- Ну что ж, вскоре после этой истории был отдан приказ арестовать его по обвинению в государственной измене, как тайного агента шевалье Сен-Жоржа; и леди Босуэл, вспоминая намеки, которые вырвались у ее врача, ярого сторонника наследования престола протестантской династией, припомнила также, что колдуна наиболее восторженно восхваляли престарелые матроны, придерживавшиеся тех же политических убеждений, что и она сама. Поэтому представлялось вероятным, что новости с континента, без особого труда переданные агентом деятельным и располагавшим влиятельными связями, могли дать ему возможность подготовить ту фантасмагорию, очевидицей которой она стала. И все же попытки дать всему этому разумное объяснение наталкивались на такие трудности, что до самой своей смерти леди Босуэл пребывала в большом сомнении и была весьма склонна разрубить этот гордиев узел, допустив существование сверхъестественных сил.
- Но все-таки, дорогая тетушка, - упорствовал я, - что сталось с этим мастером на все руки?
- Ах, он был слишком искусным прорицателем, чтобы не предусмотреть, что его собственная судьба примет трагический оборот, если он будет дожидаться прихода человека с серебряной борзой на рукаве. Он с той поры, что называется, в воду канул. Ходили слухи, будто в его доме были найдены какие-то бумаги или письма, но эти слухи постепенно затихли, и вскоре доктора Баттисту Дамьотти стали поминать не чаще, чем Галена или Гиппократа.
- А что, сэр Филип Форестер тоже навсегда сошел со сцены?
- Нет, - ответила моя долготерпеливая собеседница, - он напомнил о себе однажды весьма примечательным образом. Говорят, будто мы, шотландцы, еще с тех времен, когда были независимой нацией, храним в большом, туго набитом мешке наших добродетелей одно или два крохотных зернышка порока. В частности, утверждают, что мы редко прощаем обиды и никогда их не забываем; что мы творим себе кумира из своего злопамятства так же, как бедная леди Констанция - из своего горя, и склонны, как сказано у Бернса, "свой гнев распалять, чтоб больнее он жег". Это чувство отнюдь не было чуждо почтеннейшей леди Босуэл, и думается мне, ничто на свете, за исключением разве восстановления на престоле династии Стюартов, не было бы для нее сладостнее возможности отомстить сэру Филипу Форестеру - отомстить ему за тяжкую, двойную обиду, отнявшую у нее и сестру и брата. Но в течение долгого времени о нем не было ни слуху ни духу.
Через много лет, в последний день масленицы и канун начала поста, на большом балу, где в полном блеске было представлено все высшее общество Эдинбурга, один из лакеев шепнул сидевшей среди дам-патронесс леди Босуэл, что некий джентльмен хотел бы поговорить с ней наедине.
- Наедине? Во время бала? Это какой-то умалишенный! Скажите ему, чтобы он завтра утром пришел ко мне домой.
- Я так ему и сказал, миледи, - ответил лакей, - но он настоял на том, чтобы я передал вам вот эту записку. Леди Босуэл взяла записку, как-то странно сложенную и запечатанную. В ней было всего несколько слов: "Дело идет о жизни и смерти", написанных почерком, совершенно ей незнакомым. Ей вдруг пришло в голову, что эти слова могут иметь касательство к безопасности кое-кого из ее друзей-единомышленников; поэтому она последовала за лакеем в небольшую комнату, где были приготовлены прохладительные напитки и куда широкая публика не имела доступа. Там находился старик, который, как только она приблизилась, встал и низко ей поклонился. Его вид свидетельствовал о расстроенном здоровье, а одежда, покроем, правда, вполне соответствовавшая этикету балов избранного общества, была поношена, вся в пятнах и мешком висела на его изможденном теле. Предположив, что небольшая милостыня избавит ее от докучного просителя, леди Босуэл хотела было вынуть кошелек, но смутное опасение совершить этим ошибку удержало ее, и она решила дать неизвестному возможность изложить свое дело.
- Я имею честь говорить с леди Босуэл?
- Я леди Босуэл. Позвольте мне сказать вам, что здесь не время и не место для долгих объяснений. Что вам угодно от меня?
- У вашей милости, - сказал старик, - некогда была сестра.
- Верно: сестра, которую я нежно любила.
- И был брат.
- Самый храбрый, самый добрый, самый любящий из братьев, - ответила леди Босуэл.
