* * *
– Я знаю, что делать. У меня получится. – Он прошелся вдоль стен, оглядывая разгромленный зал, и фальшиво пропел: – Что наша жи-и-и-изнь? Игра!
Игра – это прекрасно. У нее есть правила. И если безумная хозяйка этих зазеркальных мест бросила им вызов, он готов его принять.
Конечно, он все запомнил. Вот эта картина висела справа. Вот эта – напротив нее. Картина с разрушенной башней – левее двери, ведущей в пятый зал. Часы – прямо над дверью. Рекламные буклеты, разметанные по полу, лежали стопкой на столике. Под него был задвинут стул, который теперь лежал кверху ножками, как беспомощная черепаха. Из шкафа выпало одиннадцать книг. Четыре с верхней полки, две с нижней, остальные – из середины…
– Я буду говорить, что делать, а вы делайте.
Они подчинились. Стали по очереди возвращать предметы на места. Это оказалось непросто. Книги, которые весили не больше полкилограмма, отяжелели, как свинцовые. Чтобы перевернуть стул, понадобилось надавить на него всем телом. Комод поднимали вчетвером, дважды уронили, чуть не отдавили Алексею ногу – и еле-еле вернули на место. Устали. Плюхнулись на пол, отдуваясь и тяжело дыша.
– Кажется, все. – Борис осмотрелся. – Таким и был зал, когда мы вошли в него. В точности таким.
– Значит, теперь этот чертов ящик должен открыться? – с надеждой спросила Вера.
– Давайте попробуем.
И ящик открылся, и ключ оказался на месте, в пыльном углу, затянутом паутиной, и ликованию не было конца.
– Постойте, ребята… – Растерянная Грета повернулась к друзьям. – А где же дверь?
За ее спиной высилось равнодушное зеркало, абсолютно чистое. Ни пылинки, ни жирного отпечатка пальцев. И… ни следа зеленой губной помады. Нарисованная дверь, ступени – все исчезло.
– Может, ее кто-то случайно стер? – с надеждой спросил Борис.
– Но кто? – сердито возразила Вера. – Здесь никого нет… Наверняка это происки старой карги, которая заперла нас тут…
– Ничего, дверь можно восстановить, – предложил Алексей. – Где твоя помада, Грета?
Она зашарила в карманах:
– Вот, на месте. Сейчас, секунду… Ах ты, черт! Черт, черт, черт!
Помада скользила по гладкому стеклу, не оставляя ни единого следа. Грета с досадой пнула зеркало, едва не отшибив пальцы, и спрятала бесполезный футлярчик в карман.
– Если все предметы в зале превратились в свои отражения, – задумчиво сказал Борис, – то ничего удивительного… Планшет не включается, помада не рисует на стекле… Хорошо, что мы остались живы. Пусть это не вполне логично и удивительно, но я не возражаю. Хотя и не понимаю, где теперь мы настоящие, здесь или там?
– Толку от философских разговоров, – буркнула Вера. – Понятно, что мы здесь. И что у нас большая проблема.
Алексей фыркнул:
– Мы словно Алиса, которая пустилась за Белым Кроликом и провалилась в кроличью нору. Помнится, она тоже не могла открыть дверь и постоянно трансформировалась. То съест пирожок и вырастет, то выпьет из бутылки и уменьшится… Туда-сюда…
– У Алисы хотя бы дверь не исчезала, – угрюмо ответила Вера. – Было понятно, куда идти. А что делать нам?
– Постойте, – воскликнула Грета. – В зале есть еще одна дверь, вон там. Может быть, ключ подойдет к ней?
– Делать нечего, давайте попробуем.
Ключ действительно подошел. Без усилий дважды повернулся в замке, замок щелкнул, но дверь ни на йоту не поддалась.
– Не открывается. – Алексей снова и снова толкал дверь. – Будто заклинило. Или прилипла. Или приперли чем-то… Сил не хватает.
Борис задумчиво покусал нижнюю губу:
– А может быть, мы сделали не все необходимое?
– Да ладно? Ты же говорил, что мы вернули все предметы на места, – возразил Алексей.
– Точно, так и есть, – подтвердила Грета, – иначе мы не смогли бы забрать ключ из комода.
– Я не это имею в виду. – Борис мерил зал шагами, ходил туда-сюда, потом быстро оглядел своих спутников, и его брови скакнули вверх. – Точно! Ребята, точно! Я понял! Мы вернули отражения предметов, но забыли про себя. Тела на полу. Видимо, мы и их должны воспроизвести…
– Ну уж нет, – пробурчала Вера. – Хотите, чтобы я тут разлеглась перед вами, задрав юбку? Обойдетесь!
