Ужин прошел в полном молчании. Хава всем своим видом выказывала мужу сильнейшее неодобрение, у самого же Арье Фишера мысли и чувства находились в состоянии хаоса, вызванного странными ощущениями, испытанными им на берегу и по возвращении.
- Коган завтра собирался прийти за сюртуком, ты не забыл? - сердито поинтересовалась Хава, принимаясь за мытье посуды.
- Пусть приходит, - ответил реб Фишер. - Я, между прочим, давно все закончил, осталось только отпарить старые швы.
- Так отпарь, - буркнула жена. - Чего ты сидишь? Отпарь, завтра не успеешь.
Портной почесал в затылке и нехотя согласился: действительно, завтра можно не успеть. Он со вздохом взял в руки чугунный утюг, подошел к печке, засыпал совком в утюг пригоршню горящих углей. Вернувшись в свою каморку, поставил утюг на новую подставку, застелил стол старым одеялом, поверх него аккуратно разложил перелицованный сюртук.
- Хава! - крикнул он. - Принеси воды!
Жена молча вошла, сунула ему полную кружку и так же молча удалилась. Реб Фишер покачал головой, поставил кружку рядом с подставкой, обильно побрызгал сюртук водой и размеренно заводил по ткани горячим утюгом.
Внезапный порыв ветра громко хлопнул ставней. Окно распахнулось, в комнату ворвался холодный ветер, мгновенно пронизавший растерявшегося Арье Фишера до костей и погасивший светильник.
Портной поспешил закрыть окно. Темные облака, плывшие по небосводу, то и дело закрывали тусклый диск, и оттого на стенах беззвучно затанцевали странные причудливые тени.
Вид из окна странным образом изменился. Залитые лунным светом окрестности казались чужими. Реб Фишер всматривался завороженным взглядом в смутно знакомые очертания укрытых туманом домов, чувствуя неприятный холод в груди.
Пейзаж вызывал необъяснимую тревогу. Портной попятился к столу, собираясь вновь разжечь масляную лампу. Рука его натолкнулась на кружку, кружка опрокинулась, и вода выплеснулась прямехонько на плоский камень-подставку, уже разогретый утюгом до красноватого свечения. Послышалось громкое шипение, камень окутался паром, после чего с сухим треском разломился на две неравные части, прямо на глазах огорченного портного.
- А, чтоб тебя… - в сердцах выругался Арье Фишер, мгновенно забывая обо всех неосознанных страхах, только что владевших его сердцем. Он спешно подхватил завалившийся на бок утюг. Похоже, сегодня не удастся закончить работу.
Да и Бог с ней, в конце концов. Встанет утром пораньше, успеет. Реб Фишер аккуратно развесил неотпаренные полы сюртука на стуле, отнес утюг в кухню, поставил его сбоку на остывающую плиту. Теплые осколки камня, оказавшегося столь неустойчивым к перепаду температур, разочарованно бросил в мусорное ведро, а сам принялся стелить себе постель - у Хавы как раз начались запретные дни, в такие периоды портной стелил себе на узкой кушетке в мастерской. Прежде, чем сознание его провалилось в черную бездонную яму, он вновь почувствовал на себе чей-то недобрый взгляд, но испугаться уже не успел, потому что уснул мгновенно.
Среди ночи яворицкий портной проснулся от странного приступа удушья. Отдышавшись и успокоив бешено колотившееся сердце, реб Арье сел на кушетке.
В доме царила полная тишина, такая напряженная, что, казалось, могла порваться. Арье Фишер непроизвольно прислушался.
Ни звука не доносилось ни снаружи, ни из-за фанерной перегородки, отделявшей его конуру-мастерскую от спальни. Тяжело поднявшись, чувствуя себя так, словно он только что оправился от изнурительной болезни, портной подошел к окну. Было очень душно, как в знойные августовские дни, когда стены и крыша нагревались до невыносимой температуры.
Подняв щеколду, реб Фишер распахнул настежь обе створки окна.
Но и снаружи было так же душно и тихо. Ни в одном из домов не горел свет; что же звезд, то и их не было видно - плотная облачная пелена заволокла небосвод. Лишь желтовато-призрачное, тоже болезненное лунное сияние прорывалось сквозь облака.
