Через две недели пропал дядя Чикирев, журналист, друг Алексея Кольцова, а в колхозе - пастух; у него были слабые легкие, и он целыми днями гонял по выпасам коров, такую работу он сам себе выпросил, считая полезной для здоровья. Его тоже искали, еще и потому, что боялись - побег из колхоза ляжет на всех нас. Об этом кричал начальник из района, приехавший по заявлению о пропавшем. Через неделю дядю Чикирева нашли. Нашли то, что от него осталось. Похоронили спешно, наскоро, из дорогих, почти драгоценных досок сколотили гроб, чтобы мы не видели тела. Районный начальник умилостивился и пообещал помочь, но ничего не сделал, потому что на следующий день после похорон исчезла тетя Роза, пианистка и доярка.
Тогда впервые я услышала о людоеде. Говорили о нем неохотно, не желая нас пугать, но нас предупредили - бояться всех чужих, и, если увидим кого, ни в коем случае не подходить, а кричать и звать на помощь.
Но чужих мы не видели. И никто не видел. А люди продолжали пропадать. За лето исчезло более десяти человек; некоторых потом нашли, некоторых - нет. Мужчины решили выставить дозор. Оружия, конечно, никакого не было, но из кос соорудили что-то наподобие пик, дядя Владлен говорил, что лучше штыка будет, а он был мастером, у него даже приз был, серебряные часы с гравировкой.
Я помню, как он прибежал, с длинной рваной раной в полбока, бледный, но не от потери крови, а от волнения, от страха. Таким он не был даже в тот день, когда принес списки.
Я помогала по медпункту, тетя Лиза устроила его в одной пустующей избе и каждый день принимала больных после того, как сама приходила с полевых работ. А я в ее отсутствие вроде как дежурила. И порядок наводила, убирала, подметала, мыла пол. Дядя Владлен велел мне позвать папу и еще несколько взрослых. Я привела их, а сама. Выйдя по приказу тети Лизы, осталась под окном, оно было раскрыто из-за жары.
Дядя Владлен схватился с этим человеком. Тот оказался необыкновенно сильным, но дядя Владлен несколько раз пронзил его пикой. Но не это напугало дядю Владлена: вместе с тем человеком на него напал и дядя Чикирев. Тот самый, которого мы в начале лета похоронили.
Дальше я не слышала - меня заметили и прогнали. Обиженная, я по пути встретила Бориску; он узнал, что его отец ранен и спешил в медпункт. Я рассказала ему, что рана неопасная (так объявила Тетя Лиза), и, если не будет заражения крови, все обойдется. Но про то, что рассказывал дядя Владлен, почему-то умолчала. Не хотелось говорить, хотя ранее сдержанностью я не отличалась, обычная девочка-болтушка.
Несколько дней все говорили вполголоса. На работу и обратно ходили только вместе, человек по десять, а вечерами спорили, спорили… Я тогда почти ничего не понимала, да нас и не допускали до разговоров взрослых. Знаю только, что споры прекратились после того, как погибли все в доме Тети Лизы, той самой, что работала в медпункте.
Командовал всем дядя Владлен. Он и еще старенький профессор Сахаревич, антрополог. Три дня стояла работа; по счастью, никого из районного начальства не было, они боялись приезжать в наше село, и немудрено. Все мужчины пропадали ночами, а возвращались усталыми, хмурыми и напуганными. Я помню, как отмалчивался папа на все расспросы - и мои, беспрестанные и нудные, и осторожные мамины.
Наконец, однажды он пришел еще до рассвета, возбужденный, всклокоченный, и объявил нам:
- Кончено! - и добавил тише, - надеюсь…
Он пил чай, темно-коричневый, крепкий, из заветной, привезенной из Москвы жестяной коробочки, а потом повел маму и меня к кладбищу. За его оградой появилась новая могила. Тяжелая гранитная плита лежала сверху. Плиту эту мы видели в Каменной степи, в пяти километрах отсюда, где были еще странные столбы с шапочками и каменные бабы.
- Он… внизу? - спросила мама.
- Оно, - почему-то ответил отец. - Да. Пусть говорят, что хотят, но так, я думаю, надежнее.
