- Ты пронзаешь мне уши, - заявила она почти со злостью и заткнула уши пальцами, - К тому же откуда тебе знать, что мы исповедуем одну и ту же религию? Ваши обряды мне противны, и я ненавижу похороны. Подумаешь, событие! Все должны умереть, и ты умрешь. И все умершие счастливее живых. Пойдем домой.
- Отец ушел вместе со священником на церковный двор. Я думала, ты знаешь, что девушку будут сегодня хоронить.
- Ее? Я не забиваю себе голову разными там крестьянами. И вообще не знаю, кто она такая, - ответила Кармилла, сверкнув глазами.
- Это та самая несчастная девушка, которой показалось, что она видела призрак две недели назад. И с того дня она начала умирать, а вчера скончалась.
- Вот только о призраках мне рассказывать не надо. А то я сегодня спать не смогу.
- Надеюсь, в округе не разразится чума или лихорадка; все это мне очень не нравится, - продолжила я. - Всего неделю назад умерла молодая жена свинопаса. Когда она лежала в постели, ей показалось, что кто-то схватил ее за горло и едва не задушил. Папа сказал, что такие жуткие видения бывают при некоторых формах лихорадки. А ведь накануне она была совершенно здорова. Но с того дня начала чахнуть, и через неделю умерла.
- Что ж, надеюсь, ее уже похоронили, а гимны спели, и эти фальшивые вопли уже не будут терзать наши уши. Я от них нервничаю. Сядь рядом со мной, сядь ближе. Возьми меня за руку, сожми… крепче… еще крепче…
Мы отошли немного назад и приблизились к другой скамье.
Она села. Ее лицо претерпело изменение, которое меня встревожило и на миг даже ужаснуло. Оно потемнело до бледной синевы, Кармилла стиснула зубы и кулаки, нахмурилась и сжала губы, уставившись себе под ноги. Потом все ее тело содрогнулось и затряслось от мелкой неудержимой дрожи. Казалось, вся ее энергия уходит на то, чтобы сдержать припадок, которому она сопротивлялась, затаив дыхание. Вскоре из ее уст вырвался негромкий конвульсивный вскрик страдания, и истерия постепенно стихла.
- Вот! Видишь, что бывает, когда людей душат церковными гимнами! - сказала она наконец, - Возьми меня за руку, держи крепче. Все уже проходит.
Постепенно она пришла в себя, и, возможно, чтобы развеять тяжелое впечатление, которое это зрелище произвело на меня, она стала чрезмерно оживленной и болтливой, и вела себя так все время, пока мы возвращались домой.
Тогда я впервые воочию убедилась в хрупкости ее здоровья, о котором говорила ее мать. И впервые же увидела, как она проявляет вспыльчивость.
И то и другое улетели прочь подобно летнему облачку, и впоследствии я всего лишь раз увидела у, нее мгновенную вспышку гнева. Сейчас я расскажу, как это произошло.
Мы с ней смотрели в одно из длинных окон гостиной, когда во двор через подъемный мост вошел странник, которого я очень хорошо знала. Он обычно заходил в шлосс дважды в год.
То был горбун с худощавым лицом, которое обычно бывает у людей с таким физическим недостатком, и заостренной черной бородой. Он улыбался от уха до уха, показывая желтоватые зубы. Одежда у него была темно-желтая, черная и алая, перетянутая множеством ремешков и широким поясом, с которого свисали всевозможные вещички. За спиной он нес волшебный фонарь и два хорошо мне знакомых ящика - в одном лежала саламандра, а в другом мандрак. Эти чудища всегда вызывали у отца смех, ибо были тщательно и аккуратно сшиты из высушенных кусочков тел обезьян, попугаев, белок, рыб и ежей, но выглядели поразительно эффектно. Горбун имел при себе скрипку, ящик со всевозможными колдовскими принадлежностями, по паре подвешенных к поясу звериных лапок и масок, а на ремешках - коробочки с неким таинственным содержимым, в руке же он держал черный посох с медным наконечником. Компанию ему составлял лохматый беспородный пес, следовавший за ним по пятам. Однако на мосту пес остановился, подозрительно принюхался и вскоре завыл.
