Они выбрали машину, цвет и обивка которой им понравились. Колетт представила, как показывает Гэвину два пальца, и когда торговец попытался заговорить на автомобильном жаргоне, подруги только захихикали.
- По правде говоря, в наши дни все они одинаковы, - громко сказала Колетт. - Я многого не знаю, но это знаю твердо.
Эл было все равно, она просто хотела поскорее с этим разобраться, но когда продавец попытался завлечь ее в финансовую ловушку, умело заткнула его. Она условилась о доставке, выписала чек - Колетт восхитилась ее стилем. Когда они вернулись домой, она перерыла гардероб Эл и выбросила самые невозможные люрексовые тряпки. Колетт попыталась тайком вынести и "шелка" в черном мешке для мусора, но Эл рванула наперерез, выхватила любимый наряд и перекинула через плечо.
- Неплохая попытка, - сказала она. - Но я останусь ему верна, извини.
Колетт быстро и со всей серьезностью постигала тонкости сверхъестественного бизнеса. Абсурдная щедрость Эл к официантке в кофейне демонстрировала одну из сторон ее характера, но в своем роде она была весьма деловой. Она не давала себя надуть, она знала, как с толком использовать каждую минуту, хотя в ее бухгалтерии, которая велась на бумаге, творился настоящий хаос. Колетт, столь недавно бывшая легковерной, теперь стала циничной и язвительной. Она гадала, когда же наконец Эл посвятит ее в секреты какого-нибудь жульничества. Она ждала и ждала. К середине августа она задумалась, в чем же тут обман. У Эл нет таинственной аппаратуры, подслушивающей чужие мысли. В ее представлениях не используется никакая техника. Она всего лишь стоит на сцене и отпускает несмешные шуточки. Вы скажете, что Эл - шарлатанка, потому что она должна ею быть, потому что никто не умеет делать то, что, по ее заявлениям, умеет она. Но в этом и вся соль: она ничего не заявляет, она показывает. И оправдывает все ожидания публики. Так что если здесь и есть обман, то крайне прозрачный, такой чистой воды, что его никому не разглядеть.
Эл даже не платила НДС, когда Колетт поступила на работу в качестве ее бизнес-мозга. Что до подоходного налога, то она совершенно не пользовалась льготами. Колетт лично сходила в инспекцию. Служащая, к которой она попала, призналась в полном неведении относительно ремесла медиума, и Колетт вознамерилась извлечь из этого выгоду.
- Как насчет ее костюмов, - сказала она, - ее сценических костюмов? Костюмов для встреч с клиентами? Она должна хорошо выглядеть, это профессиональная обязанность.
- Боюсь, мы не можем брать это в расчет, - сказала девушка.
- Но вы должны! Вы наверняка знаете, поскольку сами обладаете пышными формами, что приличная одежда больших размеров стоит недешево. Она не может носить тряпки из торговых центров. Ей нужно одеваться в специализированных магазинах. И даже лифчики… ну, не мне вам объяснять.
- Боюсь, это все предметы двойного назначения, - сказала девушка. - Нижнее белье, верхняя одежда, что угодно, понимаете, все это используется не только для работы.
- Что? Хотите сказать, она может выскочить в нем к почтовому ящику? Подметать пол? В одном из своих сценических костюмов?
- Если захочет. Я пытаюсь представить - вы, случайно, не захватили фотографий?
- Занесу в следующий раз.
- Это пригодится. Так мы сможем понять, с какого рода одеждой имеем дело. Понимаете, если бы это был, ну, парик адвоката, допустим, или защитная одежда, обувь со стальными носами, например…
- То есть вы утверждаете, что для них существуют специальные правила? Для медиумов?
- Ну нет, специальных правил нет для… людей такой профессии, как ваш партнер. Я просто пытаюсь провести аналогию. - Она выглядела обеспокоенной. - Полагаю, вы можете квалифицировать это как шоу-бизнес. Знаете, я рассмотрю этот вопрос. Самым внимательным образом.
