Аборт - Бригадир Юрий Алексеевич 8 стр.


- А вы кто? - совершенно другим тоном, вкрадчиво, спросил мужик в костюме.

- Я твой самый жуткий кошмар, - лениво и с явным издевательством начал Серега, - на исходе ночи, когда в мрачные пещеры возвращаются летучие мыши, я прихожу в свой фамильный склеп, смотрюсь в зеркало, ни хера не вижу и от этого у меня, сука, мигрень! Кончай тупить!! - вызверился друг, - я Серега Болотный, чего тебе еще надо?

- Эээ… - не нашелся что ответить мужик, и замолчал.

- Вот тут ты прав, - удовлетворенно сказал Серега, подошел к нему, хлопнул по плечу и закончил, - а вообще… извини, конечно. Ну, а ты-то зачем тормозил? Что за паника за рулем? Увидел чего?

Максим посмотрел в сторону и вверх, пытаясь проиграть в голове картинку:

- Стена или облако… очень быстро навстречу рванулось какое-то черное пятно. Я в этот момент станции перебирал, везде была молодежная дрянь, а мне хотелось что-нибудь поспокойнее… Подумать я не успел… Руки сами сработали. Ну и нога правая, конечно…

- Бывает. В следующий раз "Радио Шансон" слушай. Я тоже, Максим Петрович, перед смертью подумать не успел. Я, значится, ему, а он, сука, мне. Только я кулаком, а он, гаденыш, ножичком. Мы оба, понимаешь, не думали.

- Позвольте… А что мне теперь делать?

- Ммм… - замычал Серега и усмехнулся, - привыкай, прежде всего. Можешь к безутешным родственникам сходить, узнать, что они о тебе думают. Тебе теперь все можно. Советую пару дней вылежаться где-нибудь на природе. Хотя… может быть, единственное, чего мне на самом деле здесь не хватает - это настоящего сна. Нет здесь его. Ни сна нет, ни голода, просто иногда у тебя куда-то проваливается мозг, и ты какое-то время ничего не чувствуешь. Как черная дыра, что ли. А я все мечтаю, страшно мечтаю захотеть спать, потом заснуть и проснуться от ощущения солнца на лице или от детских голосов или от птиц или от запаха манной каши… Но здесь нет усталости, нет сна, нет болезней, много чего нет… в общем, идеальных миров не существует. Будет скучно или начнут доставать - позвони. У меня с ними свои счеты.

- Вы о ком? - спросил Максим и отчего-то оглянулся по сторонам.

- О них, о родимых! - весело ответил Серега. - Все, что ты видишь вокруг - это тамбур, прослойка, таможня, если хочешь. А харон обязательно появится. Ты его узнаешь, он обычно серый, пыльный, как мумия. Дальше решай сам. Либо по течению, либо против. Бывай! - хлопнул Серега ему по плечу еще раз, повернулся и зашагал к машине.

Я пошел к своей.

- Но вы же не можете меня здесь оставить!!! - отчаянно закричал нам вслед мужик в приличном костюме с галстуком.

На эти слова нам лень было реагировать. Мы просто сели и уехали. Разворачиваясь, Серега махнул мне рукой - дескать - езжай за мной, придавил газ и мощно рванул по трассе. Я решил не возражать. В зеркало заднего вида было видно, как Максим Петрович махал руками, подпрыгивал и что-то кричал. Потом он скрылся в темноте.

Примерно через час мы свернули на проселочную, потом опять на асфальтовую, но узкую, потом мимо замелькали неухоженные дачки эконом-класса. Незаметно наступил лиловый холодноватый рассвет, мы бросили машины у незаметной зеленой калитки, и прошли через нее на участок. С краю участка, как и положено, стоял домик в форме буквы "А", а чуть подальше беседка со столиком внутри. Все остальное, по сибирскому садовому обычаю, было в первые же дни существования засажено с ужасающей плотностью чем попало, а потом оставлено на произвол судьбы. Рослые кусты и деревья еще как-то выжили, а всякие там укропы-салаты дружно полегли под натиском диких кочевников. Из условно культурных растений в живых остались только островки мощного хрена, который, как известно, будучи посажен единожды, с трудом удается сдерживанию на своей территории. Наглые широкие мясистые листья хрена забивают даже амарант, не говоря уж о лебеде или там - о душистой несерьезной полыни.

