- Я расскажу тебе кое-что об этом жулике, - сказал он. - Расскажу тебе кое-что, чего ты не знаешь. Макартур должен мне денег. Так что если я увижу Макартура в этих краях, он у меня на карачках, блин, уползет. Пусть только проклятый ублюдок рискнет, да, пусть рискнет. Я выколю ему и второй глаз.
- У Макартура всего один глаз?
- Хи, блин, хи, - сказал Моррис. - Слушай, девочка, ты свое получила. Тебе преподали урок, а? Показали, на что способен нож?
- Надеюсь, ты не он, - сказала она. - Надеюсь, ты не мой папа. Я ненавижу тебя больше всех на свете. Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. От тебя несет табаком и пивом.
- Я уже прикасался к тебе, - отрезал Моррис. - Мы все прикасались.
КОЛЕТТ: Но после этого, когда Моррис шел за вами, вы уже знали, что другие люди не могут видеть его, то есть вы должны были понять, что обладаете паранормальными способностями.
ЭЛИСОН: Видите ли, я была невежественна. Я ничего не знала о духовных проводниках. До встречи с миссис Этчеллс я и понятия не имела…
КОЛЕТТ: Настало время поговорить о ней, верно? О миссис Этчеллс?
ЭЛИСОН: Когда?
КОЛЕТТ: Сегодня вечером, если у вас хватит сил.
ЭЛИСОН: Может, сперва поедим?
Щелк.
Бедная Колетт, которой приходилось расшифровывать все это.
- Когда ты говоришь о Глории, - пожаловалась она, - я не могу взять в толк, жива она или мертва.
- Да, - согласилась Эл. - Я тоже.
- Но меня это беспокоит. Я должна во всем разобраться - для книги.
- Я рассказываю тебе все, что знаю.
Так ли? Или она о чем-то умалчивает? Щадит чувства Колетт в некотором роде или проверяет ее память?
- Эти кошмарные парни, - сказала Колетт, - все эти бесы из Олдершота. Я все время путаюсь в их именах. Составь мне список.
Элисон взяла листок бумаги и написала: "БЕСЫ ИЗ ОЛДЕРШОТА".
- Попробуем… Донни Айткенсайд, - начала она.
- Тот, который пообещал избить твою учительницу?
- Да… ну, и изнасиловать ее, думаю, он собирался еще и изнасиловать ее. Еще Макартур. Моррис считал, что Макартур был хуже всех, но не зна. И Кит Кэпстик, который оттащил от меня пса. И я думала, он мой папа, раз он это сделал. Но был ли он им? Не зна.
Когда она говорит о них, подумала Колетт, то словно ускользает куда-то - в страну детства, где дикция небрежна.
- Эл, ты записываешь? - спросила она.
- Ты же видишь, что нет.
- Ты отвлеклась. Просто составь список.
Эл сосала ручку.
- Был еще этот Цыган, торговец лошадьми… Думаю, у него были родственники, двоюродные братья и сестры по всей стране, он постоянно трындел о них, возможно, они заходили к нам в гости, но, по правде говоря, я не в курсе. И еще какой-то Боб Фокс?
- Не спрашивай меня! Записывай! Что он делал, этот Боб Фокс?
- Стучал в заднее окно. Дома моей матери. Чтобы все подпрыгивали от неожиданности.
- Что еще? Он должен был делать что-то еще?
- Не знаю. Навряд ли. Ну и Ник, конечно. Тот парень с пустым коробком. На кухне. Ой, погоди, я вспомнила наконец. О боже, да. Я знаю, где раньше видела его. Нам пришлось забрать его из каталажки. Он напился и упал, полицейские подобрали его на улице. Но они не хотели его засадить, они хотели, чтобы он протрезвел и они смогли избавиться от него, потому что он пачкал стены камеры слизью.
- Слизью?
- И они не хотели возиться с уборкой. Он лежал в камере и поливал все слизью, представляешь? Он не хотел выходить, поэтому ма пришлось спуститься и забрать его - они, полицейские, сказали, что нашли ее телефон в его бумажнике, поэтому они послали за ней машину, и ей пришлось спуститься к камерам. Дежурный сказал, нужна женская рука. Хи-хи. Саркастичный малый. Он сказал, теперь он может идти, раз за ним явилась его подстилка. Ма парировала, следи за губами, мусор, не то я тебе их расквашу. Он велел, оставь ребенка здесь, ты не можешь взять ее в камеру. А ма сказала - что, оставить ее здесь, чтоб ты ее лапал? Так что она взяла меня с собой, и мы забрали Ника.
