* * *
Фрида сердцем чуяла все нарастающее напряжение в деревне. Большинство крестьян были бесхитростны и легковерны, и поэтому легко поддавались влиянию. Знахарка видела, как некоторые стали косо смотреть на нее. Были и те, что отказывались от ее помощи, убежденные, что недуги посылаются им за грехи, и только молитвой они могут излечится.
Сама Фрида и ее дочери редко ходили в церковь. Так было всегда, но теперь это стало еще одним поводом для сельчан относиться к ней настороженно. Хотя они продолжали обращаться к ней за помощью.
Сестры тоже ощущали, что вокруг что-то происходит. Но никак не могли взять в толк, что именно.
- Да что с ними всеми такое? - однажды вскричала в сердцах Милена, когда вместе с сестрой вернулась от колодца.
- Что случилось? - обеспокоено спросила мать, поднимая голову от шитья.
- Один мальчишка обозвал нас маленькими ведьмами, - хмуро, но почти спокойно ответила за сестру Селена. - И никто даже не возразил, стояли и прятали глаза. Кроме старой Лидии, только она шикнула.
- Не обращайте внимания на речи глупых мальчишек, - посоветовала Фрида, а у самой сердце сжалось. Ведь этот пацан наверняка просто повторяет чьи-то чужие слова, слова взрослых. Но кого? Никто никогда доселе не желал им зла. Во всяком случае, вот так в отрытую.
- Еще этот "черный человек" со своими проповедями, - буркнула Селена. - Он так неистово ищет грешников!
- Его рвение отнюдь не из благих намерений, - покачала головой Фрида. - Тот, кто так рьяно изобличает чужие грехи, на самом деле сам вовсе не безгрешен.
- Вот именно! Тоже мне, святой! - фыркнула Милена.
- Но вам не следует злить его или его прихвостней. Лучше с ними вообще не общаться. Мало ли что, - осторожно предупредила дочерей мать.
Она очень хорошо помнила разговор, состоявшийся с неделю назад с этим самым падре Ансельмо. Они повстречались в полуденный час на окраине деревни, возле заброшенного сада. Фрида как раз возвращалась от Агнессы, которую терзала лихорадка.
- Работаешь в воскресенье? - довольно презрительно заметил падре, лишь кивком головы ответив на ее приветствие.
- Недугам все равно, какой день недели. Им все равно, день или ночь. А время нельзя упускать, - пожала плечами знахарка. - К тому же в помощи ближним и нуждающимся нет ничего зазорного.
- Что ж, это так. Но твои методы… - Ансельмо поморщился. - Они сильно отдают язычеством, а это суть ересь.
- И моя мать, и бабка использовали эти методы, и они давали хорошие результаты.
- Ты и дочерей своих тому же обучаешь, - это скорее было обвинение.
- Конечно. Я не вечна, и кто-то должен продолжить мое дело: заботиться о людях, когда меня не станет.
- Это удел Господа.
- Но и ему нужны помощники.
- Не богохульствуй! Сколько сейчас твоим дочерям? Пятнадцать?
- Будет через несколько месяцев, - Фрида не понимала, куда это клонит инквизитор, но разговор ей не нравился. Ее насторожила такая резкая перемена темы.
- О, совсем уже взрослые! Пора подумать об их будущем. Что если барон позаботиться о них? - слово "позаботиться" он подчеркнул особо, так что намек всем стал понятен.
- Им не нужна его "забота", - отрезала знахарка.
- От барских милостей не отказываются.
- К чему подобное рвение, когда ясно, что вам до этого нет никакого дела?
- В смысле? - нахмурился падре Ансельмо.
- Вы отреклись от женщин, но вовсе не под давлением святого сана, - при этих словах глаза священника гневно вспыхнули, но тут же в них забилась тревога. Фрида поспешила сказать, - Простите, мне нужно идти, святой отец.
