Поразительно и то, что я, пытаясь восстановить в памяти эту рождественскую неделю, не могу вспомнить никаких традиционных торжеств, связанных именно с Рождеством. Я не помню, что мы ели, что пили, ходили ли мы на службу в церковь, хотя, наверное, ходили, поскольку Виктор был местным эсквайром. Я помню только невообразимый покой наших вечеров, когда запирали ставни и мы садились перед камином в большом зале. Деловая поездка, должно быть, вымотала меня больше, чем я мог себе представить, и сидя здесь, у огня, в доме Виктора и Анны, мне хотелось только одного - расслабиться и отдаться этой благословенной целебной тишине. Я не сразу заметил еще одну перемену и лишь через несколько дней увидел, что дом какой-то пустой и свободный. Исчезли многочисленные безделушки, разные мелочи, коллекции мебели, доставшейся Виктору по наследству от предков. Большие комнаты стояли теперь полупустые, а в большом зале, где мы сидели, не было ничего, кроме длинного обеденного стола и стульев перед камином.
Все было сделано правильно, и дом только выиграл от этих перемен. Однако я невольно подумал, что есть странность в том, что эти перемены задуманы женщиной. Обычно невеста первым делом покупает новые портьеры и ковры для того, чтобы внести элемент женственности в холостяцкий дом. Я решил поделиться своими мыслями с Виктором.
Он поглядел на меня отсутствующим взглядом.
- Да, мы избавились от лишнего хлама, - сказал он. - Это была идея Анны. У нас нет культа собственности. Никакой распродажи мы не устраивали. Просто все раздали.
Мне отвели ту же просторную комнату, где я жил раньше, но в ней ничего не изменилось и осталось в том же виде, как было прежде. Даже привычный комфорт: горячая вода, ящичек с сигаретами, утром на тумбочке у постели чай с печеньем - во всем я чувствовал руку заботливой хозяйки дома.
Однажды, когда я шел по длинному коридору к лестничной площадке на верхнем этаже, я заметил, что дверь в комнату Анны, всегда закрытая, была приотворена. Я знал, что прежде в этой комнате находилась спальня матери Виктора. Там стояла великолепная старинная кровать под пологом на четырех колоннах и еще какая-то тяжелая добротная мебель, все это в стиле общего убранства дома. Простое любопытство заставило меня, оглянувшись через плечо, бросить взгляд внутрь спальни. Мебели там не было. Не было ни занавесей на окнах, ни ковра на полу. На голых досках стояли стол, стул и длинный матрац на ножках, застеленный ничем не прикрытым сверху одеялом. Окна были распахнуты в надвигающиеся сумерки. Я отвернулся. Спускаясь по лестнице, я столкнулся с Виктором, который шел наверх. Он, несомненно, заметил, как я остановился возле двери и заглянул в комнату, и мне не захотелось лукавить и что-то скрывать.
- Прости мое вторжение, - сказал я. - Но я случайно увидел, что комната сейчас совсем не похожа на ту, что была, когда здесь жила твоя матушка.
- Да. Анна ненавидит финтифлюшки, - сказал он резко и добавил: - Ты готов идти обедать? Анна послала меня за тобой.
Мы вместе спустились вниз и больше не возвращались к этому разговору. Однако я почему-то не мог забыть пустую, без мебели, спальню Анны и все сравнивал ее со своей, уютной, с мягким светом и множеством дорогих мелочей, и, как это ни странно, ощущал свою ущербность, дающую право Анне считать, что я не могу обойтись без удобств и изящных красивых вещей, без чего она по какой-то причине обходилась с легкостью.
В тот день вечером я внимательно наблюдал за ней, пока мы сидели возле камина. Виктора вызвали по каким-то делам, и мы с Анной на короткое время остались вдвоем. Как всегда в ее присутствии, на меня вместе с тишиной снизошел умиротворяющий покой, я был окутан им с головы до ног, как бы взят им в плен. Я никогда ничего подобного не испытывал в моей однообразной, скучной жизни. Эта удивительная тихость исходила от Анны, но она была порождена каким-то совсем иным, нездешним миром. Мне хотелось сказать об этом Анне, но я не находил подходящих слов. Наконец я решился.
