- Ах, маркиз, если среди всей этой роскоши вы умудрились разглядеть мою племянницу, значит, она и впрямь чего-то да стоит. Клянусь, я никогда в жизни не видела такого великолепия. Все безупречно, изысканно, замечательно и… наверное, стоит немалых денег.
Маркиз де Шатороз отвесил ей легкий поклон.
- Это не более чем помпа, мадам. Я не любитель крикливости. Что может значить вся эта мишура в сравнении с красотой мадемуазель де Монталье? Рядом с ней все тускнеет и блекнет.
- Вы очень любезны, маркиз, - прищурившись, ответила Клодия.
Конечно, этот юный аристократ неплохая партия для Мадлен, но его комплименты слишком плоски. В них определенно больше расчета, чем чувства. Впрочем, графиня не обольщалась. Она распрекрасно знала, чем руководствуются, выбирая невест, знатные и состоятельные женихи. Супруга должна хорошо смотреться в фамильных драгоценностях и уметь принимать гостей. Собственно, и ее ведь выбирали именно так. Однако в дальнейшем избранницу ждала пустота. Клодия наклонила голову.
- Что ж, я с удовольствием представлю вас ей, - механически произнесла она, высматривая Мадлен в толпе танцующих.
Та стояла у чаши с пуншем, ее развлекал Сен-Жермен.
- Дорогая! - окликнула графиня, подходя ближе. - Маркиз де Шатороз ищет знакомства с тобой. Он, надо сказать, обхаживает меня довольно давненько.
Маркиз низко поклонился и принял горделивую позу, демонстрируя стройность стана и лоск костюма. Бросив косой взгляд на графа, он прикоснулся губами к протянутой ему узкой руке.
- Я мечтал об этой минуте с того момента, как впервые увидел вас в Буа-Вер! Поверьте, на этот шаг я осмелился далеко не сразу.
Он ждал, что польщенная его вниманием простушка зальется румянцем и что-нибудь испуганно пробормочет, однако вышло не так. Ответ Мадлен был откровенно язвителен:
- Если столь блистательный кавалер набирается храбрости, чтобы представиться бедной провинциалке, да хранит Господь Францию в битвах с врагами.
Де Шатороз оторопел, графиня недовольно нахмурилась. Вывел всех из неловкости Сен-Жермен, с улыбкой сказавший.
- Боюсь, вы недооценили силы противника, любезный маркиз.
Однако к маркизу уже вернулся дар речи, и он кинулся исправлять положение сам.
- Вы даже не представляете, мадемуазель, как отрадно встретить в холодном и напыщенном свете столь искреннее и прямодушное существо! - Де Шатороз сделал опечаленное лицо и глубоко вздохнул, - умоляю, продолжайте вести себя так же. Не сдерживайте себя в беседах со мной. Ваши слова проливают бальзам на мою одинокую душу.
Сен-Жермен отступил назад, потянув за собой графиню.
- Зачем вы его представили? - шепотом спросил он, убедившись, что они отошли достаточно далеко, и молодые люди их не услышат.
- Он попросил меня, - прошептала в ответ Клодия, пожимая плечами. - Что тут такого? Маркиз благороден. И ничего порочащего я о нем не слыхала…
- О нем и не надо ничего слышать, достаточно послушать его самого, - усмехнулся граф. - Надеюсь, Мадлен не клюнет на вздор, какой он несет?
Графиня покачала головой.
- Господи, откуда мне знать? Но… Сен-Жермен, вы, однако, чем-то встревожены? Вам что-то известно о Шаторозе?
Теперь забеспокоилась и она, поскольку давно поняла, что этот загадочный чужеземец больше знает о тайной жизни Парижа, чем сами его обитатели.
Сен-Жермен не дал ответа. Какое-то время он задумчиво изучал канделябры на дальней стене.
- Вы ведь стремитесь уберечь Мадлен от Боврэ и от тех, кто знается с ним? - произнес он наконец.
- Всеми силами, граф.
Сен-Жермен кивнул.
