- Послушайте, - перебил я его, - я тут всего ничего, а вы уже мне весь мозг изрубцевали. В чем дело? Я что, неправильно себя веду? - разозлился я.
- Это ваш друг Сергей ведет себя очень неправильно. Мы не забираем вас прямо сейчас, ведь у каждого есть право, но он отвратительно влияет на вас.
- Послушайте… - вдруг пришло мне в голову, - скажите, только честно…
- Ну, я не могу по-другому, - грустно улыбнулся харон.
- Ну да. Пусть так. Скажите, ведь в этом мире мы уже все мертвы. Во всяком случае - я. И Серега. И скорее всего - вы. Но как тогда он может вас убивать?
Харон потянулся к салфетнице, вытащил одну салфетку, достал из нагрудного кармана обыкновенный карандаш, нарисовал на нем обычного человечка из далекого детства - палка, палка, огуречик…
- Видите? - спросил он, - это можно назвать человеком?
- Не думаю… - засомневался я, - это скорее, его изображение.
- Но человека, не кошки, не собаки?
- Ну да.
- То есть вы допускаете, что я нарисовал именно человека?
- Да конечно, я допускаю! К чему вы это?
- К тому что вы, сами того не ведая, одним только разумом, представлением, наделили изображение сущностью. И теперь оно имеет вес, рост, цвет, силу и еще тысячу характеристик. Всего только потому, что вы допустили, что это именно человек. Ваш мозг сделал его, и теперь вы не можете относиться к нему просто как к карандашным линиям, разве не так?
- Хорошо, это человек. Что дальше?
- Разрешите зажигалку? - попросил харон, взял ее и поджег салфетку. Рыхлая бумага мгновенно вспыхнула и за секунду исчезла. Мелкий догорающий на лету остаток серый человек бросил в пепельницу и задумчиво потер пальцами лоб.
- Самое удивительное, Саша, - обратился он ко мне по имени, - и одновременно очень простое, что меня нет. Я такой же нарисованный вашим воображением. А оно у вас очень, очень земное. Вы бы и рады оторваться, да ничего другого разум не предлагает. И потому убить нас можно. И именно поэтому для Сергея мы просто враги. А раз так, то когда попадает пуля, мы умираем. И нам больно, и мы теряем сознание, и снова, и снова приходим без оружия.
- А белые хароны?
- Лучше вам их не видеть.
- Почему?
- Помните, как в детстве вы быстро-быстро повторяли одно и то же слово. В какой-то момент оно отрывалось от смысла, и вы же не узнавали его, и оно начинало пугать. А ведь его звучание не менялось.
- Я не понимаю…
- Вы слишком часто повторяли их имена… - сказал серый харон, поднялся и вышел.
Парень с девушкой в углу кафешки насиловали караоке, подбирая музыку. Наконец, парень нарыл что-то эпическое, взял микрофон, тщательно откашлялся в сторону и нагло объявил, знакомо шевеля губами мимо звуков:
- Тут, значится, телка моя… спросила исп… исполнить пестню. А чтобы вы не подпевали и не портили, сукины дети, мне весь драйв, слова я буду другие вставлять. Кстати, телка, велика вероятность, мне сегодня даст, а то уже просто неприлично ходить с таким хуем наперевес. Я прав? - спросил парень блондинку сиреневого с проседью цвета.
- Факт! - весело подтвердила девушка и подпрыгнула.
- Пестня называется… где это… ах да! "Ты меня любишь". Исполнял Александр Серов… эээ… до меня, в смысле! - эпатажно сообщил яркий самобытный певец и раскинул руки на манер пугала.
"Интересно, чего это им всем уже второй день не дают"? - подумал я.
Известная, а в свое время даже набившая оскомину песня про абсолютно неземную любовь, началась как обычно, со всех наличных дудок и скрипок в оркестре. А то даже и соседский кладбищенский джаз-банд помог. Слова были жизнерадостными до такой степени, а голос солиста-самородка таким сочным от природы, что на последних аккордах ему даже элементарно забыли набить морду.
В узенькой
сауне
Тело
моё
разденется…
В долгое
плаванье,
Хули -
сюжет роденовский!
Ящики
с пивом.