- Вы что-то сотворили с этим домом. Не пойму только что, - сказал я.
- Неужели не поняли? - В голосе звучало удивление. - Я думала, вы понимаете. Мы оба ведь ищем одно и то же.
Не знаю почему, но мне вдруг стало страшно. Тишина по-прежнему обволакивала нас, но теперь она все сильнее нагнеталась и давила.
- Мне трудно сказать, ищу ли вообще я что-либо…
Мои слова нелепо повисли в воздухе и пропали. Некая властная сила оторвала меня от созерцания огня и приковала мои глаза к ее лицу.
- Неужели трудно? - спросила она.
Помню, как меня охватило чувство безысходной тоски. Я впервые увидел себя со стороны - абсолютно никчемное, тривиальное существо, которое только и знает, что бессмысленно мечется взад и вперед по свету и делает дела с такими же ничтожными личностями, как оно само, лишь для того, чтобы быть сытым, одетым и жить до конца своих дней в комфортабельном доме.
Я подумал о своем маленьком домишке в Вестминстере, который я так долго выбирал, а потом обставил с такой тщательностью. Я увидел свои книги, картины, коллекцию фарфора, двух преданных слуг, которые заботились обо мне, поддерживали идеальную чистоту и порядок в доме, дожидаясь моего возвращения. До сих пор мой дом со всем, что в нем было, всегда радовал меня, но сейчас я не был уверен, имеет ли он хоть какую-нибудь ценность.
- А что вы предлагаете? - услышал я свой вопрошающий голос. - Может, мне следует продать все, что у меня есть, и отказаться от работы? А что потом?
Вспоминая наш короткий разговор, я понимал, что в словах Анны не было ничего, что могло спровоцировать мой вопрос. Она считала, что я ищу что-то, и вместо того, чтобы ответить прямо "да" или "нет", я спросил ее, не лучше ли мне расстаться со всем, что я имею. Тогда я даже не задумался над смыслом сказанного. Я помню только, что в тот момент вопрос Анны лишил меня равновесия, и я был полон смятения, хотя еще минуту назад в душе моей царил покой.
- Ваш ответ может не совпадать с моим, - сказала Анна. - На самом деле в своем я еще не уверена. Придет время, когда я буду знать наверняка.
Про себя я подумал, глядя на нее, что ей, с ее красотой, безоблачным спокойствием, душевной тонкостью, ответа долго искать не придется. Что может она еще желать? Разве что, пока у нее нет детей, она чувствует неудовлетворенность?
Вернулся Виктор и, как мне показалось, принес в зал тепло и ощущение стабильности: что-то очень привычное и уютное было в его старом смокинге, который он носил с элегантными вечерними брюками.
- Морозит по-настоящему, - сказал он. - Я выходил поглядеть. Термометр упал до тридцати. А ночь удивительная. Полная луна. - Он придвинул кресло поближе к огню и, нежно улыбнувшись Анне, добавил: - Холод, как в ту ночь на Сноудоне. - И вдруг, как бы спохватившись, воскликнул: - Боже праведный, как мог я забыть?! Это наша вечная спешка. - Он повернулся ко мне и со смехом сказал: - Я ведь ничего тебе не рассказывал. Анна наконец снизошла, и мы поднялись на Сноудон.
Я взглянул на Анну и увидел отрешенные пустые глаза, без всякого выражения. Каким-то внутренним чутьем я угадал, что ей неприятен этот разговор и что сама она никогда не начала бы его.
- Анна темная лошадка. И по горам умеет ходить не хуже нас с тобой. Ты не поверишь, но она все время шла впереди меня, и я ее потерял из виду.
Полушутливо-полусерьезно он продолжал во всех подробностях описывать их подъем на Сноудон, крайне рискованный, учитывая позднее время года.
Судя но всему, утром, когда они вышли, погода обещала ясный день, но после полудня, через несколько часов, она вдруг резко переменилась - загрохотал гром, засверкали молнии, и поднялась снежная буря. Темнота застигла их на спуске, и они вынуждены были провести ночь под открытым небом.