- Отлично. Теперь я могу сообщить вам, что Шатороза совсем недавно видели с Сен-Себастьяном. Не могу утверждать наверняка, что маркиз - один из его прихвостней, но компании этой он явно не сторонится. Большего я раскрыть пока не готов. Вы позволите мне предупредить Мадлен? Она прелестная девушка, и мне бы совсем не хотелось увидеть ее в беде.
Графиня нервно оглянулась через плечо. Действительно, де Ле Радо и Боврэ крутились, неподалеку.
- Да, граф, уж пожалуйста, предупредите. Возможно, страхи брата и безосновательны, но, признаюсь, меня очень пугает Сен-Себастьян, Как бы он вновь не взялся за старое. Я так волнуюсь за бедняжку Люсьен. Вы знаете, что она четвертый день не выходит? А ведь Эшил и Сен-Себастьян знаются! Далеко ли тут до беды?
- Ну-ну, Клодия, - с симпатией пробормотал граф, целуя своей даме руку и поворачиваясь, чтобы налить ей пунша.
Графиня отпила глоток из фарфоровой чашечки, потом с неловкой улыбкой произнесла:
- Не знаю, как вы отнесетесь к этому, граф, но я предпочла бы, чтобы разговор состоялся не тут, - она указала на переполненный зал. - Девочка может что-нибудь не понять, станет расспрашивать, а кто-то услышит… Кому нужны лишние пересуды? Вы ведь и сами это понимаете, а?
В дальнем конце зала оркестр бравурно завершил виртуозную пьеску, загремели аплодисменты. Музыканты поднялись, поклонились и вновь вернулись к своим инструментам.
- Вы правы, графиня. С вашего позволения я побеседую с ней в одной из соседних комнат. Вы хотите присутствовать? - Взгляд Сен-Жермена явственно говорил, что присутствие Клодии вовсе необязательно.
Графиня заколебалась. Правила приличия требовали, чтобы наставница юной особы не выпускала из виду свою протеже. С другой стороны, Сен-Жермен - человек порядочный и благоразумный. В скандальных историях он не замешан, амурными подвигами не знаменит, если о нем и ходят какие-то слухи, то вовсе не как о соблазнителе юных девиц. Графиня всмотрелась в темные глаза собеседника и вдруг успокоилась. Все ясно, все правильно. Сен-Жермен пойдет без нее. Нет ничего дурного в том, если девушка будет прогуливаться с графом по коридорам дворца. Если же они станут шушукаться в укромном местечке втроем, это может дать пищу для слухов, которые дойдут до Боврэ, что заставит того обратить внимание на Мадлен, а там… долго ли до неприятностей…
- Мудрое решение, - произнес Сен-Жермен. Графиня с изумлением на него посмотрела и попыталась припомнить, не рассуждала ли она вслух.
- Через какое-то время мы с Мадлен удалимся. Уже пора перейти в обеденный зад, и нашего исчезновения никто не заметит. А встречные решат, что я веду ее к вам.
Графиня кивнула со слегка озадаченным видом. Взглянув на Мадлен, она увидела, что та все еще разговаривает с Шаторозом.
- О Господи! Да он вокруг нее так и вьется, - пробормотала она.
- Не беспокойтесь, - мягко сказал Сен-Жермен. - Ручаюсь, сейчас она вне опасности, а я, в свою очередь, приложу все усилия, чтобы никакой Сен-Себастьян не причинил ей вреда.
Клодия вдруг замерла, словно прислушиваясь к своим мыслям, потом с подозрением посмотрела на своего кавалера.
- О, вы очень добры, граф. Мне остается только гадать о причинах столь доброжелательного к нам отношения.
Сен-Жермен рассмеялся, услышав эти слова.
- Только не думайте, Клодия, что я имею на девочку виды. Все очень просто. Я, как и вы, недолюбливаю Сен-Себастьяна и пользуюсь всяким удобным случаем ему насолить.
Как ни уклончив и легковесен был этот ответ, приходилось им удовольствоваться. В глубине души графиня была довольна, что Сен-Себастьян неприятен не только ей. Она распростилась с графом и направилась в сторону обеденной залы.
А Сен-Жермен двинулся прямо к Мадлен.
- Тысяча извинений, дорогой Шатороз, но графиня просила меня сопроводить к столу вашу юную собеседницу.
