- Вы как всегда чертовски догадливы, мистер журналист! - язвительно отозвался этот "казанова". - Именно куклу. Кстати, очень похожую на Анну. Я даже подумал сначала, что кукла сделана на заказ. Знаете, есть такой модный вид искусства…
- И вы рассмотрели ее? - продолжал я расспрашивать, решив не обращать внимания на его укусы.
Сейчас мне было важнее выяснить, прав ли я в предположении о назначении этих кукол? Мысль об этом преследовала меня со вчерашнего дня, когда я увидел первую куклу - Светланы Величко, а дополнительный толчок к развитию мои размышления получили после "эпохального" инсайта Колобка насчет религии "вуду"…
- Конечно я заинтересовался! - заметно оживился вдруг Гурвич, вытащил новую папиросу и принялся постукивать ею по коробке. - Я даже взял ее в руки и, вы не поверите, господа, мне показалось, что она теплая! К тому же довольно тяжелая для своих размеров. Вы не в курсе, из чего сейчас делают куклы?
Мы с Ракитиным и Берестом переглянулись, и по молчаливому соглашению продолжил допрос Олег.
- Феликс Абрамович, а вы не пытались выяснить, откуда она у госпожи Закревской?
- Нет! - как-то странно дернулся тот и поспешно начал прикуривать папиросу. - То есть я собирался это сделать, но потом решил сначала принять душ и… - он запнулся на полуслове, еще больше сжался и даже снова побледнел, видимо, вспомнив дальнейшие события.
- Что с вами, Феликс Абрамович? - заметил его состояние и Берест. - Вам плохо?
- Н-нет, все в порядке. Теперь, - Гурвич уже справился с собой, глубоко затянулся и продолжал: - В общем, я думаю, это меня и спасло! Когда я минут через десять вышел из душа, то вдруг услышал стоны и хрипы, доносившиеся из гостиной, а потом и увидел… - он снова замолчал и сделал две-три затяжки. - Нет, господа, этого лучше не видеть! Там, в гостиной, на ковре Анна боролась с… сама с собой! Ну, то есть на Анну нападала женщина, как две капли воды похожая на нее! Копия!.. Я… я ничего не успел предпринять! Я был ошарашен и растерян! Я… я не знал, кому из них надо помогать!
- И никто из них не кричал и не звал на помощь? - уточнил Ракитин.
- В том-то и дело, что нет! - Гурвич в отчаянии сжал кулаки, позабыв про папиросу, и не заметил, что раздавил мундштук. - Одна из них ударила другую большим подсвечником - канделябром - по голове, и та, другая, упала на ковер, обливаясь кровью. Я не выдержал и вскрикнул. Тогда первая, я не знаю, была ли это Анна, обернулась и, улыбаясь, молча пошла на меня! Я отступил в коридор, и тут получил сильнейший удар сзади по голове!
- Значит, в квартире находился кто-то еще! - констатировал верный своему логическому кредо Берест.
- М-да, - хмыкнул Ракитин, - получается, что был. Но ведь мы у Закревской каждый сантиметр обнюхали! Никаких следов чужого присутствия!
- И тем не менее! - Николай как всегда был неумолим. - И что же было потом, господин Гурвич?
- Когда я очнулся, то в квартире, кроме мертвой Анны никого не было, - уже как-то нехотя продолжал тот. - Голова моя буквально раскалывалась от боли, но крови я не обнаружил, только шишка изрядная. А дальше… Я подумал, что в убийстве заподозрят меня, и поэтому решил…
- …смыться! - снова не удержался я от комментария. - А проще говоря, струсил и бросил истекающую кровью женщину, с которой только что провел чудесную ночь! Идеальный поступок народного избранника!
- Господин Котов, по-моему, вы забываетесь! - лязгнул начальственным тоном Берест.
- Молчу, - буркнул я, встал и отошел к окну, доставая сигареты.
- У вас все, господин Гурвич? - сухо поинтересовался комиссар.
- В том-то и дело, что на этом мои несчастья не кончились, - окончательно стух наш банкир. - Когда я вернулся домой, то меня не пустил на порог мой собственный начальник охраны!
