Павлу казалось, кто-то разобрал его на части, а потом собрал вновь, неудачно. Он ощущал своё тело - руки и ноги, - он видел и слышал, - но мозг никак не мог отдать приказа пальцам рук повернуть руль, а правой ступне - надавить на педаль газа. Павел закрыл глаза. Сделался от этого собранней. Сколько лет он водит машину? Не меньше десяти, как пить дать. Есть же, говорят, память тела. Павел позволил конечностям двигаться в такт рефлексам. Услышал, как изменился ритм работы движка.
- Откройте глаза! Ну же! Откройте глаза! - Это опять Людвиг; реален не более, чем сон. Проснуться, или послать его куда подальше? Глаза - словно запечатаны столярным клеем. Как же трудно разлепить веки. Ладно, на счёт "три": "раз", "два"…
По щеке полоснуло болью. Павел очнулся, прозрел - и, едва став зрячим, тут же выкрутил руль до отказа: крыло "Линкольна" проскрежетало по хлипким перилам моста, машину занесло, но не выбросило за ограждение.
- Я же вас предупреждал: дам пощёчину, - бубнил Людвиг. - Так что без обид.
Управдом резко встряхнулся, как пёс после дождя. Зеркало заднего вида было разбито. Уцелел лишь крохотный его треугольник, в котором отражались мост и служебные авто с проблесковыми маячками. Сцена фантастического спектакля с каждой секундой отдалялась.
- Что это было? - Выдохнул Людвиг. - Кто это был?
- Я не знаю, - Павел ощущал слабость во всём теле; впрочем, она постепенно исчезала. - С чего ты решил, что знаю?
- Это какое-то существо? Чудовище? - Не унимался латинист, - Или нам всё привиделось?
- Отстань! - Взорвался управдом. - Я уже не знаю, кто такой я сам и что здесь делаю.
- Вы странно себя вели, - проницательный латинист, чуть прищурившись, разглядывал Павла. - Как будто оказались под гипнозом. Мне даже показалось, вы решили, что это… существо… пришло по вашу душу.
- А ты не подумал, умник, что я просто перепугался до поноса? - Зло отрезал Павел. - Я тебя предупреждал: моя фамилия - не Рембо. К героям не имею ни малейшего отношения.
- Не скромничайте. Трусом вас тоже не назовёшь, - задумчиво, словно размышляя о своём, протянул Людвиг, - и умолк. Павел был благодарен попутчику и за эти недолгие минуты тишины. Болтать ему не хотелось. Только не сейчас. Он подумывал остановиться и посмотреть, как там "ариец", а главное, Еленка с Татьянкой, но был уверен: для такой остановки ещё слишком рано. Вот удастся отъехать от Москвы хотя бы километров на тридцать - тогда можно. А пока надо гнать, что есть сил, не нарываясь, при этом, на неприятности. Посты ГАИ встретятся на пути ещё не раз. Одна надежда: может, тотальных проверок больше не случится. Удивительно, что радио в салоне "Линкольна" всё ещё работало. Тихо звучавший джаз казался приветом в мир мёртвых из мира живых.
Траффик на шоссе не пугал - приличную скорость удавалось поддерживать свободно. Хотя, по части выезда за город, опыт у Павла был небольшим, и он не мог сказать, как тут обстоят дела в другие дни. Проверяльщики в форме не тревожили и даже не попадались на глаза. Высокая стеклянная будка гаишного поста, возле которой Павел слегка притормозил, чтобы не дразнить гусей, оказалась безлюдной; внутри не горел свет и никакого человеческого мельтешения - не наблюдалось.
Проехали указатели на забавно звучавшие Горки и Грибки, потом - над тёмной и большой водой: канал имени Москвы, утопив в себе Клязьму, продолжался здесь Клязьминским водохранилищем. После того, как водные просторы остались позади, Павел решил, что пора присматривать место для остановки. Он сбавил скорость, прижался к обочине и, переждав небольшой автопоезд из большегрузных фур, плавно затормозил. Катафалк качнулся, как круизный лайнер на волнах, и замер.