Шатороз пренебрежительно передернул плечами.
- Если вы перепоручите мне эту почетную обязанность, граф, то сможете и дальше свободно располагать своим временем, я же буду иметь удовольствие немного дольше насладиться обществом мадемуазель де Монталье.
- Эта почетная обязанность меня ничуть не затруднит, - возразил Сен-Жермен, предлагая Мадлен руку. - Вы только что танцевали с мадемуазель и удерживаете ее при себе уже около получаса. У вас есть преимущество - я не танцую. Так что не лишайте меня тех нескольких минут удовольствия, какие подарит мне переход из танцевального зала в обеденный.
- Ваш уход подобен уходу луны с небосклона, - хмуро сказал девушке Шатороз, одарив соперника злобным взглядом.
Граф нимало тем не смутился.
- Пойдемте, дитя мое. Тетушка вас заждалась.
Насмешливо взглянув на маркиза, он добавил:
- Ваша стратегия, сударь, не очень удачна. Попытайтесь за время нашего отсутствия разработать другую.
Оркестр грянул что-то из Генделя, и Сен-Жермен не расслышал слов своей спутницы, потонувших в грохоте музыки и шуме толпы.
- Что вы хотели сказать? - спросил он, когда они оказались в длинном, уводившем вглубь здания коридоре.
- Благодарю за избавление, граф, - повторила Мадлен.
Глаза Сен-Жермена блеснули.
- Он вам так надоел?
- Ужасно! - Девушка сделала большие глаза, не замечая, что граф уводит ее все дальше и дальше. - Конечно, это очень мило, когда тебе непрерывно твердят, что ты чудесна, что ты ослепительна. Но я же вижу, что это не так! Взять, например, мадам де Шардоннэ или герцогиню де Кенор, уж они точно превосходят меня как красотой, так и лоском. А кроме того, - с горячностью продолжала она, - он говорит со мной как с только-только окончившей курс ученицей!
- Каковой вы, собственно, и являетесь, - с мягкой иронией произнес Сен-Жермен, открывая маленькую боковую дверцу. Мадлен не обратила внимания и на это.
- Он цедит слова так, словно я не способна понять и половину из них!
Только теперь Мадлен увидела, что находится отнюдь не в обеденном зале, и с удивлением огляделась.
Комната была невелика, но обстановка ее дышала изысканной элегантностью. В мраморном камине тлели угли, напротив располагались две персидские банкетки, поставленные углом. В дальнем конце комнаты над письменным столом висела еще одна картина Веласкеса. Телескоп, астролябия, книги в сафьяновых переплетах говорили о склонности их владельца к научным занятиям. Шелковые гардины, скрывали альков с по-монашески узкой постелью.
Сен-Жермен указал на одну из банкеток.
- Прошу вас, садитесь, - мягко сказал он и отошел к письменному столу. - Мне необходимо с вами кое-что обсудить.
Девушка была откровенно шокирована таким вероломством. А она-то считала, что граф - единственный человек, которому можно безоговорочно доверять.
- Где мы? - спросила она, стараясь держаться спокойно.
- В одном из моих кабинетов, - ответил Сен-Жермен, отъединяя телескоп от штатива. На девушку он не глядел.
- А моя тетушка…
- В обеденном зале, как я вам и говорил. Мы к ней присоединимся позднее.
- А если я захочу видеть ее прямо сейчас? - ледяным тоном спросила Мадлен.
- В таком случае я вас, разумеется, к ней провожу.
Сен-Жермен взял телескоп в руки и любовно провел пальцами по его гладкой поверхности.
- Вот поистине изумительный инструмент. Однако Галилея некогда заставляли отрицать очевидное. Жаль.
Мадлен покосилась на дверь. Она была не закрыта. В замке - ключ, ручка опушена вниз. Девушка почувствовала, что тревога ее заменяется любопытством. Она села и грациозным движением поправила платье. Если их тут застанут, избежать скандала будет нельзя. Репутация ее определенно находилась в опасности. Однако какое-то чувство подсказывало Мадлен, что все обойдется. "Господин, рассуждающий о Галилее, не особенно похож на одержимого страстью маньяка", - подумала она.