Тазики
с закусонами.
О,
это чудо -
тело моё самсоново!!!Жопа
сидит
на полочке,
Яйца -
от пара смирные…
Похую -
до ночи
Буду я медитировать!
Трезвые
банщики
Сварятся -
как пожарники!
О,
это тема,
бля -
Нехуй ко мне в напарники!Где-то
там
талия
Под животом
запрятана -
Это -
неважно.
Важно
- что я нарядный!
Лилии,
якори,
змеи,
кресты
и лозунги!
О,
эта гамма, бля -
Синее
с розовым!!!В узенькой
сауне
Арку мне -
экстремальную!
Чтобы
я выдохнул
Всю
ту
хуйню
термальную!!!
Пусть
фонтанируют
Градусы,
бля,
из глотки!
О,
это чудо!
Дайте
мне водки!!!!!!!!!
Последние слова практически потонули в овациях. Надо сказать, к этому времени мне уже принеслибухла и жрачки, отчего я тут же забыл всю меланхолию без всякого сожаления.
Посмотрев на чисто сервированный стол, я осторожно взял в руки рюмку. Потянул ее на себя. Она затуманилась, и их вдруг стало две, просто каждая была чуть бледнее. Придвинул обратно. Они соединились и засверкали в полную силу. Но если не сравнивать так скрупулезно, вряд ли я бы их отличил. Поэтому я плюнул и занялся делом.
Сначала я пил просто сидя за ностальгию. Потом, откинувшись, за окончание жизненного пути. Потом стоя за дам. Потом за них же сидя. Потом что-то орал или скандировал, и мне даже подпевали. Потом наступил форсаж, турборежим и порнография. Потом стало тихо. Потом стало невыносимо тихо. Потом я лихорадочно, срывая ногти, вырвал из кармана сотовый и стал звонить. Я звонил, кажется, всему миру. Потом я вышел на улицу, под черный ночной ливень, который тут же вспорол мне кожу, упал ничком в лужу и зарыдал…
Я перевернулся лицом в водяной, летящий навстречу, космос и стал глотать влагу, словно не пил тысячу лет. Невыносимо блестящая синяя молния разорвала пополам небосвод, и тысячу лет спустя раздался грохот, от которого я потерял сознание.
Пришел я в себя от того, что кто-то прислонил меня спиной к семнадцатидюймовому колесу.
- Бывает, Санек, - раздался голос Сереги, - тоска смертная, сам знаю, хоть вой!
Сверху, не прекращаясь, все рушился теплый дождь, шлифовал кожу, виртуозно лился за шиворот, пробегал вдоль спины, пробивал тело насквозь, не давал толком дышать. Друг сел рядом, достал откуда-то блестящую хромированную фляжку и сделал из нее порядочный глоток.
- Это еще что. Это еще похоже на жизнь. Так себе меланхолия, второй сорт. Потом будет круче. Лютая тоска тебе всю душу проест, вывернет, и выхода не будет, Санек. В реальной жизни выпил, врага живьем сжег или там - на куски порезал и застрелился - тебя каждый поймет. А тут бежать больше некуда. Тут терпеть надо. Но могу сказать - чем дольше ты тут, тем сильнее становишься. Через полгода будешь уже сносно себя чувствовать, а потом даже привыкнешь. Хотя все время будет что-то болеть. Бьется в тесной печурке Лазо!!! - пропел дурниной Серега и протянул флягу. - Хлебнешь?
Я помотал головой.
- Тогда, Санек, подымайся. Сейчас я тебе вытрезвитель делать буду.
- Какой вытрезвитель? Я же в говно… - удивился я.
- Поехали на трассу. Давай-давай, нехрен тут сидеть. Ты забудь, что ты пьяный. Здесь бухих не бывает. Здесь какой хочешь - такой и будешь.
Я с трудом поднялся, покачался с ноги на ногу. Да, в общем, нет никакого опьянения. Блажь одна, иллюзия. Но ведь и боль тогда не боль, а дым… Щелкнул пальцами и нет ее.
Сел в Форд, посмотрел, куда поедет Серегин Клюгер и тронулся за ним.