"Полнолуние", - реб Фишер огорченно покачал головой. В такие ночи он всегда чувствовал себя немного не в своей тарелке. Что же до Хавы, то она становилась еще более раздражительной и скандальной, чем обычно.
Странный звук вдруг донесся из-за перегородки - то ли короткий хрип, то ли всхлип.
Встревоженный портной спешно проследовал в спальню.
Широкая двуспальная кровать стояла изголовьем к окну. Все в том же призрачном лунном свете реб Фишер увидел, что его жена не спит, а сидит на постели в длинной своей ночной сорочке, стянутой шнурком на шее. При этом ее руки делают странные беспорядочные движения, словно хватая что-то невидимое, а голова мерно вздрагивает.
Реб Фишер хотел было спросить, что случилось, но Хава вдруг снова всхлипнула, а потом громко расхохоталась.
Этот смех по-настоящему испугал портного.
- Хава… - дрожащим голосом произнес он. - Жена моя… чему ты смеешься?
Женщина вместо ответа вновь издала короткий смешок. Тут только Арье Фишер заметил, что смех этот нисколько не был похож на смех его жены. Он попятился, не отрывая испуганных глаз от Хавы.
Женщина между тем медленно, с усилием повернула голову в сторону мужа. Выражение ее лица поразило Арье Фишера подобно удару молнии: каждая черточка на этом знакомом и даже немного надоевшем лице жила сама по себе, и потому лицо дергалось и искажалось совершенно чудовищными гримасами. Глаза едва не вылезали из орбит, и в них бился такой ужас, что у портного ноги приросли к земле.
Первым его побуждением было бежать из этой комнаты куда глаза глядят. И он наверняка убежал бы, если бы ноги его слушались.
Судороги, сотрясавшие тело его жены, вдруг прекратились. Глаза затянуло сонной пленкой, лицо успокоилось и обмякло. Хава медленно легла на подушки и через мгновение задышала сонно и ровно.
Арье Фишер привалился к стенке и обессиленно сполз на пол. В висках стучали гулкие молоточки. Он боялся посмотреть в сторону замершей жены, боялся вновь увидеть жуткую дергающуюся маску вместо лица, боялся услышать странный незнакомый смех.
Тени от предметов, стоявших в спальне, перемещались вслед за перемещениями луны по небосводу. Одна из теней достигла ног сидящего в углу Арье Фишера. Он инстинктивно подтянул ноги и наконец взглянул в сторону кровати.
Хава лежала спокойно, дышала мерно и ровно. Реб Фишер немного приободрился, встал с пола, подошел к постели. Лицо жены выглядело совершенно обычным. Хава чуть хмурила брови, время от времени беззвучно шевелила губами, как делала это всегда.
"Сон, - успокаивающе подумал портной. - Она увидела какой-то сон. Бывает…"
Громко заскрипели пружины. Хава резко поднялась с постели и стремительно двинулась к выходу. С силой распахнув дверь, она выбежала на улицу. Изумленный и перепуганный портной не сразу последовал за ней и нагнал жену уже на порядочном расстоянии от дома, - когда Хава вдруг застыла на месте.
Озаренная тусклым желтым светом, она медленно поворачивала голову из стороны в сторону, словно что-то разыскивая. Портной, ступая на цыпочках, приблизился к ней и осторожно заглянул в лицо.
Глаза женщины были закрыты, губы беззвучно шевелились. Реб Фишер боязливо коснулся ее плеча:
- Успокойся, Хава, пойдем домой…
Она никак не отреагировала ни на прикосновение, ни на слова. Будто выбрав направление, повернула вправо и двинулась мерным шагом по едва угадывавшейся тропинке.
Арье Фишер попытался ее остановить. Хава даже не заметила этого. Она продолжала идти так же мерно и целеустремленно.
Портной едва поспевал за ней. При этом он молил небеса, чтобы никому из соседей не пришло в голову среди ночи выглянуть в окно и узреть странную картину: идущих друг за другом женщину и мужчину, на которых из одежды было лишь нижнее белье.