- Обоих этих горячо вами любимых родственников вы потеряли по вине некоего несчастного, - продолжал неизвестный.
- Да, по вине изверга, проклятого убийцы! - воскликнула леди.
- Ваш ответ вполне ясен, - сказал старик и поклонился, видимо намереваясь уйти.
- Стойте, сэр, я вам приказываю! - воскликнула леди Босуэл. - Кто вы, что в таком месте, при таких обстоятельствах воскрешаете эти страшные воспоминания? Я должна это знать
- Я не желаю сделать леди Босуэл зло; напротив, я хотел дать ей возможность выказать истинно христианское милосердие, которое изумило бы свет и было бы вознаграждено на небесах; но я вижу, что она не склонна принести ту жертву, о которой я намеревался ее просить.
- Скажите все до конца, сэр; что именно вы имеете в виду? - спросила леди Босуэл.
- Несчастный, причинивший вам такое великое горе, - начал неизвестный, - сейчас лежит на смертном одре. Его дни проходили в терзаниях, бессонные ночи - в угрызениях совести, но он не может умереть, не получив от вас прощения. Вся его жизнь была непрерывным искуплением - и все же ему страшно расстаться с этой тяжкой ношей, покуда ваши проклятия тяготеют над его душой.
- Посоветуйте ему, - сурово ответила леди Босуэл, - просить прощения у того, кого он так тяжко оскорбил, а не у смертного существа, заблуждающегося, как и он сам. Какая ему польза от моего прощения?
- Очень большая, - ответил старик. - Оно будет залогом того, что мольбы, с которыми он затем дерзнет обратиться к Творцу, давшему жизнь и мне и вам, досточтимая леди, будут услышаны. Помните, леди Босуэл, вам ведь тоже придется лежать в мучениях на смертном одре; вы тоже, подобно всем нам, будете трепетать при мысли, что предстанете перед вышним судией с совестью запятнанной, изглоданной, неумолчно вас упрекающей, - каково вам будет тогда при мысли: "Я не была милосердна, как же я могу уповать на милосердие Господне?"
- Кто бы ты ни был, старик, - воскликнула леди Босуэл, - не пытайся убедить меня столь жестокими доводами! Кощунственным лицемерием было бы, если б уста мои произнесли слова, против которых сердце мое восстает каждым биением своим! От этих слов земля разверзлась бы, и люди узрели бы изможденный облик моей сестры, окровавленные черты злодейски убитого брата. Простить его? Никогда, никогда!
- Великий боже! - простонал старик, воздев руки к небу - Вот как черви, вызванные тобою из небытия, исполняют веления того, кто их сотворил! Прощай, надменная, неумолимая женщина! Можешь торжествовать: ужас умирания в нищете и горе ты еще усугубила отчаянием, обуревающим тех, кто утратил надежду утешиться религией. Но никогда уже не дерзни оскорбить небеса мольбами о прощении, в котором ты отказала другому человеку.
С этими словами он повернулся, чтобы уйти.
- Стойте! - воскликнула она. - Я попытаюсь, да, да, я попытаюсь простить его.
- Милocтивaя леди, - сказал старик, - вы освободите душу, изнывающую под тяжким гнетом; душу, которая не решается расстаться со своей грешной земной оболочкой, покуда не пребудет в мире с вами. Кто знает, не продлит ли ваше милосердие жалкие остатки несчастной жизни, которые пройдут в молитве и покаянии!
- Ах! - вскричала леди Босуэл. Ей внезапно открылось все. - Да это же он сам, злодей! - И, схватив за шиворот сэра Филипа Форестера, ибо то был он, и никто другой, она завопила: - Убийца! Убийца! Держите убийцу!
