"Вот дерьмо! - подумал он. - Забеременела? Она сказала, что забеременела?" Он едва не спросил "от кого?", но успел остановить себя. Он знал, что последние три месяца она спала только с ним, исключительно, даже после того, как он снял квартиру в бедном конце Закатного бульвара. Она всегда была приличной верной женщиной. "Женщиной? - подумал он. - Ей только шестнадцать лет. Но во многих отношениях она женщина. Во многих?"
Рико был просто ошарашен, чтобы найти в себе силы сказать что-то. Спортивные приземистые машины казались ему то накатывающими, то уползающими обратно волнами бесконечного металлического океана. Он каждый раз пользовался резиной, и ему казалось, что он осторожен, но вот теперь… "Что делать? - спросил он себя. - Твой большой мачо-мачо сделал неприятность для этой малютки, и что ты теперь думаешь делать?"
- Ты уверена? - спросил он наконец. - В смысле… Откуда ты знаешь?
- У меня… была задержка. Я пошла в больницу, и доктор мне сказал.
- А он не мог ошибиться? - Рико пытался думать. "Когда я не пользовался предохранителем? В тот вечер, когда мы пили, или в тот раз, когда нужно было спешить…"
- Нет, - сказала она, и окончательный приговор в ее голосе заставил что-то болезненно запульсировать в животе у Рико.
- А твоя мать уже знает? Она меня прикончит, когда узнает. Она меня и без того, ненавидит. Она сказала: "Увижу тебя еще раз - застрелю или полицию вызову…"
- Она еще не знает, - тихо сказала Мерида. - Никто больше не знает. - Она тихо, задыхаясь, заплакала, словно душили кролика.
- Не надо плакать, - сказал он слишком громко, потом вдруг понял, что она уже плачет, наклонив голову, и слезы катятся по ее щекам крупными горошинами. Он чувствовал, что должен оберегать ее больше, чем любовник, как старший брат. "Люблю ли я ее?" - спросил он себя. Вопрос, поставленный так прямо и просто, привел его в замешательство. Он не был уверен, что понимает, что такое любовь. Это вроде хорошо проведенной ночи с девушкой? Или это как будто ощущение, что с тобой этот человек всегда рад поговорить немного, легко утешить и подбодрить? Или это что-то вызывающее робость, молчаливое, великое, как будто сидишь в церкви?
- Пожалуйста, - сказал Рико, останавливаясь у светофора с другими водителями спортивных машин. Чьи-то подошвы упирались в акселераторы, бросая ему вызов, но он не обращал внимания. - Не плачь, хорошо?
Она еще раз всхлипнула и перестала, но не посмотрела на него, потом начала рыться в сумочке, отыскивая косметическую салфетку, чтобы высморкаться. "Шестнадцать! - подумал Рико. - Ей исполнилось всего шестнадцать!" И вот он сидит в своей машине, как и все остальные на этом субботнем, заполненном людьми бульваре, в тесных джинсах и бледно-голубой рубашке, с золотой цепочкой на шее, с маленькой золотой ложечкой для кокаина. Да, вот он везет свою женщину куда-то ужинать, потом они немножко потанцуют в дискотеке, вернутся в его квартиру, в кровать, чтобы второпях заняться сексом. Одна большая разница имелась на этот раз. Мерида забеременела от него, у этого ребенка должен быть свой ребенок, и теперь он чувствовал груз возраста и серьезной проблемы, которая не являлась к нему даже в самом страшном кошмаре. Ему представилось собственное лицо - с высокими скулами, смуглое, красивое лицо, своеобразное из-за носа, который был два раза сломан и оба раза плохо сросся. Он вообразил, что видит вокруг глаз паутины морщин, полосы озабоченности, выступающие на лбу. В это мгновение ему снова захотелось стать маленьким мальчиком, играть на холодном деревянном полу пластиковыми машинками, пока отец с матерью обсуждают побег мистера Габрилло с женой мистера Фернандо, а его старшая сестра крутит во все стороны ручку настройки нового транзисторного приемника. Ему захотелось стать ребенком навсегда, чтобы не тянули книзу тяжкие заботы и проблемы. Но его мать с отцом были мертвы почти шесть лет, они погибли при пожаре, который начался из-за искры в неисправной электропроводке пламя - ревело по всему многоквартирному дому, словно вулканический вихрь, и три этажа обрушились еще до того, как подъехала первая пожарная машина. В тот период Рико связался с уличной бандой подростков, называвшей себя Костоломами. Он сидел под лестницей и пил с дружками красное вино, когда услышал вой пожарной сирены. Этот звук до сих пор иногда будил его среди ночи, и он просыпался в Голодном поту. Его сестра Диана была манекенщицей и фотонатурщицей в Сан-Франциско, так она во всяком случае сообщала в своих редких письмах. Она постоянно писала, что вот-вот должна сделать снимок для обложки какого-то журнала, или что познакомилась с человеком, который поможет ей проникнуть в рекламу. Однажды она написала, что будет в июле "подружкой плейбоя", но, естественно, девушкой месяца в июльском номере "Плейбоя" была голубоглазая блондинка. Он два года не видел сестры, и последнее письмо получил более шести месяцев назад.
