Чудовище, взмахнув крыльями, подлетело к своему родителю и, подставив свою морду под костлявую руку, удостоилось нежного поглаживания.
- Малом, мне кажется, ты слишком задержался в чужом мире.
Услышав свое имя, мертвец вздрогнул и, изменившись в лице, зло оскалился.
- Если ты что-то и внес в мой мир, это тебе не дает право произносить мое имя вслух. Твой глупый зверек лишь исключение из правил.
- Ты слишком заигрался, Малом, - невозмутимо продолжил Проклятый. - Я не твой пленник или бездушная жертва. И не нам с тобой решать дальнейший ход событий. Ни мне, ни тебе!
- Не нам?!
Безумный взгляд мертвеца стал матово-белым, как у хорошо зажаренной рыбы. Казалось, он только сейчас осознал, что перед ним стоит не очередная беспомощная жертва, а достойный противник.
Рука Душеприказчика перестала дрожать, и ладонь крепко обхватила рукоять стилета. Лезвие медленно взмыло вверх, и описав круг, острие уткнулось в меня.
- Ему решать, Малом. Ни ты, ни я более не властны, в этом безумном мире.
Казалось, только сейчас мертвец обратил на меня внимание, и, вглядевшись в мое лицо, темными пронизывающими, словно лезвие глазницами, вздрогнул. Воспользовавшись замешательством Малома Проклятый, заговорил:
- Я возвращаю то, что взял… Я, прошу вас, меня простить за то, чего не совершал… Я отдаю вам ваши грехи, а мне воздайте свою смерть. Не по моей воле вы оказались здесь… И не по своей… Злу воздаться зло, а добру - добро!
Показалось, что мертвец даже не услышал слов Проклятого, но ему повиновались тысячи статуй.
- Амарсен! Лю да вин сен! - на одном дыхании прорычал Малом затравленным зверем.
Чудовище осклабилось и, взмахнув крыльями, в один миг очутилось возле Душеприказчика. Лезвие в руке Проклятого, описав дугу, пронеслось возле самой морды нападавшего. Чудовище взвыло, видимо от обиды за едва не пропущенный выпад.
Я видел как Ша отчаянно пискнув кинулся в бой и столкнувшись с жестоким порождением зла отлетел в мрачную пустоту собора.
Еще одна атака Проклятого пропала втуне, и взамен огромные изогнутые когти Чудовища распороли ему ключицу. Кровь окропила плечо Душеприказчика, и одновременно я почувствовал страшную боль. Мое плечо украсила темно-красная полоса. Душеприказчик взвыл, а я, в свою очередь, сдерживая боль, закусил губы.
- Так вот в чем дело! - ликовал Малом. - Ты привел в мой Ад самого себя…
При этих словах меня словно окотило ледяной водой. Мой взгляд встретился с измученными глазами Проклятого, моими собственными глазами.
Новая атака застала душеприказчика врасплох и меня окатила новая обжигающая волна боли. Голова закружилась, и я почувствовал, как горлу подступила тошнота.
Еще один выпад и новая рана возникла на теле душеприказчика и на моем теле.
Я обхватил голову руками и, уткнулся в пол; мое тело, обжигаемое невидимыми лепестками пламени, будто горело в аду. Сквозь кровавую пелену я увидел изуродованное лицо душеприказчика.
- Лист, - прошептал он губами и я, ощущая невидимое родство, понял, что нужно делать.
Рука потянулась к сумке, и, нащупав карандаш и бумагу, закрыв глаза, медленно стал выводить невидимые каракули. Для того чтобы увидеть свой собственный рисунок мне не нужны были глаза, я и без них прекрасно видел все что творилось вокруг. Только мир, который окружал меня сейчас, был совсем другим: серые графитные стены, закрашенные безликие фигуры, застывшее в полете чудовище и захлебывавшийся кровью душеприказчик. Картина оживала под медленным движением моего почти бесцветного пера. И я ликовал, чувствуя отчаянье и бессмысленные потуги жестокого хранителя душ. Его лицо менялось. Быстро и безвозвратно. Так хотел я. Я и никто иной. Только мне было сейчас спасти души всех тех, кто находился в этом зале, а заодно и свою собственную.