- Эй! Я иду! - Павел крикнул это куда-то вглубь "Линкольна", за переборку, отделявшую "гробовой отсек" от водительского и пассажирского сидений; крикнул, повернув голову назад; решил предупредить о своём приближении "арийца", а может, и девчонок, если вдруг, чудом, кто-нибудь из них пришёл в себя.
Он вылез из машины. Ощутил холод и сырость. Дождь почти прекратился, но в воздухе дрожала взвесь из мельчайших частичек дождевой воды. Нахохлившись и приподняв воротник, Павел добежал до задней двери катафалка. Взялся за хромированную ручку, потянул дверь на себя.
Зажегся "дежурный" огонёк. В его свете лица Еленки и Татьянки казались синеватыми, окоченелыми. Страх охватил Павла, но на сей раз - страх за жизнь жены и дочери уступил место более сильному. За дверью Павла ожидало ужасное открытие, и, сколько он ни обшаривал глазами нутро катафалка, суть вещей не менялась: Валтасара - он же "ариец", он же Стрелок, - в "Линкольне" не было.
* * *
- Думаете, он сбежал? Испугался? - Людвиг, по примеру Павла, вышел из машины и теперь всматривался в серебряную вязь мушкета, поднеся оружие к глазам. - Оставил нам вот это - и сбежал?
- Может быть, - Павел пожал плечами. - Хотя, если судить по тому, как он кричал, - я бы скорее поставил на то, что он отдал концы.
- Думаете, его тело забрали? Полиция? Или тот… зверь? Там такой шум стоял… - Латинист усмехнулся. - А ведь Валтасар дерётся - лучше нас обоих, вместе взятых.
- Это ты к чему? - не понял Павел.
- Он мог попытаться нас прикрыть; мог выйти, чтобы сразиться.
- Ты слишком хорошо о нём думаешь.
- А вы - слишком плохо. И крови в салоне труповозки - всё равно нет. Если б его зарезал тот, странный… ну, вы понимаете…
Оба спорщика немного помолчали.
- Закройте дверь, - вы простудите своих женщин. - Мягко посоветовал, наконец, Людвиг.
- Я не знаю, что делать дальше, - Павел послушно щёлкнул дверным замком.
- Как это? - недоверчиво полюбопытствовал латинист. - У вас же есть карта. И вы знаете, где нам взять лошадь.
- Ты смеёшься надо мной? - Павел с подозрением скосил глаза на остряка.
- Ни в коем случае, - Людвиг и вправду казался абсолютно серьёзным. - Куда вам ещё ехать? Назад в Москву? Исключено. Валтасара мы уже не найдём, даже если он остался нас прикрывать.
- Почему? - нервно выдохнул Павел.
- Вам не понравится… - Людвиг потупился. - Он или жив, или нет. Если нет - вы ему ничем не поможете, а себя поставите под угрозу. Если да - вокруг него сейчас десятки людей. Как вы думаете, сможет он ускользнуть от них со своим незнанием города и своей Латынью?
- Поехали, - Павел, приняв решение, зашагал к водительскому месту. - Чего тут, на холоде, стоять!
Катафалк снова двинулся в путь. На электронных часах над приборной панелью светились цифры: 22–22. Ничья! Павел за день измучился до последней степени. Крутил баранку на одних лишь морально-волевых. Людвиг, видимо, отчасти это понимал и не донимал разговором. Радио тоже отошло от дел; треск помех в единственном динамике был настолько сильным, что редкие, прорывавшиеся из тьмы, вздохи саксофона казались криками полузадушенной жертвы какого-нибудь душегуба. Управдом опасался, удастся ли без проблем миновать Икшу - всё-таки посёлок на карте был не мал, - но сонные пятиэтажки, пузатая водонапорная башня и универсам даже не светились тусклыми ночниками в темноте. В отдалении промелькнула железнодорожная платформа, по сравнению с остальным посёлком - живая. По направлению к ней двигалась троица пешеходов - каждый под зонтом.
Павел не отдалялся от Дмитровского шоссе и проскочил Икшу минут за десять - может, чуть больше. Теперь предстояло самое сложное - раскрыть в себе талант следопыта.