- И вы правы, - произнес Сен-Жермен, кладя телескоп на стол. - Я привел вас сюда не затем, чтобы на вас посягать. Речь пойдет о том, как оберечь вас от посягательств.
Мадлен чуть подалась вперед.
- Я вас слушаю, граф.
Она мысленно улыбнулась, заметив выражение одобрения, промелькнувшее на лице Сен-Жермена.
Несколько мгновений длилось молчание. Затем граф наклонился над столом, глубоко засунул руки в карманы и негромко спросил:
- Что вы знаете о сатанинской силе?
- Сатана - враг Божий и человеческий, падший ангел, посягнувший на небесный престол, - ответила, не задумываясь, Мадлен. Потом добавила, помолчав: - Ему позволено творить зло, искушать людей и вовлекать их во грех…
Сен-Жермен устало покачал головой.
- Так вас учили монахи. Но что вы знаете о силе, питающей зло?
- Я же сказала… - смешалась Мадлен.
- Тогда вам надо учиться заново, - вздохнув, проговорил граф. Он откинул голову, потом снова наклонил ее - как человек, не знающий, с чего начать.
- Есть единая сила, в которой и зло, и добро. Она подобна рекам, которые поят нас, но могут и уничтожить. Радуемся мы орошающим нивы дождям или гибнем в бурных волнах, вода не меняется, она одинакова в своей сути. То же можно сказать и о силе. Когда она нас возносит, открывает глаза, облагораживает и вдохновляет на стремление к совершенству, мы называем ее божественной. Но если силу используют, чтобы сеять боль, умножать страдания и разрушать, она становится сатанинской. Все это одна сила. Мы сами творим и Бога, и сатану.
- Но это же ересь, - спокойно, без осуждения произнесла Мадлен.
- Это истина.
Сен-Жермен смотрел в глаза девушки и видел, как здравый смысл борется в ней с затверженными постулатами. В одном он был совершенно уверен: она выслушает его.
- Поверьте мне хотя бы ради себя самой. Есть люди, взывающие к темной стороне силы, и они приносят в мир много горя.
- Что ж, им суждено провести вечность в аду, - быстро произнесла Мадлен и с довольным видом переменила позу.
- Что вы можете знать о вечности? - вскинулся вдруг граф, но глаза его были печальны, и резкость не оскорбила.
- В Париже есть люди, - продолжил он другим тоном, - которые собираются пробудить темную сторону силы. Они готовятся провести два действа - одно в канун Дня всех святых, другое - в день зимнего солнцестояния. И в том и в другом случае они намерены пролить кровь и уже наметили первую жертву. Но со второй жертвой у них еще не все решено. Закон, которому они подчиняются, требует, чтобы это была невинная девушка. Им нужна девственница, Мадлен, - ее плоть, ее кровь, - и теперь они ее ищут.
"Вот ведь глупости", - подумалось вдруг Мадлен, хотя сердце ее стукнуло с перебоем.
- Ваша тетушка говорила мне, что в чем-то подобном был замешан когда-то и ваш отец. Он входил в окружение некоего Сен-Себастьяна. Сен-Себастьян вернулся, он здесь. Он опять собирает свой тайный кружок. Ему помогают Боврэ и другие. Одно жертвоприношение, жуткое, но без большого пролития крови - менее, по их меркам, значительное, они уже совершили и стали сильнее. Мне бы не хотелось пугать вас, Мадлен, но вы ни в коем случае не должны приближаться к приспешникам Сен-Себастьяна. Между прочим, в число их входит и Шатороз.
- Шатороз? - вздернула подбородок Мадлен. - Он всего лишь глуповатый напыщенный щеголь.
- В вас говорит голос вашего разума, но не души. Слушайте голос души - он важнее.
Мадлен смущенно и вопросительно взглянула на графа.
- Ваша душа подобна клинку - отточенному, сияющему, рассекающему покровы лжи и отверзающему дорогу к правде. Никогда не поддавайтесь сомнению, когда слышите этот голос, Мадлен!
- Я слышу его и сейчас, - прошептала Мадлен, но граф лишь пожал плечами.
