Он проделал весь путь до королевской ставки верхом, в сопровождении единственного слуги. Осенняя распутица не располагала к передвижению на колесах, а более пышный эскорт мог привлечь внимание придорожных бандитов, весьма расплодившихся в последние времена.
- Много дальше, - отрывисто бросил Стефан. - Если, конечно, вы таковы, каким мне представляетесь.
Ничто не изменилось в выражении лица Ракоци, хотя его и встревожил намек. Неужели Баторию стало что-то известно? Он спросил, рискуя навлечь на себя монаршую неприязнь:
- Каким же, ваше величество, я вам представляюсь?
- Здравомыслящим человеком, имеющим репутацию храбреца, умеющего сохранять хладнокровие, - ответил Стефан. - А может быть, сверх того обладающим и другими ценными качествами.
Опасения Ракоци лишь усилились, но он овладел собой.
- Какими бы качествами, по вашему мнению, я ни обладал, они к вашим услугам.
Стефан хрипло и коротко хохотнул.
- Вот и чудесно. И где это вы обучились подобной любезности? Определенно не в Венгрии. И уж точно не в Польше.
Ракоци пожал плечами.
- Я живал в разных странах. В Италии, например. - С последней фразой в нем всколыхнулись воспоминания. Болезненные, ибо им не было и ста лет. Усилием воли он изгнал из сознания лица Лоренцо и Деметриче, но яркие краски картин Сандро Боттичелли не желали тускнеть и погружались в глубины памяти много медленнее, чем дорогие черты.
- У вас были там какие-то неприятности? - спросил Стефан, уловив тень, промелькнувшую в глазах гостя.
- Италия полнится неприятностями, - спокойно ответил тот. - Они там длятся веками.
Уловка не прошла незамеченной, но Стефан решил все оставить как есть.
- Ладно, что было, то минуло. Надвигаются новые времена.
- Вы так полагаете? - Ракоци поднял тонкие брови.
- Да, - кивнул сухо Стефан и сунул руку в рукав, чтобы извлечь из него письмо, пришедшее из России. - Вот, - властно сказал он. - Прочтите-ка это. - Приказ был проверкой, и оба знали о том.
Ракоци быстро пробежал глазами письмо, слегка хмурясь над неразборчивыми местами.
- Любопытное сообщение, - произнес после паузы он. - Автор его обладает некоторыми познаниями в греческом языке, но, подозреваю, не часто им пользуется. Однако, правдиво ли это послание, сказать навскидку нельзя.
- Именно этим вопросом я и задаюсь с момента его получения. - Стефан раздраженно прищелкнул языком. - До меня, конечно, доходят какие-то слухи.
- Слухи доходят до всех, - сказал Ракоци. - О русском царе судачат даже крестьяне.
- Что он обедает с дьяволом и пожирает девственниц? - вкрадчиво осведомился Стефан. - Все это чушь. Не пойму, кому нужно распускать подобные сплетни.
По губам Ракоци проскользнула усмешка.
- Действительно, кому?
Стефан перестал расхаживать по гостиной и потер ноющее колено.
- Но это письмо… Оно тревожит меня. Если оно подлинное, нас ждут сюрпризы. В Московии назревают волнения. Что может послужить к нашей пользе, а может и нет.
- Но ведь у вас и у шведов с Московией, кажется, нет разногласий, - возразил Ракоци. - Военные действия приостановлены, разве не так?
- Мы заключили с Иваном нечто вроде перемирия, - с неудовольствием подтвердил Стефан Баторий. - Но, если он впадает в безумие, что это будет за мир? И останется ли у нас хоть мизерная возможность убедить московитов войти с нами в союз, чтобы окоротить турок? Отцу Поссевино это пока что не удалось. - Он встряхнул отобранным у гостя письмом. - Ну, что скажете? Каковы ваши прогнозы?
Ракоци понимал, чего от него ожидают, и посмотрел Стефану прямо в глаза.
