- Да ладно, это у меня вырвалось, кто тебе сейчас варить побежит? Так вот… ну, не буду жопой крутить, пожалуй… Толку с тебя немного, но другого балбеса все равно быстро не найти. Ты хотя бы свой и примерно в курсе. Так что с понедельника немедленно ныряй в его компьютер, потроши его стол, вскрывай пакеты. Задача у тебя сейчас крайне простая - хотя бы не тормозить конвейер. Никаких "догнать и перегнать" я тебе не ставлю, плюс в понедельник всех вызову, пальцем на тебя покажу, чтобы максимальное содействие, и все такое прочее. Ситуация элементарная. Либо сломаешься - и хер бы с ним по деревне - либо полностью его заменишь.
- Слева второй сверху! - подсказал я.
- Да, - тут же согласился босс, - у него, значит, слева документы важные, а не справа - привычка такая была, так что ящик в столе второй сверху, если не ошибаюсь.
- Ни пса у тебя не получится, Борисыч! - выпустил я облако дыма и стряхнул пепел прямо на стол.
- Уж не знаю, как и выкручиваться! - эхом повторил коллега, изображая губами совсем не то, и отчаянно пытаясь избавиться от неслыханного доверия, - может, Костромину поручите?
- Да? А тобой кто будет командовать? Я, что ли? Мне своих дел хватает! - отмахнулся босс.
- Я что приехал-то… - перебил их я, - я ж акционер, как-никак. Хрен с ним, долю не прошу среди лета, понимаю. Но, вашу мать, двадцать пять тысяч рваных вдове - это ж свинство. Жена у меня сроду не работала. Опять же, на поминки припретесь, речи толкать будете, рис с изюмом по столу размазывать, водку жрать. Как хотите, но вам же музыку слушать - не мне! Там такой вам шансон сыграют на Новом кладбище по остаточному принципу - ахнете. Ну, будем продолжать бабло прятать?
Борисыч вдруг нереально осмелел, и отчаянно выдохнул:
- Да маловато, босс!
- Ты про оклад свой, что ли? - приподнялся тот на локте.
- Да нет, причем тут оклад… А хотя и оклад… Я про вдову, вообще-то. Все-таки, двадцать пять - это не деньги.
- Хм… - призадумался начальник, - вот раз ты такой совестливый… давай-ка на базу, покомандуй, вызови кого там потрезвее из газелистов, пусть несется к… как там ее зовут, вдову-то?
- Виктория, кажись.
- Да насрать, конечно. К ней. Чтобы там венки всякие туда-сюда возить, в печальную контору и все такое. Тело, опять же. Домой, поди, труп везти?
- Вот тут не факт. Хрен бы знал. Тела-то, по сути, нет. Суповой набор, собачьи консервы…
Никогда не замечал у Борисыча такого красочного жизнерадостного мышления!
- Ну и ладно. В общем, успокой, скажи, это для начала, так как выходной и касса типа закрыта. Оно и на самом деле без пиздежа так. Что-то я жаден стал последнее время, тебе не кажется? - цепко вонзился босс взглядом прямо в зрачки менеджера.
Борисыч внутренне запаниковал. Тут сейчас как не ответь - все двусмысленно будет.
- А то ты раньше вроде как последнего не жалел! - захохотал я и щелчком послал остаток французской сигареты прямо в синее небо.
- Да ладно, не напрягайся! - хмыкнул босс и встал во весь свой космонавтский, то есть метр шестьдесят пять от силы, рост, - мне еще твоего мнения тут не хватало. Короче, рули давай всей этой панихидой, а деньги мы потом из его доли вычтем. В конце года, то есть.
- Не, ну не сука! - весело выругался я.
- Бизнес есть бизнес! - ни к селу, ни к городу, повернувшись ко мне, откомментировал свое решение босс, потом решительно шагнул к бассейну и быстро, украдкой как-то, по-диверсантски, нырнул. Проплыв по-лягушачьи метров пять, он вынырнул, лег на спину и крикнул, выплевывая из себя фильтрованную воду, Борисычу:
- Я по нему не горюю, чтоб ты там себе не думал! Но если хочешь знать мое мнение, лучше бы ты в Камаз врезался. Намного было бы веселей!