В голове родилась картины: мы стояли посреди зала, всего несколько людей в длинных церемониальных белых балахонах, а за стенами собора уже пылали жадные языки огня. Мы сумбурно, сбиваясь и испуганно повторяя одну и ту же фразу несколько раз подряд, тараторили плохо заученную молитву. Своего рода заклинание чудесным образом вселяла в нас наивную надежду на благополучный конец. И когда смерть охватила нас, подмяв под себя и раздавив, будто беспомощных козявок - мы продолжали верить. Мы верили, что сможем выстоять и даже в том, потустороннем и пугающем нас мире, найдем единственно верный путь. И тысячи обездоленных и обреченных на вечное страдание душ верили вместе с нами. Мы дали обет, стали вечными душеприказчиками…
Карандаш слишком сильно надавил на бумагу и грифель треснул. Там где на листе ровным строем возвышались барельефы человеческих фигур, появились крупные капли, будто дождь внезапно проникнув сквозь хлипкую кровлю, окропил нас своим великодушием.
И я почувствовал внезапное облегчение, словно небывалый груз ответственности упал с моих плеч. И с плеч проклятого. Я видел уже не прошлое, а настоящее. Сотни фигур плакали, источая холодные слезы отчаянья, и вместе с ними плакал и я. Каждый из них наконец-то был свободен. У зла больше не было над ними власти. Я упал на спину и, разглядывая окровавленную руку, разжал кулак. Карандаш беспомощно упал на холодный пол, и я зашелся в невероятном хохоте. Не в силах справиться с эмоциями я продолжал смеяться отчаянно, даже безумно. Рядом со мной украшенный капельками крови лежал рисунок: отдающий холодом мраморный зал залитый слезами немых статуй и бездыханное тело Душеприказчика, исполнившего страшное заклятие. Хранитель душ - исчез. Также внезапно, как и тогда, когда он только появился в этом городишке. Я стер его собственной рукой.
Пускай - не навсегда. Но здесь и сейчас, зло больше не имело власти.
Бело-голубоватой дымкой, освободившиеся души исчезали в темноте звездной ночи. Я вдыхал дождевую свежесть, наслаждаясь мерным пением небес, таким тихим и спокойным, что любое отчаянье растворялось в пустоте. Теперь и на моих глазах появились слезы. Очищаясь от окружавшего меня бреда, я оплакивал самого себя, Ша и тысячи тех, кто в эту ночь обрел покой, а главное свободу.
То, что произошло со мной, было не сказкой со счастливым концом, отнюдь. То что происходило здесь и сейчас было всего лишь жестокой правдой жизни и смерти. И сыграв в страшном спектакле не последнюю роль, я знал, что когда-нибудь все это повторится вновь. Только… Я посмотрел на безжизненное тело Душеприказчика. Только я не хотел об этом думать.
Взглянув на зияющую дыру в северной части Собора, я увидел невероятных размеров черного ворона. Я был уверен, птица рада меня видеть!
Где- то за поворотом.
Город встретил меня широкой улыбкой улиц и проворных горластых зазывал. В этот осенний солнечный день ничто не могло омрачить моего приподнятого настроения. Под моими руками, сложенными крест-накрест на толстом кожаном портфеле виднелись пожелтевшие от времени листки. И я с поразительной точностью в мельчайших деталях знал, что изображено на каждом из этих листов.
Теперь моя жизнь была предопределена и не могла принести мне нежданных сюрпризов. Я уже не боялся крутых, исчезающих во мраке дорожных поворотов. Грудь наполнилась невероятным количеством сил, и мне было невероятно трудно надышаться ласкающим терпким ароматом новой, манящей своей загадочной красотой жизни.
… И я поклялся всем, что у меня было, что никогда не буду жить ради себя и окажу любую помощь страждущему.
И кто знает, что ждет меня, будет жать завтра, после нового витка времени, когда все повторится вновь…
(июнь-июль 2009 года) Москва.