Тропинка была выложена бетонными квадратами советского образца наверняка в разгар развитого социализма, и между плитками наросло столько травы, что путь приходилось угадывать по менее буйной, чем везде, растительности.

Мы прошли в беседку, сели за стол и, не сговариваясь, молча закурили.

- Я сейчас уеду… - наконец сказал Серега, - чувствую, опять они подбираются. А ты тут отдохни. Только не пей больше. Порвешь сердце ностальгией этой сраной, зачем она тебе?

- Это что, твоя дача? - спросил я.

- Ага… - безразлично ответил друг, - купил когда-то по пьяни, да если честно, забыл. Я и был-то при жизни тут раза три от силы. Про нее все забыли, да и сами участки скоро снесут, они временные. Хотя у нас, сам знаешь, все, что временное, то и на века. Но зато тут никто не шастает.

- А ты вообще где… это… - у меня чуть не вырвалось "живешь", но я сказал "обитаешь".

- Вот тут, Санек, проблема. Живые, сука, агрессивные и практически сразу стирают тебя не только из памяти, но и из жизни. Нам, как ты понял, усталость и сон не грозят, болезни тоже, но временами надо просто полежать и подумать. Там, где я жил до этого, находиться уже невозможно. Нинка с полгода погрустила, да другого бугая привела. Ну, поломали они все, переставили, ружья мои, суки, продали, все перекроили, перелопатили, нет мне там места. Уже какой месяц думаю - может зря я не ухожу? Все те, с которыми я тут примерно в одно время оказался, там уже давно. А я тут со своими тремя шестерками наперевес… все воюю… а уже и смысла-то давно нет, одно упрямство бычиное, дым из ноздрей, искры из глаз, но вот к чему? А потом думаю - где это, "там"? Почему я должен идти? Что они лезут ко мне? Да какое вам дело, в конце концов? - заорал вдруг в небо Серега.

Я помолчал и спросил:

- Может мне домой? К себе?

Он улыбнулся и покачал головой:

- Не советую. Там сейчас процесс. Гримасы, черные платки, соболезнования, гроб лакированный, турецкий, с ручками латунными. Дрянь спектакль, постмодернизм и некрофилия, им самим сейчас муторно. Сам подумай… Горя нет никакого, а суеты много. Ведь ты им все планы на выходные порушил, все эти ебли-гребли-пикники. Духота, водка, черный хлеб, рис с изюмом, блины вялые, бледные, полуживые… ты будешь в такую жару блины? Никто не будет. И кисель нахрен никому не упал. Они не гнусные, не плохие, они бы с удовольствием по тебе горевали, да жарко понимаешь, да выходные… Напрягать приходится лицевые мускулы, никак они, понимаешь, не складываются правильно… Чего тебе там делать? Плюс гроб закрытый, сделал ты себе пластическую операцию, однако… Забесплатно блядям кунсткамеру обеспечил. Отдыхай, Санек, не береди себе душу.

Он уехал, а я остался.

Покурил.

Вдохнул-выдохнул.

И пошел в домик. Тот, который буквой "А", незатейливый, простенький, где жить нельзя, но вполне можно перекантоваться. Из-за покатых стен места там было с гулькин хуй. Кровать, тумбочка, одно окно и, собственно, я.

Спать, как и предупреждал Серега, не хотелось. Хотелось не быть, не думать, не шевелиться, не иметь мыслей, не размышлять о будущем, которого не было, и о прошлом, которое уже не имело никакого смысла. Надо всего лишь отключиться. Я упал на кровать, и весь мир ушел в точку - как изображение на экране старого телевизора.

Кровь

Не знаю, сколько прошло времени. Час, день, неделя, год - кто их пересчитывал. Я только помню, что поднимался из черной ледяной бездны на поверхность, по которой весело прыгали золотистые солнечные пятна, вот и все. Я не был ни отдохнувшим, ни здоровым, ни выспавшимся. Я вообще не был. Вот это была правда, возможно сейчас единственная и настоящая. Все остальное либо меня не касалось, либо я не имел к этому никакого отношения. Закрыл глаза и открыл их. Прошло несколько мгновений, или одно глобальное потепление, или два ледниковых периода. Что-нибудь изменилось? Я куда-нибудь не успел? Я пропустил все или ничего? Древнюю заслуженную занавеску пробивал солнечный пыльный луч. Это я еще мог оценить.

