Потом я помню, как ночная няня гладила и успокаивала меня, а затем все трое осмотрели мою грудь в том месте, где я ощутила уколы игл, и сказали, что никаких следов уколов там нет.
Дворецкий и двое других слуг, отвечавших за детскую, просидели рядом со мной до утра. С того дня каждую ночь в детской сидел слуга, и так продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось четырнадцать лет.
После этого события я долго была очень нервной. Вызвали доктора, бледного и старого. Я прекрасно помню его длинное угрюмое лицо, обрамленное каштановым париком. Он еще долго приезжал ко мне через день и давал лекарство, которое я, разумеется, терпеть не могла.
А наутро после ночного происшествия я была близка к ужасу и даже днем ни на секунду не желала оставаться одна.
Помню, как пришел отец, встал возле кровати, о чем-то весело со мной поговорил, задал несколько вопросов няне и рассмеялся, услышав какой-то ответ. Потом похлопал меня по плечу, поцеловал и сказал, чтобы я не боялась, что это был лишь сон и мне он никак навредить не может.
Но его слова меня не успокоили, ведь я знала, что визит странной женщины не был сном, и он меня ужасно напугал.
Меня немного утешили лишь слова ночной няни, заверившей меня, что это она приходила и смотрела на меня, а потом прилегла рядом, а я спросонья ее, наверное, не узнала. Но даже ее слова, хоть их и подтвердила дневная няня, не удовлетворили меня полностью.
И еще я помню, как в тот же день приходил старый священник в черной рясе. Он вошел в детскую вместе с нянями и горничной, поговорил немного с ними, а потом, очень приветливо, со мной. Лицо его было очень добрым, он сказал, что мы сейчас все вместе помолимся, сложил мне ладони и попросил повторять за ними: "Господь слышит все добрые молитвы, ради Иисуса". Думаю, слова были именно такими, потому что я часто повторяла их про себя, да и няня много лет просила произносить их в моих молитвах.
Я прекрасно помню задумчивое доброе лицо старого седого священника в черной рясе, как он стоял в той комнате с высоким потолком и коричневыми стенными панелями, заставленной мебелью, вышедшей из моды три столетия назад, и как скудный свет, просачивающийся в окошко, с трудом рассеивал тени по углам. Он опустился на колени, все три женщины присоединились к нему, и он стал молиться вслух искренним, слегка дрожащим голосом, и молился, как мне показалось, долгое время. Я практически не помню всю свою жизнь, предшествующую тому событию, да и некоторые последующие события также стерлись из моей памяти, но только что описанные сцены ярко выделяются изолированными картинами из фантасмагории окружающей их темноты.
Глава 2. Гостья
Теперь я собираюсь рассказать вам нечто настолько странное, что вам потребуется вся вера в мою искренность, дабы не усомниться в моих словах. Тем не менее это не только правда, но и правда, которую я видела собственными глазами.
Стоял теплый летний вечер, и отец пригласил меня, как он иногда делал, прогуляться с ним по чудесной лесной просеке, которая, как я уже упоминала, начиналась напротив шлосса.
- Генерал Шпильсдорф не сможет приехать к нам так скоро, как я надеялся, - сказал отец, когда мы отправились на прогулку.
Генерал уже несколько недель обещал нанести нам визит, и мы ожидали его прибытия на следующий день. Он должен был привезти с собой юную леди - свою племянницу и подопечную мадемуазель Рейнфельд. Я ее никогда не видела, но мне ее описывали как очаровательную девушку, в чьем обществе я рассчитывала провести множество счастливых дней. Слова отца разочаровали меня куда сильнее, чем может вообразить щная леди, живущая в городе или в тех краях, где ее окружают многочисленные соседи. Приезд генерала и новое знакомство, которое он мне сулил, уже много недель занимали мои мечты.
- И когда же он приедет? - спросила я.
- Не раньше осени. Не менее чем через два месяца, - ответил отец. - И сейчас я очень рад, дорогая, что ты так и не познакомилась с мадемуазель Рейнфельд.