- Скажите, - произнес он, отвернувшись к камину, - что вы чувствовали, когда говорили с этим хлыщом?
Мадлен вспомнила ужимки маркиза и содрогнулась, удивляясь силе охватившего ее отвращения.
- Я ощущала себя цветком, к которому подползает огромный червяк.
- Вот истина, - выдохнул Сен-Жермен.
- Но он же ничтожество, - возразила она не столько графу, сколько себе. - Он же ни на что не способен…
- Не надо недооценивать их, дитя. Общение с ними - путь к падению, к гибели.
- Но… вы? - спросила Мадлен, опустив голову и сосредоточенно изучая свои ладони. - Какое вам дело до того, что может со мной случиться?
Сен-Жермен отвернулся, не смея взглянуть в ее лицо, где начинало светиться понимание.
- Это не важно.
- Если вы не скажете, я попробую догадаться сама.
Взгляды встретились, граф сделал шаг.
- Ваша жизнь так ужасающе коротка, что мне не вынести, если хотя бы один ее миг будет потерян.
Мадлен встала, от ее щек отхлынула кровь.
- Сен-Жермен!
С тихим смешком граф отступил. Глаза его помрачнели.
- О, не пугайтесь. Я мог бы сломить ваше сопротивление, но подобные методы добиваться желаемого давно мне претят. Больше тысячи лет мне не приходилось принуждать женщину… и уж во всяком случае, не в общепринятом смысле.
В маленькой комнате стало вдруг очень тихо. Свечи в семи канделябрах покойно мерцали.
- Больше тысячи лет? - Мадлен хотелось недоверчиво хмыкнуть, но звук застрял в горле. - А сколько же вам на деле?
- Я не помню, - ответил Сен-Жермен, опять отворачиваясь. - Когда в Риме правил Цезарь, я был уже стар. Я беседовал с Аристотелем. Эхнатон восхищался статуей Нефертити, которую я изваял. Ныне столица его в руинах, но я бродил по ее улицам, когда она была еще молода.
- Как же случилось, что вы не умерли? - спросила Мадлен, чувствуя, что ладони ее холодеют.
- Я умер однажды… очень давно. Смерть необъятней, чем жизнь. И потому жизнь ценней, ибо она мимолетна.
Глаза Мадлен налились слезами. В голосе Сен-Жермена слышалась такая пронзительная тоска, что сердце ее разрывалось от жалости.
- О, только не надо меня жалеть! Я шел к осознанию истинных ценностей очень непросто. Временами мой разум погружался во тьму, и я купался в крови. Я искал жестокости, войн. Я с омерзением вспоминаю римские игрища. А позднее, вернувшись на родину, я отнимал у людей жизнь из, как это принято говорить, патриотических побуждений.
Сен-Жермен быстро взглянул на девушку.
- Как видите, мои нынешние прозрения оплачены дорогой ценой.
- Неужели бессмертие несет в себе столько печали? - прошептала она.
- Я не бессмертен. Эликсир жизни, - добавил он, прикасаясь к пламенеющему у горла рубину, - восстанавливает мои силы и не дает умереть.
- Вы прожили столько столетий и все же беспокоитесь обо мне. Почему? - спросила девушка тихо. Ответ был не нужен. Она его знала.
- Потому что вы стали мне дороги, - так же тихо ответил он.
Мадлен всмотрелась в лицо мужчины, стоящего перед ней, и увидела то, чего раньше не замечала. Матовый блеск его кожи, подобный свечению, исходящему от древних папирусов, явственно говорил об истинном возрасте графа.
- В юности, - произнес Сен-Жермен, пристально глядя в ее глаза, - я был, что называется, долговязым. Теперь я едва ли могу считаться человеком среднего роста. Пройдет лет четыреста, от силы пятьсот, и я сделаюсь карликом.
Он подошел ближе к Мадлен, протянул руку и нежно коснулся ее щеки.
- Сен-Жермен, - еле слышно шепнула она, накрывая его пальцы ладонью.
- Не искушайте меня, Мадлен. Вы не понимаете, с чем столкнулись…
Сделав над собой усилие, он опустил руку.
- Идемте, я отведу вас к тетушке.
Граф отступил и указал глазами на дверь.