- Успокойся, - Павел видел, Еленка вот-вот сорвётся на крик, - Подумай о том, что над вакциной работают - может быть, прямо сейчас. Как только она появится - её введут всем больным.
- Вот тогда я и привезу свою дочь на прививку, - в словах Еленки снова слышалась одна только решимость. Павел понял: спорить с ней - бесполезно; наверняка у неё есть какой-то план действий, и лучше быть в курсе, что и как она учудит, чем потерять сейчас доверие. Отпускать ситуацию на самотёк не годилось.
- Что ты предлагаешь? - управдом сделал вид, что полностью удовлетворён Еленкиной логикой.
- Прямо сейчас, пока народ не повалил на работу, нужно перевезти Таньку к тебе, - Выпалила бывшая супруга, поразив Павла неожиданной наивностью.
- Ты всерьёз думаешь, что сумеешь у меня спрятаться? - Он чуть было не усмехнулся, - Думаешь, мой адрес так уж трудно раздобыть? Думаешь, не обнаружив ни тебя, ни Таньки по месту прописки, никто не проверит мой дом? К тому же, я был с вами обеими в прямом контакте, - так что вполне мог заразиться. Если твои рассуждения верны, нам всем место в карантине.
- Я всё это знаю, - Еленка нахмурилась, - Но мне нужно выиграть немного времени. Сутки, не больше. Ты извини… - Она замялась, - Я тебе полностью доверяю, но, как говорится, о чём не знаешь - о том не разболтаешь…
- О чём не разболтаешь? - удивился Павел.
- У меня есть убежище. Тайное место. Укрытие. Называй как хочешь. Но я, наверное, смогу там появиться только завтра. Я прошу, чтобы ты оставил нас с Танькой у себя на сегодняшний день.
- Послушай себя, - в Павле постепенно вскипала злоба, - Ты собираешься скрываться по каким-то углам и таскать с собою больную Таньку? Как долго? Пока она не умрёт у тебя на руках?
- По крайней мере, это будут мои руки, - в глазах Еленки стояли слёзы.
Управдом понял: если продолжать настаивать на своём, Еленка, чего доброго, решит, что доверять нельзя и ему. И тогда она смоется в неизвестном направлении вместе с дочкой. Приходилось подыгрывать до поры до времени.
- Лады, если ты так решила - хватит рассиживаться, - заявил Павел, - Давай я помогу тебе с Танькой. Как она сейчас? Стоять на ногах может, или надо донести до машины?
- Полчаса назад бредила. - Еленка помотала головой, словно отгоняя видение, - Сейчас не знаю. Но ты со мной не ходи, тут жди. Открой заднюю дверь - и жди. Мне папа поможет: донесёт на руках, если придётся.
- Хорошо, - управдом поморщился, - Постарайтесь побыстрей.
Бывшая жена выпорхнула из машины - казалось, после того, как Павел согласился участвовать в нелепом заговоре, у неё на душе полегчало, и даже слегка улучшилось настроение. Управдом потёр укушенное бедро - оно что-то разболелось. Еленка долго не возвращалась. Тем временем из подъездов стали выбираться ранние пташки: те белые и синие воротнички, начальство которых настаивало на раннем начале рабочего дня. Люди кутались в куртки и, иногда, шарфы. В руках у многих имелись зонтики - Гидрометцентр обещал дожди. Наконец, появилась Еленка. В руках она держала корзину для пикников - похоже, весьма тяжёлую. Она воровато огляделась и дала отмашку кому-то, кто оставался в здании. На крыльцо осторожно, боком, выскользнул из полуприкрытой двери подъезда лысый грузноватый мужчина в трениках и синем свитере. Павел узнал в нём отца Еленки, Тихона Станиславовича. В руках лысый с трудом удерживал какой-то свёрток. Павел сразу предположил, что это Татьянка, закутанная в старое байковое одеяло. Он даже вспомнил, как они, на пару с Еленкой, покупали это самое одеяльце в маленьком магазинчике у метро года за два до развода. Память управдома часто чудила подобным образом: сохраняла пустяки и отказывалась относиться бережно к важным датам, вроде дней рождения близких или дня свадьбы.
