КОЛЕТТ: Ваша спальня выходила на передний двор, верно?
ЭЛИСОН: Сначала на задний, потому что на передний выходила большая спальня, которая принадлежала ма, но потом она поменялась со мной, должно быть, после укуса пса или, может быть, после Кифа, у меня сложилось впечатление, что она не хотела, чтобы я вставала по ночам и смотрела на пустырь, вполне вероятно, потому, что…
КОЛЕТТ: Эл, смиритесь. Вам не приснилось. Она растлила вас. Может, даже билеты продавала. Одному богу известно…
ЭЛИСОН: Думаю, меня еще раньше - того. Как вы сказали. Растлили.
КОЛЕТТ: Да что вы?
ЭЛИСОН: Просто не такой толпой.
КОЛЕТТ: Элисон, вы должны обратиться в полицию.
ЭЛИСОН: Годы прошли…
КОЛЕТТ: Но что, если кто-то из этих мужчин до сих пор на свободе!
ЭЛИСОН: У меня в голове все перепуталось. Что случилось. Сколько мне было лет. Было ли это лишь раз или происходило все время. Все сплелось в единый клубок, знаете, как это бывает.
КОЛЕТТ: Так вы никому ничего не рассказали? Вот. Высморкайтесь.
ЭЛИСОН: Нет… Понимаете, об этом не говоришь никому, потому что некому. Пытаешься записать, ведешь "Мой дневник", а тебя бьют по ногам. Честно говоря… теперь это неважно, я не думаю об этом, только время от времени вспоминаю. Возможно, мне все приснилось, мне часто снилось, что я летаю. Знаете, днем стирается все то, что происходит ночью. Иначе нельзя. Я бы не сказала, что это изменило мою жизнь. В смысле, я никогда особо не увлекалась сексом. Посмотрите на меня, да кто меня захочет, тут целый полк нужен. Так что я не то чтобы чувствую… не то чтобы помню…
КОЛЕТТ: Ваша мать должна была защитить вас. На вашем месте я бы ее убила. Вы не думаете порой о том, что неплохо бы вернуться в Олдершот и прикончить ее?
ЭЛИСОН: Сейчас она живет в Брэкнелле.
КОЛЕТТ: Неважно. А почему она живет в Брэкнелле?
ЭЛИСОН: Сбежала с парнем, у которого там было муниципальное жилье, но долго не протянула, мужик от чего-то помер, и так или иначе ей пришлось снимать квартиру. Она была не такой уж плохой. То есть она не так уж плоха. В смысле, вам следует ее пожалеть. Она размером с воробышка. С виду она скорее похожа на вашу мать, чем на мою. Я как-то раз прошла мимо нее на улице и не узнала. Она постоянно красила волосы. Каждую неделю в новый цвет.
КОЛЕТТ: Ей нет оправдания.
ЭЛИСОН: И у нее все время получался не тот цвет, что на упаковке. "Роскошь шампанского", а голова рыжая. "Шоколадный мусс", а голова рыжая. С таблетками то же самое. Она все время менялась рецептами. Жалко мне ее, и все тут. Всегда удивлялась, как она вообще живет.
КОЛЕТТ: Эти мужчины - как по-вашему, вы еще сможете их узнать?
ЭЛИСОН: Некоторых. Может быть. Если увижу при хорошем освещении. Но их не смогут арестовать после смерти.
КОЛЕТТ: Раз они мертвы, я спокойна. Значит, они никому больше не причинят вреда.
Лет в двенадцать Элисон осмелела.
- Тот парень, прошлой ночью, как его звали? Или ты не в курсе? - спросила она у матери.
Ма хотела ударить ее по голове, но потеряла равновесие и упала. Эл помогла ей встать.
- Спасибо, ты хорошая девочка, Эл, - сказала ма.
Щеки Эл зарделись, потому что она никогда не слышала этого прежде.
- На чем ты сидишь, ма? - спросила она. - Что ты принимаешь?
Ма запивала транквилизаторы ромом - неудивительно, что она не держалась на ногах. Однако каждую неделю она пробовала что-нибудь новенькое; как и с краской для волос, эффект обычно бывал непредсказуем, чего, впрочем, и стоило ожидать.
Эл пришлось отправиться в аптеку за лекарствами для матери.
- Опять пришла? - спросил мужчина за стойкой.
