И мы начали. До захода солнца сделано было проб вдвое против вчерашнего, я только успевал расфасовывать почву по скляночкам. Отработку методики постановки реакции Фельдмана оставили на завтра, чтобы сразу выйти на производственный уровень, на поток, конвейер. В сумерках, кое-как ополоснувшись в речке, мы наскоро пожевали. Двукратное питание превратилось в непрерывное, постоянно мы перекусывали и перехватывали - сухарь, крекер, головку лука с салом (Андрюша, умница, взял), так что начало закрадываться опасение, не проедимся ли мы до срока. Затем, едва живые, поползли в палатку. Мне стоило многого задержаться у костра и открыть дневник. Писать не хотелось, тянуло отложить на потом, на завтра, или через неделю. Уговорил себя тем, что ограничусь парой строчек, и хватит. А теперь втянулся и спать совершенно не хочу. Еще раз проверил журнал проб, как раз в это время Камилл удачно вышел по нужде и рвение мое произвело на него впечатление. Но он ничего не сказал, и очень хорошо. Энтузиазм мой дал слабину. Надеюсь, временную, все вернется.
Я тоже прошелся окрест. Света от месяца мало, и гулять одному удовольствия никакого, поэтому я быстренько вернулся. Костер прогорал, дровишек мы не запасли, и ничего иного не осталось, как пойти спать.
14 июня
Методика проведения реакции Фельдмана такова: сначала в сосуд помещается образчик исследования, грамм - полтора земли. Затем добавляется вода, сто миллилитров, обычная, не дистиллированная, даже не кипяченая. Годится хоть из лужи. Сосуд необходимо несколько раз встряхнуть, чтобы образовалась мелкая взвесь, после чего несколько капель взвеси помещается на кружок фильтровальной бумаги. Бумага высушивается, и на оборотную сторону пипеткой наносят ровно одну каплю реактива Фельдмана. Получается клякса размером с небольшую монету. В зависимости от окраски краев этой кляксы можно судить о наличии или отсутствии золота в почве: красная окраска - золото есть, розовая - есть, но мало, голубая - золота нет. Вот и все. Ничего сложного. По крайней мере, в "Наставлении по использованию жидкостного анализатора", издательства 1947 года строго для служебного пользования нет раздела "Troubleshooting", не предусматривается и горячая линия.
Я опять проснулся раньше всех, и воспользовался временем, чтобы изучить наставление. Не люблю работать кое-как, тяп-ляп. Потом проснулся Андрей, ему сегодня разжигать костер и кипятить воду для чая (чай пьем мы с Камиллом, остальные кофе, Pele Royal девяносто первого года выпуска). Обнаружив, что дровишек нет, он, ворча под нос, на большее не проснулся, пошел собирать валежник. Я, скучая по чаю (рифмами пишу!), пошел с ним, размяться и помочь с дровами. Дрова договорились собирать всеми, да подзабыли что-то.
- Ты как спал, нормально? - спросил между делом Андрей.
- С чего бы. Не дома.
- И я плохо. Стук еще этот…
- Какой стук? - спал я хорошо, просто действительно - не дома.
- Ну, такой… Глухой. Знаешь, будто где-то копер сваю забивает.
- Не слышал. Далеко забивают?
- Да не поймешь… Ерунда, кто ж по ночам работает, сейчас и днем с огнем работу поискать.
Мы с охапками сучьев воротились назад.
- Хватит, как думаешь?
- Ты разжигай, воду ставь, а потом сходим еще.
Еще мы ходили трижды.
- Это дорогу мостят, Москва - Ростов.
- Где? И кто? - Андрей рад был передохнуть, не по себе корягу выбрал.
- А полвека тянут, даже больше, - я рассказал про церковь и вызов Гитлеру.
- Шутки шутишь? А я действительно что-то слышал, - обиделся Андрей. Есть такие люди, вроде слепых или глухих от рождения, без чувства юмора. Не дано, и хоть умри.