Ночью за город очень даже хорошо выезжать, душевно. Чудовищные эти мегаполисные пробки к вечеру рассасываются, тают, рассыпаются и вот уже почти пустынные улицы. Только вдалеке, стандартный желтоватый или новомодный ксеноновый, из синего льда, свет фар полоснет по фасаду здания и опять темнота. Дождь заканчивался, тучи постепенно открывали звездное небо. Сверкающая жестокая бездна.
Пролететь Новосибирск ночью можно за полчаса, при этом даже особо не втаптывая акселератор, поэтому я не заметил, как мы оказались за городом. Клюгер летел как свинцовая пуля. Преодолев сложную развязку и по восходящей спирали попав на трассу, он сбросил скорость и сместился влево. Потом из окна высунулась Серегина рука и помахала мне. Я подъехал и опустил стекло.
Праворульный Клюгер и Фокус с нормальной баранкой - противостояние субкультур и традиций. В таком положении мы оказались чуть не в обнимку, только Серега, само собой - повыше. Медленно набирая скорость, мы шли бок о бок.
- Ты не смотри, Санек, что у меня три литра, шесть цилиндров и двести двадцать лошадей. Это все ерунда. Ты, главное, вцепись сейчас, как клещ, и не отставай. Сила - она не в двигателе. Она в тебе. Либо ее нету вообще, но тогда спроси себя - где ты?
Мерно рокочущий двигатель Тойоты вдруг повысил голос, посерьезнел и потащил Серегу вперед. Я тут же прибавил. На Клюгере мягко щелкнули шестеренки в коробке передач. Я тоже сменил передачу. Ночь ожила, зашевелилась и неотвратимо понеслась навстречу.
- Держись! Ничего не бойся! Ни сейчас, ни когда придут за тобой! - пересиливая шум моторов и встречный упругий воздух, почти кричал Серега, разгоняя тяжелый автомобиль, - нет у нас с тобой ни судьбы, ни души, ни сна нормального, ни Бога, ни черта, ни покоя. Вдоль обрыва, по-над пропастью! По самому по краю!!
Шестеренки сместились, сомкнулись, залитые горячим маслом, зажужжали весело. Я отклонился назад и поплотнее вжался в сидение. Мелькнул белый километровый столбик. Пролетела навстречу ночная птица. Мы еще не набрали скорость, поэтому ее еще можно было заметить. Грузно и величаво взмахивая крыльями, она исчезла, съеденная скоростью. Промелькнуло то ли кафе, то ли небольшой мотель с вывеской, освещенной одинокой мертвой синей лампочкой. Мы ели скорость, впитывали ее, захлебывались, вонзали ее себе под кожу. Пошла плотная, без просветов лесополоса.
Серега включил последнюю передачу.
- Нет никого! Кроме нас!! Да и нас нет!!! Не отставай, это не я быстрый, это ты медленный, убей в себе слабость, порви на части, выжги ее!
Мелькнула заправка, с нее выворачивал неуклюжий грузовик, похожий на того, который меня убил.
Дорога сузилась. Четыре полосы превратились в две, да и те узкие. Серега махом перевалил на встречку и вдавил педаль до отказа, уходя вперед. Фокус содрогнулся, задрожал, и я перестал чувствовать колеса. Еще немного, и он станет неуправляем. Но Серега не ждал, он мощно, демонстративно уходил вперед, да еще и начал нагло сигналить без всякого повода. Мимо мелькнуло уже что-то совершенно неопределенное, вроде крытой автобусной остановки. Под навесом абсолютно индифферентно стоял фосфоресцирующий пассажир, которому наверняка придется дожидаться либо конца света, либо начала мироздания. Светился он по причине светоотражающих полос на своей жилетке, которые туда влепил жизнерадостный дизайнер одежды.
Я отстал уже безнадежно, когда вдруг распахнул глаза и почувствовал на спине космические мурашки. Тогда я вдохнул как можно глубже, полностью выпрямил руки, уперся в руль и заорал. Крик вырвался на простор, отразился от чего только возможно и вернулся удесятеренный. Синий светящийся лед вспыхнул в глазах и вдруг Форд перестал дрожать, вцепившись в дорогу, прильнув, вплавившись в нее, распластавшись, как пантера в долгом, тягучем, смертельном прыжке. Фары вспыхнули злобным негасимым светом, и автомобиль рванулся вперед как ракета. За несколько секунд я догнал Тойоту и торжествующе нажал на сигнал. Раздался вой, полный сладкой, незатихающей боли.
