть даже гражданскую, я бы не стала возражать. Может, меня и раздражали бы их счастливые вопли за стеной, но я бы притерпелась. В конце концов, мой развод со Славкой вовсе не означал, что я поставила крест на личной жизни. Мне всего двадцать восемь, и у противоположного пола я пользуюсь успехом. Однако я слишком брезглива, чтобы терпеть у себя дома неизвестных девиц, сменяющих друг друга со скоростью звука, замачивать Костины простыни в пятновыводителе и, натянув перчатки, отмывать ванну от чужой интимной растительности.
Впрочем, наш разъезд на Костину личную жизнь положительного влияния не оказал. Раньше во всех своих неудачах он винил мое "ханжество и самодурство" и свою "нищету", а теперь - "всеобщее женское коварство и блядство". На мой же взгляд все обстояло несколько иначе.
Так уж вышло, что наша близнецовость повернулась ко мне фасадом, а к Косте, соответственно, задом. Лет до десяти-одиннадцати мы были похожи больше, чем некоторые однояйцовые близнецы. Поскольку меня стригли коротко, а одеваться я предпочитала в брюки и мальчишечьи рубашки, все принимали нас за братьев. Тем более я любила представляться не Ленкой, а Лёнькой. Иногда нас путали даже родители. Я никогда не играла в куклы, презирала девчачьи ленточки, тряпочки, альбомчики. Чтобы различать нас, не раздевая, мама заставила меня отпустить челочку. До шестого класса у нас был один и тот же размер одежды и обуви, и частенько мы дрались из-за джинсов или кроссовок не хуже двух сестер. Мы были одинаково невысокие, тощие, русоволосые и сероглазые. И даже голоса у нас были очень похожие.
Перемены начались лет в двенадцать. У меня потихоньку начала расти грудь, что почему-то чрезвычайно обижало Костю. К тому времени мы уже лет пять жили в разных комнатах, но он привык забегать ко мне, когда захочется, и однажды влетел, когда я переодевалась.
"Фу, какая ты становишься уродливая!" - заявил он, увидев мои жалкие припухшие бугорки.
Я долго плакала, а потом поняла: Костя просто завидует тому, что я взрослею быстрее. Тем более я сильно обогнала его в росте и уже превращалась в девушку, а он по-прежнему оставался мальчишкой. У меня появился поклонник классом старше, а на него девчонки внимания не обращали.
Классу к десятому Костя ростом догнал меня и говорил басом, но… Если я при росте 165 сантиметров была вполне стройной девушкой среднего роста, то Костя выглядел плюгавым хлюпиком. Волосы у нас были одинаково неинтересного цвета, но я красила их в каштановый, а Костя так и щеголял не слишком густой шевелюрой цвета пыльной мыши. Девушки по-прежнему не воспринимали его всерьез. И не воспринимают по сей день. Чем больше он любит всех женщин оптом, тем меньше женщины любят его. К его и так не слишком презентабельной внешности добавились очки, ранние залысины и сутулость. Мышц у Кости как не было, так и не появилось - на турнике, в отличие от меня, он всегда висел жалкой макарониной. Зато от моей вкусной стряпни у него начал расти аккуратный животик.
Но если б дело было только в этом! Сколько я видела страхолюдных мужиков с нечеловеческим обаянием. Муж одной моей приятельницы безобразен настолько, что, увидев его в парадном или подворотне, можно спокойно умереть от инфаркта. Но уже через пять минут общения его некрасивость просто перестаешь замечать. Анька - его четвертая и, думаю, далеко не последняя жена. А Костя - при всей моей к нему сестринской любви - скучен, зануден, жадноват и крайне эгоистичен. Девушки элементарно не хотели с ним знакомиться. Я если и знакомились, то быстро понимали, что с этим господином каши не сваришь. Ни в каком смысле. Даже Полина, которую угораздило в Костю каким-то образом влюбиться, постоянно мне на него жаловалась. Но ее он выгнал сам - надоела.
И даже теперь, когда у Кости появились деньги, одежда из приличных магазинов, новенькая "ауди" и квартира, куда он мог свободно приводить своих подруг, ситуация не слишком изменилась. Девушки встречались с ним несколько раз и таинственно исчезали. Костя считал, что это потому, что денег у него хоть и стало больше, но все равно мало, мало. Вот когда будет больше… А пока он звонил мне и долго жаловался на очередную стерву.