- Для меня навсегда останется загадкой, каким образом я ее потерял, - сказал Виктор. - Она была рядом со мной все время, а потом раз - и мгновенно исчезла. Можешь представить себе, каким кошмаром были для меня эти три часа, в кромешной тьме, при порывах ветра почти штормовой силы.
Анна не проронила ни слова на протяжении всего рассказа Виктора. Она сидела в своем кресле совершенно неподвижно, и у меня было ощущение, будто она целиком ушла в себя и замкнулась в своей скорлупе. Мне было неловко, я нервничал и хотел, чтобы Виктор замолчал.
- Тем не менее, несмотря ни на какие препятствия, вы благополучно спустились, - сказал я в надежде закончить этот разговор.
- Да, - уныло откликнулся Виктор. - Около пяти утра, насквозь промокшие и изрядно напуганные. Анна явилась предо мной из тумана в сухой одежде, будто не было ни дождя, ни снега, и удивилась, что я в ярости. Сказала, что укрылась за выступом скалы. До сих пор диву даюсь, как она не сломала себе шею. Когда мы в следующий раз пойдем в горы, вести будет она.
- Может, и не будет следующего раза, - возразил я, взглянув на Анну. - Хватит одного.
- Ну что ты, - рассмеялся Виктор. - Мы уже все решили - летом отправляемся в поход. В Альпы, а может даже в Пиренеи, пока точно не выбрали места. Как было бы здорово, если бы ты тоже поехал с нами. Была бы настоящая альпинистская экспедиция.
Я с сожалением покачал головой:
- Об этом я могу лишь мечтать, но это невозможно. В начале мая я должен быть в Нью-Йорке и обратно вернусь только в сентябре.
- Впереди еще масса времени, - утешил меня Виктор. - До мая всякое может случиться. Поговорим об этом ближе к весне.
Анна по-прежнему хранила молчание, а я не понимал, почему Виктор не замечает всей странности происходящего. Неожиданно она встала и, пожелав нам спокойной ночи, поднялась к себе наверх. Для меня было очевидно, что наша непрестанная болтовня о походах в горы ей не по нутру. И поэтому мне не терпелось все это довести до сознания Виктора.
- Подумай хорошенько, прежде чем пускаться в путешествие по горам. Я убежден, что Анне это не по душе, - сказал я ему.
- Не по душе? - Виктор был искренне изумлен. - Почему ты так считаешь? Это ведь целиком ее идея.
Я уставился на него:
- Ты в этом уверен?
- Ну конечно уверен. Анна помешана на горах. Горы у нее какой-то фетиш. Мне кажется, это все ее валлийская кровь. Я понимаю, я слишком несерьезно только что говорил о той ночи на Сноудоне, но должен тебе признаться, меня поразили ее смелость и упорство. Не скрою, после снежной бури, волнений и страха за Анну утром я был едва живой, а она явилась из тумана, как дух из другого мира. Я никогда ее такой не видел. Она спускалась с этой проклятой горы так, словно провела ночь на Олимпе, а я плелся за ней сзади, как ноющий ребенок за матерью. Анна - необыкновенный человек, ты-то хоть это понимаешь?
- Да, - сказал я, задумавшись. - Я с тобой согласен. Анна - человек необыкновенный.
Вскоре после нашего разговора мы отправились спать, и, когда я разделся и стал натягивать пижаму, заботливо оставленную перед камином, чтобы согреть ее, я увидел термос с горячим молоком на тумбочке возле кровати, оставленный на случай, если я сразу не засну. Неслышно ступая в мягких домашних туфлях по ворсистому ковру, я не переставал думать о странной пустой комнате, где на узкой кровати на козлах спит Анна. Непроизвольным жестом, неизвестно для чего, я отбросил в сторону тяжелое атласное одеяло, положенное поверх двух шерстяных, и, перед тем как забраться в постель, распахнул окно.
На душе было беспокойно, и я так и не заснул. Огонь в камине почти погас, а в комнату проник холодный воздух. Я слышал, как тикают в ночной тиши мои старые дорожные часы, отсчитывая час за часом. В четыре утра лежать без сна сделалось невмоготу, и я с благодарностью вспомнил про термос с горячим молоком. Но прежде чем налить себе молока, я все же решил еще немного понежиться в постели, а потом закрыть окно.