Колетт хотела - хотела очень сильно, очень искренне - получить силу Эл, всего на шестьдесят секунд. Чтобы шепот, шипение, вспышка, чтобы что-то обрушилось на нее, какое-то знание, интуиция, секретные сведения, чтобы она смогла перегнуться через стол и рассказать сотруднице налоговой инспекции что-нибудь о ее личной жизни, что-нибудь неприличное или что-нибудь такое, от чего у той на загривке волосы бы дыбом встали. А пока каждая осталась при своем мнении. Колетт взяла на себя обязанность вести подробную запись расходов Эл на сценические костюмы. Разумеется, она не мешкая вбила все счета в компьютер. Но ее не покидала мысль, что записывать только цифры недостаточно.
Так и появилась гениальная идея написать книгу. Трудно ли это будет? Эл записывала кассеты для клиентов - разве не логично записать Эл, чтобы о ней узнал весь свет? Тогда Колетт останется только расшифровать, отредактировать, здесь подтянуть, там подкрутить, придумать пару заголовков… в мыслях она уже забежала вперед, обдумывая стоимость печати, макет книги, фотографа… Мельком вспомнила о парне из книжного магазина, который продал ей Таро. Если бы я тогда работала на Эл, подумала она, то смогла бы вычесть эту колоду из налогов. Те дни казались сейчас невероятно далекими: как она ушла из комнатки парня в пять утра, под дождем. Ее жизнь с Гэвином становилась прошлым; она помнила его вещи, например калькулятор и часы ныряльщика, но забывала то зло, которое он ей причинил. Она помнила свою кухню, ножи, весы, но напрочь забыла, что на ней готовила. Она помнила свою кровать и постельное белье - но не секс. Я не могу и дальше терять, подумала она, куски своей жизни, целые годы. А то кем я стану в старости? Я должна написать книгу и для себя. Мне нужно своего рода доказательство, фиксация событий.
Магнитофон работал в целом неплохо, хотя иногда казалось, что у Элисон мешок на голове. Вопросы Колетт всегда звучали четко и разборчиво, но когда они проиграли кассеты с начала, то обнаружили, как Эл и предсказывала, вторжение чужеродных звуков. Кто-то говорит, быстро и настойчиво, вроде бы по-польски. Щебетание, точно птички в лесу. Соловьи, неожиданно сказала Элисон. Однажды разгневанный женский голос прорезался через бормотание Элисон: "Что ж, теперь ты влип. Ты начал, значит, сможешь и закончить. Не надейся вернуть деньги, солнышко. Сделка есть сделка".
КОЛЕТТ: Когда вы были ребенком, вам случалось получать сильные удары по голове?
ЭЛИСОН: Пару раз… А что, тебе нет?
Четыре
Щелк.
КОЛЕТТ: Сегодня вторник, и я только что… Сейчас половина одиннадцатого вечера, и… Эл, ты бы не могла сесть поближе к микрофону? Начнем с того, на чем остановились прошлой ночью… Итак, Элисон, мы вроде как обсудили вопрос о мелочах, да? Тем не менее вы, вероятно, хотите записать свой ответ на пленку.
ЭЛИСОН: Я уже объяснила вам, что причина того, что мы получаем такую банальную информацию из мира духов, состоит в том…
КОЛЕТТ: Послушай, необязательно говорить как метроном. Монотонно. Нельзя ли чуть более естественно?
ЭЛИСОН: Если бы умершие - теперь хорошо?
КОЛЕТТ: Продолжай.
ЭЛИСОН: …если бы умершие говорили с вами об ангелах и о, ну, знаете, духовных материях, вы бы решили, что это как-то расплывчато. У вас не было бы никакого способа их проверить. Но если они говорят с вами о кухонной мебели, вы можете сказать, правы они или нет.
КОЛЕТТ: То есть вас больше всего волнует, как убедить людей?
ЭЛИСОН: Нет.
КОЛЕТТ: А что тогда?
ЭЛИСОН: Лично я не чувствую, что должна кого-то убеждать. Они сами решают, приходить на мои выступления или нет. Их выбор. Я никого не заставляю верить в то, во что им верить не хочется.
Ой, Колетт, что это? Ты слышишь?
КОЛЕТТ: Забудь, продолжай.
ЭЛИСОН: Это рычание. Кто-то спустил собак?