Колетт ощутила слабость.
- Лучше бы я всего этого не начинала, - сказала она.
- Он вышел на улицу и заорал, что, мне нельзя напиться, всем можно, а мне нельзя? Ма пыталась его успокоить. Она говорит, пойдем, вернемся домой.
- И он вернулся?
- Наверное. Послушай, Кол, это было сто лет назад.
Колетт думала спросить, что за слизь была на стенах камеры. С другой стороны, не так уж ей хотелось знать.
Щелк.
КОЛЕТТ: Итак, сейчас половина двенадцатого…
ЭЛИСОН: …ночи, между прочим…
КОЛЕТТ: …и мы собираемся возобновить…
ЭЛИСОН: …теперь, когда я раздобыла бутылочку "Крозе-Эрмитаж" и готова вновь предаваться воспоминаниям о своей юности…
КОЛЕТТ: Эл!
ЭЛИСОН: …в то время как Колетт разжилась диетическим тоником и теперь чувствует, что ей хватит духу включить запись…
КОЛЕТТ: Мой дядя любил щекотать меня.
ЭЛИСОН: В смысле, твой папа?
КОЛЕТТ: Да, действительно. Мой папа. Но не просто щекотать…
ЭЛИСОН: Все нормально, не спеши…
КОЛЕТТ: В смысле, он был груб, тыкал в меня пальцем - а мужские пальцы, сама знаешь, такие толстые, - а я была маленькой, и он знал, что мне больно. О боже, и Гэв тоже это любил. Ему казалось, что это смешно. Может, поэтому я вышла за него. Из-за знакомого ощущения.
ЭЛИСОН: О да, классика жанра, выйти замуж за мужчину с таким же чувством юмора, как у отца. Я постоянно слышу об этом.
КОЛЕТТ: Я не смеялась, когда он это делал. Больше походило на - ну, знаешь, конвульсии. Как будто у меня был припадок.
ЭЛИСОН: Забавное, полагаю, было зрелище.
КОЛЕТТ: Он тыкал пальцем между моих тоненьких ребрышек. Это было похоже - правда было - на то, как он нападал на меня, вытянув палец… ох, боюсь, я не смогу это сказать…
ЭЛИСОН: Обычно ты не робеешь.
КОЛЕТТ: …как будто он тренировал меня.
ЭЛИСОН: Готовил тебя к будущей жизни. (Пауза.) Думаю, для этого и нужны отцы. Вот, хочешь платок?
КОЛЕТТ: Давай вернемся к нашим баранам. Тебе надо пораньше лечь спать, клиентка звонила, просила погадать ей на Таро перед деловым завтраком. Миссис Этчеллс, вы собирались рассказать мне о миссис Этчеллс.
ЭЛИСОН: Понимаете, наступил момент, когда мне понадобились собственные деньги. Я подумала, если я накоплю денег, то смогу сесть на поезд в Эш-Вейле и уехать куда-нибудь, мне было все равно куда. Вышло так, что миссис Этчеллс помогла мне начать. Однажды я стояла, прислонившись к забору перед ее домом, и ревела белугой, потому что Ники Скотт, и Кэтрин, и все остальные - потому что эти девочки, мои подруги, по крайней мере, я считала их подругами…
КОЛЕТТ: Да?
ЭЛИСОН: Они весь день обзывали меня психопаткой, потому что на уроке английского со мной случился, ну, своего рода несчастный случай, это все Моррис виноват, он сунул нос в класс и сказал, ах, Вильям, мать его так, Копьетряс? Чертов Билл Древкокач, Билл Дротомах, знаю я этого парня, он мертв, мертв, по крайней мере так он говорит, и он должен мне пять фунтов. Мы проходили "Ромео и Джульетту", и он сказал, видел я эту Джульетту, она мертва, и не такая уж она и красотка, шлюха она драная, вот что я тебе скажу. Тогда я поняла, что он врет, потому что Джульетта - вымышленный персонаж. Но поначалу я верила ему во всем. Я не знала, во что верить.