- Почему, - спросила я, одновременно обиженная и охваченная любопытством.
- Потому что бедная юная леди умерла. Я совсем забыл, что не сказал тебе об этом, но тебя не было в комнате, когда я сегодня получил письмо от генерала.
Я была потрясена. В предыдущем письме, присланном недель шесть или семь назад, генерал упоминал, что здоровье его племянницы оставляет желать лучшего, но ничто в его словах даже не намекало на опасность.
- Вот письмо генерала, - сказал отец, протягивая мне листок. - Боюсь, он сейчас в большом горе, ибо письмо показалось мне написанным почти под влиянием отчаяния.
Мы сели на грубую скамью под сенью нескольких величественных лип. Солнце садилось, разливая меланхоличное великолепие над невидимым горизонтом, а ручей, протекавший рядом с нашим домом и под крутым старинным мостом, который я упоминала, извивался почти у самых наших ног между групп благородных деревьев, отражая в своей глади пунцовость закатного неба. Письмо генерала Шпильсдорфа оказалось столь необычным, столь страстным, а местами и столь противоречивым, что я прочла его дважды (второй раз вслух для отца), но так и не смогла в нем разобраться. Я лишь поняла, что горе повлияло на ясность его мыслей. Он написал:
"Я потерял свое дражайшее дитя. Во время последних дней болезни моей любимой Берты я не мог вам писать, а до этого я и не представлял, какая опасность ей грозит. Я потерял ее, и теперь знаю все, но, увы, слишком поздно. Она умерла в блаженной невинности и с сияющей надеждой на благословенную райскую жизнь. Но причиной ее смерти стал демон, предавший наше гостеприимство. Я-то полагал, что приглашаю в дом невинность, радость и очаровательную подругу для моей утраченной Берты. О небеса! Каким же дураком я был! Я благодарю Бога за то, что мое дитя умерло, так и не заподозрив причину своих страданий. Она скончалась, не имея и малейшего понятия о причинах своей болезни и о проклятой страсти источника всего этого несчастья. Свои оставшиеся дни я посвящу поиску и уничтожению монстра. Мне сказали, что я могу надеяться на достижение своей справедливой и праведной цели. Пока что мне светит лишь слабый путеводный огонек. Я проклинаю свой самонадеянный скептицизм, свое презренное чувство превосходства, свою слепоту, свое упрямство - все сразу, и, увы, слишком поздно. Я сейчас не могу писать или рассуждать спокойно, ибо потрясен случившимся. Но как только немного приду в себя, то посвящу все свое время поискам, которые могут привести меня до самой Вены. Осенью, месяца через два или раньше, если буду жив, я приеду к вам - с вашего позволения - и тогда расскажу все, что ныне не осмеливаюсь доверить бумаге. Прощайте. Молюсь за вас, мой дорогой друг".
Так заканчивалось это странное письмо. И, хотя я никогда не видела Берту Рейнфельд, глаза мои наполнились слезами. Письмо меня растрогало, но в то же время и сильно разочаровало.
К тому времени солнце село, и я вернула отцу письмо генерала уже в сумерках.
Вечер был теплым и ясным, и мы шли неторопливо, обмениваясь догадками о смысле только что прочитанных фраз. Нам предстояло пройти почти милю до дороги, проходящей мимо шлосса, и, когда мы подошли к ней, в небесах уже ярко сияла луна. У подъемного моста мы встретили мадам Перродон и мадемуазель де Лафонтен, которые вышли без шляпок насладиться лунным светом. Приближаясь, мы еще издалека услышали, как они о чем-то оживленно беседуют. Мы присоединились к ним возле моста и остановились, чтобы тоже восхититься великолепным видом.
Напротив нас виднелась просека, откуда мы только что пришли. Налево отходила узкая дорога, петлявшая среди рощиц величественных деревьев, теряясь в лесной чаще. Направо та же дорога пересекала крутой и живописный мост, рядом с которым возвышались развалины башни, некогда охранявшей переправу; сразу за мостом виднелся крутой холм, поросший деревьями и плющом, оплетавшим серые скальные выступы. В низинах и над покрытыми дерном лугами стелилось тонкое покрывало тумана, похожего на дымок и отмечающего расстояния полупрозрачной вуалью; кое-где в лунном свете тускло поблескивала река.