Кроме нас, подходили и другие, смотрели на плиту и переговаривались вполголоса. Все мужчины села привели своих женщин и детей.
И потом больше никто из взрослых не говорил об этом. А мы не спрашивали. Только всегда старались обойти стороной ту могилу, догадываясь, что так - нужно.
Старуха замолчала, долгий рассказ, казалось, истощил ее: лицо осунулось, руки, лежавшие поверх одеяло, мелко тряслись.
- А что дальше? - не выдержал я.
- Ничего.
- Ничего?
- Ничего того, чего ты не можешь узнать сам, милок.
- Но… Но кто же это был?
- Теперь ты, милок, знаешь столько же, сколько и я. Да что я, я глупая, выжившая из ума старуха, - на лицо вернулось прежнее простодушное выражение, и я понял, что больше ничего не добьюсь.
Больницу я покидал со смешанным чувством. Конечно, кое-что я узнал, но стал ли от того ближе к разгадке?
Надо подумать, подумать и определиться.
Во-первых, разгадке чего? Исчезновения Петьки? Является ли оно оторванным, случайным, единичным фактом или это звено в цепи событий?
Во-вторых, как далеко я готов пойти? Часок-другой порассуждать, лежа на диване? Ждать случая, озарения, другой старушки, которая мне все объяснит? Весь мой опыт говорит, что результата можно достичь, лишь занимаясь делом всерьез, упорно и настойчиво.
Забыть все это? Так пытался, пытался и пытаюсь. Не получается.
И все-таки почти получилось. Следующие два дня работа шла косяком, обвально, я был нарасхват. Пора переходить в другую весовую категорию - купить новый грузовик и нанять шоферов. Стать капиталистом, эксплуататором. Иначе спекусь. И люди на примете есть стоящие. И, само собой, деньги. Пугали, конечно, налоги. Но на то и голова дадена - устроиться.
На третий день я пошел торговать грузовик. Приметил его я давно - стоял он без дела у одного мужичка; тот его ударил маленько о дерево по пьяному делу, потом по тому же делу бросил землю и теперь клянет всех и вся. Грузовик он сначала предложил по цене выше заводской. Теперь рад будет четверти. Капитализм, он сантиментов не терпит. Хватай за горло и дави.
Оформили куплю-продажу у нотариуса (ах, почему я пошел в политехнический, а не на юрфак?), мужичок предложил обмыть сделку, но я с новым работником, мною эксплуатируемым, отбуксировал приобретеньеце к себе. Окрестили мы его.
Егор Степанович, мой служащий, сразу полез в нутро машины. Он, танкист с двадцатилетним стажем, понимал толк в железе. Часа три мы откручивали гайки и составляли список - что нужно купить. Решили завтра с утра поездить по мастерским.
Расставшись с моим работником (как это гордо звучит: ), я взялся за газеты. Стараюсь быть в курсе местных новостей. Для дела полезно.
Как это обыкновенно бывает в наших газетах, большая часть бумаги отдавалась ни подо что: какие-то перепечатки из московских желтых листков, невнятицу из областной думы, телевизионные программы, бездарную рекламу и прочая и прочая. Приходилось чуть не на свет смотреть, не окажется ли что-нибудь действительно важное в газете.
Криминальные вести меня не очень-то интересуют, но сегодня глаз зацепился за знакомое слово. Глушицы. В окрестностях было найдено тело женщины лет тридцати, наполовину обглоданное диким зверем. Местные охотники считают, что женщина стала жертвой росомахи, пришедшей с севера.
Росомаха. Однако. Издалека, должно быть, шла. Я потянулся к энциклопедии. Рокоссовский… роса… ага, вот, росомаха.
Серьезный зверь. В поисках добычи способна проходить до ста километров в сутки. Отличается свирепостью, беспощадностью, неутомима в преследовании добычи.
И, тем не менее - почему Глушицы? Или просто я особенно чувствителен к этому району? В других дела тоже те еще. Двенадцать тяжких преступлений за два дня.