Сигнал светофора сменился на зеленый. Вокруг завизжали об асфальт покрышки лихих водителей, берущих скоростной старт с места, оставляя черные полосы жженой резины. Он вдруг обнаружил, что очень крепко сжимает руку Мериды.
- Все будет нормально, - сказал он ей. - Вот увидишь. - И она отодвинулась от дверцы, приникнув к Рико так близко, словно вторая кожа, и если любовь была похожа на жалость, то да, Рико ее любил.
- Слушай, хочешь гамбургер или что-нибудь еще? Остановимся здесь.
Он показал рукой в сторону огромного неонового гамбургера, плывущего в небе над закусочной Толстого Джима. Она отрицательно покачала головой.
- Ладно. - Он вытащил пачку "Уинстона" из отделения для перчаток и закурил сигарету. В противоположном направлении промчалась черно-белая патрульная машина полиции, глаза копа за рулем на один останавливающий сердце миг встретились с глазами Рико. Рико вез несколько граммов кокаина и несколько никелированных коробочек с отличными "колумбийскими красными", спрятанными в тайнике под резиновым покрытием в багажнике. Это был неплохой бизнес - поставлять кокаин малышам, которые ошиваются в рок-клубах на Солнечной полосе. Хотя торговал он по малой, но все равно получал достаточно, чтобы позволить себе немного понаслаждаться жизнью. И его поставщик, лысый тип в костюмах от Пьера Кардена, называющий себя Цыганом Джоном, сказал, что у Рико есть нерв, есть хватка и он может подняться в этом деле повыше, чем мелкий толкач. Не так высоко, как Цыган Джон, конечно, но достаточно высоко. Рико хладнокровно отвел взгляд от полицейской машины и ловко занял пустое место на хвосте "громовой птицы", выкрашенной в тигровые полоски. Кто-то позвал его с обочины, и он увидел Феликса Ортего и Бенни Грасио вместе с двумя отличными "персиками", стоящими у входа в дискотеку. Рико поднял руку в знак приветствия.
- Как дела, амигос?
Но он не притормозил, потому что парни были живым напоминанием тех времен, когда он был членом банды Костоломов.
Наконец Мерида задала вопрос, которого боялся Рико.
- Что мы будем теперь делать?
Сверкающими глазами она внимательно следила за его лицом, отыскивая малейший признак предательства.
Он пожал плечами, сигарета свесилась с его нижней губы.
- А ты что думаешь делать?
- Это же твой ребенок!
- И твой тоже, - громко сказал он. Злость в первый раз заставила кровь прилить к его лицу. "Почему же она не принимала таблетки или что-нибудь?"
Потом его лицо вспыхнуло от стыда.
- Боже! - хрипло выдохнул он. - Я не знаю, что я должен делать.
- Ты любишь меня, разве нет? Ты говорил, что любишь. Если бы ты этого не сказал, я бы тебе не разрешила. Ты был у меня первым и единственным.