Павел выбрался из "девятки" и распахнул заднюю дверь. Тихон Станиславович сперва положил свою ношу на сиденье, а потом уж буркнул что-то вроде короткого приветствия: они с Павлом как-то сразу не сошлись характерами, хотя и откровенной вражды между ними не имелось.
- Папа, я на тебя надеюсь, - многозначительно и, вместе с тем, жалобно пробормотала Еленка. Лысая голова молча кивнула в ответ.
- Поехали, - Еленка аккуратно разместила в машине корзину, из которой отчётливо повеяло аптекой. Потом и сама забралась на заднее сиденье к дочке, положила её голову себе на колени. Она хохлилась и куталась в тёплый китайский пуховик, для которого, несмотря на это промозглое утро, было ещё слишком рано. Павел невольно подумал: бывшая жена собралась партизанить до зимы, - и ещё раз поразился её решимости на этот счёт.
Понять, в каком состоянии находится Татьянка, у Павла пока не получалось: он слышал только её прерывистое сиплое дыхание. Решил, что рассмотреть дочь успеет, когда доберётся к себе в Фили - сейчас медлить не годилось.
Тем не менее, Павел в любом случае рассчитывал убедить Еленку прибегнуть к помощи медицины. Неожиданно вспомнилась визитка, которую всучил на прощание доктор Струве. Если позвонить непосредственно ему - возможно, удастся избежать долгих объяснений и, как следствие, нервотрёпки.
Павел мягко тронул машину с места.
Всю дорогу Еленка говорила мало, в основном о всяких мелочах. Попросила включить обогрев салона, хотя, на взгляд Павла, в машине и без того было не холодно. На Третьем Транспортном, неподалёку от Даниловского кладбища, по встречной полосе промчалась странная автоколонна: не то пять, не то шесть огромных восьмиколесных фургонов с изображением красного креста на борту. Колонну сопровождали полицейские машины с включёнными проблесковыми маячками, но без сирен. На кареты скорой помощи фургоны не тянули. Еленка, увидев их, задрожала:
- Это они за нами, - прошептала она едва слышно. - По наши души…
Управдом промолчал. Он начинал сомневаться в душевном здоровье бывшей супруги. Но больше всего терзался вопросом, имеет ли моральное право идти у неё на поводу и мучить переездами больную дочь.
Когда Павел остановился у своего подъезда, на часах было восемь. Время самое что ни на есть горячее, людное, начало часа пик. Еленка вызвалась донести Татьянку до дверей квартиры. Вызывая лифт, управдом услышал топот: кто-то, должно быть, с нижних этажей, спускался по лестнице, слышались голоса: мужской лениво и сонно переругивался с женским. Лифт подошёл раньше, чем спорщики добрались до парадной. Это была удача. Затем случилась и ещё одна: лифт докатил до седьмого этажа, на котором обитал Павел, без промежуточных остановок; никто не нажал кнопку вызова во время короткого подъёма. Дом шумел: где-то хлопали двери, поворачивались ключи в замочных скважинах, раздавался собачий лай, но Павлу удалось довести своих "партизан" до укрытия, не попавшись никому на глаза. Пропустив в квартиру Еленку и закрывшись на оба замка, он вздохнул с облегчением.
- Давай положим её в спальне, - Еленка, не раздеваясь, понесла дочь в маленькую комнату.
- Я помогу, - Павел открыл перед нею дверь, откинул покрывало с позаброшенного супружеского ложа. Поморщился, вдохнув запах несвежего белья: сам он, после развода, ночевал, в основном, в гостиной, на диване, а простыню и наволочки в спальне не менял, пожалуй, больше года.
Еленка аккуратно опустила детское тельце на кровать. Руки её дрожали. Павел, впервые после ночного звонка Еленки, увидел лицо дочери. Он ожидал, что зрелище окажется безрадостным, но не предполагал, что болезнь исказит знакомые милые черты Татьянкиной мордашки так сильно.