И поскольку Эл вступила в бестактный возраст, она ответила:
- Как по-вашему, это я или кто еще?
- О боже, - сказал он, - поверить не могу, что она все это съедает. Торгует она ими, что ли? Колись, ты умная девочка, ты должна знать.
- Она все глотает, - сказала Эл. - Честное слово.
Мужчина хохотнул.
- Глотает, вот как? Да что ты говоришь.
Он посмеялся над ней, но все же, выйдя из аптеки, Эл словно стала на десять футов выше. Ты умная девочка, сказала она сама себе. Эл уставилась на свое отражение в витрине следующего магазина, а именно "Мотоспорта Эш-Вейл". Витрина была забита барахлом, жизненно необходимым для того, чтобы объехать страну на дрянных старых автомобилях: защитами картера, кенгурятниками, противотуманными фарами, цепями противоскольжения и последними моделями реечных домкратов. Среди всего этого оборудования плавало ее лицо, лицо умной и хорошей девочки. В замасленном стекле.
К этому времени она уже годы притворялась нормальной. Она никак не могла понять, что другие люди знают, а чего нет. К примеру, Глория: ее мать ясно видела Глорию, а сама Эл - нет. Однако мать не видела миссис Макгиббет и едва не прокатилась по чердаку, наступив на игрушечную машинку Брендана. Однажды - было ли это после того, как из Кита сделали кашу, после того, как она раздобыла ножницы, или до того, как Гарри вылизал свою миску? - однажды она мельком заметила на лестнице рыжеволосую даму с накладными ресницами. Глория, подумала она, ну наконец-то. "Привет, как дела?" - спросила она, но женщина не ответила. В другой раз, входя в дом, она бросила взгляд в ванну, и разве не увидела Эл там рыжеволосую даму, которая смотрела на нее, ресницы наполовину отклеились, а ниже шеи не наблюдалось никакого тела?
Но это невозможно. Они не могли оставить голову на обозрение прохожих. Такие вещи хранят в тайне - разве это не правило? А какие еще правила есть? Видела ли она, Элисон, больше или меньше, чем ей было положено? Должна ли была упоминать о том, что женщина всхлипывает в стене? Когда надо кричать, а когда молчать? Она - тупица или все остальные - идиоты? И что она будет делать, когда закончит школу?
Тахира собиралась изучать общественные науки. Эл не знала, что это такое. По субботам они с Тахирой ходили по магазинам, если мать отпускала ее. Тахира покупала, а Эл смотрела, как она это делает. У Тахиры был шестой размер одежды. Четыре фута десять дюймов ростом, смуглая, довольно прыщавая. Эл была немногим выше, но у нее был восемнадцатый размер. Тахира сказала:
- Я бы с удовольствием отдавала тебе свои старые вещи, но сама знаешь. - Она смерила Элисон взглядом, и ее крохотные ноздри раздулись.
Когда она попросила у матери денег, та сказала:
- Нужны деньги - заработай, разве я не права, Глория? Ты не такая уж дурнушка, Эл, у тебя хороший цвет лица, ну ладно, ты толстовата, но это многим нравится. У тебя сиськи как воздушные шары. Хватит таскаться с этой индийской девкой, она отпугивает клиентов, им не по нраву думать, что какой-нибудь Патель зарежет их ножиком для бумаги.
- Ее фамилия не Патель.
- Ну все, юная леди! Хватит. - Мать, охваченная транквилизаторной яростью, шумно бросилась через кухню. - Долго ты еще собираешься на халяву жить в моем доме и жрать мою еду, долго, а? Ложись на спину и терпи, как мне приходится терпеть. И каждый день! Чтоб никаких там, ой, сегодня четверг, что-то я не в настроении. Бросай свои штучки, мисс! Такое поведение тебя до добра не доведет. Каждый день, ясно, и цену заламывай повыше. Вот что ты должна делать. А как еще, по-твоему, ты можешь заработать на жизнь?
КОЛЕТТ: Итак, что вы почувствовали, Элисон, когда впервые поняли, что обладаете паранормальными способностями?
ЭЛИСОН: Я никогда… в смысле, не было такого. Озарения. Как вам объяснить - я не знала, что я видела, а что только вообразила. Это - понимаете, это сбивает с толку, когда люди, с которыми ты растешь, постоянно шастают туда-сюда по ночам. И непременно в шляпах.
КОЛЕТТ: В шляпах?