В молчании они проделали немалый путь, миновали окраину местечка. Последние дома поглотил туман, становившийся с каждым мгновением все гуще.
Сердце портного словно ухнуло куда-то в пропасть, когда он вдруг обнаружил, что Хава - а за нею и он - двигается в направлении старого кладбища. Это кладбище было осквернено гайдамаками Ивана Гонты добрых полтораста лет назад и с тех пор считалось местом нечистым и опасным.
Когда из тусклого тумана проступили вросшие в землю развалины старого беттохора - помещения для ритуального омовения покойников - реб Фишер остановился: ни под каким видом он не хотел идти туда.
Хава же дошла до входа в развалины. Так же, как давеча у дома, она медленно поводила головой, словно пытаясь что-то то ли увидеть, то ли учуять. Последнее было вернее, потому что глаза ее, как уже сказано, были закрыты, зато ноздри чуть сплюснутого носа широко раздувались.
- Нет… - услышал вдруг реб Фишер. - Нет… Не здесь…
Это было сказано голосом, нисколько не похожим на голос жены - глубоким и низким, больше похожим на мужской, чем на женский. А скорее, ни на мужской, ни на женский этот голос похож не был.
Невесть откуда взявшееся эхо повторило:
- Не здесь… Не здесь…
Хава медленно опустилась на разрушенный порог беттохора и уронила голову на грудь.
- Не здесь… - повторила она угасающим голосом. - Не здесь…
Портной приблизился к ней.
- Хава, - спросил он хриплым шепотом, - что ты хотела найти?
Она медленно повернулась к мужу и так же медленно раскрыла глаза.
- Кто ты? - спросила она вдруг с удивлением, причем реб Арье мог бы поклясться, что губы ее при этом даже не пошевелились. Тем не менее вопрос прозвучал достаточно громко и сопровождался таким же эхом, как предыдущая фраза.
Портной заставил себя сесть рядом с Хавой.
- Успокойся, - сказал он, стараясь придать своему напряженно дрожащему голосу ласковое звучание. - Тебе просто приснился страшный сон. Ты немного расстроилась. Это бывает в такие дни. Пойдем.
Хава пристально смотрела ему в глаза с очень странным выражением - словно одновременно пыталась услышать что-то, чего не слышал ее муж.
- Кто ты? - повторила она. На этот раз ее губы шевельнулись, вернее, дернулись, но совершенно не в такт произнесенному. - Что ты здесь делаешь?
- Я твой муж Арье, - терпеливо, как следует разговаривать с больными, ответил портной. - Пришел за тобой.
Она качнула головой и коротко рассмеялась:
- Я тебя не знаю. Уходи, у меня тут дела. Мне нужно найти… - Ее лицо резко помрачнело.
- Что? - спросил реб Арье. - Что тебе нужно найти в этом месте?
Хава некоторое время молчала, сосредоточенно глядя перед собой.
- Не знаю… - сказала она наконец. - Не знаю… - И выкрикнула с непонятной тоской: - Не знаю! Не знаю! Не знаю!
Реб Фишер хотел было ее обнять и успокоить, но Хава вырвалась и с такой силой оттолкнула его, что портной пролетел добрых метра три и упал рядом с треснувшим надгробием.
Невесть откуда взявшаяся, поистине нечеловеческая сила Хавы окончательно превратила ее мужа в дрожащий сгусток панического ужаса. Он скорчился на гранитной плите и остановившимся взглядом следил за странными действиями Хавы, скользившей по старому кладбищу словно в каком-то диком танце. Ночная рубашка вилась вокруг ее быстро двигавшейся фигуры, распустившиеся волосы стелились темной волной.
Нет, это не могла быть его жена, обычная, хотя и сварливая женщина. Это был кто-то другой, совсем другой, кто-то, завладевший сознанием Хавы и сейчас управлявший ее телом, заставлявший ее выписывать странные па меж старых заброшенных могил.
- Господи… - прошептал Арьц Фишер похолодевшими губами. - Боже, верни ей разум…
Хава вдруг резко повернулась к нему и гневно вскричала:
- Не смей!.. Не смей мне мешать!.. Убирайся!..