- Возможно, если российский царь столь сильно алчет искупления своих… прегрешений, он выкажет большую склонность к единению с вами, чем когда-либо прежде.
Стефан счел за лучшее притвориться, что сказанное явилось для него откровением.
- Да, - сказал он с восторженным придыханием, - такое возможно. Да.
- Ваше величество, - сказал Ракоци с грустью, и лицо его вдруг выразило крайнюю степень усталости, - давайте оставим игры. Скажите прямо, чего вы хотите. Чтобы я поехал в Московию, дабы воочию убедиться в справедливости данного сообщения?
Такой поворот в разговоре не пришелся по вкусу Стефану, но ему ничего не осталось, как принять заданный собеседником тон.
- Да, это часть моего желания, - сказал он. - Я хочу, чтобы вы как можно скорее оказались в Москве. Я рассчитываю получить от вас правдивый отчет о состоянии рассудка Ивана и о том, что творится в его окружении. Ждать ли нам бунта или все удержится в рамках политического соперничества претендентов на трон? Вот вещи, которые сейчас меня беспокоят.
- А почему вы хотите, чтобы всем этим занялся именно я? - спросил Ракоци. - В Польше много дворян, способных с честью справиться с таким поручением. Но вы гоните своих офицеров через Богемию, чтобы те разыскали меня. В чем причина такого внимания к моей скромной персоне?
Стефан кивнул, признавая справедливость вопроса.
- Мне говорили о вашей проницательности. - Задумавшись, он оттопырил нижнюю губу. - Хорошо, я отвечу. Во-первых, вы, как и я, отпрыск благородного венгерского рода. Ваше семейство даже более древнее и именитое, чем мое, но мы это оставим. - Он жестом отмел возможные возражения и сухо продолжил: - А турки сделали вас в каком-то смысле изгнанником.
- Это правда… в каком-то смысле. - Ракоци иронически усмехнулся.
- …И потому русские могут отнестись к вам с меньшим подозрением, - продолжил король, игнорируя несколько ошеломившую его неучтивость. - Они с большой настороженностью поглядывают на всех иностранцев, но все же более благосклонны к тем, кого гонит судьба. - Он уже решился идти до конца, но ему мешало присущее всем дипломатам пристрастие к уверткам и экивокам. - Кроме того, есть еще причина, по какой я избрал именно вас.
- И в чем же она заключается, ваше величество?
Дворяне, пытавшиеся столь настойчиво что-либо выведать у Стефана Батория, встречались нечасто, и еще реже им это удавалось, но сейчас ситуация была совершенно иной.
- Мне говорили, что вы алхимик. - Король подошел к закрытым дверям и прислушался. - Отец Митек ушел. Вы можете быть откровенны.
Так вот оно что, подумал Ракоци с облегчением.
- Да, я в какой-то степени владею великим искусством, - сказал он негромко, но ничуть не таясь.
- В весьма высокой степени, насколько я знаю. - Король улыбнулся. - Мне сообщили, что вам известен секрет выращивания драгоценных камней.
- И кто же сообщил это вам? - спросил Ракоци, вновь ощутив укол беспокойства.
- Его святейшество папа Григорий. Он говорил, что вы поднесли ему четыре рубина и четыре алмаза, изготовленные в вашей лаборатории. То было лет восемь назад. Не станете же вы утверждать, что его святейшеству вздумалось по-приятельски надо мной подшутить? - Несмотря на усталость, Стефан не мог упустить возможность подчеркнуть, что имеет вес в Ватикане. - Его святейшество мне доверяет и полностью одобряет мою политику в отношениях с русским соседом.
- Понимаю. - Ракоци устремил взгляд на огонь, словно за языками пламени что-то скрывалось. - Прекрасно. - Он помолчал. - У меня есть собственность в Риме. Иногда я наведываюсь туда.