Перечитал босс Ницше, явно перечитал… По ту сторону добра и зла… Но я далек был от мысли его обвинять. Жизнь лепит людей, а люди, в свою очередь, ваяют жизнь по понятиям. Если бы разбился босс, я бы совершенно точно не повернул бы и головы кочан. Так что мы друг друга очень даже сто́им.
Глядя на кристально чистую воду, я вдруг до судорог захотелось искупаться. Не в этом конкретном белоснежном болоте, где плескался босс, а вообще. Просто после него вода мне уже откровенно не нравилась. Хотя и начальник был чистоплотный, и фильтр здесь не простаивал.
- Пошли, Борисыч, - сказал я, вставая, - дел у нас невпроворот.
- Да срал я на ваши дела! - неожиданно резко ответил тот, опять невпопад шевеля губами. Если судить по их движению, то он абсолютно вежливо произнес что-то типа "всего доброго".
Пока мы шли вокруг дома к воротам по чисто вымытому асфальту, я диктовал ему в ухо все, что надо было сделать срочного, что во вторую очередь, и чего не надо делать ни при каких обстоятельствах, даже если будут сильно ругаться матом. Почему-то мне казалось, что он запомнит инструкции, хотя Борисыч традиционно впитывал информацию куда хуже, чем, к примеру, шампанское.
Цербер открыл нам железные ворота, выпустил, поморщился и тут же с грохотом закрыл засов.
- Черт бы тебя побрал, - искренне сказал Борисыч мне прямо в глаза.
- А ты когда-нибудь видел умершего по расписанию? - спросил я.
Он ухмыльнулся. Потом сел в свою Белиберду, которая завелась со второго раза, изрыгнула густой дым и с места в карьер рванула по лесной дороге. На первой же кочке она подпрыгнула, и лениво провисший бампер ушел еще на сантиметр вниз.
Я заржал.
Числа
Проезжать бывшего сослуживца насквозь мне не хотелось - дорога была узкая. Поэтому я просто отъехал на полкилометра от коттеджа, нашел на повороте сказочной красоты поляну, открыл дверь настежь, вышел и набрал номер. Ждал я долго. Очень. Тот маленький гаденыш, до которого я пытался достучаться, так и не ответил. Я сбросил вызов, зажал телефон в кулаке и неожиданно почувствовал себя отвратительно. Муторно. Бессмысленно. Одиноко. Но, по сути, я на него не обиделся. Я вообще на него никогда, насколько я помнил, не обижался. Просто было противно. И всегда хотелось спросить "почему". Но ответа у меня не было ни у живого, ни тем более - мертвого.
Беготня. Всю жизнь бегаешь, пытаешься успеть. Ты можешь заставить конкурента не только делать, но даже и думать, как тебе надо, ты удачлив, весел, ты рвешь на части жизнь других и лепишь из этих кровавых кусков свою собственную. Тебя уважают и боятся, тебя любят и ненавидят, ты всегда собран и могуч, как стальная пружина, ты ломаешь преграды, ты рвешь руками любые цепи и ты никогда не останавливаешься. Бабы липнут к тебе, как вьюночки, ты целуешь их, не отрывая телефона от уха, ты спишь с ними ровно столько времени, сколько отнимает ебля, ты отрываешь их от своих коленей, когда уходишь и ты по-своему к ним привязан, поскольку это привычка, а привычку надо беречь, ведь это твой мир, он придуман для тебя, он сделан в том числе и тобой, и ты в нем если не хозяин, то очень-очень важный и полезный. Ты летишь по автостраде в Толмачево, тебе через час, максимум через полтора взлетать, тебя уже ждут в Москве, потому что ты представитель маленькой империи и с тобой буду считаться и терпеть твои выходки. Тебе дадут переводчика, сопровождающего, в аэропорту будет стоять человек с табличкой, и ты не потеряешь ни минуты своего драгоценного времени. Если будет загвоздка, непонятка, если все на совещании потеряют нить разговора и смысла, если все перестанут представлять, зачем они вообще сюда пришли, ты встанешь и раскроешь им глаза, и они поймут тебя, и восхищенно начнут кивать, как молодые кони. Весь мир имеет тенденцию валиться к твоим ногам. И все тебе подвластно, все ты просекаешь, как самый мудрый гуру в самом снежном уголке Тибета.