Серега повернул голову в мою сторону и заржал адским непромокающим смехом. В глазах его так же переливался синий светящийся лед. Громко, страстно и невыносимо он закричал:
- Знаешь, почему я все еще здесь?!!
- Почему? - так же страшно заорал я.
- Все из-за баб! Сначала ты привязываешь ее! А потом она привязывает тебя! И ты застреваешь в этой полумертвой стране!!!
Скорость все увеличивалась. Говоря откровенно, в реальном физическом мире машины бы уже пошли вразнос, престали слушаться руля и при малейшей неточности слетели бы с дорожного полотна. Дальше бы наверняка последовала чудовищная мельница переворотов. Но здесь у жесткой воли был неистребимый приоритет.
- Слова!!! - опять закричал Серега.
- Что? - не понял я.
- И числа!!! Ты произносишь слова всю жизнь и думаешь, что это просто звуки! А это судьба, путь, клятва, эпитафия, это нельзя смыть, это как отпечаток пальца - он не меняется, если уж появился!!!
Я уже практически ничего не слышал, когда Серега стал жестоко и властно читать странное стихотворение:
Ты не сможешь больше думать сама…
Не заснешь не встанешь без моей ладони…
Будешь только звезды в себе ломать,
Становясь безропотней и бездонней.У тебя не будет своих идей…
Ты не ступишь шагу без моего слова…
Для тебя не будет других людей,
Для тебя не будет другого зова.Ты захочешь меня из кромешной тьмы…
Словно я лекарство из древних книжек.
Ты подставишь вену под удар иглы -
Только что бы был я к тебе поближе.Ты не сможешь больше на мир глядеть -
У меня под сердцем знак моей стаи…
А она учила меня владеть
И ты больше не сможешь меня оставить…
- Ты понимаешь меня?!! - стараясь перекричать оба мотора, завопил он.
- Нет!!! - я вроде бы сказал, но сам себя не услышал.
- Если тебя любят - ты никуда не уйдешь!!! - со злой радостью порвал мне барабанные перепонки Серега.
На встречной полосе как из-под земли вынырнули огни, и, прежде чем мы успели хоть что-нибудь предпринять, или хотя бы - осознать опасность, Клюгер пробил насквозь синюю старенькую Ауди.
Наверное, водитель встречной машины был излишне нервным или чувствительным. Что он увидел - я не знаю. Но в липком седеющем ужасе и на своих более ста километрах в час, он сдуру дал по тормозам и дернул руль. То, что удавалось нам, трупам, у него, живого, не проканало. Не могу сказать, что произошло после торможения дальше - мы пронеслись, и уже останавливаясь, услышали долгий, невыносимый для ушей резиново-стальной визг, а потом тяжелый, в несколько тонн, удар и хруст. Что-то рассыпалось и стихло. Мы остановились, развернулись и поехали обратно.
- Черт… - сказал Серега, вышел и хлопнул дверью, - дерганый попался.
- Да… - пробормотал я, подходя к Ауди.
Она буквально закрутилась вокруг бетонного столба. Наверняка, завтра в Интернете полгорода будут потешаться, рассматривая фотографии. "Боковой удар - самый опасный", - вспомнил я вдруг. Подушки безопасности не сработали, Ауди развернуло навстречу движению и садануло об столб точно посредине. Судя по всему, хозяин ударился головой о стойку, хотя тут и других переломов тоже было не счесть. Но загореться ничего не загорелось и даже разлетелось-то по сторонам немного. Так, сущие крохи. Хоть и не Мерседес, а все одно - немцы. Качество, другими словами. Будет что хоронить. Открытый гроб, все как у людей…
Рядом с машиной, совершенно обескураженное, стояло бледное от злости привидение, смотрело на самого себя и не верило своим глазам.
- Это я, что ли? - спросил мужик в очень приличном костюме с галстуком.
- Нет, блядь, это Уго Чавес! Ха! - от души поглумился мой друг, и подал свежеприбывшему руку. - Серж!