Лицо дочери было словно бы покрыто крупными красными пятнами. Особенно сильно алели щёки. Волосы спутались, скатались в бараньи кудряшки, и насквозь пропитались потом. Крупные его капли медленно стекали по лбу и вискам. Губы Татьянки казались испачканными в черничном соке. Глазные яблоки дёргались, крутились, за прикрытыми веками, и всё лицо как будто гримасничало - кривилось, ходило ходуном, словно жидкий холодец.
- Ты точно рехнулась, - управдом уставился на бывшую супругу, ошалев от увиденного, - Она умирает - ты понимаешь это? Ты всё ещё хочешь обойтись без врачей, своими силами? А как насчёт того, что у неё почернели губы?
- Я хочу подождать, - Еленка сцепила пальцы рук, - За ночь ей не стало хуже. Если это и вправду Босфорский грипп, она может оставаться в таком состоянии, как минимум, неделю.
- Послушай меня! - Павел схватил Еленку за руки, - Ты не подумала о том, что сама можешь заболеть. И я тоже. Но речь именно о тебе. Как ты будешь заботиться о Татьянке, если это случится? А если она так и будет оставаться без сознания - что тогда? Ты дашь ей умереть от голода?
- Есть питательные уколы. Я знаю, что колоть и как. - В голосе Еленки не слышалось упрямства - только усталость. Павлу стало её жаль. Он решил, что несколько часов отдыха пойдут всем на пользу, разговор можно продолжить позже.
- Хочешь остаться здесь, с Танькой, и подремать? - сбавил он тон, - Я прикорну на диване.
- Да, - Еленка кивнула, - Спасибо.
Павел помог бывшей жене снять тёплый пуховик. Захватив его с собой, на цыпочках покинул спальню и деликатно притворил дверь. Услышал, как скрипнули пружины кровати - должно быть, Еленка присела на край.
Сам управдом добрёл до гостиной, морщась от боли, стянул джинсы, осмотрел укусы. Тугая ткань сделала только хуже: некоторые ранки слегка нагноились. Выругавшись едва слышно, чтобы не встревожить гостей, Павел отправился в ванную; прихватил из аптечки спирт. Скривился, когда прошёлся проспиртованной ватой по ранам. Кое-как перевязал себя чистым бинтом. Наверняка Еленка сделала бы перевязку поприличней, но тревожить бывшую супругу у Павла не было желания. Он криво усмехнулся: если Татьянка действительно подхватила Босфорский грипп, крысиные укусы - сущая мелочь в сравнении с угрозой заражения. Марлевую повязку, выданную Еленкой, управдом не снимал, но не слишком верил в её эффективность.
"Будь что будет", - Наконец, решил он и улёгся на диван. Слишком много событий случилось за одни лишь сутки, и слишком мало сна за то же время выпало на долю Павла.
"Мушкет, - засыпая, вспомнил он. - Надо бы убрать с глаз долой".
Поднялся, чертыхаясь, ощутил тяжесть оружия в руке, - и засунул диковину за платяной шкаф. Укрытие нелепое, но всё лучше, чем ничего. Павел был уверен: Еленке сейчас - уж точно не до любования антикварной ценностью; да и ничего вынюхивать по углам она не станет. Сам он пообещал себе разобраться с мушкетом, как только Танька пойдёт на поправку. С этой мыслью управдом разместился на диване вновь и, на сей раз, дал себе зарок выспаться, как следует.
Глаза сомкнулись почти мгновенно.
* * *
Пробуждение, в который уже раз, оказалось странным. Павел словно бы встрепенулся - от подозрения, что его пристально, в упор, кто-то разглядывает и изучает. Распахнул глаза - и встретил рубиновый взгляд змеи. Два гранёных камешка блестели на расстоянии вытянутой руки. Покачивались, словно змея танцевала на хвосте, под музыку дудки факира. Управдом шарахнулся прочь, вдавился спиной в спинку дивана. Потом, осознав, где сон, а где явь, ужаснулся ещё больше.