Вытянув вперед руки со скрюченными пальцами, она потянулась было к мужу, но, сделав один лишь шаг, замерла и схватилась за горло. Портной увидел, как по телу жены то и дело проходят судороги, на губах выступает пена. Хаву словно опутали невидимые нити, удерживавшие на одном месте и не дававшие приблизиться к мужу. Одновременно обезумевшая женщина изрыгала непрерывные потоки ругательств и богохульств, отчего и сам портной оказался в состоянии столь же близком к помешательству: ему показалось, что ругаются не один, а два человека, ибо слышал он вполне четко два голоса: один, безусловно, принадлежал жене; второй же, низкий и хриплый, был совершенно незнакомым и очень страшным.
Спрятавшись за надгробием, Арье Фишер попытался прочесть хоть какую-то молитву, но в памяти всплывали лишь бессвязные обрывки фраз, ничего общего не имеющие не то что с молитвами, но вообще с речью. Лоб его усеян был крупными каплями пота, а руки словно приросли к холодному сырому камню.
Вдруг он услышал слабый раскат грома. От этого звука Хава замерла и замолчала. Поза ее при других обстоятельствах могла показаться нелепой и даже смешной: каким-то чудом она удерживалась на одной ноге, руки разведены в стороны подобно крыльям, а голова повернута назад, словно она пыталась разглядеть что-то за спиною.
Но портному было не до смеха. Осторожно привстав из-за своего укрытия, он негромко позвал:
- Хава!..
Словно от звука его голоса, туман, все это время вившийся вокруг Хавы, закручивавшийся в зыбкие кольца, резко раздался в стороны - как болотная ряска от брошенного камня. Тело несчастной женщины обмякло, она бессильно опустилась на землю. Губы шевельнулись, Арье Фишер услышал произнесенное тающим шепотом:
- Не могу найти… Не помню… - После чего глаза Хавы закрылись и лицо застыло.
Осторожно приложив ухо к ее груди, реб Фишер с облегчением услышал слабые удары сердца: Хава была жива, но находилась в глубоком обмороке. Кое-как взвалив тело жены на плечи - она была женщиной грузной, а сам реб Арье ни статью, ни физической силой не отличался, - портной потащился домой. Несмотря на то что пережитое ночью должно было лишить его остатков сил, ему без приключений удалось добраться домой. Здесь, едва не падая от усталости, он осторожно уложил Хаву в постель, она так и не очнулась, но притом лицо ее теперь было вполне безмятежным, как у крепко спящего человека. И дышала она ровно и глубоко, как дышат во сне.
Зато сам портной уже не имел никаких сил добраться до постели, да и спать ему не хотелось. Так он и просидел остаток ночи на маленькой скамеечке у постели жены.
Под утро Арье Фишер все-таки уснул, привалившись затылком к стене. Сон приснился тревожный и неприятный. Ему снилось то самое заброшеное кладбище, на котором разыгралась ночная сцена. Но был он там один. Освещенный пронзительным желтым светом, исходящим от невидимого источника, он озабоченно кружил среди поваленных надгробий и что-то искал… что-то очень нужное… важное…
Проснувшись, реб Фишер осмотрелся с некоторой тревогой. Но ничего непривычного не обнаружил. В окно проникали солнечные лучи, Хава сонно дышала на кровати. На мгновение портному показалось даже, что все кошмары, случившиеся ночью, всего лишь привиделись ему, почему-то уснувшему на табуретке.
Но едва он взглянул на собственные босые ноги, измазанные засохшей уже глиной и грязью, как стало понятно: все произошло наяву.
Послышался скрип пружин. Хава приподнялась на кровати, зевнула и с сонным недоумением посмотрела на мужа:
- Что это ты здесь сидишь? - спросила она ворчливо. - Вон солнце как высоко поднялось, с минуты на минуту придет закзчик…
Тут взгляд ее тоже упал на босые, покрытые землей ноги мужа.
- Это еще что такое? - брови ее показали высшую степень изумления. - Где ты шлялся без сапог? Совсем с ума сошел?
Она сбросила одеяло и собралась было подняться, как вдруг увидела, что и ее ноги тоже по щиколотку залеплены грязью. Хава растерянно уставилась на это безобразие, потом перевела взгляд на мужа.