Трудно было вообразить сцену более мирную и успокаивающую. Только что прочитанные новости придали ей меланхоличность, но ничто не могло лишить ее умиротворенности, величественности и перспективы.
Мы с отцом стояли молча, любуясь живописным пейзажем. Обе гувернантки, чуть позади нас, уже насладились им и теперь обсуждали красоту луны.
Мадам Перродон, толстая женщина средних лет, отличалась романтизмом и говорила поэтически. Мадемуазель де Лафонтен, чей отец был немцем, унаследовала от него психологичность и мистицизм и теперь утверждала, что, когда луна сияет так ярко, как сейчас, то это, как хорошо известно, означает особую духовную активность. Влияние полной луны при такой яркости многократно усиливается. Она воздействует на сны, на подверженных лунатизму и просто нервных людей, и вообще луна обладает поразительным физическим влиянием на жизнь. Мадемаузель рассказала, что ее кузен, помощник капитана на торговом судне, как-то заснул на палубе в подобную ночь, лежа на спине и подставив лицо свету полной луны, и внезапно проснулся, когда ему приснился сон о том, как какая-то старуха царапает ему ногтями щеки. От страха его лицо жутко перекосилось и с тех пор так и осталось слегка перекошенным.
- Сегодня ночью, - сказала она, - луна полна идиллического и магнетического влияния. Да вы сами посмотрите: если обернетесь к шлоссу, то увидите, что все его окна светятся и мерцают от этого серебристого великолепия, словно невидимые руки осветили комнаты перед приемом волшебных гостей.
У человека наступает иногда некая вялость духа, при которой он, не расположенный говорить сам, утешает уши разговорами других. Вот и я в ту ночь стояла, с удовольствием выслушиваясь в щебетание дамского разговора.
- У меня сегодня тоже легкая хандра, - признался отец и, помолчав, процитировал по-английски Шекспира:
Воистину не знаю я, зачем я столь печален.
Тоска меня изводит: говоришь ты,
Она изводит также и тебя;
Но у меня откуда? Мимо шел я…
- Дальше я не помню. Но мне кажется, что над нами нависло огромное несчастье. И полагаю, что чувство это навеяло на меня письмо несчастного генерала.
И в то же мгновение наше внимание приковал донесшийся с дороги шум каретных колес и стук множества копыт.
Судя по звукам, они приближались со стороны холма за мостом, и очень скоро экипаж показался над его гребнем. Затем мост пересекли сперва два всадника, за ними карета, влекомая четверкой лошадей, и следом еще два всадника.
На вид эта дорожная карета принадлежала знатной персоне, и это необычное зрелище немедленно приковало наше внимание. Через несколько секунд оно стало гораздо более интересным, потому что, едва карета оказалась на середине крутого моста, один из передних всадников поддался испугу, передав панику остальным, запряженные в карету лошади понеслись галопом, и она, протиснувшись между передними всадниками, с грохотов понеслась в нашу сторону со скоростью урагана. Охватившее всю сцену возбуждение еще более усиливали четко доносящиеся из окошка кареты женские крики.
Все мы невольно приблизились к дороге, охваченные любопытством и ужасом; я молчала, а остальные издавали возгласы, отражавшие различные степени страха.