- То есть? - Ракитин сделал профессиональную стойку. - Что значит "не пустил"?
- Буквально! - развел руками Гурвич. - У меня же на входе система видеоконтроля, и вот мой Виктор Иванович, которого я знаю уже не первый год, опытный телохранитель, заявляет мне через громкую связь, чтобы я убирался куда подальше, будто я какой-то бомж! А когда я попытался урезонить его, мол, иди проспись Иваныч, наверное перебрал вчера, пока меня не было, он послал меня по матери и другим адресам и пригрозил, что если не уйду сам, то он выйдет и мне поможет, потому как его хозяин давно вернулся и спит!
И банкир уставился на нас ошалелыми глазами. Мы, признаться, верно выглядели не лучше. Во всяком случае, челюсти отвалились одновременно у всех троих. Первым опомнился Ракитин, как истинный опер.
- Что же вы предприняли?
- Я здорово испугался, растерялся окончательно! - Гурвич говорил теперь каким-то заискивающим тоном, от прежней вальяжности не осталось и следа. - Согласитесь, для одного дня это уже было слишком! Я чувствовал, что здесь что-то не так: или меня кто-то очень умело пытается вывести из совершенно непонятной мне игры, или я не понимаю чего-то совсем очевидного. Короче, я от отчаяния и страха сначала поехал на дачу. Там мне стало совсем плохо, показалось, что кто-то следит за домом, и я решил приехать к вам.
- Мудрое решение, - кивнул Берест. - Здесь вам действительно ничего не угрожает, а вот насчет чести и достоинства…
- Дмитрий Алексеевич, расскажите-ка господину Гурвичу про вчерашние свои приключения в "Орионе", - предложил вдруг Ракитин, незаметно подмигивая мне. - Да и нам, сыскарям, не грех будет еще раз послушать…
Глава 5
Берест гнал машину почти наобум. Олег наотрез отказался заниматься "мистикой в служебное время" несмотря на присутствие непосредственного начальника. Тем более, заявил он, что "текучку" тоже надо кому-то разгребать, иначе она запросто может превратиться в натуральный снежный ком, так как поток сообщений о нелепых и жутких происшествиях за последние сутки начал угрожающе нарастать, а вразумительных объяснений этому до сих пор никто не смог дать. Собственно, это последнее обстоятельство как раз и склонило Николая на проверку моего второго "вещего сна". Он даже не стал давить на Ракитина за неповиновение, а просто озадачил его поисками запропастившейся куда-то Светланы Величко, которой не оказалось ни дома, ни на "работе".
У меня же внутри давно сидела уверенность, что все это: и смерть Закревской, и происшествие в кинотеатре, и прочие безобразия вроде разгрома группой молодежи мемориала памяти воинам-сибирякам (ребята, кстати, после этого выглядели так, будто только что проснулись и о своих "художествах" даже не подозревают!), и мои кошмарные вещие сны, и даже непонятные резкие смены настроения у всех нас - звенья одной цепи. Теперь сюда же пристраивались: странный угон моей машины и не менее странная, но добровольная явка Гурвича с повинной, да еще его жутковатый рассказ о двойниках. В какой-то момент разговора с банкиром у меня мелькнула мысль, а нет ли здесь действительно примеси магии? Но тогда разбуженная Ириной экстрасенсорика промолчала, и предчувствие исчезло. А вот теперь, заново прокручивая в голове всю беседу, я вдруг явственно ощутил зловещий ледяной сквознячок, принесший, показалось, далекий и знакомый шепот: "…будь осторожен… слушай себя… слушай эйдос - он знает все…"
Николай свернул на очередную, узкую, извилистую как лесная тропа, улочку старого города, казалось, до отказа забитую вездесущим туманом. Он с размаху шлепался медузой в лобовое стекло, пытался зацепиться за дверцы и крышу и вязкими струями стекал с багажника на мостовую. Дело осложнялось тем, что я никак не мог вспомнить название той улицы, хотя мог в подробностях описать ее - стоило прикрыть глаза и картина восстанавливалась. Однако мы не теряли надежды, и Николай с обычной педантичностью обследовал эти застарелые городские вены по одному ему известному плану.