- Ты не волнуйся, - сказал реб Фишер. - Просто ты, видимо, приболела. Ночью тебе стало плохо, - я думаю, поднялась температура, - вот ты и выскочила на улицу…
- Ты хочешь сказать, что я бегала на улицу в одной ночной сорочке?! - Возмущению Хавы не было предела. - Да ты рехнулся, что ли?!
Арье Фишер виновато развел руками. Хава решительно встала с кровати и тут же снова села: ноги не держали ее.
- Ох… - слабым голосом сказала она. - Как кружится голова…
Она легла и закрыла глаза.
Нервы Арье Фишера были на пределе, поэтому, когда раздался громкий и требовательный стук в дверь, он сломя голову бросился открывать - как есть, в нижнем белье.
На пороге стоял яворицкий раввин Цви-Гирш Галичер. При виде портного - с всклокоченной бородой, безумными глазами, да впридачу еще и неодетого, рабби Галичер даже отступил на шаг.
- Что это с вами случилось, реб Арье? - изумленно спросил он.
Арье Фишер промычал что-то неразборчивое и чуть посторонился, пропуская раввина внутрь и оттесняя его в кухню.
- Арье, кто это там? - Хава подала голос из спальни.
- Никто, это, ко мне! - крикнул портной. - Извините, рабби Цви… - сказал он полушепотом. - Тут такое…
Спохватившись, он выскочил в свою каморку, оделся и вновь вернулся к раввину.
- Вас не было на утренней молитве, так я заволновался, может, что случилось, решил зайти, проведать, - говоря так, рабби Цви-Гирш пристально смотрел на Арье Фишера. Не выдержав, тот отвел взгляд.
На протяжении по меньшей мере десяти лет он не пропустил ни одной утренней молитвы, приходил затемно - с ватиким, самыми уважаемыми членами общины. Сегодняшняя ночь выбила его из привычной колеи.
- Да-да… - пробормотал он. - Да-да…
- У вас действительно что-то произошло, - с нажимом произнес рабби Цви-Гирш. - Не мое дело вмешиваться в чужую жизнь, не хотите - не рассказывайте. Но, может быть, вам нужна помощь?
Взглянув в темное морщинистое лицо раввина, казавшееся в обрамлении белоснежной бороды почти черным, портной решился.
- Я не знаю, что это было, - сказал он. - Но… рабби Цви, мне очень страшно… - Оглянувшись на дверь спальни, он продолжил, понизив голос: - Похоже, у моей жены что-то не в пордяке с головой, рабби. Сегодня ночью она вдруг убежала из дому. Мне с трудом удалось ее вернуть. Сейчас она ничего не помнит. Говорит, голова кружится. У меня у самого… - Он махнул рукой. - Я слышал, что есть такая болезнь - от луны, говорят. Когда люди во сне начинают бродить. Вчера как раз было полнолуние.
- Убежала из дома? - удивленно переспросил рабби Галичер. - Ночью? И ничего не помнит?
- В том-то и дело, рабби, - горячо зашептал реб Фишер. - Она бежала так быстро, что я едва-едва ее нагнал! Знали бы вы, где… - Шепот его упал до почти беззвучного. - На старом кладбище, рабби, что-то она там искала, уж не знаю, что…
Брови раввина сдвинулись у переносицы.
- Ну-ка, ну-ка, - сказал он, тоже понижая голос, - ну-ка, реб Фишер, расскажите подробнее! Что же это ее занесло на старое кладбище?
Путаясь и сбиваясь, портной рассказал о кошмарной сцене у развалин беттохора.
По мере рассказа лицо раввина мрачнело. Дослушав до конца, он глубоко задумался. Его суровый вид перепугал портного не меньше, чем воспоминание о ночном происшествии.
- Что? - тихо спросил он. - Что скажете, рабби?
Рабби Галичер покачал головой.
- Ох, боюсь, луна тут ни при чем, - ответил он хмуро. - Как бы не случилось с вашей женой куда большее несчастье, реб Арье. Вы можете рассказать, что было накануне? Вечером? Что-нибудь непривычное, странное?