Кроме одного.
Кроме потусторонних, внегалактических, невидящих тебя в принципе, глаз твоего собственного сына.
Ох, как я ненавижу любовь, которая привязывает тебя к куску парного мяса весом килограмм в шестьдесят.
Посмотри на меня, я же твой отец!
Молчание.
Кристальная тишина.
Глобальное неповиновение и непонимание. Иногда хочется убить его за эту ухмылку пришельца. Чужого. Представителя иной возрастной цивилизации, которая сплавила высокие технологии и средневековую жестокость.
Я породил тварь, с которой у меня нет ничего общего. На самом излете воспоминаний я помню только, как я ему читаю книжку. А потом отторжение тканей. Несколько лет презрения от человека с твоей группой крови и твоими глазами.
Я ненавижу любовь и потому сбрасываю вызов, потому что если он не отвечал мне живому, то не ответит и мертвому.
После неудавшегося звонка я прыгнул в машину и рванул по лесной дороге. Борисыч то ли знал еще свороток, то ли где заблудился - в общем, я его не встретил. Через полчаса я вырулил на трассу и помчался в город.
Ненавижу любовь.
Но хватит об этом. Глупо винить за любовь. Это же как голод. Ее можно терпеть, но нельзя прекратить.
В субботу чуть меньше пробок - это естественно и дало мне возможность освоить вождение в этих странных условиях, где тебя вроде все чувствуют, но все равно - не видят.
У разъезда Иня с очень неудобной развязкой, я вдруг заметил несущийся по газонам черный Клюгер. Он только что вырвался с Первомайки и явно очень спешил. Я было подумал - пьяный, но тут он пробил насквозь рейсовый автобус вместе с пассажирами, круто вырулил на Бердское шоссе и понесся в город.
Тойота Клюгер V - автомобиль сам по себе инфернальный без всякого преувеличения. Невероятно управляемый почти что джип, с ураганной динамикой, жесткий и агрессивный. Большая их часть, по крайней мере, какие мне попадались - безумно черного цвета. Братва при покупке тут же тонирует стекла, выглядит такой снаряд устрашающе, и называют его зачастую неправильно - Клюга, но чаще - Крюгер, намекая на незабвенного Фредди. Этот был трехлитровый с полным приводом, в двести двадцать лошадей и я сразу его узнал по дурацкому номер 666. Как известно, такие номера себе покупают либо бандиты, либо сатанисты, либо "идущие на смерть приветствуют тебя". Хозяин этой был сразу все вышеперечисленное, его звали Серега, и его не было в живых уже больше года.
Форд Фокус с таким не сравнится, конечно, но тут впереди возникла вереница машин, и даже безбашенный хозяин решил не пробивать всю эту очередь, а свернул на обочину и поехал там, плавно переваливаясь с боку на бок на ямах.
Я немедленно свернул туда же, не по-детски трясясь, догнал его и от души посигналил. Клюгер не реагировал никак, зато забеспокоились соседние водители, крутя головой и пытаясь понять в чем, собственно, дело.
Наконец, водитель что-то услышал, дал по тормозам, открыл дверь, оглянулся и, явно развеселившийся, вылез из своего черного снаряда смерти. Я остановился и тоже вышел.
- Здорово, Санек! - заорал Серега и не протянул руку, а просто кинул ее мне с размаху и с разворота, сдавил мою как клещами и поинтересовался: - Давно тут?
- Здорово, второй день, - почти обрадовавшись, ответил я.
- Тоже хорошо. Короче, сейчас особо некогда, давай за мной след в след, шаг вправо, шаг влево считается расстрелом, не отрывайся!