КОЛЕТТ: Да, и?
ЭЛИСОН: Потом он втиснулся на соседний стул, потому что Ники Скотт, и Кэтрин, и вся их банда, они плюнули на меня и оставили одну за партой. Он положил руку мне на колено, вообще-то чуть выше колена, и сдавил, и я не удержалась и завизжала. И он говорил, я тебе еще кое-что расскажу об этой Джульетте - ее мать занялась одним делом, не успев вырасти из детских носочков, в койке она была что надо. Напоминает твой дом, а, напоминает тебе дом, милый дом?
И он начал задирать мне юбку. А я тянула ее вниз и пыталась отпихнуть его руки, я била его, но ничего не помогало. И мистер Нэйсмит сказал, простите, что врываюсь в ваши девичьи мечты, но, боюсь, вы уделяете мне недостаточно внимания, Элисон. И как раз тогда я сорвалась и набросилась на Морриса, я рыдала, ругалась и орала: "Отвали от меня, извращенец" и "Катись туда, откуда пришел". А мистер Нэйсмит, мрачнее тучи, рванул ко мне через весь класс, и я закричала, убери свои грязные лапы, извращенец. И учитель схватил меня за шею. Это было обычным делом. В те дни. Во всяком случае, в моей школе. Пороть они не имели права, зато вцеплялись так, что мало не покажется. И он потащил меня к директору… И меня выгнали. Исключили, так это теперь называется. За то, что я обвинила мистера Нэйсмита. Понимаете, я вопила, он задирал мне юбку, он задирал мне юбку. А в те дни о сексуальных домогательствах и слыхом не слыхивали, так что никто мне не поверил, хотя сейчас никто бы не поверил ему.
КОЛЕТТ: И как же это связано с миссис Этчеллс?
ЭЛИСОН: Что?
КОЛЕТТ: Вы сказали, что стояли, прислонившись к ее забору, и ревели.
ЭЛИСОН: Да, потому что они издевались надо мной, понимаете? Мне было все равно, что меня исключили, напротив, это стало большим облегчением, они сказали, что вызовут ма в школу, но я знала, что не вызовут, потому что директор слишком боялся ее. Короче, миссис Этчеллс заметила меня и выбежала из дома, пошли вон, противные девчонки, сказала она, зачем вы мучаете бедняжку Элисон? И я удивилась, что она знает мое имя.
КОЛЕТТ: А кем была миссис Этчеллс? В смысле, я знаю, что она научила вас всему, вы не раз говорили об этом, но вы знаете, кем она была?
ЭЛИСОН: Моей бабушкой, по крайней мере так она сказала.
КОЛЕТТ: Что?
Щелк.
Щелк.
КОЛЕТТ: Это Колетт, сейчас половина первого, и мы продолжаем беседу. Элисон, вы рассказывали нам о своем воссоединении с бабушкой.
ЭЛИСОН: Да, но это не было похоже на, боже упаси, сопливое ток-шоу, и бабушка не шла ко мне, улыбаясь сквозь свои гребаные слезы. Не знаю, зачем эти вопросы на кассете, Колетт. Я же только что рассказала тебе, как все было.
КОЛЕТТ: Я уже в пятнадцатый, блин, раз говорю, чтобы была запись…
ЭЛИСОН: Ладно, ладно, но, можно, я буду рассказывать так, как мне нравится? Она завела меня в дом и накормила тостами с фасолью. И знаете, я ела их впервые в жизни, в смысле, ма вечно отвлекалась, так что фасоль и тосты я ела по отдельности, фасоль в пять часов, а потом она смотрела на меня минут через десять и говорила, ой, я же еще не дала тебе тост? Ну как в кафе бывает, придорожных забегаловках, тебе приносят большие ламинированные меню с картинками еды, да? Я всегда гадала зачем, в смысле, зачем они это делают, все равно еду-то в итоге получаешь совсем другую, на картинках порции огромные и красочные, а на самом деле - крохотные и цвета блевотины. Что ж, думаю, они это делают, чтобы помочь таким людям, как моя мать, они ведь не знают, что с чем принято есть. Когда у нас ночевал какой-нибудь мужчина, который ей нравился, она говорила, о, я приготовлю большой воскресный, она имела в виду большой воскресный обед, но, когда дело доходило до обеда, парень спрашивал, что это, Эмми? То есть она подавала цыпленка с цветной капустой и белым соусом из пакетика.