ЭЛИСОН: Ну или с поднятыми воротниками. Маскируются. Меняют имена. Помню, как-то раз, когда мне было двенадцать или тринадцать, я вернулась из школы, и сперва мне показалось, что дома никого нет, я подумала, спасибо, Господи, за это, подумала я, я могу поджарить себе тосты, а потом малек прибраться, пока все где-то шляются. Я отправилась в пристройку, поднимаю глаза, а там стоит этот придурок - ничего не делает, просто стоит, прислонившись к раковине, а в руке у него коробок спичек. Боже, каким же злобным он казался! В смысле, все они казались злобными, но в нем, в его лице проглядывало что-то - говорю тебе, Колетт, он был особенным. Он просто смотрел на меня, а я смотрела на него, и мне показалось, что я уже видела его раньше, и, вообще, пора уже сказать что-нибудь, хотя такое чувство, как будто меня вот-вот стошнит? Ну вот я и сказала, тебя вроде Ник зовут? Нет, детка, сказал он, я взломщик, а я сказала, да ну, не придуривайся, ты Ник. Он пришел в ярость. Потряс коробок, и оказалось, что тот пуст. Он бросил его на пол. Его понесло, мол, даже прикурить не от чего, я целую кучу извел, а огонька не добыл, эти спички гроша ломаного не стоят. Он вытащил ремень из штанов и бросился на меня.
КОЛЕТТ: Что было дальше?
ЭЛИСОН: Я выбежала на улицу.
КОЛЕТТ: Он последовал за вами?
ЭЛИСОН: Полагаю, да.
Эл было четырнадцать. Может, пятнадцать. По-прежнему ни одного прыща. Похоже, у нее к ним был иммунитет. Она немного подросла, во все стороны, как вверх, так и вширь. Ее сиськи поворачивали за угол прежде ее самой; по крайней мере, так заявил один из мужчин.
- Кто мой папа? - спросила она у ма.
- Зачем тебе знать? - бросила ма.
- Люди должны знать, кто они такие.
Мать зажгла очередную сигарету.
- Спорим, ты сама не знаешь, - сказала Эл. - Зачем ты вообще меня родила? Спорим, ты пыталась от меня избавиться, правда?
Мать презрительно выпустила из носа две струйки дыма.
- Мы все пытались. Но ты крепко держалась, сучка тупая.
- Надо было пойти к врачу.
- К врачу? - Мать закатила глаза. - Вы только послушайте ее! К врачу! Чертовы врачи ничего не желали знать. Я была на пятом или на шестом месяце, когда Макартур смылся, а потом я попыталась тебя извести, да черта с два у меня вышло.
- Макартур? Это мой папа?
- Да откуда мне знать? - ответила мать. - Какого хрена ты спрашиваешь? Что ты хочешь узнать и на кой? Меньше знаешь - крепче спишь. Не лезь не в свое чертово дело.
Вид головы Глории в ванне был для нее почему-то более мучителен, чем вид Глории целиком. Лет с восьми, девяти, десяти, сказала Эл, она привыкла видеть вокруг разбросанные части людских тел, здесь нога, там рука. Она не могла точно сказать, когда это началось и что послужило причиной. Как и того, знавала ли она прежде хозяев этих тел.
Если бы вы осознали, какими были эти годы, сказала она Колетт, вы бы поняли, что я победила уже потому, что уцелела. Я выхожу на сцену, и мне нравится мое платье, моя прическа, мои опалы и мой жемчуг, который я ношу только летом. Это для них, для зрителей, но и для меня тоже.
Она знала, что жизнь женщины - это борьба, во всяком случае жизнь ее матери, просто за то, чтобы быть здоровой, быть чистой и опрятной, сохранить все зубы во рту, чтобы и дом был чистым и опрятным, чтобы под ногами не хрустели пробки и окурки, чтобы не оказаться на улице без колготок. Вот почему теперь она не выносит пуха на полу и облупившегося маникюра; вот почему она так фанатична в отношении депиляции, почему она вечно донимает дантиста насчет дырок, которых пока даже не видно; почему она принимает ванну два раза в день, а иногда еще и душ; почему она каждый день пользуется своими особыми духами. Может быть, они старомодны, но это первые взрослые духи, которые она купила, как только смогла себе это позволить. Миссис Этчеллс заметила тогда: "Ах, они чудесны, это твой фирменный аромат". Дом в Олдершоте пропах мужским пердежом, несвежими простынями и еще чем-то, не вполне определимым. Мать сказала, что этот запах появился с тех пор, как мужчины отодрали половицы: "Кит и эти, ну, знаешь, та толпа, что любила выпить в "Фениксе"? Вот на кой они это сделали, а, Глория? Зачем они отодрали половицы? Ох уж эти мужчины! Никогда не знаешь, что взбредет им в голову в следующую минуту".