Нет линейки, к которой можно приложить смерть. В этом полуживом просыпании был только один плюс - я перестал волноваться. Нерв за нервом постепенно отстегивались все эмоции, словно кто-то срывал с меня одежду.

Я вышел на улицу, дошел до беседки, зашел внутрь и сел за стол. Курить не хотелось. Лежащий на столе мобильник вдруг зажужжал, вздрогнул и потихоньку поехал. Еще через пару секунд раздался звонок. Я смотрел на крадущийся аппарат и прикидывал, через какое время он дожужжит и свалится. Когда до края стола оставалось всего ничего, я схватил его и нажал на кнопку:

- Да!

- Очнулся? - спросил Серега и, не дождавшись ответа, приказал, - давай ко мне быстро, поможешь…

- Что случилось? - спросил я.

- Короче, жду тебя на площади Кирова, прямо в центре, некогда.

Я молча постучал пальцами по столу. Серега взревел:

- Знаю!! Все знаю!! Ты уходишь уже, так со всеми бывает!!! Все, суки, на части распадаются, гниют на ходу, как при жизни гнили!!! Мне некогда тебя вдохновлять, я таких слов не знаю! Нечем мне тебя с колен поднимать, от тебя уже половина осталась. Но ты просто напрягись, не ради меня, ради себя хотя бы, чтобы уйти как человек, а не как тварь последняя!

- Зачем? - спросил я.

- Затем хотя бы, чтобы их разозлить!

- Не хочу… - равнодушно ответил я, - я не буду с ними бороться. Я уже не могу в тамбуре. Душно здесь.

Серега тяжело выдохнул:

- Белые хароны где-то рядом. Я их чувствую. Но дело не в этом. С братом надо помочь… После меня у него все развалилось. Долги, кредиторы. Колоться начал. Синий весь. Он сначала хотел банк ограбить, да не девяностые сейчас, спецы там так все организовали, что за полторы минуты блокируют. Но Колян туда и не лезет. Он почту решил взять. Там охраны калека в мятой форме, а денег семьсот тысяч завезли на выплаты пенсионерам. Мне его остановить надо. Больше никто не сможет. Он то ли слышит меня, то ли чувствует, но говорит со мной внятно. Он и раньше откликался, а теперь исколотый весь под кайфом совершенно свободно беседует. Как с живым. Я вчера с ним весь вечер говорил, пока он не уснул. Сейчас десять. В одиннадцать деньги привезут. Там уже божьи одуванчики собрались. Удержать я его не могу никак, он с утра без дозы. Трясется весь. Приезжай, помоги.

- Да что я могу-то? - удивился я.

- Говорить надо с ним. Постараться увести. Обрез отобрать, мотоцикл заглушить, я не знаю - что.

- Он с обрезом?

- Да, двенадцатый, левый чок, правый цилиндр, мое ружье, английское, одно только и осталось в семье, да и то, видишь, гаденыш укоротил. Не дружит он с головой.

- Ты тоже… - улыбнулся я… - не дружил.

- Да ладно! - горько усмехнулся он. - Не воспитывай, психолог хренов. Короче, нельзя мне его бросать. Кровь. Я так решил… если уведу - хорошо, если нет - сам убью. В тюрьме или на зоне не выживет он, стержня у него нет, дурь одна.

- Хорошо, - пришел в себя я, - выезжаю.

Через час я уже был на Кирова. Там круговое движение и внутри по циркулю ухоженный газон, разделенный дорожками на пять секторов с асфальтовой пролысиной посредине. На этом по форме явно сатанинском перекрестке почти никого не бывает, кроме временных собак и четырех постоянных билбордов с рекламой. Изредка там появляются гиббдэшники со своими палками, и иногда там отдыхает некстати сломавшийся автолюбитель. Сейчас прямо в центре между билбордами стоял черный блестящий Клюгер с открытым багажником. Серега самозабвенно рылся в глубине. Я осторожно проехал по лучу и приткнулся рядом.

- Куда поедем? - спросил я.