– А я думаю, стоит попробовать, – поддержала Бориса Грета. – Похоже, другого варианта у нас нет. Вот только… Мне казалось, я никогда не забуду того, что увидела. А теперь никак не могу вспомнить, где в точности лежала и в какой позе…
– И я, – мрачно подтвердил Алексей. – Только общие воспоминания. Вроде бы правую ногу я… он при падении подвернул под себя, а вот руки…
Все замолкли, пытаясь вспомнить детали. Борис многозначительно прокашлялся:
– Ребята, не напрягайтесь. Я помогу. Я помню, кто где стоял перед появлением Дамы, и помню, как лежали тела. Мы сможем все реконструировать! – Борис подошел к Грете. – Значит, так. Твое место у зеркала, чуть слева. Ты рисовала на нем и потом чуть-чуть отошла. Да, так. Теперь Вера. Ты стояла у картины с башней. Нет, правее. Еще правее. Да, верно. Леша – рядом с Верой, чуть позади. Так… Я стоял вот здесь. Теперь я опишу, как вы должны лечь…
Выполняя указания Бориса, друзья расположились на полу в тех странных и неудобных позах, которые они ранее наблюдали у своих двойников за зеркалом. Борис последним занял свое место, убедился, что вся картина в точности соответствует его воспоминаниям, после чего велел всем на всякий случай закрыть глаза и перестать дышать. Грета глубоко вдохнула, зажмурилась и задержала дыхание. Наступила тишина, разве что в ушах слегка шумело. Через несколько секунд ей стало казаться, что воздуха не хватает, а подвернутая рука начинает затекать. Вокруг ровным счетом ничего не происходило. "Дурацкая затея!" – мелькнула в голове мысль. Не выдержав, она судорожно вдохнула, открыла глаза и только тут осознала, что в комнате присутствует какой-то новый, посторонний звук. Резко обернувшись, она обнаружила его источник. Это дверь со вставленным в замочную скважину ключиком сама собой, с характерным деревянным скрипом медленно отходила от стены. В приоткрывшемся дверном проеме зияла чернота, и оттуда в комнату тянуло холодным сквозняком.
– Неужели мы выбрались, – не веря своим глазам, пробормотала Грета. – Неужели получилось? Боря, ты просто гений! Молодец! Вот это да!
Она вскочила, бросилась ему на шею, сдавила в объятиях. Борис слегка порозовел:
– Да ладно, чего там…
– Гений, однозначно! – Грета отпустила его, заглянула в глаза. – Борь, признаю, была не права! Никогда бы не подумала, что все эти твои игрушки пригодятся в жизни.
Борис неловко кивнул и махнул рукой, мол, ладно, проехали уже.
– Жизнь – штука разнообразная, – философски заключил Алексей. – И кто знает, чтó нас ждет за этим порогом. Может быть, перевернуть отражение комода – это еще цветочки, а вот ягодки…
– Может, не надо? – робко спросила Вера.
– Не торчать же тут до скончания веков, – возразил Борис. – Надо что-то делать. Лучше двигаться, чем стоять.
Он открыл дверь и не медля вышел наружу. За ним, поколебавшись, последовали остальные. Дверь захлопнулась, и друзья очутились в полной темноте.
Глава 4. Улица кошмаров
…Стой, безумец! Куда ты спешишь, не разбирая дороги? Не видишь, что пропасть разверзлась у твоих ног? Следующий шаг уже окажется роковым – туда, за край обрыва, в неизвестность, скорее всего, сулящую неизбежную гибель. Но беззаботный путник в смешных старинных одеждах не слышит нас, не смотрит вниз. Легки его шаги. Узелок, перекинутый на палке через плечо, ничуть его не тяготит. Он даже не замечает пса, который подбегает сзади и пытается схватить его за ноги, то ли подгоняя и не давая свернуть с гибельной дороги, то ли, напротив, стараясь оттащить от края пропасти. Но путник весел и беззаботен – он никого не слушает и смотрит не под ноги, а вверх, в небо. Словно видит там свою путеводную звезду, в которую он верит настолько, что готов шагнуть и в пропасть, если она велит. То, что он делает, выходит за всякие рамки здравого смысла. Разве нормальный человек так поступает?
Перед нами аркан Шут, именуемый также Глупец или Блаженный. Это особая карта Таро. Всем Высшим Арканам присвоены числа, отмечающие вехи или остановки на магическом пути Таро. И только Шуту не присвоено никакого значимого числа. Это Ноль, олицетворяющий одновременно начало и завершение мистических поисков. Блаженный Шут – это наш внутренний ребенок, удивление, с которого начинается и которым завершается всякое познание. В руке Шута роза – символ чистоты, готовности начать жизнь с чистого листа, но пропасть под его ногами напоминает, что для неосторожного путника и новая дорога может трагически завершиться, едва начавшись.