Выглядел он точь-в точь как свой Клюгер, то есть весь был в черном, лоснился и поглощал, а не отражал солнечный свет. На поясе с обеих сторон хищно выглядывали рукоятки двух пистолетов. Не теряя времени, он махнул мне рукой, прыгнул в салон и рванул дальше по обочине.
Через несколько километров он выскочил опять на шоссе, нагло пересек его, повернул налево и по очень неприметной петляющей дороге помчался в сторону Оби. Дальше мы потерялись среди кустов, каких-то разваливающихся на глазах домиков, мелких водоемов и выскочили, наконец, на каменистый берег. Там Клюгер прошуршал гравием не хуже танка и встал левыми колесами в воду, испаряя робкие капли со своих инфернальных поверхностей. Пока ехали, я пытался не потерять его, и мне это почти удавалось. Во всяком случае, он исчезал из вида всего два раза, но я ориентировался по пыли на поворотах, поэтому держался в непосредственной близости.
С Серегой мы выросли в одном дворе, на улице Станиславского, вместе оперились, сдается мне, трахали одну и ту же девчонку (в разное, правда, время), дрались как на одной стороне, так и друг против друга (с кем не бывает); потом его родители переехали в другой район, потом в другой город, потом он вернулся один уже после армии, и тут кончился социализм и началось натуральное Чикаго. Девяностые пришлись ему по душе и он вышел из них всего только с одним пулевым и двумя ножевыми ранениями. Резали его непрофессионалы и только разозлили, а вот стрелял специалист, и если бы не хирург, вспоровший ему живот от хуя до солнечного сплетения, то поставили бы ему черный полированный прямоугольник Малевича гораздо раньше. Но врач был ушлый, разрезал еще и поперек и зашил-таки все как надо, хотя крови потребовалось (в том числе и мне) сдать ведра два. Выживал он тщательно, без колебаний. После выхода из больницы тут же организовал поиски обидчика, но спецы - они на то и спецы, чтобы находили не их, а кого попало.
Серега между делом открыл два десятка всяких ООО, которые моментально лопались иногда по плану, а иногда неожиданно, был соучредителем казино "Пиастры" и вторым по счету получателем за это опять же по морде. Как-то он по дури взял денег у первомайских, а они дали, но потом, как ни странно, потребовали вернуть, а вернуть было нечем, тогда Серега в одиночку поехал их устрашать, чем до предела их развеселил. Таких наглых они еще не видели и предложили ему с ними сотрудничать. Ну, понятно, пока не отработает проебанное полностью. К этому времени как раз девяностые кончились, бандиты сняли кожаные куртки, надели приличные пиджаки и выбросили с моста в воду потертые волыны. Но Серега как-то остановился во времени. Дурил. Бесчинствовал. Беспредельничал. Буйствовал и мракобесил. Завел себе черный мобильник, черный мотоцикл, черный автомобиль и у всего у этого в номере были три шестерки, что буквально ужасало, например, верующих. Говоря по совести, это было неприятно даже закоренелым атеистам. Не потому что такие цифры, а потому что Серега рисовался так, как мало кто мог себе позволить, и при этом у него все получалось. И еще почти десять лет, оберегаемый черным цветом, тремя шестерками и славой, бегущей впереди него, он распрекрасно жил, не отказывая себе ни в чем.
Гроза разразилась не на родной земле, где все его знали, а в Таиланде. Поехав туда развлечься, он встретил точно такого же огнедышащего быка-производителя, только с другой страны, практически сразу дал ему в бубен и получил в ответ дюймов пять золингеновской стали. Толком Серега тогда, как, впрочем, и всю жизнь до этого, не отдохнул. Как-то не сложилось. Тело охладили (насколько это вообще возможно в тропическом климате) и вернули на родину в лучшем виде.