Усилием воли я наконец заставил себя встать и, дрожа от холода, пробежался по комнате. Взглянув в окно, я вспомнил, что говорил Виктор, - земля была покрыта инеем, а в небе сияла полная луна. Я постоял минуту у окна и неожиданно увидел, как в тени деревьев скользнула какая-то фигура и остановилась на газоне прямо подо мной. Кто бы ни был этот человек, но он стоял открыто, не пригибаясь по-воровски, как это сделал бы тот, кто хотел бы нарушить границу владения. Он застыл совершенно неподвижно, словно в медитации, обратив лицо к луне.
И тут меня осенило - это же Анна! На ней был халат, подпоясанный шнурком, волосы свободно падали на плечи. Она стояла молча на заснеженном газоне, и я с ужасом увидел, что она босая. Комкая в руке портьеру, я не сводил глаз с застывшей фигуры и вдруг неожиданно понял, что совершаю святотатство - подсматриваю исподтишка за каким-то очень личным таинством, не предназначенным для посторонних глаз. Я закрыл окно и вернулся в постель. Инстинкт говорил мне, что я ни словом не должен обмолвиться о том, что видел, ни Виктору, ни тем более самой Анне; но все это вызывало у меня беспокойство. И даже страх.
Утро выдалось солнечное, и мы с собаками отправились побродить по владениям Виктора. Оба они - и он, и Анна, были в прекрасном настроении и вели себя как ни в чем не бывало. Глядя на них, я подумал, что был, очевидно, слишком перевозбужден в прошлую ночь. И если Анне вздумалось гулять босиком на рассвете, никто не мог ей этого запретить, и с моей стороны было недостойно шпионить за ней.
Оставшиеся дни прошли без каких-либо примечательных событий; нам было тепло и радостно вместе, и я с глубоким сожалением покинул их дом.
Я снова свиделся с ними на короткое мгновение несколько месяцев спустя, перед самым отъездом в Америку. Я забежал в магазин географической книги на Сент-Джеймс купить себе полдюжины книг на долгий путь через Атлантику - надо сказать, что в те дни, когда в памяти еще свежа была трагедия "Титаника", люди не без колебаний решались на такое путешествие, - и там я увидел Виктора и Анну: они склонились над разложенными картами, которыми заняли все свободное пространство вокруг.
Нереально было даже думать о том, чтобы продлить нашу встречу. У меня был расписан весь день до вечера, у них тоже, и поэтому нам ничего не оставалось, как порадоваться тому, что судьба свела нас еще раз, и распрощаться.
- Ты застал нас за подготовкой к летнему походу, - сказал Виктор. - Маршрут намечен. Перемени решение и присоединяйся к нам.
- Исключено. В лучшем случае я вернусь в самом конце августа и сразу же свяжусь с вами. И куда в итоге вы направляетесь?
- Выбирала Анна. Она думала несколько недель и остановила свой выбор на вершине, на мой взгляд, абсолютно неприступной. Мы с тобой до этих мест никогда не добирались.
Он указал на крупномасштабную карту, расстеленную перед ними, я проследил за движением его пальца к точке, которую Анна уже отметила крестиком.
- Монте Верита, - прочел я.
Подняв голову, я встретился взглядом с Анной.
- Насколько я могу судить, место это совершенно неизвестное, - сказал я. - Прежде чем двинуться в путь, постарайтесь разузнать о нем как можно больше и заручиться советами знающих людей, наймите проводников из местных; сделайте все необходимое. Почему вы выбрали именно эту гряду?
Анна улыбнулась, и я вдруг устыдился своей приземленности.
- Гора Истины, - ответила она. - Поехали с нами, это было бы замечательно.
Я лишь покачал головой и отправился в поход по своим делам.