- Что ты думаешь по поводу показаний Гурвича? - нарушил молчание Берест, присматриваясь к щербатым контурам дороги, выныривающим из тумана.
- Он сильно напуган, хотя и старается держаться этаким Казановой, которому все нипочем, но не врет, - я полез за сигаретами. - Ясно одно: то, что он увидел в квартире Закревской подействовало на него похлеще шока. Я бы, наверное, тоже слегка двинулся. Представь картинку: ты только что переспал с роскошной женщиной и вдруг видишь, как она раздвоилась и дерется сама с собой! Куда там Хичкоку или Кингу! - я закурил и приоткрыл боковую форточку.
- А как быть с его заявлением насчет собственного двойника, который устроил погром в "Орионе"? - Берест включил дворники, чтобы очистить стекло от водянистых следов тумана.
- Коля, ожившие двойники - это, конечно, из области фантастики, но… - тут я вспомнил драку в тумане возле кинотеатра, - что-то ненормальное вокруг происходит. А у банкира Гурвича, скорее всего, острое расстройство психики с явлениями расщепления личности, к тому же…
- …у журналиста Котова приступы ясновидения, - он отобрал у меня зажигалку. - А у котов так просто приступы чревовещания!
- Вполне возможно, - я вдруг совершенно успокоился, и ко мне вернулась прежняя задиристая манера разговора. - Вот видишь, сам с котом разговаривал?
- Он со мной. Ругался, п-подлец, что я его рыбу в холодильнике доел! П-представляешь, картинка?!.. - Берест как-то странно вздрогнул и затих.
- М-да, прямо как у Булгакова… Он в очках был?
- Кто?!.. Ах да, нет, нормальный! - Николай настороженно покосился на меня. - Ты на что это намекаешь?
- Стоп! - я заставил себя мыслить серьезно, хотя это и было чертовски трудно: мозг отчаянно сопротивлялся и старался отрешиться от непонятностей за тонкой ширмой иронии. - Я сдаюсь, не хватало, чтобы мы еще и с тобой разодрались из-за кошки, хотя вывод тут напрашивается очевидный: причина всего этого безобразия, по-моему, должна быть одна! Понимаешь, мы как бы находимся внутри многогранника - можем сосчитать все грани, а представить как он выглядит в целом не в состоянии. Короче, нужен человек, так или иначе знакомый с проблемой и способный свести все факты вместе, - я вызывающе уставился на Береста. - Ну-ка, Холмс, продемонстрируйте свой метод!
С минуту Николай молча крутил баранку, потом вдруг резко затормозил, так что я ощутимо приложился лбом о стекло.
- Вольский! - выдохнул он, выбросил окурок в окно и посмотрел на меня. - Уж ему-то по должности положено разбираться в подобной чертовщине.
- Браво, комиссар! - морщась, похвалил я. - Только водила ты никудышный.
- Ну, в данном случае, похоже, что Холмс - ты, - с сожалением изрек Берест.
- Благодарю, Ватсон, - раскланялся я. - Ну что, навестим ученого?
- А как же сон?
- До вечера еще далеко, успеем, - заявил я с уверенностью, которой не чувствовал.
Наоборот, во мне зрело убеждение, будто мы пытаемся стоять сразу в двух лодках, а впереди река раздваивается.
Но сейчас реальнее казался шанс с Вольским. Николай, видимо, пришел к такому же выводу, потому что резко развернул машину и взялся за рацию:
- "Букет", ответь "Тюльпану"! Прием…
- "Букет" на связи. Это вы, господин комиссар?..
- Выясните, где находится сейчас сотрудник Института психофизики Вольский Антон Аркадьевич. Жду…
Берест вырулил на проспект Молодежи, сбросил газ и перестроился в правый ряд, ожидая результатов проверки.
- Сдается мне, что наш ученый тоже в бега ударился, - высказал я предположение.