Тем временем его хозяин остановился посреди двора, приподнял гротескную шляпу, весьма церемонно поклонился, очень громко поздоровался на ужасном французском и повторил приветствие на не менее ужасном немецком. Затем снял скрипку, заиграл какую-то веселую мелодию и принялся что-то напевать, приплясывая столь азартно, что я рассмеялась несмотря на завывания собаки.
Завершив первую часть представления, он, ухмыляясь, приблизился к окну, держа шляпу в левой руке а скрипку под мышкой, и, не переводя дыхания, разразился долгой речью, расписывая свои достоинства и мастерство во всевозможных искусствах, которые он предлагал к нашим услугам, а также всяческие курьезы и развлечения, которые он готов нам продемонстрировать за умеренную мзду.
- Не пожелают ли любезные дамы купить амулет против упыря, который, как я слышал, волком рыщет в местных лесах? - спросил он, бросая шляпу на булыжники двора. - Упыри дохнут от него направо и налево, а чары этого амулета никогда не подводят. Достаточно пришпилить амулет к подушке, и вы сможете рассмеяться упырю в лицо.
Амулет оказался овальным кусочком пергамента, а его чары - кабаллистическими знаками и диаграммами.
Кармилла тут же купила амулет, и я тоже.
Горбун смотрел на нас снизу вверх, а мы улыбались ему из окна. Нам было весело - мне, во всяком случае, точно. Разглядывая нас проницательными глазами, горбун заметил нечто, привлекшее его внимание. Он тут же раскрыл кожаный футляр, где лежали всяческие стальные инструменты.
- Видите, миледи, - обратился он ко мне, показывая содержимое футляра, - кроме прочих, менее полезных искусств, я еще и зубной мастер. Чума побери эту собаку! - не выдержал он. - Молчать, псина! Он так воет, что ваша светлость ничего не слышит. У вашей благородной подруги, юной леди справа, очень острые зубы - длинные, тонкие и острые как шило, как иголки, ха-ха! А у меня, ваша светлость, глаза вдаль хорошо видят, и я как взглянул на нее, так сразу это и углядел. И коли эти зубки ранят юную леди, а сдается мне, что так оно и есть, так вот он я, и напильнички у меня есть, и долото, и щипчики. И коли ее светлость пожелает, я ей зубки подточу, и станут они не как у рыбы какой-нибудь, а какие полагаются юной красавице, а уж она-то как есть красавица. Эй! Никак юная леди недовольна? Нужто я распустил свой болтливый язык? Нужто оскорбил ее?
Юная леди и впрямь выглядела очень сердитой, отойдя от окна.
- Да как этот урод посмел меня оскорблять? Где твой отец? Я потребую от него извинений! Мой отец привязал бы этого негодяя к столбу, угостил кнутом, а потом прожег бы до костей нашим фамильным клеймом!
Она отошла от окна на шаг-другой, села, и едва она потеряла обидчика из виду, как гнев ее улетучился столь же быстро, как и вспыхнул. Постепенно к ней вернулось ее обычное настроение, и она, казалось, вовсе позабыла о горбуне и его предложении.
В тот вечер отец мой был не в духе. Войдя в гостиную, он поведал нам еще об одном случае, весьма сходном с двумя прежними, недавно завершившимися смертью. Сестра молодого крестьянина из нашего поместья, живущая всего в миле от нас, тяжело заболела. По ее словам, на нее тоже кто-то напал и стал душить, и теперь она медленно, но неуклонно угасает.
- Но все это, - добавил отец, - имеет строго естественные причины. Эти бедные люди заражают друг друга предрассудками и тем самым повторяют в воображении образы тех ужасов, что поразили их соседей.
- Но уже сами обстоятельства способны ужасно напугать человека, - сказала Кармилла.
- Как? - спросил отец.
- Я тоже боюсь представлять себе подобное. Мне кажется, что такие видения не менее страшны, чем реальность.
- Все мы в руках Божьих: ничто не случится без его воли, и те из нас, кто любит его, закончат свою жизнь хорошо. Он создатель наш, он сотворил нас всех и позаботится о нас.
- Создатель! Естество! - воскликнула Кармилла. - И эта болезнь, поразившая страну, тоже естественна. Это порождение природы. Все происходит из природы, разве не так? И все в небесах, на Земле и под землей живет и действует так, как повелевает природа! Я так считаю.
- Доктор сказал, что сегодня к нам приедет, - сказал отец, помолчав. - Мне захотелось узнать, что он об этом думает и как, по его мнению, нам лучше поступить.
- От докторов мне никогда не было никакой пользы, - сказала Кармилла.
- Так ты была больна? - спросила я.
- Гораздо сильнее, чем ты за всю свою жизнь.
- Давно?
- Да, давно. У меня была именно эта болезнь, но я позабыла все, кроме боли и слабости, а они были не столь ужасны, как при других болезнях.
- Ты тогда была очень молода?
- Да, очень. Но давай больше не говорить об этом. Ты ведь не хочешь огорчать подругу?
Она томно взглянула мне в глаза, нежно обняла за талию и вывела из гостиной. Отец, сидя у окна, уже склонился над какими-то бумагами.
- Почему твоему папе нравится нас пугать? - со вздохом спросила прелестная Кармилла.
- Он нас не пугает, дорогая Кармилла, ему даже в голову такое не приходило.
- А ты боишься, дражайшая моя?
- Я бы очень испугалась, если бы поверила, что и на меня могут напасть так же, как на тех несчастных.
- Ты боишься умереть?
- Да, ведь все этого боятся.
- Но ведь можно умереть как любовники - умереть вместе, чтобы жить вместе. Пока девушки живут в этом мире, они всего лишь гусеницы, и им суждено превратиться в бабочек, когда придет лето. А до этого, как ты сама понимаешь, им еще надо побыть куколками и личинками - и у каждой есть свои пристрастия и потребности. Так пишет мсье Бюффон в своей толстой книге, что лежит в соседней комнате.
В тот же день, ближе к вечеру, приехал доктор и на некоторое время уединился с отцом. Доктор был человек опытный, ему перевалило за шестьдесят, он носил напудренные парики, а бледное лицо выбривал до гладкости тыквенной кожицы. Он и отец вышли из комнаты вместе; я услышала, как отец рассмеялся и сказал:
- Просто поразительно слышать такое от столь мудрого человека. Что вы там говорили про гиппогрифов и драконов?
Доктор улыбался и ответил, покачав головой:
- Тем не менее жизнь, как и смерть, есть состояние таинственное, и мы мало что знаем о ресурсах как одного, так и другого.
Они пошли дальше, и дальнейший их разговор я не слышала. Тогда я не знала, что имел в виду доктор, но теперь, кажется, я это поняла.
Глава 5. Поразительное сходство
В тот же вечер из Граца приехал хмурый и неразговорчивый сын чистильщика картин, привезя с собой два больших сундука, цабитых картинами. Он проделал путь в десять лиг, а всякий раз,’когда из Граца, нашей местной столицы, в замок приезжал посыльный, мы собирались вокруг него в зале послушать новости.
Его же приезд стал для нашей уединенной глубинки настоящим событием. Сундуки оставили стоять в зале, а послыльного предоставили заботам слуг, которые повели его ужинать. Затем, сопровождаемый помощниками с молотками, долотами и буравами, он вернулся в зал, где уже собрались все обитатели замка, с нетерпением ожидая распаковки сундуков.
Кармилла сидела, равнодушно глядя перед собой, пока из сундуков одну за другой извлекали возвращенные после реставрации старинные картины - почти все они были портретами. Моя мать происходила из старинного венгерского рода, и большая часть этих картин, которым предстояло вернуться на прежние места, досталась нам от нее.
Отец держал в руке список, зачитывая его вслух, а художник доставал из сундука соответствующую картину. Не знаю, насколько они были хороши, но, несомненно, очень стары, а некоторые и весьма любопытны. По большей части они имели для меня одно достоинство - можно сказать, что я их увидела впервые, потому что прежние изображения на них почти исчезли под многолетним слоем копоти и пыли.
- Вот картина, которую я прежде не видел, - .сказал отец, - В верхнем углу на ней написано имя, кажется, "Марсия Карнштейн", и дата: "1698". Мне самому любопытно, что же на ней изображено.
Я вспомнила эту картину: цримерно полтора фута высотой, почти квадратная и без рамки. Она настолько потемнела от времени, что я ничего не могла на ней разобрать.
Художник достал картину из сундука, не скрывая гордости за результат своих трудов. Картина воистину оказалась не только замечательной, но и поразительной. На ней была изображена Кармилла!
- Кармилла, дорогая, это же чудо! Смотри, это же ты - живая, улыбающаяся, готовая заговорить. Какая красота, правда, папа? И смотри, нарисована даже родинка на шее!
Отец рассмеялся.
- Сходство, несомненно, поразительное, - подтвердил он, отведя взгляд и, к моему удивлению, выглядя почему-то немного потрясенным этим сходством. Отец подошел к чистильщику картин и со знанием дела завел разговор о других портретах и картинах с художником, чье мастерство вернуло им яркость и цвета. Я же, разглядывая портрет, все больше и больше им восхищалась.
- Папа, ты позволишь повесить его в моей комнате? - спросила я.
- Конечно, дорогая, - с улыбкой ответил он, - Я очень рад, что он так тебе понравился. Портрет оказался даже красивее, чем я его представлял.
Кармилла точно не заметила и не услышала наш разговор. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, задумчиво разглядывая меня из-под длинных полуприкрытых ресниц и радостно улыбаясь.
- И теперь можно четко прочесть написанное в углу имя. Не "Марсия", а "Миркалла", графиня Карнштейн. И еще над и под цифрой 1698 есть две маленькие короны. Я происхожу из рода Карнштейнов, по материнской линии.
- Ах, - апатично произнесла Кармилла, - так и я тоже, кажется, очень отдаленный и очень древний потомок Карнштейнов. Из этого рода сейчас кто-нибудь жив?
- Из тех, кто носит эту фамилию, полагаю, никто. Род этот угас очень давно во время одной из гражданских войн. Но руины их замка всего в трех милях отсюда.
- Как интересно, - вяло проговорила Кармилла. - Но взгляни, как чудесно светит луна! - Она бросила взгляд через приоткрытую дверь зала, - Не хочешь ли прогуляться по двору, полюбоваться на дорогу и реку?
- Очень похоже на ту ночь, когда ты появилась у нас, - заметила я.
Она вздохнула и улыбнулась.
Кармилла встала, и мы, обнявшись за талии, вышли в мощеный двор замка, а потом, молча и неторопливо, дошли до подъемного моста, с которого перед нами открылся замечательный вид.
- Так тебе вспомнилась ночь моего приезда? - прочти прошептала она. - Ты рада, что я здесь?
- Восхищена, дорогая Кармилла.
- И ты попросила портрет девушки, похожей на меня, чтобы повесить его в своей комнате, - еле слышно проговорила она и, вздохнув, чуть сильнее привлекла меня к себе и опустила свою прелестную головку мне на плечо.
- Какая ты романтичная, Кармилла. Если ты когда-нибудь расскажешь мне свою историю, она наверняка будет похожа на трогательный роман.
Она молча поцеловала меня в ответ.
- И я уверена, Кармилла, что ты была влюблена и что даже сейчас продолжаешь кого-то любить.
- Я никогда и никого не любила и никогда не полюблю, - прошептала она, - Если только моей возлюбленной не станешь ты.
Какой прелестной она выглядела при лунном свете!
Робким и странным был ее взгляд, который она торопливо скрыла, уткнувшись лицом в мою шею и волосы. Порывисто вздохнув, почти всхлипнув, она сжала мою ладонь дрожащей рукой.
Ее нежная щека, прижатая к моей, пылала.
- Дорогая, дорогая, - прошептала Кармилла, - я живу в тебе. И я так тебя люблю, что ты умрешь за меня.
Я отпрянула.
Она смотрела на меня глазами, утратившими весь прежний огонь и блеск. Лицо ее стало бледным и апатичным.
- Нет ли в воздухе сырости, дорогая? - спросила она полусонно. - Я едва не дрожу. Я что, на миг заснула? Пойдем в дом. Пойдем, пойдем.
- Ты выглядишь нездоровой, Кармилла, и немного бледной. Тебе непременно нужно выпить немного вина.
- Да. Выпью. Мне уже лучше. И через несколько минут все пройдет. Да, дай мне немного вина, - ответила Кармилла, когда мы подошли к двери, - Давай посмотрим еще чуть-чуть. Как знать, вдруг я в последний раз любуюсь лунным светом вместе с тобой?
- Как ты себя чувствуешь теперь, дражайшая Кармилла? Тебе правда стало лучше? - спросила я.
Я уже начала тревожиться, не поразила ли и ее странная болезнь, которая, как говорят, вспыхнула эпидемией в наших краях.
- Папа ужасно рассердится, если подумает, что ты была хоть немного нездорова, а мы не сообщили ему об этом немедленно, - добавила я. - Неподалеку живет очень опытный доктор - тот самый, что приезжал сегодня к папе.
- Я и не сомневаюсь в его опытности. И знаю, как вы все добры ко мне, но успокойся дорогая. Я снова полностью пришла в себя. Меня лишь охватила легкая слабость, вот и все. Говорят, что я очень слаба, что я очень легко устаю и не в силах пройти дольше, чем трехлетний ребенок. И время от времени мои силы истощаются, и я становлюсь такой, какой ты меня только что видела. Зато потом я очень легко прихожу в себя. Посмотри сама, как быстро я оправилась.
И верно, я быстро убедилась в справедливости ее слов. Потом мы долго разговаривали, и она была очень оживлена, а остаток того вечера прошел даже без намека на то, что я назвала ее "страстной влюбленностью" - то есть тех ее безумных слов и взглядов, которые меня смущали и даже пугали. Но в тот же вечер произошло событие, направившее мои мысли в совершенно ином направлении и ненадолго вдохнувшее энергию даже в апатичную Кармиллу.
Глава 6. Весьма странные муки
Когда мы вернулись в гостиную и сели пить кофе и шоколад, Кармилла, хотя и отказалась от всего, уже выглядела совершенно как всегда. Вскоре к нам присоединились обе гувернантки, и мы немного поиграли в карты. Посреди игры в гостиную пришел и отец - выпить, как он говорил, "подносик чая".
Когда мы кончили играть, он сел на кушетку рядом с Кармиллой и спросил ее, немного встревоженно, не получала ли она известий от матери.
- Нет, - ответила Кармилла.
Тогда отец спросил, не знает ли она, куда можно отправить ей письмо.
- Я не могу этого сказать, - сказала Кармилла, - но уже подумываю о том, чтобы покинуть вас. Вы уже были слишком гостеприимны и добры ко мне. Я доставила вам бесконечно много хлопот, и мне хочется завтра же отправиться в путь следом за матерью. Мне известно, где я в конце концов отыщу ее, хотя пока не имею права говорить это вам.
- Даже и не думай! - воскликнул отец, к моему великому облегчению. - Мы не можем себе позволить потерять тебя, и я соглашусь на твой отъезд, только если передам тебя заботам матери, которая попросила тебя остаться у нас до ее возвращения. Я был бы очень счастлив узнать, что ты получила от нее весточку, но сегодня вечером известия о распространении таинственной болезни, начавшейся в наших краях, стали еще более угрожающими, и, моя дорогая гостья, я ощутил еще большую ответственность за тебя, не имея советов от твоей матери. Но я сделаю все, что в моих силах, и в одном я уверен - тебе не следует даже думать о том, чтобы покинуть нас без прямого распоряжения матери. Нам и без этого будет нелегко с тобой расставаться.
- Спасибо, сэр, тысячу раз спасибо вам за гостеприимство, - ответила она, робко улыбаясь. - Все вы были слишком добры ко мне, и я очень редко была так счастлива, как здесь, в вашем замечательном замке, окруженная вашей заботой, и в обществе вашей дражайшей дочери.