- Как-то раз я увидела, что на меня смотрит глаз. Человеческий глаз. Обычно он катился по улице. А однажды проводил меня в школу, - сказала Эл.
- Что, как в "Мэри и барашке"?
- Да, но он больше был похож на собаку. - Эл вздрогнула, - А потом, однажды, когда я утром вышла из дома…
Однажды - в тот год она заканчивала школу - Эл утром вышла из дома и увидела мужчину, который наблюдал за ней из дверей аптеки. Руки он засунул в карманы брюк, в губах перекатывал незажженную сигарету.
КОЛЕТТ: Это не тот парень, Ник? Парень из кухни, который гнался за вами с ремнем?
ЭЛИСОН: Нет, не он.
КОЛЕТТ: Но вы видели его прежде?
ЭЛИСОН: Да-да, видела. Слушай, выключи магнитофон, а? Моррис мне угрожает. Он не любит, когда я говорю о своей юности. Не хочет, чтобы это было записано.
В тот же день она вышла из школы с Ли Тули и Кэтрин Таттерсолл. Тахира шла сразу за ними, под ручку с Ники Скотт и Андреа Как-Ее-Там. Тахира была все такой же богатой, маленькой и прыщавой - а теперь еще и очкастой, поскольку ее папа, сказала она, "влепил строгий выговор". У Кэтрин были рыжие кудри, и она отставала по всем предметам, училась даже хуже, чем Элисон. Ли был дружком Кэтрин.
Моррис стоял на противоположной стороне дороги, прислонившись к витрине прачечной. Его глаза ощупывали девушек. Эл похолодела.
Он был коротышкой, практически карликом, совсем как жокей, и ноги у него были колесом, как у жокея. Позже она узнала, что когда-то он был почти нормального роста, не ниже пяти футов шести дюймов, пока ему не переломали ноги - во время одного из его цирковых трюков, сперва заявил он, но затем признался, что это случилось на бандитской разборке.
- Пойдем, - сказала она. - Пойдем, Андреа. Скорее. Пойдем, Ли.
Эл замерзла и застегнула куртку, свою вишневую куртку, которая едва сходилась на груди. "Фу, маразм!" - отметил Ли, потому что застегивать куртку - это не круто. Шаркая, качаясь из стороны в сторону, процессия следовала по улице; Эл была не в силах их поторопить. Девушки шли, обхватив себя руками. Ли для смеху тоже себя приобнял. Где-то по радио играла песня Элтона Джона. Она помнила это. Компания начала подпевать. Она хотела было присоединиться к ним, но во рту у нее пересохло.
КОЛЕТТ: Так это он был - я несколько запуталась - тем мужчиной, который наблюдал за вами у школы: мы говорим о Моррисе? Это он был мужчиной с желтым лицом?
ЭЛИСОН: Да.
КОЛЕТТ: Мужчиной, которого вы увидели у себя за спиной в зеркале? С низким лбом?
ЭЛИСОН: И криво завязанным галстуком.
Назавтра, когда Эл вышла из школы, он снова ждал ее. Этот тип начинает меня бесить, подумала она. Она пихнула Тахиру локтем.
- Ты только погляди на этого извращенца.
- Какого?
Элисон кивком указала на противоположную сторону улицы, где Моррис стоял, прислонившись к витрине, совсем как вчера. Тахира привлекла внимание Ники Скотт, легонько пнув ее в голень.
- Не тронь меня, ты, гребаная бхай, - заорала Ники.
- Ты видишь какого-нибудь извращенца? - спросила Тахира.
Они огляделись по сторонам. Они посмотрели туда, куда показывала Элисон, и демонстративно завертели головами. Потом начали ходить кругами, выкрикивая: "Где, где?" - все, кроме Кэтрин, которая не поняла, в чем дело, и просто запела, как вчера. Затем они высунули языки и сделали вид, будто их тошнит, потому что перепутали извращенца с психом, и наконец убежали, оставив ее одну на улице.