КОЛЕТТ: И пюре?
ЭЛИСОН: Нет, пюре было позже, когда наступало время пить чай. И она шла на угол и покупала карри, и это называлось "готовить обед", на что вы жалуетесь, не понимала она, я же сама за это заплатила?
КОЛЕТТ: Мне бы правда не хотелось перебивать поток вашего…
ЭЛИСОН: Вот для этого они и рисуют картинки, чтобы такие люди, как моя ма, не заказывали яичницу к цыпленку. И чтобы они ели все, что положено, одновременно.
КОЛЕТТ: А миссис Этчеллс…
ЭЛИСОН: Приготовила мне тост с фасолью. Чем совершенно покорила меня, в смысле, в то время я всегда была голодна, наверное, поэтому теперь я такая большая.
КОЛЕТТ: Давайте оставим пока этот вопрос…
ЭЛИСОН: Она сказала, заходи, дорогая, садись, расскажи, что случилось. Ну я и рассказала. Потому что мне некому было довериться. Я плакала и изливала душу. Тахира, Ли. Мистер Нэйсмит. Моррис. Все.
КОЛЕТТ: И что она сказала?
ЭЛИСОН: Ну, дело в том, что она, похоже, все поняла. Она просто сидела и кивала. Когда я закончила, она сказала, видишь, внучка в бабку пошла. Я переспросила, мол, что? Ты унаследовала его, сказала она, мой дар, который не достался Дереку, возможно, потому, что он был мужчиной. Я спросила, кто такой Дерек, а она ответила, мой сын Дерек. Твой папа, дорогая; так или иначе, он мог им быть.
КОЛЕТТ: Она сказала, что всего лишь мог?
ЭЛИСОН: Я подумала только, слава богу, значит, не Моррис. Я сказала, ладно, если Дерек мой папа, а вы моя бабушка, то почему моя фамилия не Этчеллс? Она ответила, да потому, что он сбежал, прежде чем твоя ма смогла затащить его в церковь. Но я его не виню. Я сказала, странно, что меня не тянуло к вам. Она ответила, напротив, в некотором роде потому, что ты всегда прислонялась к моей изгороди со своими юными подружками. И сегодня, сказала она, думаю, что сегодня, видишь, что-то притянуло тебя. Ты попала в беду и пришла к своей бабуле.
КОЛЕТТ: Вообще-то все это довольно печально. Хотите сказать, она жила неподалеку от вас все это время?
ЭЛИСОН: Она сказала, что не хотела вмешиваться. Сказала, твоя мама занимается своим делом, и, конечно, вся округа знает, что это за дело, - я ничуть не удивилась, я уже довольно давно поняла, почему мужчины, уходя, кладут по десятке на буфет.
КОЛЕТТ: Итак, после этого вы с миссис Этчеллс стали близки?
ЭЛИСОН: Я часто приходила и выполняла для нее разные маленькие поручения. Несла ее покупки, потому что у нее болели колени. Бегала за сигаретами, хотя она не дымила, как моя ма. Я всегда называла ее миссис Этчеллс, не хотела звать ее бабулей, не была уверена, что стоит. Я спросила ма о Дереке, но она только рассмеялась. Она сказала, неужто Этчеллс опять взялась за старое? Дурацкие воздушные замки.
КОЛЕТТ: То есть она не подтвердила ее слов? И не опровергла?
ЭЛИСОН: Нет. Она швырнула в меня солонку. Так что… разговор был окончен. Если верить миссис Этчеллс, Дерек и моя ма собиралась пожениться, но он сбежал, когда обнаружил, какая она на самом деле (смеется) - возможно (смеется) - возможно, она накормила его какими-нибудь креветками тандури с макаронами из жестянки. О боже, она понятия не имела о нормальной еде, эта женщина. Понятия не имела, что такое сбалансированное питание.
КОЛЕТТ: Хорошо, давайте поговорим о том, как вы стали профессионалом.
ЭЛИСОН: Когда дело подошло к окончанию школы, она сказала, нам надо поговорить, она сказала, что есть свои преимущества и недостатки в жизни…
КОЛЕТТ: А она сказала, какие именно, по ее мнению?