Умирать никто не хотел, все уже пили чай и кофе - шумно, с хлюпаньем, по три кружки зараз. Потом двинулись на объект.
Я устроился поблизости, на берегу речушки, и начал проверять, насколько усвоил "Наставление…". Кляксы получались красивые - голубые, розоватые, и только на пятой пробе появилось алое колечко. Участок 1223 (это не значит, что мы отобрали столько образцов, просто план расчерчен на квадраты. Морской бой. Скорее кладбищенский). Я не стал кричать ура и плясать. Могильным старателям положено быть суровыми и сдержанными людьми, людьми, знающими истинную цену жизни и смерти.
В очередной поход за керном я сообщил о результатах. Честная кампания решила до обеда продолжать отбор проб, ну а позже, к вечеру, перейти от теоретизирующих изысканий к прикладным, на пользу конкретному народу.
- Работы не боюсь, работу свою люблю, - опять процитировал Сергей. Что значит - поэт! Он и среди могил не как другие, особенный!
По правде, я разозлился. Все шло совсем не так, как представлялось. Слишком не так. Вместо академической работы, пусть дурно пахнущей с виду, мы занялись делом, воняющим изнутри. Мерзко воняющим. И больше всего бесила собственная беспомощность. Что делать, плюнуть на всех? Тогда нужно бросить практику и отправляться домой. А это значит распрощаться с научной работой и кандидатской диссертацией. Да и трудно так вот разругаться и рассориться, человек - скотина очень стадная. И потом, ребятам действительно нужны деньги, платить за учебу, одежду, да просто не умереть с голоду. Что дозволено государству, дозволено и нам.
И все равно тошно. Поэтому меня и определили на работенку, напрямую вроде бы не связанную с мародерством. Научную работенку. Я не тырил, я не крал, я на шухере стоял, как говорит в таких случаях дядя.
Поэтому, когда все пошли "на дело", я в стороне не остался.
На участке 1223 покоился Савва Щеглеватых, мещанин, 1860–1911. Гранитная плита, невелика, мы ее мигом в сторону. Грунт плотный, и давался нелегко, однако, меняясь попарно, мы довольно быстро уходили вглубь. По колено, по пояс, по грудь. Немного нервировала старуха, но близко к нам она не подходила, и потому врать ей насчет особых научных нужд не пришлось. Земля пахла тяжело, не так, когда копаешь лунку для саженца на субботнике. Сколько деревьев я посадил? И сколько прижилось?
Гроба, как такового, не было. Более восмидесяти лет прошло. Сгнил, обратился в труху. Дешевый был гроб, из материала попроще. А вот дубовые могут замориться, что саркофаг - прочные и тяжелые. Премудростями поделился Камилл на роздыхе.
Кости оказались не белыми, как пишут и рисуют, а темными, почти черными. Земля въелась, почва. Думать не хотелось, что это за земля.
Добычи всей - мост, граммов на десять. Вот золото действительно не потускнело. Промыли водицей, обтерли тряпицей и спрятали в сумочку. Хранителем как-то само собой стал Камилл, а не Сергей. Я почему-то думал, что должность это поэтическая.
- Начало положено, продолжим завтра. Как, есть задел? - Камилл спрашивал о результатах проверки реактивом Фельдмана.
- Еще один.
- Не густо, но мы постараемся взять проб побольше. Глядишь, чего и звякнет, - страсть к цитированию заразна.
До глубоких сумерек мы брали пробы. У меня возникло подозрение, что золото Камиллу не очень-то и нужно, просто это способ заставить нас работать по максимуму, без дураков. Как нам организовать соревнование. Вот и я встал на пагубный путь начетчика.
Вечером у костра все шутили и смеялись, и я тоже, но шутки удавались не больно здоровые. Какие-то мы взвинченные, неестественные. Изменившиеся.