Я очень надеялась на то, что такими темпами к лету Костя уже истратит свою половину найденных у дяди Паши денег и не сможет поехать в Сибирь. А деньги со счетов он получит не раньше осени, когда ехать будет уже поздно. Но, как сказал бы мой братец, я была наивной чукотской девочкой.
Он действительно большую часть денег истратил и пришел ко мне просить в долг. Под наследство. Может, даже с процентами. Костя по-прежнему уговаривал меня ехать с ним. Я не спала ночами, размышляя, как лучше поступить.
Не дать денег? Возьмет у кого-то еще. Дать - и пусть едет? Я боялась за него. Боялась отпустить одного. Все-таки поехать с ним? Но мне категорически не хотелось иметь никакого отношения к дьявольской штуковине, погубившей дядю Пашу. К тому же мне было страшно по самой элементарной причине. Сибирь, где мы никогда не были. Дикая глушь. И только мы вдвоем. Причем с большими деньгами. Ведь если к этому озеру можно попасть только на вертолете, нам придется выложить за рейс немаленькую сумму. Это как флагом помахать: ау, люди, а у нас денег до фига! И наверняка найдутся желающие выпотрошить лохов.
Эх, если б я знала, как все сложится на самом деле! Наверно, встала бы ночью, сожгла дневник и карту. И пусть после этого мы с Костей поссорились бы на всю жизнь. Даже это было бы лучше того, что случилось.
Синее озеро
И все-таки я решила ехать с ним. Ну, не могла я махнуть рукой: мол, делай, как знаешь, моя хата с краю. Если б с Костей что-то случилось, я бы себе не простила. С детства мне говорили: ты - старшая, и поэтому отвечаешь за Костика. Конечно, мое двадцатиминутное старшинство было смешным, но поскольку я всегда была серьезнее и спокойнее, родители и бабушка поручали мне следить за Костей, а не наоборот. К тому же его постоянные пассажи о том, что найденные клады он будет употреблять не только на свои нужды, но и на благотворительность, потихоньку начали меня гипнотизировать. А что, если правда, думала я. Ведь у Бога любое злое дело может обернуться к добру.
В июне Костя уволился с работы, а я взяла отпуск. Моя часть денег лежала на карточке, но Костя уговорил меня снять их.
- Ты совсем рехнулась, да? - вопил он. - Мы с вертолетчиком будем карточкой расплачиваться, да? Продукты по ней в сельпо покупать?
В конце концов я сдалась окончательно и тупо делала так, как он говорил. Мы купили рюкзаки, палатку, плотные камуфлированные костюмы, сапоги, жутковатые брезентовые шляпы. К костюмам пришли дополнительные внутренние карманы для денег. Долго обсуждали маршрут.
Дядя Паша подробно описал в дневнике место, где спрятал свою находку, отметил это место на карте. Но вот как добраться туда, мы не знали. Обшарили интернет и выяснили, что удобнее всего будет долететь до Красноярска, пересесть на самолет местной авиации и добраться до села Пятиреченское. Скорее всего, именно оттуда экспедиция дяди Паши летела на вертолете до Синего озера.
Складывалось все на удивление удачно. Рейс удобный, билетов завались. И даже прогноз погоды на неделю более чем благоприятный. Мне невольно вспомнилась поговорка: "словно черт ворожил". А почему бы и нет? Наверняка он был страшно рад: еще два жадных дурачка сами спешили в его сети.
Накануне вылета я пошла в церковь заказать молебен о путешествующих. И снова, как во время отпевания дяди Паши, гасли свечи, священник никак не мог найти в требнике нужную страницу, а хор безобразно врал.
"Какой еще тебе знак нужен?" - словно спрашивал сурово глядящий на меня с иконы Спаситель. И… я уже хотела броситься к священнику, рассказать обо всем и попросить совета, но он показался мне таким холодным и высокомерным, что я не решилась. К тому же он не знал, как дядя Паша искал воду, не читал его дневник, не видел сумм на его счетах. Да он просто не поверил бы мне. Решил бы, что я сумасшедшая. И потом, что бы он ни сказал, я все равно бы не отпустила Костю одного. А Костя при любом раскладе не отказался бы от своего замысла. Круг замыкался.