Развязка наступила быстро. Как раз перед подъемным мостом замка, на пути приближающейся кареты, у обочины дороги стояла величественная липа, а напротив нее - старинный каменный крест, завидев который, лошади, мчавшиеся теперь с воистину ужасающей скоростью, свернули, и колесо кареты наехало на выступающие корни дерева. Я поняла, что сейчас произойдет, и закрыла лицо руками, не в силах видеть неизбежное. Я даже отвернулась, но тут же услышала возгласы гувернанток, чьи глаза оставались открытыми. Любопытство заставило меня повернуться обратно и открыть глаза, и я увидела сцену полной неразберихи. Две лошади лежали на дороге, карета опрокинулась набок, и два ее колеса все еще вращались в воздухе, мужчины торопливо распутывали постромки, а рядом с каретой стояла весьма величественная и властная на вид леди с прижатыми к груди руками, время от времени прикладывая к глазам платок. Вскоре из кареты извлекли юную леди, потерявшую сознание или даже саму жизнь. Мой отец уже стоял возле пожилой леди со шляпой в руке и, очевидно, предлагал ей помощь и ресурсы своего шлосса. Леди, казалось, не слышала его и не сводила глаз с хрупкой девушки, которую уложили на обочине.
Я приблизилась. Девушка, очевидно, пребывала в обмороке, но была, все всяких сомнений, жива. Отец, считавший себя врачом-самоучкой, прижал пальцы к запястью девушки и заверил леди, назвавшуюся ее матерью, что пульс хотя и слабый и нерегулярный, но четко различим. Леди хлопнула в ладоши и с благодарностью посмотрела на отца, но тут же вновь приняла прежнюю театральную позу, которая, как я полагаю, для некоторых естественна.
Она была из тех, кого называют "привлекательной для своего возраста", и прежде наверняка считалась красивой. Высокая, но не худая, она была облачена в черный бархат и выглядела довольно бледной, хотя лицо ее оставалось гордым и властным, но как-то странно возбужденным.
- Воистину я обречена на несчастья! - Услышала я, подойдя, ее слова. - Я сейчас в путешествии, от которого зависит жизнь и смерть, и в этой гонке потерять час означает, возможно, потерять все. Но сейчас никому неведомо, когда мое дитя оправится настолько, чтобы отправиться в путь. Я должна оставить ее, ибо не могу, не имею права задерживаться. Далеко ли отсюда ближайшая деревня, сэр? Мне придется оставить ее там и целых три месяца не видеть свое дорогое дитя и даже не иметь возможности получить от нее весточку.
Я дернула отца за сюртук и прошептала ему на ухо:
- О, папа, умоляю, попроси ее оставить девушку у нас. Я буду так рада! Попроси, умоляю!
- Если мадам доверит своего ребенка заботам моей дочери и ее гувернантки, мадам Перродон, и позволит ей остаться нашей гостьей под мою ответственность до возвращения мадам, - обратился к леди отец, - то это возложит на нас определенные обязательства, и мы станем обращаться с ней со всей заботой и рвением, к которым такое доверие обязывает.
- Я не могу согласиться на такое, сэр, ибо это подвергнет вашу доброту и благородство слишком жестокому испытанию, - ответствовала леди.
- Наоборот, вы окажете нам милость в тот момент, когда мы в ней весьма нуждаемся. Мою дочь только что постигло жестокое разочарование из-за некоего несостоявшегося визита, который она давно и с огромным нетерпением ожидала. Ежели вы поручите юную леди нашим заботам, это станет для нее лучшим утешением. Даже ближайшая на вашем пути деревня находится очень далеко, и в ней нет гостиницы, в которой вы согласились бы оставить дочь; вы ведь не можете допустить, чтобы она проехала некое значительное расстояние, подвергая свое здоровье опасности? И если, по вашим же словам, вы не можете отложить путешествие, то должны расстаться с дочерью сегодня, а кроме как здесь вам не найти места, где вы сможете быть уверены, что к ней отнесутся с искренней заботой и нежностью.
Во внешности и поведении этой дамы имелось нечто настолько изысканное и даже импозантное, а в манерах нечто столь властное, что одно это, даже если не считать вида ее экипажа, убеждало прочих в том, что она - влиятельное лицо.
К этому времени карету уже подняли, а лошадей вновь запрягли.
Дама бросила на дочь взгляд, показавшийся мне куда менее любящим, чем можно было предположить в начале этой сцены, а потом поманила отца и отвела его на несколько шагов в сторону, после чего заговорила с ним, имея выражение лица весьма строгое и ничуть не напоминающее то, каким оно было совсем недавно. Меня переполняли удивление - неужели отец не замечает этого изменения? - и невыразимое любопытство: мне хотелось узнать, что же она говорит ему почти в ухо с такой откровенностью и быстротой?