- Все уже, приехали, - глухо, не вылезая, ответил друг, - здесь полверсты, не больше. Ты Коляна-то знал в лицо?

- Видел пару раз. Он же не родной тебе?

- Что значит - не родной? Единокровный. Ну, матери, правда, разные, но это не трагедия…

- А… Где он?

Серега достал охотничий нож, достал его из ножен, сверкнула боевая поцарапанная сталь.

- Вон идет уже. Говорю же - башка набекрень…

Движение по кругу было совершенно без просветов. Развязка эта была одной из самых напряженных в городе. И вдруг раздался яростный сигнал, еще один, потом взвыла сирена. Прямо поперек потока машин, слегка пошатываясь, ровно в центр круга шел сутулый, очень бледный и тяжело дышащий Колян. В одной руке он нес большую спортивную сумку, по весу - явно с обрезом. Ну, и деньги чтобы складывать - наверняка. Старая Тойота Калдина зазевалась и вовремя не пропустила наркомана. Колян не долго думая, пнул машину ногой.

- Ты, урод! - заорал водитель, открыл было дверь, но увидел стеклянные глаза и сразу все понял. Таких глаз у нормальных людей не бывает. Таких людей вообще не бывает. По дороге шла черная боль, липкая от пота ночь и отчаянная безысходность.

Колян поднял губу, обнажил клыки, что, видимо, должно было означать торжествующую улыбку, и еще раз пнул Калдину, которая тут же рванула с места. Отъехав на безопасное расстояние, водитель высунулся и проорал все самые смертельные оскорбления, которые знал. Колян даже не оглянулся. Великие и смертельно больные не должны отвлекаться на плесень.

Возле Клюгера он бросил сумку, сел прямо на асфальт и трясущимися руками достал из кармана пачку чего-то лекарственного. Оказалось - таблетки. Он торопясь, криво вырвал их из своих прозрачных гнездышек, засунул в рот и тщательно, со злобой на лице, проглотил. Посидел с минуту, тяжело дыша, и вдруг улыбнулся:

- Полчаса продержусь, да, Серега?

- Не знаю, - хмуро ответил тот.

- Я знаю… Нинка по тебе плачет до сих пор. Хоть и замуж уже собирается, а плачет. Но мне до них дела нет. Мне вот почту взять надо, долг отдать, да дозу непременно… Не, сначала дозу, потом долг, - поправился он, - ты, Серега, извини, что я ружье обрезал, иначе как бы я с ним…

- Да ничего, - тихо, даже как-то ласково ответил Серега, - ты бы лучше продал бы что-нибудь.

- Все. Все. Все. Все, - замотал головой брат, - все, ничего нет больше, ты же знаешь. Меня уже никто домой не пускает, воровать негде. У всех уже взял. Вот пришел… Я быстро все сделаю, только не останавливай меня. Там делов-то - охранник один, пенсионер, в подсобке сидит, телевизор смотрит, у них даже комнаты для него нет… Стойка ничем не защищена, это же не банк. Зайду, перепрыгну, там касса рядом совсем, кассирша даже встать не успеет. Я все продумал. Не останавливай меня.

Таблетки уже подействовали, и Колян вдруг стал говорить с сумасшедшей скоростью без остановки, словно спешил выговориться:

- Ты меня всегда понимал, зря ты ушел, надо было потом, вместе, как я теперь, там один охранник, форма черная, "секьюрити" на рукаве, а какой он на хер секьюрити, я его пополам порву, да и оружия у него нет - не положено, он там подростков самое что тяжелое отгонял, зря ты ушел, не останавливай меня, надо было потом, вместе, вместе, вчера еле дозу выпросил, я уже там полкуска зеленых должен, больше не дадут, таблетки целую ночь охранял сам от себя, чтобы на дело хоть нормальным придти, не останавливай, Серега, помоги лучше, все, все, все, больше не дадут…

Колян покрылся липкими каплями пота, накачивая себя энергией и злобой. Вдруг резко встал, подхватил сумку, и побежал через дорогу - машины с трудом тормозили прямо перед ним. Одна Волга даже страшно взвизгнула и задела его, но Колян просто ударил на бегу кулаком по капоту и побежал дальше, не обращая внимания.