Еленкина карта была извлечена из кармана и вручена Людвигу.
- Нам вот-вот встретятся несколько поворотов налево, отмеченных типографским способом, - с лёгкой иронией давал штурманские указания латинист. - Не соблазняйтесь. А сразу за речкой ищите ещё один, нарисованный авторучкой. В общем, ориентируйтесь на реку. Но она такая тонкая - скорее ручей.
Мелкую рахитную речушку и вправду едва не пропустили. Павел даже притормозил и вернулся задним ходом на пару десятков метров, чтобы убедиться: катафалк только что преодолел микроскопическую водную преграду, заключённую в тесные оковы бережков и насыпи шоссе. Дальше машина еле ползла, пока не натолкнулась на укатанную грунтовку. Та стремилась через голое осеннее поле в небольшой лесок. Где-то за деревьями светили редкие фонари, что внушало сдержанный оптимизм.
- Сюда? - Людвиг уставился на Павла.
Тот пожал плечами и повернул руль.
Грунтовка оказалась укатанной, плотной, несмотря на прошедший дождь. Или, может, подвеска "Линкольна" настолько хорошо справлялась с неровностями пути. Как бы то ни было, в лесок въехали уже через пять минут после того, как покинули шоссе.
- Да тут деревня, - управдом, не скрывая растерянности, оглядывался по сторонам. - Целая деревня. А точного адреса у нас нет.
- А что есть? Только эта карта с пририсованной дорогой?
- Письмо, - Павел ощутил комок в горле, сглотнул. Только сейчас он понял, как ранило его признание Еленки в измене. В странной недоизмене, если верить её словам, но кто ж в такую глупость поверит? Какой рогатый муж, даже если он - бывший?
- Почитать дадите? - если б Людвиг в эту секунду ухмыльнулся одним лишь уголком рта, - Павел и тогда бы не сдержался и раскровавил ему ухо ударом кулака. Но латинист был абсолютно серьёзен.
- Там… личное… - Пробурчало разбитое сердце.
- Тогда без лирики - перескажите мне своими словами всё, что там говорится о месте, куда мы направляемся. - Терпеливо предложил Людвиг.
- Ну… - управдом задумался. - Большой дом, живёт состоятельный человек. У него должно быть что-то вроде конюшни.
- Это я уже понял, - кивнул Людвиг. - Думаю, нам туда, - Он вытянул палец и указал на серую крышу высокого, ярко освещённого, дома, опоясанного по периметру высоким забором и стоявшего словно бы на отшибе, особняком.
- Почему? - рядом с быстро соображавшим Людвигом Павел иногда чувствовал себя тупицей, и это его раздражало.
- Это бедная деревня, - латинист широким жестом обвёл окрестности, - может, и вовсе дачный посёлок, где пенсионеры собирают редис. Посмотрите сами. Деревянные домики, огороды. А вот там, - палец Людвига вновь указал на цель, - там единственный дом, хозяин которого может себе позволить завести лошадь. Я хочу сказать: единственный в этой деревне. Или мы найдём за этим забором то, что искали, или мы сбились с пути, и нам придётся возвращаться на шоссе. К счастью, нам, в кои-то веки, везёт.
- Это в чём же? - усомнился управдом.
- В окнах горит свет. Значит, хозяев мы не разбудим.
Павел поймал себя на мысли, что хозяев - точнее, хозяина - видеть совершенно не желает. Обида продолжала глодать душу, и сопротивляться ей было нелегко. Тем не менее, добравшись до конца единственной широкой улицы, он направил катафалк к двухэтажным хоромам. Неожиданно под колёса легла мокрая чёрная полоса свежего асфальта. Не съезжая с неё, Павел подрулил вплотную к высокому забору. Кто бы сомневался: асфальт был личной собственностью владельца поместья. Именно этим словом - поместье - Павлу хотелось называть дом. Теперь, вблизи, ограда вокруг сооружения выглядела куда внушительней, чем издали. Дом был надёжно за нею скрыт. Управдом подумал: пожелай хозяин этой крепости оставаться в одиночестве и не пускать к себе гостей, - и его не потревожил бы даже взвод спецназа, разве что воздушный десант сумел бы сказать своё веское слово. Павел рассчитывал, что асфальт приведёт его прямо к воротам, а там - придётся объясняться с охраной. Никакого штурма - только унизительная просьба: позволить войти. В том, что дом - под охраной, - сомневаться не приходилось.