КОЛЕТТ: Что?
ЭЛИСОН: Я не могу продолжать в таком шуме.
Щелк.
Щелк.
КОЛЕТТ: Ладно, попробуем еще раз. Сейчас одиннадцать часов, и мы выпили по чашке чая…
ЭЛИСОН: …и съели по печенью с шоколадной крошкой…
КОЛЕТТ: …и мы продолжаем. Мы говорили о вопросе доказательств в целом, и я хочу спросить, Элисон, ваши способности когда-нибудь исследовали научными методами?
ЭЛИСОН: Я всегда держалась подальше от этого. Понимаете, если вы сидите в лаборатории, обмотанный проводами, это, по сути, значит, что вас считают мошенником. С какой стати духам являться в мир живых ради людей, которые не верят в их существование? Понимаете, большинство людей после смерти на самом деле не особо заинтересованы в разговорах с нами. Слишком много требуется усилий. Даже если они хотят, им не хватает концентрации соединить два мира. Вы говорите, они оставляют обычные сообщения, но это потому, что они обычные люди. Вам не пересаживают личность после смерти. Вы не получаете с бухты-барахты степень по философии. Мертвые не заинтересованы в том, чтобы помочь мне с доказательствами.
КОЛЕТТ: На помосте вы всегда говорите, что обрели свой дар в очень юном возрасте.
ЭЛИСОН: Да.
КОЛЕТТ (шепотом): Эл, не надо так - мне нужен полный ответ на кассете. Да, ты так говоришь или да, это правда?
ЭЛИСОН: Я обычно не лгу на помосте. Ну, разве только чтобы уберечь людей.
КОЛЕТТ: Уберечь от чего?
Пауза.
Эл?
ЭЛИСОН: Проехали.
КОЛЕТТ: Ладно, итак, вы обрели этот дар…
ЭЛИСОН: Если его можно так назвать.
КОЛЕТТ: Вы обрели эту способность в очень юном возрасте. Не могли бы вы рассказать о своем детстве?
ЭЛИСОН: Могу. Когда вы были ребенком, у вас был сад перед домом?
КОЛЕТТ: Да.
ЭЛИСОН: И что в нем было?
КОЛЕТТ: Гортензии, кажется.
ЭЛИСОН: А в нашем - ванна.
Жизнь маленькой Элисон, девочки с окраин Олдершота, в чем-то походила на жизнь зверька в джунглях. Они с матерью поселились в старом доме рядовой застройки со множеством хлопающих дверей. Фасад выходил на оживленную дорогу, а позади был пустырь. Внизу - две комнаты и пристройка с плоской крышей, выполнявшая роль кухни. Наверху - две спальни и уборная, в которой стояла ванна, так что на самом деле нужды ставить ванну в саду не было. А напротив уборной - крутая короткая лесенка, которая вела на чердак.
Внизу, в гостиной, мужчины устраивали вечеринки. Они приходили и уходили с пакетами, в которых гремели и звякали бутылки. Иногда ма говорила: присмотри за нами сегодня, Глория, они принесли спиртное. Ма сидела в задней комнате, курила и ворчала. Иногда рассеянно открывала банки с морковью или лимской фасолью в пристройке или стояла, вперив взгляд в сковороду, на которой что-то горело. Крыша протекала, и в углу неровными потеками росла черная плесень.
В их доме творился полный бардак. Постоянно что-то отваливалось. Дверная ручка частенько оставалась в руках, а когда однажды вечером кто-то впечатал кулак в окно, его попросту залатали куском картона да так и оставили. Мужчины не желали работать молотком или отверткой. "Палец о палец не ударят, Глория!" - жаловалась ее мать.
Она лежала по ночам в своей кроватке и слушала, как хлопают двери, а иногда и разбиваются окна. Люди сновали туда-сюда. Иногда раздавался смех, иногда звуки драки, иногда повышенные голоса и ритмичный стук. Иногда она оставалась в постели до зари, иногда ее без конца будили по разным поводам. Иногда ей снилось, что она может летать, она парила над черепичными крышами и смотрела вниз на людей, занятых своими делами, скользила над пустошью, где стояли фургоны с распахнутыми задними дверцами и свет фонарей извивался в дымном мраке.