Змея, венчавшая ствол мушкета, не ожила; не вытягивала тонкое жало, чтобы испугать Павла. Мушкет оставался красивой старинной вещицей, не более. Но держала его в руках Танька в розовой ночной пижаме, и это зрелище - дочки, с трудом удерживавшей обеими руками тяжёлый для неё мушкет - имело мало общего с реальностью, с материальным миром. Дело было не в мушкете, а в Таньке.
Павел сразу смекнул: дочь едва ли ведает, что творит. Алые пятна на её щеках разрослись, дотянулись до глазниц; их цвет загустел, сделался багровым, как зарево пожара. Глазные яблоки больше не дрожали под веками - глаза были широко распахнуты, и зрачки постоянно бегали, смещались. Танька наверняка не осознавала, где находится, не видела ни Павла, ни мушкета. Её поход был результатом какого-то диковинного лунатизма, порождённого болезнью. Не ясно было, почему, в своём сумрачном мире, Танька заинтересовалась оружием. Теперь она словно бы протягивала его отцу. Сжимала сильно - вдавив ладони в серебряное литьё до кровавых рубцов. К счастью, руки Таньки обнимали ствол довольно далеко от спускового крючка.
- Дочка, ты меня слышишь? - проскрипел Павел; голос после сна был хриплым.
Татьянка никак не откликнулась; только на лице отразилась мука.
- Лена, скорей сюда! - выкрикнул управдом, собравшись с духом.
В спальне раздался шум, потом быстрый топот ног. Еленка вбежала в гостиную растрёпанная - длинные светлые волосы, обычно забранные в конский хвост или замысловатую причёску, казались языками вулканической лавы, сразу после извержения. Сиреневая кофта с крупными пуговицами в виде розовых поросят была едва наброшена на плечи, под ней белела сорочка. Безразмерная серая юбка в пол спадала с тонкой талии. Еленка одной рукой поддерживала юбку в поясе, а другой - тёрла наморщенный высокий лоб. Должно быть, она так умаялась за истекшую ночь, что проспала Татьянкин поход.
Увидев дочку на ногах, она сперва радостно всплеснула руками, но, приблизившись, жалобно вскрикнула и отшатнулась. Потом, словно вспомнив о долге, схватила Татьянку за плечи и постаралась повернуть к себе. Но девочка, с несвойственной ей силой, вырвалась и вдруг заговорила:
- Папа, на, - она протягивала мушкет Павлу. Её зрачки слегка угомонились, но, судя по болезненной гримасе на лице, концентрация внимания давалась Татьянке невыносимо тяжело.
- Ты меня слышишь? - повторил Павел, аккуратно перехватывая мушкет. - Ты меня понимаешь? - добавил он.
Татьянка не противилась тому, чтобы отец удерживал оружие с ней на пару, но не отпускала хватки со своей стороны.
- Папа, ты можешь убить уголька? - из глаз девочки полились ручьём слёзы. - Он меня жжёт. Жжёт! - Танька зашлась криком, перегнулась - переломилась - пополам, но всё-таки не выпустила мушкет.
- Поговори с ней! - встряла Еленка. - Она хочет тебя услышать!
- Я… попробую его потушить… убить… - Павел растерялся. - Только расскажи мне про него… Про уголька… Он здесь? Рядом?
- Ты не можешь… Не можешь! - Танька топнула ногой. В другое время детское упрямство выглядело бы забавно, но сейчас казалось страшным. - Белый может! - Неожиданно добавила она. Найди снеговика - он убьёт…
- Она бредит, - Павел перевёл взгляд на Еленку, но бывшая жена вслушивалась в слова дочери так, будто та излагала рецепт чудесного лекарства.