Ворота обнаружились именно там, где, по логике вещей, им и следовало быть: ровно посередине длинного забора. Управдом, не желая тихушничать и врываться в чужую жизнь "сюрпризом", остановился от них чуть поодаль и посигналил от души - многократно и басовито. Затем выбрался из катафалка и подошёл к высоким металлическим створкам. Над ними горел яркий фонарь, так что разглядеть мельчайшие детали художественной ковки, украшавшей створки ворот, не составляло труда. А вот отыскать способ коммуникации с обитателями зазаборья у Павла не получалось. На глаза не попадалось ни будки охраны, до которой можно бы было докричаться; ни домофона, в который можно было бы заявить о себе. Сразу под фонарём торчала камера внешнего наблюдения. Она не двигалась и никак не реагировала на присутствие Павла. Тот, уставившись в её объектив, демонстративно помахал руками и даже пару раз подпрыгнул на месте, хотя понимал, что выглядит нелепо.
- Эй, откройте! Надо поговорить! - Выкрикнул Павел во всё горло, и тут же закашлялся: захлебнулся влажным ночным воздухом.
В растерянности, он прислонился к ближайшей створке ворот, - и та немедленно подалась назад. Управдом толкнул створку сильней. Тяжело, с фальшивым скрипом, та откатилась метра на полтора вглубь территории странного поместья. Похоже, ворота были открыты. Павел юркнул в образовавшийся проём и оказался на дорожке сада. Вокруг него шумели листвой яблони и низкорослые, художественно остриженные, кусты. Едва слышно стрекотал ветряк, поставленный здесь, должно быть, с чисто декоративной целью. Все подъезды к дому освещались изящными фонарями "под старину". А сам дом просматривался отсюда великолепно.
Настоящая каменная крепость. Узкие окна и массивные стены, один этаж поставлен на другой без желания сэкономить пространство: между этими двумя легко поместился бы третий, если бы заказчик строительства того захотел. Никакого украшательства, но добротность во всём.
- Хозяева, вы дома? - вновь выкрикнул Павел, на сей раз много тише. И вновь никто, кроме ветра, не удосужился ему ответить.
Управдом вполне мог бы закатить катафалк в высокие ворота поместья. Судя по всему, никаких препятствий к этому никто бы чинить не стал. Но он колебался. Это попахивало откровенной наглостью, и кто знает, как отреагирует хозяин дома на нежданное появление прямо под окнами похоронного лимузина. Ещё раз мысленно обругав Людвига за странный выбор машины, Павел отправился к дому пешком. Нога болела, хотя боль причиняли не крысиные укусы, а суставы, взявшие моду реагировать на сырость после той достопамятной аварии двухлетней давности. Как назло, подъездная дорожка оказалась длинней, чем поначалу представлялось. Пока шёл, Павел успел налюбоваться аляповатыми садовыми гномиками, Микки Маусом и оленёнком Бемби в половину человеческого роста. Все они, в виде разноцветных статуэток, украшали сад. Павлу подумалось, что, может, кукольные монстры поставлены здесь, чтобы порадовать Татьянку? Эта мысль почему-то была неприятна, управдом постарался её прогнать. Получилось без труда: он как раз поднялся по высокому, почти театральному, крыльцу к парадному входу особняка, и голова его оказалась занята предстоящим объяснением с хозяином дома.