Потом она не раз корила себя за эту несдержанность, за те слова, что слетели с ее уст. Но к прошлому дороги нет, сказанного не воротишь. Фрида лишь надеялась, что падре забудет об этом разговоре. Но эта надежда была тщетной. Она знала, что святой отец не из забывчивых.
А их положение все усугублялось. Ансельмо с еще большим рвением читал свои изобличительные проповеди. Так что Фрида с дочерьми еще реже стали посещать церковь. Но от этого стало только хуже. Пропитавшись лживыми речами падре Ансельмо, а иначе их и не назовешь, народ стал сторониться знахарки. И в церкви, и на улице. Не все, но многие. А если к ней и обращались за помощью, то ночью, тайком, как воры. Сначала Фриду это забавляло, очень недолго, а потом стало настораживать, даже пугать. Иногда, когда ее никто не слышал, она тихо говорила сама себе: "Не к добру это! Ой, не к добру!". Но что им было делать?
В третью неделю июля самые страшные подозрения Фриды оправдались. Падре Ансельмо ворвался в ее дом вместе с двумя своими монахами, которые размахивали факелами, словно это дубины. На улице собралась едва ли не вся деревня.
Сестры испуганно переглянулись. Фрида, стараясь сохранять при них спокойствие, хотя ее сердце тревожно сжалось, спросила:
- Чем обязана столь внезапному позднему визиту, падре? - слова подстать знатной сеньоре, а не простолюдинке. И это никем не осталось незамеченным.
- Ты знаешь, зачем мы здесь.
- Понятия не имею!
- Всем известно, что в этом доме творятся нечестивые дела! Здесь не почитают Бога!
- Я всего лишь помогаю людям.
- Чем? Потворствуя их грехам и пагубным привычкам? Болезни ниспосланы нам в наказанье, и только молитвой мы можем избавить себя от скверны.
- Видно, вы никогда серьезно не болели, - буркнула Милена, и падре окатил девушку ледяным взглядом.
- Я спасу этих людей! - фанатично вскричал падре Ансельмо, указав на собравшуюся толпу. Но по его глазам было видно, что он сам не особо верит в то, что говорит. - Я огражу их от творящихся здесь нечестивых дел. Вы: ты, Фрида, и твои дочери, изгоняетесь из деревни. Вам отпущен срок до следующего вечера. Не уберетесь - будете забиты камнями. Вам запрещается творить свои нечестивые обряды!
Фрида стояла, не зная, что и возразить на такое. Нет, у нее на языке вертелось много острых слов, но она вынуждена была проглотить их. Не стоило еще больше усугублять их и без того незавидное положение. Будь Фрида одна, еще можно было возмутиться, но у нее две дочери. Прежде всего надо думать о них!
Сестры стояли, обнявшись. Бледные и испуганные. А с улицы доносились нестройные голоса: "Вон! Вон отсюда! Нечестивцам здесь не место! Вон!"
Довольный произведенным эффектом, падре ушел. Пообещав вернуться на следующий день. Толпа еще некоторое время не расходилась, а кто-то из особо прытких кинул в окно камень. Сестры в ужасе уставились на него. Но Фрида уже взяла себя в руки. Окинув беглым взглядом комнату, она сказала:
- Ну, доченьки, нужно собираться. Лучше нам поторопиться.
- Но… куда же мы пойдем? - растерянно спросила Селена, все еще сжимая руки сестры в своих. - Нам же совсем некуда идти…
Обняв своих дочерей и гладя их по длинным волосам, Фрида сказала, даже сумев улыбнуться:
- Успокойтесь, мои дорогие. Все будет хорошо… так или иначе.
- Но куда мы пойдем? - на этот раз спросила Милена.
- Помните заброшенную хижину в лесу?
- Да.
- Так вот туда и пойдем. Ничего, не пропадем! Выше нос! Давайте лучше собираться.
К полудню знахарка с дочерьми покинула деревню. Маленький мул с трудом тянул за собой тележку с их нехитрым скарбом.