Услышав столь странные в таком месте возгласы, участники празднества поспешили туда, откуда они доносились, но сэра Филипа Форестера там уже не было. Он вырвался из рук леди Босуэл и выбежал из комнаты, выходившей на площадку лестницы. Казалось, ему никак не спастись: несколько человек подымались по лестнице, другие спускались с нее. Но злосчастный старик был готов на все. Он перелез через перила и, спрыгнув с высоты пятнадцати футов, очутился в прихожей, где, целый и невредимый, встал на ноги, и, выбежав на улицу, мгновенно исчез во мраке ночи. Несколько мужчин из рода Босуэлов пустились за ним в погоню и, возможно, убили бы, попади он в их руки - ведь в те времена в жилах людей струилась горячая кровь. Но правосудие в это дело не вмешалось, преступление было совершено много лет назад, к тому же за границей. Да и вообще, весьма многие были убеждены в том, что столь необычайное происшествие, в сущности, было не чем иным, как ловко разыгранной лицемерной мистификацией, посредством которой сэр Филип хотел узнать, может ли он вернуться на родину, не опасаясь мщения семьи, которой причинил столь тяжкое горе. Поскольку результат нимало не соответствовал его надеждам, он, по слухам, возвратился на континент, где и умер в изгнании.
Так закончилась повесть о таинственном зеркале.
Об авторе
ВАЛЬТЕР СКОТТ
(Walter Scott, 1771-1832)
Прославленный создатель жанра исторического романа сэр Вальтер Скотт с юных лет питал неутомимый интерес к истории родного края, англо-шотландскому фольклору, национальной старине; как историк, романист и поэт-романтик, он не мог пройти мимо такого феномена, как глубоко укорененная в сознании народа вера в сверхъестественное. Эта вера во все эпохи составляла важный компонент нравов и психологии общества, и даже рационалистически настроенный просветительский век истребить ее не сумел. В статье "О сверхъестественном в литературе и, в частности, о сочинениях Эрнста Теодора Вильгельма Гофмана" (1827) Вальтер Скотт пишет: "Сама по себе вера в сверхъестественное, при том, что она легко может выродиться в суеверие и нелепость, не только возникает на тех же основах, что и наша священная религия, но к тому же еще тесно связана и с закономерностями самой природы человеческой, которые подсказывают нам, что, покуда длится наш искус в подлунном царстве, тут же по соседству с нами и вокруг нас существует некий призрачный мир, устои которого недоступны людскому разуму, ибо наши органы недостаточно тонки и чувствительны, чтобы воспринимать его обитателей".
Литературный "багаж" Вальтера Скотта огромен: ему принадлежат переводы с немецкого, стихи, несколько крупных поэм, ориентированных на фольклор и рыцарские сказания, 28 романов, повести и рассказы, жизнеописания выдающихся личностей, множество блестящих критических статей, рецензий, эссе.
О сочувственном интересе Скотта к теме сверхъестественного и ее трактовке не только в балладах, сказаниях и песнях, но и в готическом романе свидетельствуют критико-биографические эссе писателя об Уолполе, Радклиф, Рив и многих других романистах "готической школы", а также ряд его программных статей - "Рыцарство" (1814), "Романтический роман" (1822), "Письма о демонологии и колдовстве" (1830). Собственные опыты Вальтера Скотта в жанре фантастики немногочисленны: это прежде всего его роман "Монастырь" (1820), где сверхъестественное начало в лице вездесущей "Белой дамы" Авенелей на протяжении всего действия играет ведущую роль, и два рассказа - "Зеркало тетушки Маргарет" и "Комната с гобеленами" (оба впервые были опубликованы в 1828 г.).
Вместе с тем, в ряду тех многообразных традиций, на которые опирался Вальтер Скотт, разрабатывая поэтику исторического романа, "готика" занимает весьма существенное место. В его произведениях можно найти весь реестр образов, знакомых читателю по романам Радклиф и других "готицистов": средневековые замки с подземельями и привидениями (правда, мнимыми), контрабандистов и разбойников, преследуемых юных героинь, узников, заточенных в монастырских темницах, таинственных существ, покровительствующих героям или строящих против них козни. Однако готическая атрибутика составляет, как правило, всего лишь один пласт многослойной, "синтетической" поэтики Скотта, выступает в сложном взаимодействии с элементами поэтики других жанровых образований (фольклорной баллады, драмы, чувствительного романа, романа нравов и романа характеров) и, наряду с другими компонентами, подчинена задаче как можно более точного воспроизведения нравов, обычаев и верований минувших эпох.
Примечания Л. Бриловой, А. Чамеева
1
Считается, что эпиграф сочинен самим В. Скоттом.
2
Строки из стихотворения шотландского поэта Джона Логана (1748-1788), автора религиозных гимнов, поэм и трагедии "Руннемед".