Он мрачно кивнул, вспоминая первый раз, когда он взял ее. Это произошло на заднем сиденье автомобиля в открытом кинотеатре возле Южных Ворот. Он очень гордился потом, когда все кончилось, потому что она была его первой девственницей, и мужчиной можно было себя считать - он это знал - только лишив девушку девственности. Он вспомнил, что однажды говорил ему Феникс Ортега в заброшенном складе, который Костоломы использовали в качестве штаб-квартиры: "Поимей девственницу, парень, и она полюбит тебя на всю жизнь".
"Бог мой! - подумал он. - Навсегда? И только с одной женщиной? У меня есть бизнес, и я должен о нем думать. Скоро я смогу покупать себе шелковые рубашки и туфли из крокодиловой кожи, и куплю красивый черный "порше", и смогу снять одну из пятикомнатных квартир, где живут кинозвезды. Я в самом деле смогу стать кем-то в этом городишке. Стать больше Цыгана Джона даже!"
Но вот перед ним ложится другая дорога, обратно в черное сердце баррио, гетто. Через десять лет он будет работать в каком-нибудь гараже, приходить ровно в пять в квартирку, где его ждет Мерида и двое-трое детишек, сопливые носы и все такое прочее. Руки у него будут черными от смазки, пузо у него вырастет от пива, которое он будет поглощать с друзьями по субботам. Мерида превратится в старую ворчливую клячу, дети все время будут путаться под ногами, Мерида станет нервной и совсем не похожей на ту красивую девушку, которой она была сейчас. Они будут спорить, почему бы ему не найти другую работу, где платят побольше, почему у него нет больше честолюбия - и жизнь задушит его. "Нет! - сказал он себе. - Я не хочу этого!" Он протянул руку, включил приемник, чтобы не слышать больше собственных мыслей.
- Мерида, - сказал он. - Я хочу, чтобы ты убедилась окончательно… В смысле, знаешь ли ты точно, что это… мой ребенок.
Он лихорадочно искал какой-то опоры, чего-то, что можно было поместить между собой и необходимостью принимать решение. Он мгновенно почувствовал себя предателем, трусом до глубины души. Но он знал правду: он не любил Мериду до такой степени, чтобы изменить ради нее всю жизнь.
Она отвернулась от него и очень медленно выпрямилась, сев совершенно прямо, словно она и не сутулилась всего секунду назад. Она отодвинулась от него, сцепив ладони и положив их на колени.
"Так, - сказал себе Рико, - теперь она поняла, о, Боже, дерьмовое это дело! Ты с ней обращаешься, как с неоновой девкой, которые выкрикивают свои цены с каждой стороны бульвара".
И тут Мерида, заглушив всхлип, выпрыгнула из "шевроле" раньше, чем Рико успел сообразить, что происходит. Она бросилась бежать по бульвару в противоположном направлении. Водители сворачивали в сторону, выкрикивая грязные предложения.
- Мерида! - крикнул Рико. Он вывернул руль, вскочил на тротуар, выдернул ключи из гнезда. В следующий миг он уже бежал, стараясь отыскать ее среди сотен слепящих фар, бесстрастно уставившихся на него.
- Мерида! - крикнул он, едва не столкнувшись с зеленым "фордом", водитель которого посоветовал ему засунуть голову в задницу. Он пробирался через проезжую часть, на него сыпались ругательства и проклятия на разных языках, но он не обращал на них внимания. Мерида была слишком молода, чтобы в одиночку ходить по неоновому аду этого бульвара. Она не знала, откуда может грозить опасность, она была слишком доверчива.
"В конце концов, - с горечью подумал он, - она мне доверилась, а я - самый худший из всех насильников - я изнасиловал ее душу".
Наполовину ослепленный фарами, он едва успел отпрыгнуть в сторону, когда мимо пронесся рыжебородый малый на голубом "чоппере". Что-то блестело на асфальте у обочины. Рико нагнулся. Это было серебряное распятие Мериды, его подарок на день рождения. Цепочка лопнула, когда она сорвала крестик с шеи. Безделушка была все еще теплой от ее тела.