- Максим Петрович, - машинально ответил мужик и вдруг заорал, - так это ты меня! Сука!!!
- Начинается… - пробормотал Серега и достал сигареты, - детский сад…
- Погодите! Я же… я же…
- Что "я же"? - спросил Серега подкуривая, - по делам, небось, ехал, а дел у тебя, судя по прикиду, много, и все серьезные? Позвольте поприветствовать вас в так сказать, нашем печальном мире. Необъяснимо, но факт. Скажу по секрету, вам как раз повезло. Сейчас главный наш специалист по абитуриентам вкратце объяснит вам правила и распорядки. Ну, или иди в жопу, и сам разбирайся! - почему-то потерял интерес к мужику Серега, поправил пистолеты и направился к Клюгеру.
- Какой специалист? - опешил мужик.
Судя по всему, Серега имел в виду меня. Поэтому я откашлялся и начал:
- Тебе поясную или плечевую?
- Простите, что?
- Тогда плечевую. Стой здесь, никуда не уходи! - сказал я, подошел к своей машине, открыл заднюю дверь и вытащил за ремень тяжелый пистолет в кобуре. Закинул это все на плечо, захлопнул дверь и приказал:
- Руки в стороны! - мужик был не совсем в себе, поэтому даже не стал притворяться, что понимает. Я накинул на него ремень, подтянул, подогнал и зафиксировал. Отошел, полюбовался, снова подошел и чуток поправил.
- Ну, прямо Стивен Сигал! - усмехнулся я.
- Позвольте, что это? - изумился новенький.
- Это пистолет Макарова, калибр девять миллиметров, емкость магазина восемь патронов, вес со всеми этими ремнями и патронами чуть меньше килограмма. Носи на здоровье!
- Вы с ума сошли! Зачем это мне? Послушайте, неужели ничего нельзя сделать? Ну, может - скорую какую-нибудь, Спас ноль-ноль-один, или что там еще есть?
Я не ответил и подошел к Сереге, который стоял у своей машины, внимательно смотрел вверх и глубокомысленно курил.
- Вот обязательно его надо было? - спросил я.
- Сколько уже нахожусь, а налюбоваться не могу, - задумчиво проговорил друг, не обращая на мой вопрос никакого внимания, - небо здесь чудовищно красивое, сука…
- Это точно, - подтвердил я и тоже посмотрел вверх. Тяжеленные свинцовые тучи ушли на запад, и нам открылась трехмерная завораживающая глубина космоса. Жестко, ослепляюще, злобно сверкали огромные цветастые звезды в бархатном синеватом мареве. Чиркнул и пропал метеорит, превратившись в раскаленную пыль.
- Я его поздно заметил, - сказал Серега, выкидывая окурок, - даже подумать ничего не успел. Ты зачем ему пистолет отдал? Впрочем, у нас еще есть. Надо бы прикинуть, что с ним делать…
- Оставь ему визитку! - засмеялся я.
- О. Идея. Эй, Максим Петрович! - окликнул его Серега, - сотовый с собой?
- Да, разумеется… Если не разбился…
- Здесь не разбивается! Диктуй мне номер!
- Девятьсот пять… послушайте, это же чушь полная!
- Дальше! - не обращая внимания, перебил его Серега, призывно маша ему одной рукой, а второй быстро набирая номер.
- Девятьсот пятнадцать пятнадцать пятнадцать.
- Что это за хрень? Таких номеров не бывает!.. А, впрочем… Погоди, ты его купил, что ли?
- Да, это "красивый" номер, пришлось потратиться…
- Вот тут я тебя понимаю! - захохотал Серега и нажал на зеленую кнопку. - Сохраняй!
Сотовый Максима деловито, по-офисному, ответил без всяких модных полифоний.
Петрович глянул на дисплей и вздрогнул.
- Да таких номеров тем более не бывает! - воскликнул он.
- Вынужден тебя огорчить. У меня и машина, если ты заметил, тоже три шестерки на конце! А еще есть мотоцикл с таким же номером, но он затонул по пьянке в котловане, на Горской. Вот домашний я не смог купить - не было технической возможности. Да если честно, и с домом… не очень-то повезло.