Не смотря на происшествие прошлой ночи, некоторые сельчане вышли их проводить. Те, кто не забыл оказанной им помощи и просто хорошие друзья, которых не испугали и не отвратили слова падре. Некоторые женщины плакали, и у Фриды даже находились для них слова утешения. Мужчины стояли мрачные, но все же старались подбодрить знахарку.
Так Фрида и ее дочери стали жить в лесной глуши. Вдали ото всех в жалкого вида хижине. Но, не смотря на это, она все еще крепко стояла. Крыша даже почти не текла. Конечно, женщине и двум юным девушкам было не легко. Иногда они просто с ног валились от усталости, но Фрида показывала дочерям достойный пример. Она ни разу не пожаловалась на тяжелую жизнь, а уж о том, чтобы разрыдаться, и речи быть не могло.
Время от времени к ним захаживали гости, их друзья. То лесоруб якобы мимо пройдет, то женщина, вышедшая за ягодами. И каждый старался хоть чем-то помочь им. Фрида не отказывалась.
А через некоторое время люди снова потянулись в затерянную в лесу хижину - лечится. Фрида не отказывала им, что приводило ее дочерей в недоумение. Ведь эти люди участвовали, когда их с позором изгоняли из деревни. На что Фрида неизменно отвечала, что не может отказать нуждающимся.
От своих визитеров знахарка узнавала, что творится в деревне. И новости не радовали ее. Даже более того, пугали. Но при дочерях она старалась держать себя в руках, не поддаваться панике.
Люди говорили, что влияние падре Ансельмо все усиливалось. С молчаливого благословения барона он творил едва ли не все, что хотел. Сельчане узнали, что такое железная пята инквизиции! Они словно круглые сутки находились под наблюдением.
Фрида чувствовала, как от этих новостей в ее душу пробирается отчаянье. Под его влиянием она написала письмо, которое тайно отправила с одним надежным человеком. В этом письме таилась ее последняя надежда.
Глава 5
Падре Ансельмо был доволен тем, что происходило в деревне. Страх прихожан перед ним приносил какое-то темное удовлетворение. Но чтобы окончательно утвердить свою власть, оставался последний шаг. Нужно всем доказать, что все его проповеди не пустые слова, что еретиков и нечестивцев ожидает страшная кара. Показательная казнь - вот что требовалось. А для верности лучше еще и заручиться поддержкой барона.
Именно с этими мыслями падре Ансельмо вошел в кабинет Себастьяна Скалиджеро барона Ракоццио. Тот сидел за отцовским столом и задумчиво вертел в руке перо. Некоторые аспекты баронства не приводили его в восторг. Ему нравилось быть хозяином. Но раз ты хозяин, то нужно заботиться о тех, на кого распространяется твоя власть. В своих землях Себастьян был окончательным судом, а жалобщиков набегала целая туча, так что выть хотелось.
- Я не помешал? - счел нужным поинтересоваться Ансельмо.
- Нет. Вовсе нет! Входи, - Себастьян даже улыбнулся и едва ли не с отвращением отшвырнул перо.
- Дела?
- Жалобы, - поморщился барон. - Надеюсь, хоть ты чем-либо порадуешь меня, Ансельмо.
- Боюсь, что нет. Я тоже по делу.
Себастьян вздохнул, потом махнул рукой со словами:
- Ладно уж, говори, что там у тебя.
- Моя паства все еще полна суеверий и языческих заблуждений.
- Боюсь, тут я ничем не смогу помочь. Это больше по твоей части - изгонять мрак из душ людских.
- Ты прав. И в борьбе с ересью я вынужден прибегнуть к более жестким мерам, хоть это и тяготит меня.
- Таков твой долг, - пожал плечами барон, все еще не совсем понимая, что от него хотят. - Ведь ты один из псов божьих "Псы божьи" - так называли Доминиканцев, так как именно на этот орден были возложены обязанности инквизиторов.!
- Это так.
- И что ты задумал?
- Чтобы устрашить нечестивцев в их бесовских происках, нужно устроить показательную казнь.