И опять только с большим трудом я засел за дневник. Ничего того, о чем хотелось бы потом вспоминать, не происходит. Я тут пробежал первые страницы, сравнил. Кажется, польза все же есть. Во всяком случае, тужиться не приходятся, слова вылетают сами, успевай записывать. Прочистился канал, теперь пустыня зазеленеет, и трудолюбивые дехкане самоотверженным трудом ответят на заботу страны, пославшей им воду далекого моря.
Высохло море. Напрочь. Извлечь из этого урок и не пускать воду в песок, то бишь не писать лишнего. Заранее знать, что лишнее - привилегия гения, а я - студент-могильщик. Золотоискатель. Тетрадь у меня толстая, большая, хватит до конца практики. И ручка с толстым стержнем, немецкое качество, пишет и пишет. Пусть отдохнет.
15 июня
Работаем. В глазах рябит от клякс. Разные - разные, голубые, красные. Красных мало, и потому ребята бурят без роздыха. Азарт охватил, алчба. И я с фильтровальными бумажками, как гадалка. Приходится камушками придавливать, а то дунул ветерок, и я минут десять разыскивал листок. Можно как рационализаторское предложение оформить и внести дополнение в "Наставление" - насчет камушков.
Старуха смотрит издали, но не подходит. Не кричит, не бранится. Словно ждет чего-то. Наверное, тревожится, не разорят ли эти городские могилки близких.
16 июня
Теперь и я слышал стук, о котором Андрюша говорил. Звук через стойку лежака передается, если головой к лежаку прижаться, то четко слышно - тук… тук… Будто камнем о камень стучат, а земля разносит. Загадка, понимаешь ли, природы.
Поутру все загадки забылись, поели наскоро, и за работу. Жара стоит, как и обещали. Печет, загар просто африканский. Предусмотрительный Андрюша пользуется особым маслом, якобы загар пристает, а ожогов не будет. А мы так, по-простому. Утром в речке вода парная, ласковая.
Листки бумаги на жаре сохнут быстро, я навострился и анализирую пробы почти спинным мозгом, на автопилоте. Но все равно хлопотно, больно резво трудятся молодцы.
Я тоже вхожу в раж, радуюсь красненьким кляксам и ненавижу синие.
17 июня
Копаем…
18 июня
Чувствую, катастрофически начал глупеть. И худеть тоже. Есть никто не хочет, на ходу урвет кто чего может, и бегом-бегом. Копаемся до сумерек, лишь темнота загоняет нас на стоянку: можно не найти кусочка золота. Все зубы, мосты.
Радио слушаем вполуха, говорить ни о чем ином, кроме как о новых точках, не можем. Получается, что за день мы успеваем аккурат и проб набрать, и раскопать те точки, на которые показал анализ Фельдмана. Золотое сечение. Камилл доволен.
19 июня
Сегодня захотелось написать без самопонукания. Наверное, потому, что есть о чем. Весь день копали, словно комсомольцы из старого кино, беззаветно и преданно. На выходе из кладбища Сергей натолкнулся еще на одно захоронение. То есть, это мы так думаем, что захоронение. Тяжеленная гранитная плита, но надпись, кто там внизу, сбита. Надо было потрудиться, однако. Камилла это место не заинтересовало - без даты цена ему грош - для науки. Но уж больно массива плита. Над голью перекатной такую не ставят.
- А почему за оградой закопали? - спросил Валька. Он еще сохранил живость и любопытство.
- Мало ли… Артистов, говорят, хоронить нельзя было на кладбище, самоубийц… - Камиллу не хотелось, чтобы мы отвлекались, но академическая натура брала свое.
- Еще когда не православные. Евреи, татары… - Сергею место понравилось. - Мы ковырнем, а?
- Ладно, - Камилл не стал спорить. Действительно, долго ли нам с обретенным мастерством.