Николай не удостоил меня ответом, разглядывая белесые пласты и комья, облепившие голые тополя вдоль дороги. Всегда он так, наш Пинкертон, еще со времен ухаживания за моей старшей сестрой, когда щеголял безусым лейтенантом, только из "учебки" - ни за что не выскажется, если не уверен. Даже в порядке бреда. В отличие от меня.
"Фантастом" меня окрестили в шестом классе. Я тогда написал и публично зачитал свой первый фантастический рассказ, за что и был бит. А через полгода однокашники ходили за мной по пятам и просили дать почитать "что-нибудь еще", потому что рассказ оказался напечатанным в молодежном альманахе. Теперь-то мне за него стыдно, а тогда…
Сейчас же, несмотря на молчание Береста, я был почти уверен, что Вольского в Институте нет, а искать его следует, например, дома или на даче. Видимо, снова заработала моя экстрасенсорика, разбуженная Ириной. Не шел он у меня из головы, и все тут. Он, я, кинотеатр… Почему-то эпицентром всей этой неразберихи норовил стать именно "Орион"? Да еще Вольский?.. Неужели его и впрямь пытались задавить? Тогда - кто?!.. В ожидании ответа на запрос я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза…
…Татьяна сидела в моем любимом кресле в своей любимой позе - скрестив по-турецки ноги, едва прикрытые легкой голубоватой тканью ее любимого шелкового платья. Высокая девичья грудь призывно проглядывала сквозь полупрозрачные складки - короче, на ней было одно лишь платье. Странно, но я нисколько не удивился, увидев ее, закурил и сел на журнальный столик напротив.
- Сколько лет мы не виделись?
- Не помню… Пять, шесть… Ты соскучилась?
- Тебя невозможно забыть… - Татьяна слегка повела плечами, грудь сладко шевельнулась под платьем. - А меня?
- Я помню…
Я почувствовал, как внутри всколыхнулось что-то горячее, желанное, давно забытое.
- Выпьешь?
- С тобой…
Я подошел к бару, плеснул в бокалы по глотку сибирской водки и бросил по кубику льда из морозильника. Она приняла стакан с полуулыбкой.
- За прошлое?..
- За настоящее.
Я разглядывал ее сильное гибкое тело сквозь запотевшее тонкое стекло и не мог оторваться: так приятно, так сладостно и так… давно!
Татьяна приподняла бокал и сделала маленький глоток.
- Как ты меня нашла и… зачем?
- Желание и немного везения, - снова улыбка пугливым светлячком мелькнула по красивому лицу. - Рад?
- Удивлен, - я отпил обжигающей холодной жидкости.
Желание боролось с подозрением: все-таки откуда?!
…Расставание было черным и мрачным. Без криков, без слез и разбитой посуды. Ледяной лабиринт молчаливой отчужденности и бескровная дуэль неприязненных взглядов. Потом - грохот захлопнувшейся двери, осиротевшие шлепанцы в прихожей, голова, гудящая похмельным набатом и - пустота. Пустая квартира, пустая постель, пустое кресло, пустой шкаф, голова, сердце, жизнь…
Наполнение было долгим и мучительным. Статьи, поездки, интервью, снова статьи и снова поездки, и писк компьютера, и резь в глазах, и строчки мыслей, и - кофе, сигареты, кофе, сигареты…
Дни приходили и уходили. Женщины - тоже. Только серая муть неудовлетворенности и раздражения продолжала окутывать сознание и душу сентябрьским туманом.
- Ты вспоминаешь? - Татьяна спустила ноги с кресла не поправив платья, и стройный мрамор объемно высветился в золотистом круге на темно-зеленом бархате обивки.
- Я хочу…
Проглотив остатки содержимого стакана и комок сомнений, я опустился на ковер рядом с креслом и провел пальцами по нежному абрису.
Дрожь была мгновенной и обоюдной. Ее - сладостная, моя - удивленная. Ее - от вожделения, моя - от холода! У человека не может быть такой холодной, обжигающей кожи?! Даже у мертвеца!