В раскладе Таро Шут означает, что на текущем этапе жизни мы бредем по пути, не разбирая дороги. За спиной у нас груз прошлых ошибок и заблуждений (словно узелок с поклажей за спиной Шута). Мы попали в ситуацию, когда Судьба требует отработать все прошлые прегрешения, прежде чем нам будут предоставлены новые возможности. Как бы мы ни старались, нам не удастся разглядеть, куда ведет эта дорога. Придется просто идти по ней, полагаясь лишь на удачу, и если повезет, в конце пути мы вновь почувствуем себя хозяевами собственной судьбы.
В прямой позиции Шут предсказывает неожиданные обстоятельства, открывающие новую дорогу. На этом пути понадобятся все наши энергия, надежда и оптимизм. Попробуйте сыграть в эту новую игру. Старайтесь воспринимать все, что встречается вам на этом пути, даже вещи неприятные и пугающие, с одним лишь любопытством. Позвольте себе немножко побыть безумцем! Не усложняйте ситуацию постоянными размышлениями о ней. Неизвестность вовсе не так страшна – на самом деле пугает как раз то, что нам хорошо известно, но так мучает нас. Поэтому просто идите вперед, действуйте по наитию, не пытаясь вычислить, куда приведет вас этот путь.
Однако перевернутая карта говорит о бессмысленном блуждании в жизненном лабиринте, полном ловушек и опасностей. Она символизирует безумство и неосторожность, навязчивые идеи, напрасную трату сил и времени. Вас ожидает множество неприятных сюрпризов. Перевернутый Шут означает, что как раз сейчас рисковать не стоит. Необдуманные поступки только усугубят ваше и без того незавидное положение. Внезапное развитие событий может выбить вас из колеи, но вы обязаны взять себя в руки, вернуть ситуацию под контроль.
Шут также олицетворяет выбор. Судьба предлагает воспользоваться неким шансом, начать что-то новое. Но если вы не примете этот выбор всерьез, то можете поплатиться, навсегда изменив свою жизнь к худшему. Будьте внимательны, следите за сигналами, которые посылает вам Судьба, и тогда вы, возможно, сумеете избежать роковых последствий своих решений.
В раскладах на любовь эта карта указывает на предстоящие перемены, последствия которых пока неизвестны. Под знаком Шута вам будут вредить инфантильность, легкомыслие, глупость, излишняя доверчивость, потакание сиюминутным желаниям. Возможна измена, причем, скорее всего, это вы сами изменяете тому, кого любите. Крайне вероятно наступление периода выяснения отношений. Этого не избежать, но помните, что лишь дурак путает увлечение и любовь.
Иногда Глупец в раскладе буквально означает, что это сам вопрошающий элементарно туп, как пробка. Ведь в большинстве случаев тот, которому выпадает Дурак, и сам в глубине души знает, что ведет себя глупо, но отказывается признавать это. Просто не желает замечать, что все преследующие его проблемы и неприятности – всего лишь зеркало, в котором отражается его собственная дурацкая физиономия. Вы заблудились и подвергаете себя и окружающих огромной опасности только потому, что отказываетесь видеть правду о себе. Выпавший вам Шут означает совет немедленно включить голову и прекратить намеренно быть идиотом. Но кто захочет принять на свой счет такое толкование?..
– Алексей, раб дьявола, – доносилось, как из громкоговорителя, из двух исполинских ушей, пронзенных стрелой, – за смертный грех похоти да будет уд твой срамной отрезан и да вырастет он заново бессчетно, станешь рыдать от боли нестерпимой и вечно мучиться, дабы за прелюбодеяние свое расплатиться. Да воздастся по заслугам каждому!
Вокруг было полно всевозможных чудес и ужасов, но Вера смотрела на него. Молча, словно прощаясь. И это было хуже, чем если бы она снова закричала на него или начала плакать. Алексей хотел броситься к ней, объяснить, заверить, что все это неправда, но не мог, застыл на месте: под ногами хлюпало вязкое черное болото, чавкало и пузырилось, не давая сделать и шагу. "Возможно, я скоро умру", – вдруг впервые подумал он. Очень скоро. Прямо здесь. В этом странном и невозможном месте, где все словно понарошку, но смерть будет настоящая. Почему-то он в этом не сомневался. И еще более удивительно, вдруг понял он, что во всей его предшествовавшей жизни, такой наполненной, такой стремительной и интересной, на самом деле не было ничего действительно важного, о чем стоило бы жалеть, за что стоило бы цепляться на краю смерти. Почти дописанная диссертация?.. Да кому она нужна, кроме него самого. Друзья, увлечения?.. Вдруг оказалось, что все это мишура, фантом, а важно только одно – Вера. И вновь накатила и раздавила, как булыжник мошку, вина. Почему он раньше ничего не сделал? Ничего не решил? Ничего не сказал? Думал, что впереди еще столько времени… А если уже поздно? Неужели поздно?..