- Казнь? - поднял бровь Себастьян. - Но у нас долгие годы не было ничего подобного! Разбойники остались только на дорогах. А у нас даже не воруют… почти…
- Мы сейчас говорим о немного разных вещах. Если не устрашить людей сейчас, то дальше будет только хуже. Твои подданные погрязнут в ереси!
Барон задумался. Аргументы друга были убедительны, но и сомнения оставались немалые. Падре Ансельмо, видя такое состояние Себастьяна, подошел к нему ближе, практически вплотную, и ободряюще положил руку ему на плечо. Такой простой, незамысловатый жест, но у барона тотчас ослабло напряжение в плечах. Он глухо спросил:
- Тот, кого постигнет эта кара, действительно виновен?
- О, да! Мой друг. Более виновного человека трудно найти. В этом можешь мне довериться.
- И кто?
- Фрида - знахарка, ведунья, ведьма - вся ее жизнь есть ересь. Не раз выпадал случай убедиться в этом.
- Фрида? Нет, только не она! - взгляд Себастьяна сделался испуганным. - Последней волей отца было заботиться о ней!
- Что лишь доказывает, что он попал под влияние ее чар. Видимо, дело в отваре, которым она его потчевала, - вкрадчиво заметил Ансельмо, рука которого все еще покоилась на плече Себастьяна. - Нельзя закрывать глаза на то, чем занимается эта женщина. Тогда вся борьба с ересью - звук пустой. Она ведьма, в этом нет сомнений! Надеюсь, ты веришь мне? Или я уже утратил твое… доверие? - говоря это, Ансельмо склонился практически к самому его уху.
- Нет, конечно нет! Я верю тебе, как и прежде. Ты никогда не давал повода сомневаться в тебе. И после смерти отца очень помогал и помогаешь мне, - поспешно ответил Себастьян, накрыв своей рукой руку священнослужителя.
- Тогда, прошу, последуй моему совету.
Эти слова окончательно перевесили чашу весов Себастьяна. Он вздохнул и проговорил:
- Но ведь у нее две дочери. Что станет с ними?
- Они занимаются тем же ремеслом, что и их мать, и тоже должны понести наказание. Суд решит степень вины каждой из них в отдельности, равно как и степень наказания.
- Я вижу, ты все продумал. Предусмотрителен, как всегда.
Ансельмо ничего не оставалось, как пожать плечами. Потом он спросил, желая окончательно расставить все точки над "i":
- Так ты поддержишь меня?
- Да, - едва слышно проговорил Себастьян. Но и этого падре оказалось более чем достаточно. На его лице заиграла одобряющая улыбка, от которой взгляд барона потеплел.
* * *
Ночь растянула по небу свой звездный покров. В лесном домике царила тишина. Все его обитатели уже легли спать. Фрида с дочерьми легли все вместе, так как кровать была всего одна, хотя летняя жара даже ночью оставалась невыносимой.
Внезапно тишина вокруг богом забытого домика взорвалась сонмом разных звуков: ржаньем лошадей, лязгом оружия, выкриками людей. Раздался грохот, и не выдержавшую удара дверь сорвало с застарелых петель. На пороге застыли с полдюжины темных фигур. У двоих из них в руках были факелы.
Фрида и ее дочери успели проснуться, повскакивать с постели - и только. Ворвавшиеся схватили их и, в чем те были, в одних ночных рубашках, выволокли из дома.
Сестры испуганно жмурились от непривычно яркого света факелов, направляемых прямо в лицо. По их щекам катились слезы, но они не произнесли ни звука. Только испуганно смотрели на свою мать.
Фрида тоже была страшно напугана. Ее страх перетекал в ужас из-за того, что она как раз понимала, что происходит. Догадка, ясная и беспощадная в своей истинности, поразила ее, едва их выволокли на улицу. Среди мрачных фигур она увидела всадника в темных одеждах, на груди которого висел крест. Падре Ансельмо. Он с суровой непреклонностью наблюдал за всем происходящим. Инквизитор до мозга костей!
- Что здесь происходит? - все-таки выкрикнула Фрида, ничуть не смущаясь за свой внешний вид.