ЭЛИСОН: Она спросила, зачем зарывать в землю талант от Бога? Но предупредила, тебе придется столкнуться с уймой брани и недоверия и я не стану притворяться, будто коллеги по цеху встретят тебя с распростертыми объятиями, - что, конечно, оказалось истинной правдой, как ты и сама прекрасно знаешь, Колетт, на собственной шкуре, ты ведь помнишь, как они себя вели, когда я представила тебя как свою помощницу. Она сказала, конечно, ты можешь попытаться вести себя как нормальный человек, и я ответила, я попробую, хотя в школе у меня никогда не получалось. Я нашла работу в аптеке в Фарнборо. Временным продавцом-консультантом. Еще более временным, чем они предполагали, разумеется.
КОЛЕТТ: Что стряслось?
ЭЛИСОН: Кэтрин и Ники Скотт заходили в аптеку, они не работали, сидели на пособиях. Завидев их, Моррис начинал играть с контрацептивами. Вынимал их из пакетиков и разбрасывал вокруг. Надувал, как воздушные шарики. Естественно, они думали на меня. Думали, это штучки шестнадцатилетней девчонки, которая позвала подружек и решила повеселиться. Вот меня и уволили. А потом миссис Этчеллс нашла мне работу в кондитерской.
КОЛЕТТ: А там что случилось?
ЭЛИСОН: Я начала есть пирожные.
Когда Элисон решила сменить фамилию, она позвонила матери в Брэкнелл и спросила, не будет ли та в обиде. Эмми вздохнула. Ее голос был блеклым и далеким.
- Представить не могу, какая фамилия подойдет для твоей работы, - сказала она.
- Где ты? - спросила Элисон. - Тебя еле слышно.
- На кухне, - ответила Эмми. - Это все сигареты, похоже, я не брошу, несмотря ни на что. Они оставили меня без голоса.
- Хорошо, что я не курю, - отметила Элисон. - Это было бы крайне непрофессионально.
- Ха! Профессионально, - отозвалась Эмми. - Ты - профессионал. Смешно.
Элисон подумала, я могу заодно сменить и имя. Пора отринуть прежнее "я". Она пошла в книжный магазин и купила книгу с именами для младенцев.
- Поздравляю, - сказала женщина за кассой.
Элисон разгладила платье на животе.
- Вообще-то не с чем, - ответила она.
Соня Харт. Мелисса Харт. Сюзанна Харт. Не получалось. Она сумела избавиться от "Читэм", но крестильное имя змеей заползало обратно в ее жизнь. Оно было частью ее, как и Моррис.
За несколько следующих лет она привыкла жить с Моррисом. Когда ма уезжала в Брэкнелл, она дала понять, что не хочет, чтобы дочь тащилась за ней, и Эл временно поселилась у миссис Этчеллс. Моррис больше не останавливался у ворот. Он заходил в дом, взрывал электрические лампочки и устраивал бардак в серванте хозяйки. "Редкостный мерзавец", - утверждала миссис Этчеллс.
Лишь повзрослев и начав вращаться в кругу других медиумов, она поняла, каким вульгарным и глупым в действительности был Моррис. У других медиумов духовные проводники были что надо - гордые и бесстрастные шаманы или древнеперсидские мудрецы, - а ей достался седой ухмыляющийся призрак в клетчатом пиджаке букмекера и замшевых ботинках с лысыми носами. Типичным сообщением Сетта, Оза или Бегущего Оленя было: "Открыть свое сердце ты сможешь, избавившись от ожиданий". А Моррис обычно говорил что-то вроде: "Ого, маринованная свекла, обожаю маринованную свеклу. Сделаю-ка я себе шикарный бутерброд с маринованной свеклой!"
Поначалу она думала, что с помощью воли и концентрации сможет держать его на расстоянии. Но если она сопротивляется Моррису, у нее начинают ныть скулы и зубы. Мурашки бегут по спине, медленная мука; рано или поздно ей приходится сдаваться и слушать его болтовню.
Когда ей действительно надо от него отдохнуть, она представляет себе большую крышку, которая с грохотом захлопывается над его головой. На время это помогает. Его голос, глухой и неразборчивый, гудит в огромном металлическом баке. Какое-то время она может не обращать на него внимания. А потом медленно, дюйм за дюймом он начинает приподнимать крышку.