Иногда мужчин была целая толпа, а иногда они всем стадом снимались с места и исчезали на несколько дней. Иногда оставался на ночь и поднимался наверх с ма всего один или двое. На следующий день уже целая компания хихикала за стеной над чисто мужскими шуточками. В поросшем кустарником поле за домом стоял раздолбанный автоприцеп на подпорках, иногда в нем горел свет.
- Кто там живет? - спросила она у ма.
- Меньше знаешь - крепче спишь, - ответила та, но уже тогда Элисон знала, что это неправда.
За прицепом разместилась кучка покосившихся сараев из гофрированного железа и ряд гаражей, от которых у мужчин были ключи. Два белых пони одно время паслись в поле, затем пропали.
- Куда подевались пони? - спросила она у ма.
- На живодерню, не иначе, - ответила та.
Она спросила, кто такая Глория. Ты все время говоришь с ней. Не твое дело, ответила ма.
- Где она? - спросила девочка. - Я ее не вижу. Ты говоришь, да, Глория, нет, Глория, хочешь чаю, Глория? Но где же она?
- Забудь о Глории, а то окажешься на том свете, - отрезала ма. - Я тебя живо туда отправлю, если не заткнешься.
Как только выдавалась возможность, ма сбегала из дома: ходила, курила, курила, ходила. "Мне нужно глотнуть свежего воздуха, - говорила она, - пойдем, Глория", запахивалась в плащ и летела вниз по дороге в магазин; а поскольку она не хотела возиться с мытьем или одеванием Элисон, не хотела, чтобы дочь путалась у нее под ногами и выпрашивала сладости, ма отводила ее наверх и запирала на чердаке. "Там с ней не случится ничего плохого, - вслух объясняла она Глории. - Нет спичек, значит, не подожжет дом. Она слишком маленькая, чтобы выбраться через люк на крышу. Там нет острых предметов, к которым ее так и тянет, никаких ножей или булавок. Ей в самом деле ничего не угрожает".
Она положила наверху старое покрывало, чтобы Элисон было на чем сидеть, играя с кубиками и зверушками. "Настоящий маленький дворец", - заявила она. На чердаке не было отопления, еще один аргумент в пользу его безопасности, а также розеток, в которые Элисон могла бы засунуть пальчики. Вместо этого Элисон надевала лишнюю кофту. Летом на чердаке было жарко. Полуденные лучи яростно струились вниз, прямо с неба на пыльное покрывало. Они заливали светом угол, где обычно появлялась и застенчивым ирландским голосом звала Элисон маленькая леди в розовом.
Элисон было около пяти, когда маленькая леди пришла в первый раз. Так она узнала, какими полезными и милыми могут быть мертвые. Она не сомневалась, что маленькая леди мертва, во всех смыслах. Ее одежды были мягкими и на ощупь напоминали войлок, ее розовая кофта застегивалась под самым двойным подбородком. "Меня зовут миссис Макгиббет, дорогая, - сказала она. - Ничего, если я посижу тут с тобой? Мне показалось, тебе понравится, если я посижу с тобой немного".
Глаза у миссис Макгиббет были голубые, круглые и удивленные. Воркующим голоском она рассказывала о сыне, который умер раньше ее из-за несчастного случая. Они так и не смогли найти друг друга, сказала она, я так и не смогла встретиться с Бренданом. Но иногда она показывала Элисон его игрушки, маленькие машинки и тракторы, аккуратно уложенные в коробочки. Раз или два она испарилась, забыв игрушки. Ма спотыкалась о них. Она как будто вообще их не видела.
Миссис Макгиббет всегда говорила: "Я бы не хотела, моя дорогая, вставать между девочкой и ее матерью. Если это мать сейчас поднимается по ступенькам, тяжело ступает по лестнице, нет, я совершенно не собираюсь мешать". Когда дверь открывалась, она исчезала; иногда в углу, где сидела миссис Макгиббет, оставалась старая кукла. Маленькая леди, хихикая, шагала назад, в невидимое место за стеной.