На завтра, возвращаясь из города с запчастями на тысячу долларов, я решил навестить старушку. Купил бананчиков, грейпфрут, клетушку йогурта.
- Заверни к областной больнице, - скомандовал я Егору Степановичу. Он за рулем смотрелся хорошо. Не лихачил, да ему и по годам не к лицу, ехал аккуратно, но без скованности, без боязни.
- Есть, командир, - и он вырулил на дорогу к большим корпусам, стоявшим кучкой посреди рощицы.
- А ее нет у нас, - сказала мне сестричка на посту.
- Уже выписали? - удивился я.
- Нет, перевели. В инфекционную больницу.
- Это что ж такое с ней случилось?
- Не знаю, это не в мою смену было. А вы ее врача лечащего спросите, Виктора Сергеевича. Он как раз дежурит сегодня. В ординаторской посмотрите, Виктор Сергеевич там должен быть.
Она оказалась права. Доктор, тезка мой, действительно был в ординаторской, объясняясь с другим посетителем:
- Мысль ваша насчет намордника интересная, только вот что я вам скажу: на одного укушенного к нам привозят десять порезанных. Может, стоит всем двуногим наручники надеть?
- Я этого так не оставлю, - пообещал посетитель, проходя мимо меня. Он бы и дверью хлопнул, да я не дал - придержал.
- Благодарю, - доктор любезно указал мне на стул. - Чем могу быть полезен?
- Этот… этот человек передо мной говорил что-то об укусах?
- Да. Лето жаркое, собаки нервничают. Он активист-общественник, сторонник полного запрета домашних животных. В крайнем случае, согласен на намордники. Его ко мне направили зачем-то. Хотел узнать точку зрения медиков.
- Тогда я почти по схожему вопросу. Насчет старушки, что с покусами у вас лечилась, Настасье Киреевой.
- Вот как… Простите, кем вы ей будете?
- Никем. Знакомый.
- Она ведь умерла, бабушка.
- Умерла? У вас?
- Нет, не в нашей больнице. С диагнозом ее перевели в инфекционный стационар. Там она и скончалась.
- Бешенство?
- Клиническая картина необычная, но…
- Ведь ее тоже покусали собаки?
- Я бы не сказал, что это были собаки. Знаете, за двадцать лет работы всяких укусов нагляделся.
- Кто же, если не собаки?
- Лет восемь, нет, десять тому назад обратился к нам работник цирка. Его павиан искусал, очень похоже.
- Павиан? У нас?
- Я же говорю - похоже. А кто кусал, вне моей компетенции. Разумеется, при поступлении мы начали антирабический курс, то есть прививки против бешенства, но они не всегда эффективны. Укусы множественные, глубокие…
- И когда вы определили бешенство…
- Когда мы заподозрили бешенство, то перевели ее в инфекционную больницу. К сожалению, бешенство - болезнь практически неизлечима.
- А прививки?
- Прививки позволяют предотвратить заболевание, но если уж оно началось, то…
- Спасибо, доктор, - невпопад произнес я.
- До свидания, - и доктор раскрыл пухлую папку с историями болезней.
Бешенство, значит.
На обратном пути я молчал, молчал и Егор. Он вообще не болтлив.
Весь вечер и следующий день мы лечили и холили, поставили на колеса, установили тент, совершили пробный пробег до города и назад. Вела себя скотинка прилично, лишь изредка показывая норов. Ничего, стерпится - слюбится.
Я, пусть и бессознательно, загружал себя делами. Легче ни о чем не думать, когда нет на то времени.
Отправив Егора в первый самостоятельный рейс, я вернулся в дом, раскрыл блокнот. Составим диспозицию, господа офицеры. Первая колонна марширует на восток, вторая следует за ней до Аустерлица, после чего поворачивает в сторону Синих Липягов, где варит гуляш и наступает на Сокаль.
Работы хватало не на двоих - на троих.
Что пресса пишет? Четвертая, понимаешь, власть?
Виды на урожай проблематичные. Засуха. Влагозапас весны иссяк к концу июня. Но там, где пошли на затраты и наладили полевое орошение, всего полно.