Разговор их продолжался минуты две или три. Затем она повернулась и подошла к месту, где лежала ее дочь, поддерживаемая мадам Перродон. Дама опустилась на колени и прошептала девушке на ухо, как предположила мадам, краткое благословение. Потом, торопливо поцеловав дочь, она встала, уселась в экипаж и захлопнула дверцу. Слуги в ливреях вскочили на запятки, передние всадники пришпорили лошадей, кучер щелкнул кнутом, лошади неожиданно пустились рысью, грозившей скоро перейти в галоп, и карета покатилась дальше, сопровождаемая по пятам двумя всадниками.
Глава 3. Мы сравниваем записки
Мы провожали кортеж взглядами, пока он вскоре не скрылся в туманном лесу, а скрип колес и стук копыт не растаяли в тихом ночном воздухе. И доказательством того, что это приключение не было иллюзией, осталась лишь девушка, которая как раз в этот момент открыла глаза. Я не могла их видеть, потому что ее лицо было повернуто в другую от меня сторону, но она подняла голову, осмотрелась и жалобно произнесла:
- Где мама?
Наша добрая мадам Перродон ответила ей с нежностью и добавила несколько утешений, после чего девушка спросила:
- Где я? Как называется это место? Я не вижу кареты. И… мацка… где она?
Мадам ответила на все ее вопросы, и девушка постепенно вспомнила, как произошло несчастье с каретой, и была рада услышать, что никто из путешественников не пострадал. Узнав же, что мать оставила ее здесь и вернется лишь через три месяца, она зарыдала.
Я уже собралась добавить к словам мадам Перродон и свои утешения, но мадемуазель де Лафонтен остановила меня, коснувшись моей руки, и сказала:
- Не подходите. Сейчас она может общаться лишь с кем-то одним из нас, и даже легкий избыток эмоций может оказаться для нее чрезмерным.
И я решила, что, как только незнакомку уложат в постель, я приду в ее комнату и поговорю с ней.
Отец тем временем распорядился послать верхового слугу за врачом, живущим в двух лигах от нас, и приготовить спальню для юной леди.
Незнакомка вскоре встала и, опираясь на руку мадам, медленно пересекла подъемный мост и вошла в ворота замка.
В холле ее уже ждали слуги, которые отвели ее в комнату.
Одна из комнат замка, где мы устроили гостиную, была длинной и с четырьмя окнами, смотрящими на ров и подъемный мост. Из них открывался вид на уже описанный мною лес.
Гостиная была обставлена старинной мебелью из резного дуба, большими дубовыми же шкафами и стульями, обтянутыми алым утрехтским бархатом. Ее стены покрывали гобелены и огромные картины в позолоченных рамах с изображениями людей в полный рост и в старинных, очень необычных костюмах во время псовой и соколиной охоты и различных празднеств. Хотя гостиную нельзя было назвать очень уютной и удобной, мы пили в ней чай, ибо отец, проявляя свои патриотические чувства, настоял, чтобы национальный напиток появлялся на столе столь же регулярно, как кофе и шоколад.
В тот вечер мы с отцом сидели в гостиной при свечах в обществе мадам Перродон и мадемуазель де Лафонтен и обсуждали недавнее происшествие. Юная незнакомка погрузилась в глубокий сон, едва ее уложили в постель, и наши дамы оставили ее на попечение слуг.
- Как вам понравилась наша гостья? - спросила я мадам, едва та вошла. - Расскажите мне о ней все.
- Она мне очень понравилась, - ответила мадам. - Я в жизни не видела столь красивой девушки. Она примерно твоего возраста, очень хрупкая и милая.
- Да, она просто красавица, - подтвердила мадемуазель, заглянувшая на миг в комнату незнакомки.
- И голосок у нее такой нежный, - добавила мадам Перродон.