- Мерида, - позвал он, всматриваясь в блеск огней. - Прости меня!
Но ночь поглотила девушку, она исчезла, и он знал, что если даже она и слышала его крик, то не вернется. Нет, она слишком горда, и в сравнении с ней Рико казался себе грязным прокаженным.
Он увидел голубую мигалку полицейского патруля, которая приближалась, пронизывая ряды спортивок. Его охватил ледяной страх - какая легкая добыча для копов, вдруг они поинтересуются его машиной? Развернувшись, он бросился к своему "шевроле", расталкивая людей, стараясь обогнать полицию. Сводники в своих петушиных костюмах и их подопечные в обтягивающих бедра и зады штанах быстро скрывались в дверях баров по мере того, как проезжала полиция. Голубая мигалка крутилась, наполняя воздух электрическим негодованием, но сирену копы пока не включали. Рико скользнул за руль своего "шевроле", сунул ключ в зажигание, медленно отъехал с обочины, потом резко повернул руль, вливаясь в поток машин, не спеша двигающихся в западном направлении. Примерно за квартал впереди он увидел, что два автомобиля столкнулись прямо посреди бульварами, и толпа зрителей уже окружила парней, подзадоривая их и понукая начать драку. Когда Рико миновал скопление, он услышал душераздирающий визг сирены и, глянув в зеркало заднего вида, увидел, что патрульный автомобиль остановился, чтобы прекратить драку. Он прижал педаль газа и начал плавно обгонять машины, идущие с меньшей скоростью.
"Сегодня никаких копов, - сказал он себе. - Вот дрянь, сегодня с меня всего довольно и без копов!"
Потом он вспомнил о Мериде, одиноко бредущей по бульвару. Он не мог оставить ее в этой массе хищников, ищущих свежего мяса. Он отыскал свободный участок, сделал быстрый У-образный разворот и быстро миновал, двигаясь в обратном направлении, и патруль полиции, и то место, где была драка, и то, где Мерида бросила на тротуар крестик. Прятавшиеся от полиции в темные переулки и двери баров начали теперь выползать наружу, чтобы снова заняться поиском клиентов. Тротуары заполняло голодное человечество, и где-то в этой сокрушительной массе затерялась худенькая девушка-чикано, беременная. Но что она значила? Рико был напуган. Он сжимал в кулаке цепочку с серебряным крестиком и, хотя не считал себя по-настоящему религиозным человеком, жалел, что Мерида не оставила крестика на всякий случай. "Я найду ее, - подумал он. - Я найду ее, даже если у меня уйдет вся ночь на это, я найду ее".
И его "шевроле" все глубже уходил в ночной бульвар, пока не исчез в море металла.
5.
Солнце быстро клонилось к закату, углубляя тени, которые, словно драгоценный осенний холодок, приникли к массивным восточным фасадам каменных и стеклянных зданий Лос-Анджелеса.
По мере угасания дня солнце все более багрово отблескивало на поверхности озер в парке Мак-Артура. Прозрачные золотые лучи пронизали окна магазинов на Родео-драйв. Лениво шевелилась пыль на улицах восточного района города, где теснились старые многоквартирные дома. Тихоокеанский прибой докатывался до тротуаров Венецианского берега, где подростки, словно живые волчки, крутились на роликовых коньках и скейтбордах.
Багровый цвет перешел в пурпурный. На Голливудском и Закатном бульварах, словно разбросанные драгоценные камни, замерцали первые огни. Горы святого Габриэля с востока казались огромными массивами темноты, а западная плоскость гранита горела красным.
И над всем городом с его восемью миллионами отдельных жизней и судеб возвышался замок Кронстина, крепко сидевший на своем скальном троне. Это было огромное обширное строение из черного камня с аркообразными готическими крышами, стенами, башнями, портиками, треснувшими каменными химерами, ехидно и злобно ухмылявшимися с башен, созерцая лоскутное одеяло города, брошенное людьми в долине внизу. Многие окна были выбиты и заколочены досками, но некоторые, на верхних этажах, избежали участи остальных, и теперь разноцветные стекла витражей горели голубым, красным, багровым, фиолетовым в алом свете заходящего солнца.