В Глушицах пропал учащийся СПТУ Пронин В. С., шестнадцати лет, среднего роста, был одет… Кто знает что-либо о его местонахождении, просьба сообщить по телефону… Обращает на себя внимание, что это четвертый случай по району за последние две недели; до Пронина В. С. ушли из дому и не вернулись гражданин Чуйков О. Н., 39 лет, житель Украины Лопатин А. А., приехавший навестить брата и пенсионерка Б.Г., жившая сбором и продажей лекарственных трав. По факту исчезновения последней возбуждено уголовное дело. В первенстве области по футболу сыгран четырнадцатый тур…
Конечно, я могу не читать газет. Не слушать радио, не смотреть телевизор, наконец. Поменьше разговаривать с людьми. Даже переехать в другую область. Но и там, думаю, не убегу от того, что происходит здесь.
Надо разобраться. Иначе я просто свихнусь. Надоело умирать от каждого стука, каждого шороха.
И я полез в стол, где у меня лежал чистый блокнот. Напишем диспозицию. Да. Или завещание?
Перевалив дела на Егора, с утра я двинулся в город. Пунктом первым значилась инфекционная больница. Доктор здесь был совсем непохожий на того, из областной больницы. Долго со мной разговаривать не стал. Узнав, что я не родственник покойной, он, сославшись на врачебную тайну, отказался отвечать на мои вопросы. Ладно, зайдем с другой стороны. Используем личные связи.
Друзей у меня было много. Когда-то. Так мне казалось. Одних уж нет, другие далече, третьи раздружились. Остались четвертые.
Мой сокурсник работал в областном комитете по здравоохранению, облздраве по-старому. Системным администратором. Там поставили несколько компьютеров, и он наставлял пользователей. В основном, говорил начальству, когда нажимать на и бродил по интернету за казенный счет. Мне он не то, чтобы обрадовался, но - узнал. Поговорили немного о делах, кто женился, кто уехал, кто умер. Потом я спросил, может ли он справиться о Настасье Киреевой, скончавшейся на днях в инфекционной больнице.
- В инфекционной? - сокурсник потер плохо выбритый подбородок. - Они в сеть пока не вошли. Средств нет. Можно, конечно, попросить одного… Ты говоришь, умерла? Тогда проще. Умерших оттуда возят на вскрытие в патологоанатомическое отделение областной клинической больницы, и, следовательно, протокол аутопсии должен быть в базе данных.
Он сел за компьютер и начал колдовать над клавиатурой. Я отвел глаза, опасаясь приступа комплекса неполноценности. Не освоил я компьютерной грамоты. Да и в моем нынешнем положении ни к чему она мне. Две машины. По пальцам перечту, еще и останутся пальцы.
- Пожалуйста, - показал рукой на экран. - Тут она, твоя старушка. Распечатать?
- Распечатай, - покорно согласился я.
Зашипела хитрая машинка, выдавая лист, я подхватил его, вчитался.
- Мне бы перевести, что тут написано.
- Я больше по компьютерам. По сетям. В медицине - ни-ни. Свяжусь с человеком, он как раз закладывает эти сведения в базу. Мы с ним порой в шахматишки балуемся, по сети. Сейчас и попробую, - он снова заколдовал, но не все коту Первомай. - Нет связи, отвалился модем. Попозже повторю.
- Обязательно, это важно, - и, записав телефон, я покинул компьютерный зал. Иначе начнет убеждать завести компьютер и подключиться к сети. Эти люди немножко зациклились на виртуальности. Идеал, к которому они стремятся - создать компьютерное окружение, ничем неотличимое от реальности и жить в нем. А я и так живу в этой реальности, безо всяких штучек.
По городу я всегда езжу с осторожностью - народу полно, и подрезать норовят, и под колеса прыгнуть, и просто показать, что жизнь не мед. Но эта улочка, спокойная и пустынная, подвоха не обещала.
Я притормозил у старого здания, красивого, но давно не ремонтируемого, вышел, запер кабину, город, все-таки, и пошел к большой двустворчатой двери. Областной краеведческий музей.
Здесь тоже работала знакомая. Даже не сокурсница. Больше. Моя бывшая жена.