Я резко отпрянул от кресла, но подняться с ковра уже не успел - липкая холодная масса рухнула на плечи и грудь, сдавила виски, оплела ноги и руки. Каждое движение давалось с великим трудом и сопровождалось отвратительным мокрым чмокающим звуком. Я все-таки встал на четвереньки и даже уцепился за стеллаж с книгами. Псевдокисель очень медленно, но все же стекал с меня, потому что уже потерял свою структурность, но знакомый и ласковый голос продолжал:
- Дурачок! Зачем же ты все испортил?.. Ведь ты же хотел!.. Быть рядом, быть всегда, быть…
- Эй-эй, котяра! - неожиданно рявкнул над ухом знакомый бас. - Ты куда это отправился?! Серый стал, не дышишь?..
- Все нормально, - я облегченно вздохнул и вытащил сигареты, но прикурить смог лишь со второго раза.
Берест некоторое время внимательно разглядывал мои мелко трясущиеся пальцы, потом - мятую, испуганную физиономию и наконец сделал единственно верный вывод:
- Опять?..
Я кивнул и сосредоточился на сигарете. Николай снова включил рацию.
- "Тюльпан", Вольского в Институте нет, домашний телефон не отвечает. Дачу проверять? Прием…
Берест посмотрел на меня, я отрицательно покачал головой.
- Не надо. Отбой, - буркнул Николай в микрофон.
- Холмс не ошибается, - изрек я, выстреливая недокуренную сигарету в форточку дверцы. - Двигай в Академгородок, командир, я знаю, где живет наш подопечный.
Берест только крякнул на этот пассаж и вдавил акселератор так, что буквально через двадцать минут звонок за шикарной под "шагрень" дверью пропел нам первые такты "Тореадора". Однако ответа не последовало. Мы переглянулись, и я повторил арию с тем же результатом. Бравый комиссар уже начал ехидно поглядывать, но тут меня осенило:
- Коля, ну-ка, рявкни по профессиональному! Наша интеллигенция до судорог боится служителей закона - это у нее наследственное.
- Да с чего ты взял, что он дома?! - не выдержал Берест. - Сегодня суббота: может он на даче малину подвязывает?
- Наши ученые грызут "скалу познания" шесть дней в неделю. Рявкни, дружище!
Николай бешено посмотрел на мою невинную физиономию, откашлялся и стукнул кулаком в дверь:
- Откройте! Милиция!..
За "шагренью" послышалась какая-то возня, невнятное бормотанье, потом щелкнул замок и перед нами открылась ярко освещенная прихожая, почти пустая и оклеенная немецкими обоями "под орех". Вольский, худой и бледный, в распахнутой рубашке навыпуск и спортивных брюках стоял напротив, у входа в гостиную, в напряженной позе и, держа руки за спиной, пытался построить на своем бледном узком лице любезную улыбку.
- Чем обязан, господа?
Слова он не произносил, а выплевывал, словно шелуху от семечек. Глаза его при этом лихорадочно обшаривали нас с ног до головы, будто бы искали подтверждения, что это - мы, а не кто-нибудь еще. Особенно меня. Ну да, я же, по его мнению, покойник и вдруг явился с визитом. Ничего, переживем!..
- Комиссар Берест, - Николай показал удостоверение.
Вольский кивнул, но глаз от меня не отвел. По-моему, он даже не видел Береста, его более всего интересовала моя персона.
- Несколько вопросов, Антон Аркадьевич, - спокойно продолжал Николай, принимая тактику "консультации". - Вы позволите пройти?
- А?.. Да-да, конечно, прошу! - Вольский, не поворачиваясь, толкнул задом стеклянную дверь гостиной и скрылся в ее полумраке.
Свет он включил, когда мы были уже на пороге комнаты, а сам хозяин успел перебраться в дальний угол к огромному аквариуму и усиленно делал вид, что разглядывает стайку перламутровых рыбешек.
- Антон Аркадьевич, у нас находится человек, - Берест явно решил брать "быка за рога", - который подозревается в злостном хулиганстве, если не сказать хуже, и который сдался добровольно, потребовав от милиции защиты жизни, чести и достоинства…
- На том основании, - зачем-то встрял я, - что у него, якобы, есть двойник, который и учинил все приписываемые ему безобразия, в частности, вчерашний дебош в кинотеатре "Орион".