3
Горацио Нельсон (1758-1805) - выдающийся английский адмирал, выигравший много морских сражений и погибший в морской битве при Трафальгаре, где англичане разгромили соединенный франко-испанский флот.
4
Мехлин (иначе Малин) - город в Бельгии, знаменитый кружевным производством.
5
Имеется в виду анекдот о невежественном священнике, не понимавшем смысла латинского слова Sumpsimus (Quod sumpsimus in ore - то, что принимаем в уста) и произносившем при богослужении вместо этого слова бессмысленное Mumpsimus. Когда же ему указали на ошибку, он ответил, что не намерен менять свой старый Mumpsimus на новый Sumpsimus. Слова эти вошли в поговорку, высмеивающую тех, кто упрямо не желает признавать свою ошибку.
6
Якобиты - сторонники монархии Стюартов, дважды - в 1715 и в 1745 г. - пытавшиеся посадить на английский трон наследников низложенного в 1688 г. Якова II: сначала сына ("старшего претендента"), затем внука ("младшего претендента").
7
Георг IV - английский король (1820-1830) из Ганноверской династии, иноземной, но протестантской по вероисповеданию.
8
Источник цитаты установить не удалось.
9
Речь идет о патриотических чувствах тетушки Маргарет. Тартан - шерстяная клетчатая ткань, из которой шотландские горцы шили национальные костюмы. Волынка - шотландский духовой инструмент; оркестры волынщиков существовали при шотландских полках. Палаш - рубяще-колющий клинок, расширяющийся к концу и со сложным эфесом.
10
Акт о престолонаследии, принятый английским парламентом в 1701 г., устанавливал, что английский король должен принадлежать к потомкам Карла I и обязательно быть англиканского вероисповедания, в связи с чем оговаривалось, что по смерти королевы Анны, не имевшей прямых наследников, корона Англии могла перейти только к потомству внучки Якова I, принцессы Софии, вдовы ганноверского курфюрста, поскольку другая линия потомков Карла I была связана с католическим Савойским домом. Этот же акт устанавливал ряд конституционных ограничений королевской власти. В результате на английский престол пришла Ганноверская династия.
11
Речь идет о так называемой "Славной бескровной революции" 1689 г., в результате которой неугодный парламенту Яков II Стюарт был изгнан из Англии, а на трон был посажен голландский штатгальтер Вильгельм III Оранский (1689-1702), зять Якова II, обязавшийся управлять страной в полном согласии с парламентом.
12
Речь идет о прозвище той группировки в партии тори, которая сначала поддерживала якобитов, но в царствование Анны (1702-1714) отказалась от своей прежней ориентации.
13
Неточная цитата из поэмы английского поэта-романтика Уильяма Вордсворта (1770-1850) "Прелюдия". У Вордсворта сказано: "стремленья наших душ".
14
Речь идет об Эдуарде Ферфаксе (ум. в 1635 г.), переведшем на английский язык поэму итальянского поэта Торквато Tacco (1544-1595) "Освобожденный Иерусалим".
15
Цитата из "Оды горским суевериям" английского поэта Уильяма Коллинза (1721-1759), где упомянут Ферфакс.
16
Теодор - персонаж из стихотворного повествования Джона Драйдена "Теодор и Гонория", являющегося, в свою очередь, переложением VIII новеллы 5-го дня "Декамерона" Боккаччо.
17
Канун дня всех святых (Хэллоуин) - 31 октября. С незапамятных времен вечер этого дня является своеобразным карнавализованным праздником с переодеваниями, шутками, шумными играми, связанными с народными поверьями.
18
Чарлз Изи - персонаж из комедии "Беззаботный муж" английского актера и драматурга Колли Сиббера (1671-1757). Ловелас - герой романа английского писателя Сэмюела Ричардсона (1689-1761) "Кларисса, или История молодой леди". Имя его стало нарицательным обозначением волокиты.
19
Фолконбридж, прозванный Бастардом (то есть незаконнорожденным), - один из персонажей исторической хроники Шекспира "Король Иоанн", сын покойного короля Ричарда Львиное Сердце и леди Фолконбридж. Историческим прообразом его является Фальк де Бреоте (ум. в 1226 г.), сподвижник короля Иоанна.
20
Как выясняется дальше, Форестер отправился во Фландрию как участник похода герцога Марлборо (1650-1722), который был главноко¬мандующим английскими войсками во время войны за испанское наследство (1701-1714).