В те месяцы, что я провел в Америке, я часто думал о них обоих и всякий раз им завидовал. Они поднимались вверх на вершины, в то время как я был зажат со всех сторон, но не горами, которые я так любил, а грудой бесконечных трудных дел. Нередко мне хотелось набраться мужества, пустить побоку работу и, повернувшись спиной к цивилизованному миру с его сомнительными радостями, отправиться вместе с друзьями на поиски Истины. От этого меня удерживали лишь общепринятые каноны, сознание того, что у меня удачно складывается карьера, и было бы чистым безумием все это бросить. Мой жизненный путь был предрешен, и менять его было поздно.
Я возвратился в Англию в середине сентября и был удивлен, не найдя среди огромного вороха ожидающей меня корреспонденции ни одной весточки от Виктора. Он обещал написать и рассказать о том, что они видели и как прошло их путешествие. Дома у них по телефону никто не отвечал, и я никак не мог связаться с ними. Поэтому я дал себе зарок написать Виктору, как только немного разгребу кипу деловой почты.
Через несколько дней, выходя из своего клуба, я столкнулся с нашим с Виктором старым приятелем, который остановил меня на минуту, чтобы задать несколько вопросов о моей поездке, а потом вдруг, когда я уже сбегал по ступеням, обернулся и окликнул меня:
- Какая ужасная трагедия с беднягой Виктором. Ты собираешься навестить его?
- О чем ты говоришь? Какая трагедия? - воскликнул я. - Несчастный случай?
- Он в тяжелом состоянии в частной лечебнице здесь, в Лондоне. Нервный срыв. Его ведь покинула жена.
- Бог мой, быть того не может!
- Но тем не менее это так. В этом вся беда. Он ведь был очень к ней привязан.
Я был в шоке. Стоял и тупо смотрел на приятеля.
- Ты хочешь сказать, что она ушла от него к кому-то другому?
- Не знаю. Полагаю, что да. От Виктора ничего невозможно добиться. Как бы то ни было, он здесь, в клинике, в тяжелом нервном расстройстве уже несколько недель.
Я попросил его дать мне адрес лечебницы и сразу же, без минуты промедления, вскочил в такси и поехал туда.
Сначала мне сказали, что Виктор никого не желает видеть, и тогда я достал визитную карточку и написал на оборотной стороне несколько строк. Я заверил сестру, что меня он не откажется принять. Сестра вернулась и отвела меня наверх, в комнату на втором этаже.
Когда она открыла дверь, я испугался, увидев осунувшееся, изможденное лицо Виктора, сидящего в кресле у газового камина. Его трудно было узнать, так он исхудал и изменился.
- Старик, дорогой мой, - сказал я, подойдя к нему. - Я только что узнал, что ты здесь.
Сестра затворила дверь и оставила нас вдвоем.
К моему великому огорчению, глаза Виктора при виде меня наполнились слезами.
- Все хорошо. Не обращай на меня внимания. Ты ведь знаешь, я все пойму.
Мне показалось, он не в состоянии произнести ни слова, он сидел сгорбившись, в халате, и слезы текли у него по щекам. Я ни разу в жизни не чувствовал себя таким беспомощным. Он указал мне рукой на стул, и я, пододвинув его поближе к нему, сел. Я решил, если он не захочет говорить со мной о том, что случилось, я не буду давить на него. Мне лишь хотелось утешить его, чем-нибудь помочь.
Наконец он заговорил, и я с трудом узнал его голос.
- Анна ушла, - сказал он. - Ты слышал об этом? Она ушла от меня.
Я кивнул и положил руку ему на колено, будто передо мной был мальчишка, а не мужчина тридцати с лишним лет, мой ровесник.
- Я знаю, - сказал я как можно мягче. - Все образуется. Она вернется. Я уверен, ты вернешь ее.
Он покачал головой. Я никогда не видел такого отчаяния. И при этом такой глубокой убежденности.
- Нет, она никогда не вернется. Я слишком хорошо знаю ее. Она нашла то, что искала.
Без жалости невозможно было смотреть, как он погружается в свое горе. И это был Виктор, всегда такой сильный и уравновешенный.
- Кто он? Где она его встретила?
Виктор уставился на меня в недоумении:
- О чем ты говоришь? Она никого не встретила. Это совсем не то, о чем ты думаешь. Будь так, все было бы много проще…