- Вы - нечестивицы! Вы обвиняетесь в колдовстве и ереси и скоро предстанете перед церковным судом. Грядет воздаяние за все ваши грехи! Уведите их!
Девушек и их мать связали, посадили на телегу и повезли в замок. Почему именно туда? Просто нигде больше тюремных камер не было, а в подвалах замка располагались обширные казематы.
В довершение всего монахи подожгли дом. Их даже не остановило то, что он стоял посреди леса. Вскоре старенькая хижина полыхнула ярким костром.
К вящему ужасу сестер их поместили отдельно от матери, так что они не могли видеть друг друга. Даже слышали с трудом.
В камере было сыро. Где-то высоко под потолком маячило единственное крохотное окошко. Постелью узникам служил лишь ворох соломы. Благо, она была сухая - словно кто-то заранее знал, что скоро здесь появятся узники. Хотя, наверняка, так оно и было.
Сгрудившись на этой соломе и прижавшись друг к другу, Селена и Милена дрожали от страха и холода. Сейчас они походили на двух загнанных зверьков. Обнявшись, они тихо плакали.
Фриду заперли точно в такой же камере. Она нервно мерила ее шагами и в своей белой развевающейся ночной рубашке походила на привидение. Тревога билась в ее груди пойманной птице. Она знала, что просто так им отсюда уже не выбраться. Ансельмо затеет публичный процесс, обвинит во всех грехах, которые только сможет придумать. От одной этой мысли все внутри нее холодело от ужаса. Как и всякую мать, Фриду больше всего волновала судьба дочерей. Ей казалось, что она сойдет с ума от беспокойства за них.
* * *
На следующий день падре Ансельмо в присутствии своих двух монахов-помощников зачитал Фриде обвинение. Развернув хрустящий пергамент, он начал:
- Ты, Фрида Морадо Искадера, обвиняешься в ереси, богохульстве, творении колдовских обрядов и обмане людей, доверившихся тебе. Ты и твои дочери занимались нечестивыми делами, даже когда вас изгнали из деревни.
- Я никого не неволила приходить ко мне, равно как и никому не отказывала в помощи, - возразила Фрида.
- Молчи! - тотчас приказал один из монахов, - Еретичка!
- У тебя, Фрида, есть два пути, - вкрадчиво произнес падре Ансельмо. - Первый: ты покаешься во всех своих прегрешениях и смиренно примешь любой вынесенный тебе приговор. Тем самым спасешь свою душу. Второй: если ты будешь упорствовать в своей ереси и отказываться от покаяния, тебя будут допрашивать. В том числе и с пристрастием.
Последнее означало не что иное, как пытки. Всем известно, что инквизиция достигла в этом деле большой изощренности. Нет ничего удивительного что Фрида, заслышав это, побледнела. Но все же она мужественно ответила:
- Тебе не запугать меня. Я многое повидала на своем веку и многое вытерпела. Вытерплю и это.
- Правда? - глаза священника как-то недобро блеснули. - Может быть ты и вытерпишь… Повторяю, может быть. А твои дочери? Вытерпят ли они? Селена и Милена еще так молоды, их тела так нежны и хрупки…
Фрида почувствовала, как у нее темнеет в глазах. Ее доченьки, эти два нежных цветочка, - и в лапах палача… нет! Она не может этого допустить! Ее материнское сердце не выдержит такого удара!
- Я вижу, мы поняли друг друга, - усмехнулся Ансельмо, поигрывая висящим на груди крестом.
- А если я соглашусь… покаюсь? - выдавила из себя Фрида. - Что станет с моими дочерьми тогда?
- Суда не отменить. Но я постараюсь сделать все возможное, чтобы им сохранили жизнь и наказание было наиболее мягким. Большего я сделать не могу - ты же знаешь, что определенная степень вины лежит и на них тоже. Все знают. Но одно могу сказать точно - никаких допросов с пристрастием к ним применяться не будет. Подумай об этом, Фрида!