- За ним! Говорить надо с ним, понимаешь, он слышит нас, по-настоящему слышит! - заорал Серега и побежал следом. Я послушно рванул.

Мы догнали его метров через двести. Дыхалки у него совсем не было, он остановился на тротуаре рядом с ухоженной клумбой, бросил сумку и схватился за сердце. Медленно, но мощно несколько раз вдохнул и выдохнул. Вытер пот с лица ладонями, посмотрел на них и усмехнулся.

- На полчаса хватит! - повторил он.

- Коля, - сказал Серега, - надо на дачу ехать, там в погребе, что посреди участка, в дальнем правом углу на два штыка копни - там банка из-под кофе и в ней десять соток зелеными. Себе на всякий случай оставлял. Штука, конечно, не деньги, но если нет совсем, то очень даже выручат. Я так тогда думал. Езжай туда, это выход.

Колян поднял сумку и посмотрел на него:

- Какой это выход? Я ж тебе говорю, я только дилеру пятьсот должен, а еще по другим местам штук пять, не меньше. Что мне эта штука, Сережа? Да ее считай что и нет. Это только на день все отодвинет…

- Что ты молчишь? - толкнул меня в плечо Сергей, - говори что-нибудь, он сейчас уйдет.

- Коля! Ты должен меня помнить, мы с Серегой с детства вместе, из одного двора, - Саша меня зовут, Хромой погоняло было, за то, что я два раза подряд ногу ломал на катке.

- Помню… - спокойно ответил Колян, - у нас с вами разница лет в пять, все другое… Но я помню. Ты правильный пацан был…

- Я уже мертв. И Серега мертв, давно уже, больше года. Он меня попросил с тобой поговорить. Ты бы нас послушал, а, Коля? Жизнь - она как ветка, сильно может гнуться. В разные стороны. Но вот она еще гнется, а вот уже и сломалась. Тебе до трещины минут десять от силы, а то и меньше. Хрустишь уже. Хода назад не будет. Ты сам себя тащишь…

- Хромой, я больше не хочу просыпаться от боли, я хотя бы месяц-два должен поспать как человек, я чужой здесь, понимаешь? Все-все-все-все… У меня в запасе только три таблетки, это на случай, если я от ломки обрез начну ронять. А ты мне время режешь. Отстань.

- Дурак! Это мы здесь чужие! Нет нас, понимаешь! Ты сейчас разговариваешь с пустотой, с воздухом!

- Да какая разница! - усмехнулся Колян, покрепче ухватил спортивную сумку и пошел от нас быстрым шагом. - Я теперь сам пустота…

Мы миновали все клумбы у здания местной администрации, какой-то магазин и до самого крыльца почты в оба уха пытались ему вложить хоть какое-то подобие смысла. Все было тщетно. Когда мы ему оба надоели, он запел хриплым голосом какой-то шансон, а у крыльца поставил сумку, замолчал и замер, закрыв глаза. Мы с Серегой переглянулись. Стоял он так с минуту.

- Готовится… - догадался Серега, - медитирует.

Коля резко выдохнул, опустился на колени, вжикнул молнией, быстро достал изнутри спортивную шапочку, растянул ее - она оказалась с самодельными отверстиями под глаза и рот, и в две секунды натянул ее на голову. Вид получился не устрашающий, а дурацкий. Следом Колян вытащил обрез, встал, схватил сумку, резво забежал на крыльцо и открыл дверь. Навстречу как раз вышла девушка и при виде его побледнела. Брат поднял было обрез, но потом мотнул головой в сторону, дескать - проходи. Пигалица быстро сбежала вниз, испуганно щелкая каблуками.

Колян влетел в помещение почты и, не теряя ни секунды, подбежал к стойке и махом перепрыгнул через нее, оказавшись за спиной у кассирши. Еще две женщины, сидевшие рядом, вскочили и прыснули в стороны.

- Открывай! - страшно заорал он, ударив кассиршу по спине.

- Что? - пролепетала она, еще даже толком не испугавшись.

- Кассу открывай, дура! Убью!! Всем стоять!!! - еще громче заорал Колян и навел на толпу, в основном, пенсионеров обрез. - Куда, сука старая!!!

Одна из бабушек под шумок решила пробраться к двери, но от крика присела на корточки и резво передумала.

Назад Дальше