* * *
– Алексей Геннадьевич, можно я к вам зайду на пару минут?
– Лексейгинадич, вы проверили мою работу?
– Сейнадич, что там с переносом семинара?
– Сьнадич, нпрсдч…
– Тихо, спокойно, по одной! – Алексей шутливо схватился за голову. – У меня сейчас мозги взорвутся. Клочкова, работу проверил, результаты завтра. Жди. Нет, оценку не помню. Вроде бы четверка. Черныш, семинар перенесли на среду, в окно, смотри расписание, расписание – где обычно. Я же не справочное бюро. Торопова… Гм, я забыл, что ты хотела?
– Можно я к вам зайду на пару минут?
– Эм… А зачем?
– Просто так, поговорить…
Оказывается, на полу аудитории плитка, причем кремового цвета. Уголок одной из плиток отколот. На другой – грязный размазанный след, огромный след мужского ботинка. Возле урны – смятый зеленый фантик. Хватит пялиться в пол, как баран, это глупо… Куда подевалось твое красноречие? Ответь что-нибудь, не стой столбом. А что отвечать? Это же Торопова. Вера Торопова, второй курс, в зачетке – сплошные тройки с редкими четверками, на голове – витое огненное буйство, как взорванный моток медной проволоки, а глаза… такие, что страшно смотреть. Он и не смотрел. Ходил между рядами, плел словеса, а самого так и тянуло к третьему ряду, где полыхал рыжий костер.
– Ну… если только на пять минут, а то мне к следующей паре готовиться.
Она зашла, действительно ненадолго. Пожалуй, только беспокойные тени Печорина и Онегина, Крошки Цахеса и Цинцинната Ц., бродящие по филфаку, женскому царству, могли подслушать их разговор и догадаться, что будет дальше. Через пару дней она зашла еще раз. Через неделю – еще. Чай, подаренный пятикурсниками, обжигающие глотки и взгляды. Через две недели он провожал ее до дома. Лило как из ведра, и пришлось разделить на двоих пустой пятачок под разлапистым черным зонтом. Через три недели – поцеловал.
Он понимал, что рано или поздно это кончится плохо. Стены института, обросшие ушами и языками, такого не пропускают и не прощают. Вскоре он получил на рабочую почту анонимное письмо: "Кажется, вы сменили веру, А. Г.?" Вряд ли это была угроза или шантаж. Скорее, наоборот, кто-то из ироничных, но доброжелательно настроенных коллег хотел предупредить его, что в коллективе уже пошли слухи.
Жена догадывалась, хотя он был крайне осторожен. Не звонил со своего сотового, даже номер в телефонную книгу не вносил: выучил наизусть. Не списывался в соцсетях. Не ронял лишнего слова. Дома старательно делал вид, что ничего не изменилось. А сам – сам горел в безжалостном рыжем костре, который вспыхивал под веками, стоило только прикрыть глаза и откинуться на стуле. К страсти примешивалась вина, и вина отравляла удовольствие. "Повезло же мне, что обеих зовут Вера, – подумал он однажды, лежа без сна рядом с женой. – Хотя бы не спалюсь, по ошибке назвав одну именем другой или проговорившись во сне…" И тут же вина облила его с ног до головы, как кипятком, он согнулся, растирая пылающие щеки и проклиная себя за безалаберность, беспомощность, бездумность и тысячу других бес-, бес– и бес-: "Нужно что-то делать. Нужно что-то решать".
Но он ничего не сделал. Ничего не решил. Ничего не сказал. Не признался. Не распутал. Так и жил, неделя за неделей, этой раздвоенной, как змеиный язык, жизнью, плел лживые словеса, как паутину, запутывал в ней себя, Веру и Веру. Веру-любовь и Веру-страсть, родное тепло и сжигающий изнутри рыжий костер…
Он ведь и в галерею хотел пойти с Тороповой. Не ради выставки средневекового быта, а просто побыть рядом, прикоснуться лишний раз. К тому же это ночь музеев. Можно быстренько пробежаться по залам, а потом… Борька умеет держать язык за зубами, да и выболтать ему некому, кроме Гретки, а она с Верой не общается. Но Вера-жена попросилась с ним, и он не смог отказать.