Вот и вся, так сказать, лайф хистори. Периодически я и Серега встречались, но далеко не специально, а мимоходом. Точно так же, как сегодня, он с удовольствием со мной здоровался, каждый раз чуть не отрывая руку по локоть, и предлагал обмыть это дело. Иногда я даже соглашался, а как-то мы вообще в невменяемом виде носились на чужом монструозном катере по ночной Оби и скандировали чего-то жизнерадостного. Не убились мы о бетонную стену причала абсолютно случайно, поскольку за десять секунд до столкновения Серега потерял равновесие и упал, свернув руль своим телом. Просвистевший по правому борту мрачный, черный от воды бетон, произвел на нас неизгладимое впечатление, после чего мы тут же допили всю водку из горла, причалили, набрали еще и под женские крики пулей улетели в ночь.
Между нами была принципиальная разница. Я мог жить так раз в пятилетку и потом, сладко зверея от ужаса, с удовольствием вспоминать чего мы творили. А он так жил каждый день годами от рассвета и до рассвета. В общем, то, что он умер в две тысячи приличном, а не в девяносто лохматом было не его заслугой, а чистым везением.
Он поставил машину так, чтобы выйти и сразу попасть в воду, открыл дверь и выпрыгнул, подняв тучу брызг. Снял черную жилетку, кинул на сидение, остался в аспидной футболке и полуночных джинсах, зашел по колени, обеими руками зачерпнул воды и стал брызгать на лицо. Освежившись, подошел к багажнику, открыл его, склонил голову вправо, влево, оглянулся на меня и спросил:
- Кобуру тебе поясную или плечевую?
Я подошел поближе и, заглянув туда, увидел кучу оружия и амуниции может не на взвод, но на отделение точно.
- Это обязательно? - поинтересовался я.
- Это не помешает! - буднично ответил Серега, не стал больше спрашивать, выдернул за ремень плечевую кобуру, достал ПМ, вытащил магазин, осмотрел, снова вставил, оттянул затвор, отпустил и поставил на предохранитель.
- Держи! - повесил он мне на плечо ремень с кобурой, - сам оденешь?
- Наверное, - засомневался я, - но зачем?
- Ты, поди, думаешь, что они теперь за тебя будут думать? Ну, в каком-то смысле - да. Только не о тебе. Вот так-то…
- Кто - они? - удивился я.
- Проводники. Хароны, мать их. Не видел еще?
- Нет… А может и видел. Я же не знаю. Расскажи?
Серега молниеносно достал из кармана сигарету, закурил, открыл металлическую коробку, полную девятимиллиметровых патронов и стал набивать магазины своих двух пистолетов. Делал он это мастерски и без лишних движений. Зарядив оба, он сунул их на место, закрепил, хрустнул костяшками пальцев и закрыл багажник. На правом плече у Сереги был наколот не очень тщательный, но откровенный череп.
Закончив, он обернулся и заржал. За это время я умудрился запутаться в ремне, и кобура криво висела на спине в полной от меня недосягаемости.
- Балбес! Снимай, руки разведи в стороны. Ты рюкзак, что ли, на себя надеваешь? Одну руку сюда, вторую сюда. Тут подтягиваешь. Попрыгай. Еще подтяни. Ну вот, теперь можно ходить… А ну, присел, учебная тревога! - так властно крикнул Серега, что я практически мгновенно рухнул на карачки, - трассер справа, огонь!
Я из положения на корточках попытался вытащить пистолет, но доставал его добрых полминуты.
- Нда… - разочарованно протянул друг, - считай, попался.
- Да что за хароны? - встал я, машинально отряхнул невидимую грязь и вообще выронил пистолет.
- Говорю же, проводники. Ты ведь не думаешь, что вечно тут будешь ошиваться? Все, что ты видишь вокруг, уже к тебе никакого отношения не имеет. Фактически, ты - миф, тень, недоразумение. Им нет дела до того, что у тебя есть мысли, что ты существуешь или чего-то там хочешь. Какое-то время тебя оставляют в покое. Побродить, доделать, порешать проблемы, поразмышлять, посидеть на дорожку. А потом приходят и утаскивают, как волки, невзирая на твои интеллигентские вопли.
- Куда? - изумился я.
- Туда… Всех. Без разбора.
- Но ты же тут уже больше года! - напомнил я.
Серега оттянул затвор и отпустил. Не прерывая работу, он рассказывал: