Глава 11. Рассказ генерала
- Охотно, - сказал генерал и после короткой паузы, во время которой он собирался с мыслями, начал одно из самых странных повествований, какие мне доводилось слышать.
Мое дражайшее дитя с великим удовольствием ждало поездки к вашей очаровательной дочери, на которую вы столь любезно согласились, - Тут генерал вежливо, но печально поклонился мне. - Но тем временем мы получили приглашение от моего старого друга графа Карлсфелда, чей замок находится примерно в шести лигах по другую сторону от Карнштейна. То было приглашение на празднество, которое, как вы помните, он устраивал в честь своего блистательного гостя, великого князя Чарльза.
- Да, помню. И полагаю, оно было весьма пышным, - заметил отец.
- Достойным принца! Но тогда его гостеприимство было воистину королевским. Точно у него имелась лампа Алладина. А в ту ночь, с которой моя печаль берет отсчет, был устроен величественный бал-маскарад. Деревья вокруг замка украсили разноцветными фонариками. Фейерверки оказались такими, каких наверняка не видели даже в Париже. И такая музыка - вы ведь знаете, что музыка моя слабость, - такая восхитительная музыка! Наверное, там были лучший инструментальный оркестр в мире и лучшие певцы, приглашенные со всех великих опер Европы. Бродя по фантастически освещенным окрестностям залитого лунным светом замка, из длинных рядов окон которого струился розовый свет, вы внезапно слышали чарующие голоса из какой-нибудь рощи или из лодки на озере. Оглядываясь и вслушиваясь, я словно погружался в романтизм и поэзию своей молодости.
Когда отсняли фейерверки и начался бал, мы вернулись в изысканно обставленные комнаты, открытые для танцоров. Бал-маскарад, как вы знаете, есть прекраснейшее зрелище, но столь блистательного спектакля мне никогда не доводилось видеть.
Публика собралась весьма аристократическая, и мне казалось, что среди собравшихся я - единственный "никто".
Мое дорогое дитя выглядело очаровательно. Маски на ней не было, а ее возбуждение и восторг добавляли неописуемую прелесть ее и без того прелестным чертам. Я заметил юную леди, величественно одетую, но в маске. Она, как мне показалось, наблюдала за моей подопечной с чрезвычайным интересом. Я увидел ее сперва в большом зале среди танцующих, а затем, несколько минут спустя, снова возле нас на террасе под окнами замка, где она, прогуливаясь, занималась тем же. Ее сопровождала богато и пышно одетая дама, тоже в маске и с аристократической внешностью и поведением. Если бы на юной леди не было маски, то я, разумеется, смог бы увереннее определить, действительно ли она наблюдает за моей драгоценной подопечной. Теперь я уверен, что так оно и было.
С террасы мы перешли в один из салонов. Мое бедное дорогое дитя отдыхало после танцев на одном из стульев возле двери; я стоял рядом. К нам подошли обе упомянутые дамы, и молодая села рядом с моей подопечной, а ее спутница встала рядом со мной и некоторое время негромко о чем-то разговаривала с девушкой.
Воспользовавшись привилегией, которую ей давала маска, дама вскоре повернулась ко мне и, тоном старой приятельницы назвав меня по имени, начала разговор, который весьма разжег мое любопытство. Она упоминала многие места, где мы встречались - при дворе и в аристократических домах. Она ссылалась на мелкие происшествия, о которых я уже давно и вспоминать перестал, но которые, как я тогда обнаружил, лишь затаились где-то в уголках памяти, ибо ее прикосновение их мгновенно оживляло.
С каждой секундой мне все более и более хотелось узнать, кто же эта дама, но все мои направленные на это попытки она находчиво и приятно парировала. Ее осведомленность о многих обстоятельствах моей жизни казалась необъяснимой. Ей словно доставляло неестественное удовольствие дразнить мое любопытство и воображать, как мои мысли мечутся от одного предположения к другому.
Тем временем юная леди, которую мать называла странным именем Милларка, с той же легкостью и непринужденностью завела разговор с моей подопечной.
Она представилась, сказав, что ее мать - моя очень старая знакомая. Говорила она с вполне понятной смелостью, которую ей придавала маска, и совсем как подруга - восхищалась ее платьем и весьма и весьма откровенно восторгалась ее красотой. Она развлекала ее, смеясь и отпуская забавные замечания о людях, собравшихся в бальном зале. При желании она могла быть весьма живой и остроумной, и через некоторое время они уже болтали как хорошие подруги, а юная незнакомка опустила маску, прикрывавшую поразительно красивое лицо. Я никогда прежде его не видел, и мое дорогое дитя тоже. Но, хоть оно и оказалось новым для нас, его черты были столь привлекательными, равно как и прелестными, что было просто невозможно не испытать к незнакомке неотразимую симпатию. И моя бедная девочка ей поддалась. Никогда еще мне не доводилось видеть, как кого-то тянет к другому с первого взгляда, если, разумеется, дело было не в незнакомке, которая, казалось, сама была очарована моей подопечной.
Пока девушки общались, я, воспользовавшись правом, которое мне предоставлял маскарад, буквально засыпал вопросами мать девушки.
- Вы меня совершенно озадачили, - смеясь, признался я. - Быть может, достаточно? И теперь вы, дабы мы оказались в равном положении, окажете мне любезность и снимете маску?
- Может ли просьба быть столь неразумной? - возразила она. - Просить леди отказаться от преимущества! Кроме того, с чего вы решили, что сумеете узнать меня? Годы сильно меняют внешность.
- Как вам будет угодно, - сказал я с поклоном и, полагаю, весьма меланхолично усмехнувшись.
- Ответ философа. Но откуда вам знать, что вид моего лица вам поможет?
- Я все же рискнул бы проверить. И вы напрасно изображаете пожилую женщину - вас выдает фигура.
- Тем не менее прошли годы, с тех пор как я вас видела. Точнее, с тех пор как вы видели меня. Милларка - моя дочь, следовательно, я не могу быть молодой, даже по мнению людей, которых время научило быть снисходительными, и мне может не понравиться сравнение с той женщиной, какой вы меня помните. А у вас нет маски, которую вы могли бы снять, поэтому вы и не можете ничего предложить мне взамен.
- И тем не менее, взывая к вашему милосердию, я прошу ее снять.
- А я, взывая к вашему, прошу позволить ей остаться на месте.
- Что ж, в таком случае, скажите мне хотя бы, кто вы - француженка или немка, ибо вы безупречно говорите на обоих этих языках.
- Вряд ли я открою вам это, генерал. Вы намерены застать меня врасплох и уже размышляете над направлением атаки.
- Но в любом случае вы не станете отрицать, что, удостоившись позволения говорить с вами, я должен знать, как к вам обращаться. Следует ли мне называть вас мадам графиня?
Она рассмеялась, и, несомненно, вновь уклонилась бы от ответа - и в самом деле, как мог я рассчитывать на ее откровенность, если, как я теперь считаю, и наша якобы случайная встреча, и весь разговор были спланированы с глубочайшим коварством?
- На это я могу ответить… - начала было она, но ее ответ прервало появление джентльмена, одетого во все черное, который выглядел особенно элегантно и изысканно. В его внешности имелся единственный недостаток - лицо его отличалось поразительной бледностью, какую мне доводилось видеть лишь у покойников. Он был облачен не в маскарадный костюм, а в обычное вечернее платье человека благородного происхождения. Без улыбки, но после учтивого и необычно низкого поклона он проговорил:
- Дозволит ли мадам графиня сказать несколько слов, которые могут ее заинтересовать?
Леди быстро повернулась к нему и коснулась своих губ, призывая молчать, а затем сказала мне:
- Поберегите для меня место, генерал, я скоро вернусь после краткого разговора.
После этого игриво отданного распоряжения она отошла в сторону с джентльменом в черном, и они несколько минут о чем-то очень серьезно разговаривали. Затем они медленно прошли через толпу к выходу, и я на некоторое время потерял их из виду.
Я воспользовался этой паузой и напряг память, пытаясь опознать леди, которая столь прекрасно помнила меня, но безуспешно. Я уже подумывал о том, чтобы присоединиться к разговору между девушками и попытаться, если удастся, выведать у дочери графини имя и титул матери, а заодно и название их замка и поместья. Но тут графиня вернулась, сопровождаемая бледнолицым мужчиной в черном, который сказал:
- Я вернусь и сообщу мадам графине, когда ее карета будет подана.
И он, поклонившись, ушел.
Глава 12. Просьба
- Значит, мы расстанемся с мадам графиней, но, надеюсь, лишь на несколько часов, - сказал я, низко поклонившись.
- Возможно, и так. Но, возможно, и на несколько недель. Мне очень не повезло, что он обратился ко мне, назвав мой титул. Так вы узнали меня?
Я заверил, что нет.
- Вы узнаете, кто я, но не сейчас. Мы с вами гораздо более старинные и хорошие друзья, чем вы, вероятно, подозреваете. Но пока я не могу открыться. Через три недели я буду проезжать мимо вашего замечательного шлосса, о котором я уже навела справки. Вот тогда я и загляну к вам на часок-другой, и мы возобновим знакомство, которое вызывает у меня лишь тысячи самых приятных воспоминаний. Но сейчас меня словно громом поразили некие дошедшие до меня новости. И я должна немедлено отправиться в путь и как можно скорее преодолеть почти сотню миль, ибо мои проблемы многократно возросли. И лишь вынужденная необходимость скрывать свои имя до сих пор удерживала меня от единственной просьбы, с которой я хочу к вам обратиться. Мое бедное дитя еще не до конца восстановило свои силы. Отправившись понаблюдать за охотой, она упала вместе с лошадью, и ее нервы до сих пор не успокоились после такого потрясения, и наш врач говорит, что ей некоторое время ни в коем случае нельзя перенапрягаться. Поэтому даже сюда мы добирались очень неторопливо, всего по шесть лиг в день. Но теперь мне предстоит мчаться днем и ночью по делу, в котором решаются вопросы жизни и смерти, и это миссия критическая и срочная, суть которой я поясню при нашей встрече - а она, надеюсь, состоится через две недели, - когда мне уже не будет нужды что-либо скрывать.
И тут она перешла к своей просьбе и произнесла ее тоном человека, из уст которого она прозвучала скорее приказом, чем просьбой об услуге. Это проявилось лишь в ее манерах, и, полагаю, совершенно неосознанно. И, если не считать выражений, которыми просьба была высказана, ее можно было бы счесть мольбой. Меня просто попросили заботиться о дочери во время отсутствия матери.
То была, учитывая все обстоятельства, странная, если не наглая просьба. Графиня некоторым образом разоружила меня, высказав и признав все, что могло бы стать аргументами против, и полностью положилась на мое благородство. И в тот же момент с фатальностью, которая, как мне кажется, предопределила все дальнейшие события, мое дорогая девочка подошла ко мне и принялась упрашивать пригласить ее новую подругу Милларку к нам в гости. Ей это только что пришло в голову, и если мама ей позволит, то она будет чрезвычайно этому рада.
При иных обстоятельствах я ответил бы, что следует немного подождать, хотя бы до тех пор, пока мы не узнаем, кто они. Но у меня не оказалось и секунды на размышления. Тут обе леди обратились ко мне вместе, и должен признать, что изящное и прекрасное лицо девушки, в котором было нечто чрезвычайно привлекательное, а также элегантность и благородное происхождение ее матери повлияли на мое решение, и я согласился и принял на себя - слишком уж легко - заботу о юной леди, которую мать называла Милларка.
Графиня подозвала к себе дочь, и та, нахмурившись, внимательно выслушала мать. Она поведала ей о том, что ей внезапно приходится уезжать и что она договорилась о том, что я о ней позабочусь, добавив, что я один из ее старинных и наиболее дорогих друзей.
Я добавил к ее словам те фразы, которые подобало произнести в подобной ситуации, и обнаружил себя в положении, которое мне очень не понравилось.
Тут вернулся джентльмен в черном и весьма церемонно проводил леди к выходу.
Все поведение этого джентльмена было таким, чтобы создать у меня впечатление, что графиня - особа гораздо более важная, чем кажется на основании одного лишь ее титула.
Напоследок, перед самым уходом, она попросила до ее возвращения не принимать попыток узнать о ней больше, чем я уже мог предположить. А наш уважаемый хозяин, чьим гостем она была, знает о причинах подобной секретности.
- Но здесь, - добавила она, - ни я, ни моя дочь не можем оставаться в безопасности более, чем на день. Примерно час назад я неосторожно сняла на секунду маску, и мне - слишком поздно - показалось, будто вы меня видели. Поэтому я и решилась воспользоваться возможностью и немного поговорить с вами. И если бы узнала, что вы меня видели, то воззвала бы к вашей чести и попросила бы на несколько недель сохранить мой секрет. Сейчас я удовлетворена тем, что вы меня не видели, но если вы теперь подозреваете или, поразмыслив, заподозрите, что я такая, то я опять-таки смогу полагаться лишь на вашу честь. Дочь моя станет собюдать такую же секретность, и я прекрасно знаю, что вы время от времени станете напоминать ей, чтобы она из-за неосторожности не позабыла о ней.
Она прошептала несколько слов дочери, торопливо поцеловала ее дважды, вышла, сопровождаемая бледным господином в черном, и исчезла в толпе.
- В соседней комнате есть окно, через которое видна дверь в вестибюль, - сказала Милларка. - Мне хотелось бы увидеть, как уезжает мама, и послать ей поцелуй на прощание.
Мы, разумеется, согласились и подошли с ней к окну. Выглянув, мы увидели красивую старинную карету, на запятках которой стояли ливрейные лакеи и курьеры. Худощавый господин в черном накинул на плечи графини толстый бархатный плащ и прикрыл ее голову капюшоном. Дама кивнула и коснулась его руки. Тот поклонился, когда дверца закрылась, и карета немедленно тронулась с места.
- Она уехала, - вздохнув, проговорила Милларка.
- Она уехала, - повторил я себе, впервые после торопливых событий, последовавших после моего согласия, задумавшись над глупостью своего поступка.
- Она даже не взглянула на меня; - жалобно произнесла юная леди.
- Наверное, графиня сняла маску и не желала показывать лицо, - предположил я, - К тому же она не могла знать, что ты стоишь у окна.
Милларка вздохнула и посмотрела на меня. Она была столь прекрасна, что я смягчился. Мне стало стыдно, что я на секунду пожалел о своем гостеприимстве и мысленно пообещал себе, что возмещу ей невольную холодность, с какой повел себя, дав согласие ее матери.
Юная леди, вновь надев маску, принялась вместе с моей подопечной уговаривать меня вернуться в парк, где вскоре ожидалось продолжение концерта. Мы вышли наружу и стали прогуливаться по террасе под окнами замка. Милларка уже совершенно освоилась в нашем обществе и развлекала нас весьма образными описаниями и историями из жизни многих выдающихся людей, которых мы видели на террасе. С каждой минутой она нравилась мне все больше и больше. Все эти анекдоты и сплетни, будучи отнюдь не злорадными, оказались весьма забавными для меня, давно уже не бывавшего в большом мире. И мне подумалось о том, как она оживит наши порой весьма скучные домашние вечера.
Бал закончился, лишь когда утреннее солнце почти показалось над горизонтом. Великому князю захотелось танцевать до утра, поэтому собравшиеся здесь гости не смогли уйти раньше или думать о постели.
Мы пробирались через толпу гостей в одном из салонов, когда моя подопечная спросила о том, куда подевалась Милларка. Я думал, что она идет рядом с ней, а она - что рядом со мной. Но факт оставался фактом. Мы ее потеряли.
Все мои попытки отыскать ее оказались напрасными. Я опасался, что, на мгновение потеряв нас в толпе, она перепутала нас с другими людьми; а потом пошла следом за ними и потерялась где-то в обширном парке возле замка.
Теперь я с полной силой осознал, как все-таки глупо было брать на себя ответственность за юную леди, про которую я не знал ничего, кроме имени. К тому же, скованный обещакием молчать из-за совершенно таинственных для меня причин, я не мог даже направить ее поиски, сказав, что пропавшая юная леди была дочерью графини, уехавшей несколько часов назад.
Прошло утро, и уже около полудня я отказался от дальнейших поисков. И лишь на следующий день, около двух часов пополудни, мы получили известие о пропавшей девушке.
В дверь моей племянницы постучал слуга и сказал, что к нему обратилась некая юная леди, на вид в совершенном отчаянии, и спросила, где она может отыскать дочь генерала барона Шпильсдорфа, на чье попечение ее оставила мать.
Если не считать это мелкой неточности, то не оставалось сомнений, что пропавшая объявилась. Так оно и оказалось. О небо! Уж лучше бы она потерялась навсегда!
Милларка поведала моей племяннице историю о том, почему она так долго не могла нас отыскать. По ее словам, уже поздно ночью она вошла в одну из спален замка, пребывая в полном отчаянии из-за того, что потеряла нас, и крепко заснула, но сон этот, несмотря на свою длительность, так и не смог в достаточной мере восстановить ее силы после усталости на балу.
В тот день Милларка стала жить у нас. А я был более чем счастлив, потому что моя дорогая девочка обрела очаровательную компаньонку.
Глава 13. Дровосек
- Однако вскоре у Милларки обнаружились и кое-какие недостатки, - продолжил генерал. - Во-первых, она жаловалась на чрезвычайную слабость - последствие недавней болезни - и не выходила из своей комнаты раньше полудня. Во-вторых, - и выяснилось это совершенно случайно, - хотя она всегда запирала дверь изнутри и никогда не вынимала ключ из замка, пока не вызывала горничную помочь ей с туалетом, - она, несомненно, иногда исчезала из своей комнаты на рассвете, а несколько раз даже позднее - но до того, как давала понять, что проснулась. Из окон замка неоднократно видели, как она идет через рощу куда-то на восток в серой предрассветной дымке, и выглядела она при этом словно человек, впавший в какой-то транс. Это убедило меня, что она ходит во сне, но эта гипотеза не объясняла другую загадку: как она ухитрялась исчезать из комнаты, оставляя дверь запертой изнутри? И как покидала дом, не отпирая дверь или окно?
Пока я терялся в догадках, появился повод для более серьезной тревоги.
Мое дорогое дитя начало терять красоту и здоровье, причем столь загадочным и даже ужасным образом, что я смертельно испугался.