В темнеющем воздухе появилась зябкость и становилась все ощутимее. Ветер шипел и шептал в каменных зубцах стен, словно человек, говоривший сквозь выбитые зубы.
И многим людям в городе снизу показалось на сверхъестественное ледяное мгновение, что они слышат собственные имена, что кто-то зовет их из-за опускающейся завесы ночи.
6.
Капитан Палатазин стоял у запертых ворот Голливудского мемориального кладбища. Как раз в этот момент Мерида Сантос выпрыгивала из красного "шевроле" на бульваре Уайтиер. Рука Палатазина сомкнулась на толстом железном стержне решетки, холодный вечерний бриз шелестел жесткими листьями пальм у него над головой. Было почти семь часов вечера, и он вдруг вспомнил, что по телефону обещал Джо заехать в половине седьмого, чтобы вместе отправиться ужинать в "Будапешт". Он решил, что скажет, будто неожиданно возникло срочное дело в управлении, а всю эту историю с кладбищем оставит при себе. Потому что он мог и ошибиться. Да, что если он ошибся? Тогда все будут считать его таким же сумасшедшим, каким счел его лейтенант Киркланд.
- Оцепить кладбище? - Киркланд не поверил своим ушам. - Но зачем?
- Прошу тебя, - сказал по телефону Палатазин. - Этого должно быть достаточно.
- Извини, капитан, - ответил Киркланд, - но у меня забот и без этого больше чем достаточно. Субботний вечер и Голливуде - это может оказаться весьма трудным дежурством, как тебе хорошо известно. И какое все это имеет отношение к вандализму?
- Это… это очень важно, чтобы ты сделал именно так, как я тебя прошу, - Палатазин понимал, что производит впечатление ненормального, что голос у него нервный, тонкий и что лейтенант Киркланд сейчас наверняка пересмеивается с одним из детективов, делая кругообразные движения пальцем около виска. - Прошу, лейтенант. Пока не задавайте вопросов. Хотя бы человека или двух сегодня ночью.
- Капитан, на Голливудском кладбище есть собственные сторожат.
- Но что произошло со сторожем сегодня ночью? Вы его нашли? Думаю, что нет.
- Прости, - сказал Киркланд, подпустив раздраженную ноту, - но почему бы тебе не послать собственных людей, если тебе так необходимо установить наблюдение за кладбищем?
- Все мои люди работают день и ночь над делом Таракана. Я не могу приказать кому-нибудь из них…
- То же самое и у нас, сэр. Я не могу. Я не вижу серьезного повода, - Киркланд тихо засмеялся. - Не думаю, что эти жмурики могут набедокурить там сегодня ночью. Прости, но мне нужно идти, если у тебя все, капитан.
- Да, у меня все.
- Приятно было поговорить. Извини, что не смог помочь. Доброй охоты. Надеюсь, вы очень скоро выловите этого парня.
- Да, до свидания, лейтенант.
Палатазин услышал, как Киркланд повесил трубку.
И вот второй раз в этот день он стоял перед воротами Голливудского кладбища. Сегодня после полудня он наблюдал, как осматривали место происшествия люди из голливудского управления полиции. Потом появились агенты похоронных и страховых бюро, за ними следовали грузовики с рабочими бригадами. Теперь кладбище было совершенно таким же, как и за день до этого. Траву выбелил лунный свет, и только новые свежие горки земли напоминали о том, что совсем недавно здесь произошло нечто ужасное.
- Могу вам чем-нибудь помочь? - спросил чей-то голос из темноты.
Загорелся луч фонарика, направленный в лицо Палатазину. Палатазин потянулся за бумажником и достал жетон.
- Прошу прощения.
Луч фонарика опустился ниже, и из темноты материализовался сторож в темно-серой униформе. Это был высокий седоволосый мужчина с дружелюбными голубыми глазами. На рубашке у него был приколот значок Голливудского мемориального кладбища.
- Я - Кельсен, - представился сторож. - Чем могу быть вам полезен?
- Ничего не нужно, благодарю. Я хотел просто… посмотреть.