На входной двери, в отличие от кованых ворот, кнопка электрического звонка имелась. Павел утопил её до конца и расслышал, как где-то в доме музыкально запели скрипки и валторны. Ещё до того, как воспользоваться звонком, он ловил себя на мысли, что боится разбудить дом громким звуком, растревожить осиное гнездо. Теперь он понял, откуда взялся этот страх. В доме царила полнейшая тишина, и звонок не просто разрушил - разорвал её в клочья. Пожалуй, примерно так бывает, если чихнуть посреди безлюдного ночного музея. Звук - словно что-то безобразное, в сравнении с идеальной тишиной. Павла с макушки до пят накрыло чувство, похожее на стыд. В ответ на свою выходку он ждал чего угодно: топота и голосов, собачьего лая и скрежетания ключа в замочной скважине, но не дождался ровным счётом ничего. Тишина, как бродячая собака, у которой попытались отобрать кость, чуть окрысилась в ответ и снова разлеглась на прежнем месте, зажав сокровище между лап.
Павел ещё дважды вёл себя, как вандал: мучил звонок, колотил кулаком в высокую дубовую дверь. В конце концов, сдался: после каждого музыкального трезвона, тишина словно бы озлоблялась, делалась всё плотней, тяжелей, - она не просто оборонялась - она переходила в наступление. Уйти ни с чем управдом не мог, но действовать решил по-иному. Как завзятый школьный хулиган, он воровато огляделся по сторонам, громко прокашлялся для храбрости - и, наследив с краю мокрой клумбы, в три перепрыга, подобрался к ближайшему освещённому окну на первом этаже.
Окно было занавешено. Соседнее - тоже. Роскошные занавеси защищали все нижние окна от любопытных глаз.
Павел чертыхнулся - и отправился в обход дома. Завернув за первый же угол, пожалел, что затеял эту экспедицию. Если фасад смотрелся молодцом, то боковые стены были изрядно запущены: грязноваты, а кое-где и покрыты лёгким налётом мшистой плесени. Должно быть, справа и слева от дома располагались хозяйственные постройки. Разглядеть их удавалось с трудом - фонарей на них не хватило, а может, ненужное освещение попросту отключили. Павлу в нос последовательно бросились несколько запахов: бензина и отработавших механизмов, испорченной пищи и, наконец, лошадиного пота. Учитывая, что, при появлении последнего, раздалось и тихое ржание из невысокой деревянной постройки неподалёку, Павел решил, что отыскал конюшню. И всё-таки его не покидало желание пробраться в дом. Свет, как вскоре выяснилось, горел только в окнах фасада. Боковые окна дома оставались тёмными, за исключением одного, закрашенного изнутри белой краской. Оттуда струился совсем тусклый свет, словно там теплилась лампа дежурной сигнализации, или что-нибудь в этом роде. Управдом остановился перед окном. Именно из него пахло какой-то продовольственной гнилью - скорее всего, испортившимися овощами. Павел костяшками пальцев деликатно пробарабанил по стеклу. На нервах подождал ответа - не дождался, чему даже был рад: вряд ли у него получилось бы внятно объяснить человеку за окном, если б таковой там оказался, что он, пришлец, делает в кустах, зайдя особняку в тыл. Павел слегка надавил на раму. Бесполезно! Шпингалет удерживал окно. Шпингалет? Только один, а не два - сверху и снизу? Павел перепроверил своё открытие. Действительно, нижняя часть окна легко поддавалась нажиму. Окно открывалось вовнутрь, потому, поднажав, Павел даже разглядел белый пластик подоконника в образовавшуюся щель. Он шумно выдохнул, чувствуя, как накатывает отчаянная бесшабашность - в который раз за пару истекших дней - и резко ударил открытой ладонью по верхней части окна.
Расчёт Павла был прост: он надеялся, что шпингалет вылетит от удара. Но всё оказалось ещё проще. Вероятно, даже на верхнюю задвижку окно было закрыто кое-как. От удара оно распахнулось, при этом не послышалось ни намёка на хруст вырванных "с мясом" крепёжных винтов.
Тошнотворная вонь ударила в нос, как вполне материальный кулак. Павел скорчился под окном, закрываясь рукавом. Когда он, слегка пообвыкнув, поднял глаза вверх, - встретился взглядом с огромным рыжим котом, покидавшим дом. У Павла хватило ума понять: кот - всего лишь кот, а не демон и не призрак, сотканный из протоплазмы. Кот же рассмотрел взломщика внимательно, но долее задерживаться не стал и исчез в саду.