- Снеговик… С бородкой… Не умеет правильно говорить, но знает, как потушить уголёк… Папа, на, верни ему… - Татьянка медленно разжала руки. Тут же по её голым ногам побежали струйки мочи. Она жалобно всхлипнула - и, словно подкошенная былинка, рухнула на пол без чувств. Павел растерялся, не ожидая такого; к тому же, он обеими руками крепко сжимал мушкет. Еленка же, как юркий зверёк, распласталась на полу, перехватив тело дочери в падении. Татьянка довольно сильно ударилась рукой, но это был повод для синяка, не более.
Ни говоря ни слова, Еленка взяла дочь на руки и скрылась в спальне. Вернулась минут через пять; за это время управдом пристроил мушкет рядом с собой на одеяле.
- Хочешь мне что-нибудь рассказать? - бывшая жена опустилась на краешек дивана. - Об этом? - она кивнула на мушкет, - Или этом? - показала на перевязанное бедро Павла.
- Ерунда, - отмахнулся тот сразу от обоих вопросов. - Расскажу позже. Это всё не важно по сравнению…
- По сравнению с угольком? - предложила Еленка своё окончание фразы. - Слова Таньки - они что-то значили для тебя? У неё сейчас еле прощупывается пульс, и дыхание - как у котёнка, которого не доутопили. Не представляю, откуда она взяла силы - сказать тебе то, что сказала. Ты знаешь хоть кого-то… - Еленка замешкалась. - С такими фамилиями, прозвищами, никами, или что-то в этом роде?
- Там ещё был снеговик, - Павел попытался сымитировать иронию, но получилось не очень: он сам был под впечатлением от Танькиной мольбы.
- Давай начистоту, - бывшая жена горько улыбнулась самыми уголками губ, - Я так же далека от любой мистики, как кошка от высшей математики. Но, когда случается всё то, что случилось с нами; когда мы видим то, что видели, - любой бред становится здравым смыслом, а здравый смысл - бредом. Если для тебя слова Таньки - не полная бессмыслица, - ты просто обязан что-то предпринять.
- Лена, ты опять за своё, - попробовал возразить Павел.
- Я не спрашиваю, откуда взялась эта штука, - спорщица показала на мушкет одним коротким движением подбородка, словно бы нехотя, - Но, на мой взгляд, она явно не из того уютного мира, в котором фастфуд и праздничные распродажи всякого барахла. У меня от неё мурашки по коже. Она опасна - даже когда не стреляет; нутром чую! Почти уверена: она - не твоя, ведь так? Если ты можешь вернуть её владельцу, а он может спасти нашу дочь…
- Идёт! - управдом неожиданно перестал спорить. Он осознал, что самое время использовать странную одержимость Еленки завиральными идеями в интересах дочери. - Идёт! - повторил он. - Я съезжу кое-куда… Это почти наверняка глупость, но я съезжу… С одним условием…
- Думаешь, сейчас подходящее время торговаться? - вспылила Еленка.
- С одним условием, - внятно и весомо продолжил Павел. - Мы немедленно звоним этому борцу с эпидемиями из Домодедово - профессору Струве.
- Ты ублюдок! - выкрикнула бывшая жена. Она вскочила с дивана и скрылась в спальне. В порыве чувств, не удержавшись, сильно и зло хлопнула дверью. Управдом тяжело вздохнул и включил телевизор. Потом протопал на кухню, чтобы заварить чай покрепче.
Пока закипал чайник, пока Павел колдовал над хитрым ароматным варевом, миновало четверть часа. Приближался полдень. День выдался на удивление солнечным - клёны во дворе радовали глаз увядающей красотой: багрянцем и желтым золотом. Воробьи, присмиревшие после заморозков, расхрабрились и щебетали так, что заглушали бубнёж телевизора в гостиной. Павел, правда, приоткрыл форточку, и потому птичий гомон слышался отчётливей. Еленка на кухне не появлялась. Павел решил, что тоже не станет делать шагов к примирению: пускай строптивая переварит его ультиматум, возможно, поймёт, что не вправе единолично решать судьбу дочери.
С дымящейся чайной чашкой управдом вернулся в гостиную и уселся перед телевизором ровно за минуту до начала выпуска новостей. Он рискнул снять маску - вымочить её в чае совсем не входило в его планы.