Сначала лестницей с чугунными ступенями, а потом длинным мрачноватым коридором я прошел по когда-то хорошо знакомому пути. Постучал. Услышал прежнее. И вошел.
Ирина посмотрела на меня своим обычным взглядом - настороженным и смущенным одновременно. За эти годы мы не смогли стать ни врагами, ни добрыми знакомыми. Вроде все нити оборвали, а вот, поди же, осталось что-то.
Следовало бы произнести какую-нибудь банальность типа, но язык не поворачивался.
- Что-нибудь случилось? - Ирина отметала самую возможность зайти просто так.
- Нет, ничего особенного. Просто понадобились твоя помощь.
- Моя помощь? - недоверчиво протянула она.
- Да, как специалиста. Знакомый моего знакомого - журналист, решивший стать драматургом. Пьесу пишет, или сценарий, как получится. Его заинтересовала история одной нашей деревни, Шаршки. Он просит собрать сведения о том, что происходило в деревне в тридцатые годы.
- Шаршки? - смущенность исчезла, уступив место разочарованию. Или мне просто показалось в своей самонадеянности. Процента полтора еще осталось от прежнего, я имею в виду самонадеянность. - Деревня поблизости от Глушиц?
- Так точно.
- У нас материала может не хватить, надо будет обратиться в архив… - она задумалась, прикидывая. - Галя, кажется, пока работает. Я попрошу ее.
- Да, москвичи - люди деловые и выделили определенную сумму - для ускорения и взаимной приязни, - я выложил заранее приготовленные деньги.
Ирина подозрительно посмотрела на меня.
- Убери сейчас же.
- А причем здесь я? Это Москва.
Она пристально посмотрела на меня, подозревая, не мои ли это деньги. Потом решила, что Шаршки - слишком заумно для такого прагматика, как я.
- По крайней мере, сначала я должна выполнить работу.
- Прекрасно. Выполни. Да, он не ждет пухлого отчета. Несколько страниц, вот и все, что ему нужно. Дух времени, характерные факты.
Сомнение в ее взгляде переживало стремительное возрождение.
- Позвони мне, когда будет готово, ладно? Ну, я побежал, - и я действительно почти побежал, сознавая нелепость своего поведения.
И так каждый раз.
Мои личные дела - это всего-навсего мои личные дела. Потому их - в темный угол, где под фикусом стоит старая радиола и куча поцарапанных пластинок, эстрада семидесятых. Эти глаза напротив.
На сегодня я наметил еще кое-какие дела, но внезапно почувствовал слабость и малодушие. Голоден, просто голоден.
Рисковать и обедать в забегаловке я не стал, обошелся парой бананов, оставшихся с неудавшегося вчерашнего визита в больницу. От обезьяны хоть человек произошел. Не Бог весть какое достижение, но все же… А кто произойдет от человека?
Или… Или уже произошел? Произошло?
На пустой желудок в голову что только не лезет.
Журналиста я назвал не с бухты-барахты. Есть один знакомый. Очень хороший знакомый. По школе. Встречаемся редко, но до сих пор сохранилось чувство, что случись беда - можем друг на друга положиться. Во всяком случае, я это чувствую. Надеюсь, и он тоже.
Работал Роман, так его зовут, в довольно паршивой газетенке, "Астрал" называется. Газетенка, несмотря на мое к ней отношение, довольно популярна не только в нашем городе, но и в столицах, и других весях нашей сильно усохшей Родины. Гороскопы, тайны столоверчения, основы магии и заочные курсы гипноза. От схожих с ней газетку отличает то, что она живет и процветает. Не знаю, как ей это удается. Тайна Астрала.
Редакция обосновалась почему-то в гостинице. Третьесортной гостинице без претензий. Никаких портье, никаких мытых полов. С трудом нашел я комнату, в которой и располагалась редакция - четыре человека. Комната, впрочем, большая.
- Роман Ярцев? Нет, он у нас больше не работает. Взял бессрочный творческий отпуск, - с усмешкой сказал мне один из астраловедов. Скверной такой усмешкой.
Другой, сжалившись, добавил:
- Он сторожем устроился.