Но оказалось - долго. Только мы принялись за плиту - она оказалась почти неподъемной, как прибежала старуха.
- Чего это вы? - спросила она Камилла, сразу признав в нем старшего.
- Мы, бабушка, государственную работу исполняем, - напирая на "государственную", ответил Камилл. Деревенские люди государству перечить опасаются.
- Какую же такую государственную? - не отступалась бабка.
- Специальное поручение, - применил еще одно волшебное словосочетание Камилл.
- Крушить кладбище? - не поверила старуха.
- Кладбище признано недействующим. А мы отбираем специальные пробы на анализы. По заданию облисполкома, - специально для старухи вспомнил слово Камилл.
- Ну и ройтесь на кладбище. Сюда-то зачем вас понесло? - старуха серчала.
- Да тут ваши родные лежат, бабушка?
- Родные? - старуха заколебалась, даже скривилась как-то. - Родные?
- Хорошо, бабушка, - не стал дожидаться определенного ответа Камилл. - Если вы настаиваете, то это захоронение мы не тронем. Но больше вы нам не мешайте. Мы ведь люди подневольные, нам что начальство приказало, то и делаем.
- Вы делайте, только душу поимейте, - старуха, похоже, удовлетворилась ответом, и ворчала больше для острастки. - Не для вас хоронили, не вам и открывать…
- Все, бабушка, все. Не трогаем вашу могилку, не обижаем друг друга. Ну, ребята, пошли.
И мы ушли. Понимали, что не след из-за одной могилы шум затевать. Еще нажалуется старуха. Да и полно могил вокруг.
Это я по дурной привычке за всех расписываюсь - понимали, понимали.
- Наверное, богатенькая могила… - начал Сергей.
- Плита знатная, - Валька любил вставлять "деревенские" слова: зеленя, купыри, мы тут промеж себя погуторили…
- Не стоит нарываться, - я действительно не хотел неприятностей.
- Так мы культурно, незаметно. Ночью снимем плиту, возьмем пробу и аккуратненько на место положим. Может, пусто внизу, одни кости.
- Спать хочется, - время было еще не позднее, но спать действительно, хотелось. Мне.
- Плита тяжелая, а то бы мы тебя не звали, - Сергею действительно хотелось посмотреть, "что внутри". Каприз гения. Но остальные его поддержали - за исключением Камилла. Тот сидел в сторонке и делал вид, что это его не касается. Наверное, тоже разбирало любопытство. Или корысть.
- Посидим, да пойдем. Долго ли умеючи… - Андрей положил мне руку на плечо. - Пустяки все это, мелочь. Глядишь, еще на десятокЦдругой баксов богаче станем, - говорил он насмешливо, но намерения его сомнений не вызывали. - Сходим, чего уж…
Мы посидели, подождали, пока луна не встала повыше. С таким же успехом могли бы копать и днем - света хватало, и будь старуха начеку, непременно бы нас засекла. Но она нам поверила. Деревенская…
Даже вчетвером мы едва отвалили плиту - поддели ломами, и, орудуя ими, как рычагами, сдвинули в сторону.
Мы установили бур и начали ввинчиваться в землю. Неглубоко ушли, на полметра. Скрежет, слышный и сквозь землю, отозвался в зубах.
- Гравий, - догадался я.
- И нельзя дальше? - Валька торопился побыстрее разделаться с этой работенкой. Все торопились, и я. Но…
- Коронку только сломаем. Камень.
- Однако непонятно, зачем здесь гравий. Может, это и не могила вовсе? - Сомнение, нерешительность были чужды Сергею. Он не боялся встречать отпор. Гордился умением превозмогать препоны и трудности. Вычленить основное звено проблемы и рассечь его. Сейчас Сергей был на себя не похож.
- А что еще?
- Да мало ли… Ладно, пойдем.
Мы вернули плиту на место, правда, не так аккуратно, как планировали. Разочарование сердило.