Мы вылетели в Красноярск рано утром.
И опять все шло просто неправдоподобно гладко. И пробок на дорогах не было, и место на стоянке нашлось удобное, и рейс не задержался ни на минуту. И даже обед принесли вполне съедобный.
- Вот увидишь, все это кончится плохо, - бурчала я. - Не может все быть так хорошо, да еще в таком деле.
- Ты противоречишь сама себе, - хмыкнул Костя, не отрываясь от глянцевого журнала. - Если шар на самом деле дьявольский, то в его интересах, чтобы мы благополучно добрались до него и погубили свои бессмертные души.
- Идиот! - прошипела я, задыхаясь от бессильной злобы.
- Ну и пусть! - Костя показал мне язык и перевернул страницу.
Ох, как я ненавидела в этот момент и его, и себя, и покойного дядю Пашу, и весь свет сразу. Бывает, человек теряет в результате несчастного случая ногу или руку. Или вообще способность передвигаться. Можно винить в этом кого угодно. Но от этого ничего не изменится. Остается либо плакать, либо пытаться принять ситуацию такой, как она есть, и выжать из нее хоть крохотный, но плюс. В этой ситуации я, как ни старалась, нашла только один плюсик: совесть не будет грызть меня из-за того, что я бросила Костю - что бы ни случилось.
Перелет до Красноярска занял пять часов. Обычно я панически боюсь летать, но в этот раз мне было как-то все равно. Когда наваливается мигрень, как-то мало беспокоит стрелка на колготках.
Красноярск встретил нас ярким солнцем. К моему удивлению, было довольно тепло.
- Ты думала, что в Сибири вечная зима? - презрительно фыркнул Костя. Похоже, ему нравилось представлять меня кромешной дурой.
До самолета на Пятиреченское оставалось еще прилично времени. Оказалось, нам здорово повезло, потому что некоторые местные рейсы не регулярные, когда два раза в неделю, когда раз, а то и реже. Прилетели бы в Красноярск завтра - и куковали бы дня три или даже неделю. В ожидании рейса мы набрели на ресторанчик, похоже, местный центр культурной жизни, и неосторожно подзаправились. Масштаб оплошности мы осознали, едва завидев самолет. Он был крохотный - десятка на два пассажиров, не больше - и выглядел не более надежным, чем фанерный кукурузник. Даже Костя, взглянув не него, изменился в лице, а меня на всякий случай затошнило.
- А пакеты гигиенические у вас дают? - спросил Костя у летчика в потрескавшейся бурой кожанке, который прохаживался у металлической лесенки-трапа, наблюдая, как в самолет грузят тюки с почтой. Стюардесс на подобных летающих гробах, разумеется, не водилось.
- Енто прокладки бабские, чо ли? - удивился летчик и перевел взгляд на меня.
- Нет, это кульки бумажные, куда блевать! - рявкнула я.
- А вы, ребята, слабаки, - презрительно сплюнул летчик. - Нет у нас кульков блевацких. В обычные рвите.
Какая-то бабуля, сжалившись, протянула нам грязноватый полиэтиленовый пакет, один на двоих. Выглядела она, несмотря на более чем солидный возраст, бодрой и крепкой - настоящая сибирская бабка. Да и остальной народ: молодухи, дети, диковатого вида бородатые мужики - залезали в самолет безо всякой опаски.
- Впервой? - спросил нас старичок в шляпе разбойничьего фасона. - Ничаво, долетим. Енто только первые раз двадцать страшно, а потом уже ничаво.
Мы забрались в самолет последними. Металлическая дверь за нами захлопнулась с душераздирающим скрежетом. Пассажиры, весело переговариваясь, рассаживались на узких скамьях вдоль стен, запихивая баулы себе под ноги. Нам достались места в хвосте.
- Ну чо, смертнички, полетели? - жизнерадостно пошутил летчик, устраиваясь в кабине поудобнее. Дверь, отделяющую ее от салона, он закрывать не стал.
Пассажиры в ответ бодро загомонили, а мы с Костей переглянулись. Его лицо приобрело изысканный фисташковый оттенок. Мое, полагаю, было ничем не лучше.