Моррис отлепился от стены и, прихрамывая, направился к ней. Он не обращал внимания на машины, фургон проехал всего в дюйме от него. Он шел очень быстро, он спешил, словно разъяренный краб, и, добравшись до Эл, вцепился своей клешней в ее плечо прямо над локтем. Эл дергалась и извивалась, но он держал крепко. Отвали от меня, кричала она, ты мерзкий извращенец, но потом, и далеко не впервые, поняла, что слова вылетают из ее рта, но никто их не слышит.
После первой встречи с Эл Моррис ждал ее почти каждый день. "Я джентльмен, да, - хвастал он, - и я пришел проводить тебя. Такая большая девочка не должна ходить по улицам в одиночку. Мало ли что случится".
Сначала он не заходил за ней в дом. Казалось, его беспокоит, кто может оказаться внутри. Когда они поворачивали на ее улицу, он спрашивал:
- Ник заходил? - Она отвечала, что нет, и он говорил: - Все равно никогда не знаешь, как Ник себя поведет, увидишь Ника, за милю его обойди, слышишь? Не шути с Ником, а то он перевернет тебя вверх тормашками и будет бить по пяткам, пока у тебя зубы не вывалятся. - Потом лицо его прояснялось. - А как насчет Айткенсайда, ты видела Айткенсайда?
- Не знаю, как его по-другому зовут? - спросила она. - Не знаю, о ком ты.
- Ни хрена ты не знаешь, - возмутился он, - да уж, ни хрена. А Цыган Пит не забегал?
- Я же сказала, - повторила она, - я не знаю, кто твои друзья и как их зовут.
Но Моррис только ухмыльнулся.
- Не знаешь Пита? Да его вся страна знает. Все, кто имеет дело с собаками, знают Пита.
- Я не имею дела с собаками. - Она вспомнила взрослый ледок в своем голосе.
- О, ну извините, как я мог! Ты не имеешь дела ни с кем из моих приятелей, верно? Ты не имеешь с ними дела ни в каком виде и ни в какой форме, так? - Он тихо заворчал. - Похоже, ты не дочь своей матери. Не знаешь Пита? Все, кто имеет дело с лошадьми, знают Пита.
Когда они подходили к парадным воротам, он спрашивал:
- Эмми еще не убрала ту старую ванну?
- Ты давно знаешь мою ма? - спросила она.
- О да, давно, - отвечал он. - Знаю ли я Эмми Читэм? Еще как знаю. Я всех знаю. Я знаю Донни. Я знаю Пита. Эмми Читэм? Конечно, я ее знаю.
Однажды она спросила:
- Моррис, ты мой папа?
- Я твой папа? Ну ты и загнула! А что, она так говорит?
- Я думаю, мой папа - Макартур.
- Макартур! - воскликнул он. И остановился. Она тоже остановилась и заглянула ему в лицо. Оно посерело еще сильнее, чем обычно. Голос его дрожал. - Ты можешь стоять здесь и произносить его имя?
- Почему нет?
- Спокойная, как чертов удав, - сообщил Моррис. Он говорил в пространство, как будто обращался к невидимой аудитории. - Воды прямо-таки не замутит.
Шатаясь, они сделали еще шаг или два по улице, рука Морриса цеплялась за ее плечо. Она увидела Ли и Кэтрин на противоположной стороне улицы. Она помахала им в надежде на спасение, но они лишь сделали вид, что их от нее тошнит, и прошли мимо. Она не знала, могут ли они видеть Морриса. Он тихо бормотал: "Макартур, говорит она! Вот это хладнокровие!" Он остановился и свободной рукой оперся о стену, растопырив кривые пальцы. На руке у него была татуировка в виде змеи; ее голова, казалось, оторвалась от кожи, ловила воздух и шевелила языком. Моррис тоже изобразил омерзение и рыгнул. Она боялась того, что могло выйти из его рта, поэтому сосредоточилась на руке, прижатой к кирпичной стене.
- Произносить имя Макартура! "Я думаю, он мой папа", - передразнил он. - Думаешь, он твой отец? Так-то ты обращаешься с отцом, а? Должен признать, наглости этой девчонке хватает.
- Как? - спросила она. - Как я обращаюсь с ним?
Голова змеи пульсировала, раздвоенный язык мелькал меж растопыренных пальцев.