По пути прихватили валежника, немного, в темноте не поищешь, но хватило оживить костер.
Мы сели и несколько минут молчали.
- Что же там все-таки есть? Неужели обыкновенная могила? Или что иное? - начал разговор Сергей.
- Сокровищница? - Андрюша произнес это слово с усмешкой, но опять же не отрицая предположения напрочь.
- Какая сокровищница? - мне отчаянно захотелось спать. Сокровищницы, пираты, пиастры. Заигрались детишки.
- Я однажды в хитрую сеть влез, - нехотя начал Андрей, - там защита была плевая, восьмидесятых годов. Оказалось - архив гебухи. Ничего секретного, конечно, это они просто на пробу базу сделали.
- Ну и?..
- Дело одно прочитал… В тридцатые годы подчищали церковь, после НЭПа она немножко оправилась, начала приходить в жизнь. Монастырь был. По агентурным данным - так в файле написано, - хранилось в монастыре до трех пудов золота и ювелирных изделий.
- Так, - забрезжило что-то в моей голове.
- Чека опоздало - не нашли в монастыре ничего особенного. Якобы переправили куда-то сюда. Либо в Усманский район, либо в Глушицы. Искали, хорошо искали, но не нашли.
- Бывает…
- Более того, на отряд чекистов напала банда, и уничтожила его. Тот, что искал вокруг Глушиц.
- А это к чему?
- Просто вспомнил. Вдруг сокровищницу монастырскую здесь и схоронили? Сходится. Не на кладбище, то грех, а за оградой. И плита, и присыпали сверху.
- Ну, знаешь…
- Но ведь не нашли сокровища…
- Во-первых, были ли они вообще? Чека напишет… Во-вторых, сокровища могли присвоить те же чекисты, а отчитались - нету, пропали. В-третьих, не все, что не найдено, обязательно лежит здесь. Казну Пугачева тоже не нашли, так что? И сгинувшее золото партии тоже, - рассуждения мои были, на мой взгляд, безукоризненны.
- Но проверить-то мы можем. Поковыряемся часок - другой, разберемся.
- Действительно, - поддержал Сергея Валька.
- А старуха?
- Да пошла она…
- Кроме того, - добавил Сергей, - именно это место мы можем вскрывать безо всякой опаски.
- Почему?
- Ведь оно - не могила. Вне кладбища, и место на плане не отмечено. Имеем полное право.
- А если там действительно сокровища, клад?
- И очень хорошо.
- А если старуха накапает?
- Да забудь ты про старуху, - раздраженно ответил мне Сергей. По закону, новому закону, клад - собственность того, кто его нашел. Никаких двадцати пяти процентов.
- И того, в чьих владениях найден этот самый клад, - добавил Андрей. Все знает. Интернет, однако.
- Принялись делить шкуру неубитого медведя, которого, скорее всего, в этом лесу нет вообще… - Камилл, оказывается, не спал. Растрепанный, он вышел из палатки. - Ложитесь скорее. Завтра вечером, если так уж невтерпеж, посмотрим, что там. Погнались за синицей подземелий…
- А который час, ребята? - Валька смотрел на свои часы с сожалением. - Села батарейка, зараза. Только перед практикой новую купил. Халтура чертова.
- И мои накрылись, - удивился Сергей.
- Не берите барахло, - назидательно сказал Андрей. - Все эти азиатские долларовые часы просто детские игрушки. Четверть третьего, господа, фабрика "Полет", двадцать один камень, с автоподзаводом.
Сонливость, до того нещадно томившая меня, исчезла напрочь. Я открыл тетрадь и пишу, пишу. Крепкого чаю перепил, почти чифиря. Утром мухой зимней буду ходить, вяло и квело. Если проснусь. Будильнички наши были в часах Вальки и Сергея. Петуха завести нужно. И кукушку. Кукушка, кукушка, сколько мне лет жить…