Ма забыла отдать Эл в школу. "Какой кошмар, - сказала она, когда пришли выяснять, в чем дело, - хотите сказать, она уже в этом возрасте?"
Даже после этого Эл всегда была не на своем месте. У нее не было купальника, поэтому вместо плавания она отправлялась домой. Учительница пригрозила, что в следующий раз заставит ее плавать в трусиках. Придя домой, Эл пожаловалась, и один из мужчин обещал сходить в школу и разобраться. На следующий день Эл сказала учительнице, что Донни скоро придет; он говорит, что засунет бутылку в ваше чертово это самое, и - мне кажется, это довольно неприятно, мисс, - будет пихать ее внутрь, пока у вас кишки изо рта не вылезут.
После этого, когда дело доходило до плавания, ее просто отсылали домой. У нее не было спортивных тапочек для прыжков и скачков, и яиц и миски для приготовления теста тоже не было, и таблицы умножения, и стихов, и модели мечети из крышек от молочных бутылок. Иногда, когда она возвращалась из школы, один из мужчин останавливал ее в прихожей и давал пятьдесят пенсов. Тогда она бежала на чердак и прятала деньги в потайную коробку. Мать отобрала бы, если б увидела, так что надо было спешить.
Как-то раз приехали мужчины в большом фургоне. Она услышала лай и подбежала к окну. К гаражам вели трех пегих псов с плоскими мордами.
- Ух ты, как их зовут? - воскликнула она.
- Нечего их звать, - отрезала мать. - Такие псы и загрызть могут. Правда, Глория?
Она все равно дала им имена: Блайто, Гарри и Серена. Однажды Блайто подошел к дому и кинулся на заднюю дверь.
- Ой, он стучится, - сказала Эл.
Она открыла дверь, хотя знала, что нельзя это делать, и попыталась угостить его половинкой своей вафли.
Откуда-то с воплями выскочил мужчина и оттащил от нее пса. Он вышвырнул его во двор и поднял Элисон с пола. "Эмми, разберись!" - заорал он, потом намотал на руки старый свитер ма, вышел и принялся мутузить пса по морде, волоча обратно к сараям и выкручивая животному шею. Он вернулся, крича: "Я пристрелю мразь, задушу этого чертова пса!" Лицо Кита, так звали мужчину, покрылось крупными каплями пота, когда он увидел рваную рану на лбу девочки. Он сказал, Эмми, своди ее в травмпункт, девчонку надо зашить. Ма ответила, что не собирается целый день сидеть в очереди.
Кит вымыл ей голову на кухне. Тряпки или губки не было, так что он положил ладонь ей на затылок, нагнул девочку над пластмассовой раковиной и принялся плескать водой. Вода попала в глаза, и раковина расплылась. Кровь текла в раковину, но это правильно; это правильно, потому что раковина и сама красная.
- Стой здесь, дорогая, - сказал он, - не двигайся, хорошо?
И, отпустив ее затылок, наклонился и пошарил в шкафчике у своих ног. Покорная, она стояла согнувшись; кровь текла еще из носа, и она удивлялась почему. Она услышала звон - это Кит выбросил пустые бутылки из-под раковины. Эм, сказал он, у тебя что, нет никакого дезинфицирующего средства? Дай нам тряпку, бога ради, порви простыню, я не знаю, и мать сказала, а платок носовой тебе на что, или у тебя нет платка? В конце концов мать подошла к Эл с грязным кухонным полотенцем, и Кит вырвал его у нее из рук.
- Ну вот и все, вот и все, вот и все, - твердил он, промокая кровь, выдыхая слова сквозь зубы.
Голова кружилась от боли. Она спросила:
- Киф, ты мой папа?
Он выжал тряпку.
- Что ты ей сказала, Эмми?
- Ничего я ей не говорила, - ответила мать, - пора бы уже и знать, что она чертова маленькая врунья. Она говорит, что слышит голоса в стенке. Говорит, что на чердаке живут люди. Глория считает, что у нее не все дома.
Кит пошевелился, отстранился от Эл, и ей сразу стало холодно и затошнило. Она выпрямилась, с нее капала вода и разбавленная розовая кровь. Кит пересек комнату и прижал мать к стене.