- В связи с чем и решили сделать Папе подарок? - спросил Стефан с нарочитой беспечностью, вуалирующей неожиданный прилив любопытства.
- Не совсем так, - отвечал Ракоци. - Я преподнес ему эти камни по случаю учреждения в Риме германской коллегии иезуитов. - "А также затем, чтобы отвести от себя подозрения в причастности к сатанизму", - прибавил мысленно он. Многие из церковников считали алхимию дьявольским порождением. Дар Папе автоматически выводил дарителя из-под удара.
Стефан удовлетворенно кивнул.
- Значит, рубины с алмазами действительно изготовлены вами? - уточнил он.
- Именно так. - Взгляды польского короля и венгерского графа скрестились.
- И вы способны повторить этот опыт? - спросил монарх, помолчав.
- Если буду располагать соответствующим оборудованием и необходимыми материалами, - сказал Ракоци. - Без этого у меня ничего не получится.
- Понимаю, - буркнул Баторий. - Все, что потребуется, вам предоставят. Сможете ли вы в этом случае изготовить к весне коллекцию таких самоцветов?
- Безусловно, ваше величество, - сказал Ракоци. По спине его проскользнул холодок, не имеющий ни малейшего отношения к гулявшим по комнате сквознякам.
Стефан решительно хлопнул в ладоши.
- Как только улягутся снегопады, в Москву отправится группа иезуитов. Я хочу, чтобы вы к ним примкнули.
- В сутане? - спросил Ракоци.
- В своем одеянии. Как мой посланник и дворянин, изгнанный турками из родового гнезда. Вы знаете, что они собой представляют, и сможете это красочно описать. - Баторий поморщился и вновь потер ногу. - Если окажется, что царь Иван слишком взвинчен, чтобы воспринимать разумную речь, поднесите ему ваши камни. Блеск самоцветов должен сделать его покладистым, раз уж он верит в их силу.
Ракоци поклонился.
- Ваше величество беспокоят какие-то боли? - спросил он осторожно.
Баторий неохотно повел плечами.
- По временам. В прошлом году попал под пулю, и вот… - Его голос дрогнул, смягчился. - Сегодня рана особенно разыгралась.
- У меня есть снадобье, способное вам помочь. Не соизволите ли им воспользоваться?
Стефан покачал головой.
- Нет. Меня давно уговаривают решиться на что-то такое. Я знаю, настойка из маковых зерен прекрасно снимает боль, но она также воздействует и на мозг, лишая нас возможности связно мыслить.
Ракоци улыбнулся.
- Это средство ничуть не влияет на ясность мышления. В нем нет усыпляющих компонентов. - Он помолчал, давая Баторию возможность обдумать его слова. - Применение этого снадобья не сопряжено с чем-либо сложным. Принимайте его раз в день перед ужином - вот и все.
- Интересное предложение, - проговорил Стефан, невольно загораясь надеждой. - Что же это - еще один плод алхимических экспериментов?
- Да, - кивнул Ракоци, не очень греша против истины. Ведь алхимия зародилась в Египте, а именно там он и научился изготавливать это лекарство - более трех тысячелетий тому назад.
- Сколь же разнообразны ваши таланты, - задумчиво пробормотал король и, пожевав губами, прибавил: - Я, возможно, воспользуюсь вашей любезностью. - Граф вызывал в нем все большее уважение. - Признаюсь, я полагал, что молва несколько преувеличивает ваши достоинства, теперь же начинаю думать, что они скорее недооценены. - Он похлопал собеседника по плечу с той дружеской фамильярностью, которая вознесла бы на седьмое небо многих из его приближенных. Но Ракоци хорошо знал цену подобным жестам. Милость монархов подчас таит в себе больше опасности, чем их гнев.
- Ваше величество, - произнес он с надлежащей учтивостью, - все мои скромные навыки в вашем распоряжении. - Он отвесил поклон и прибавил: - Даже в Москве.
Эти слова заставили короля ухмыльнуться.
- Я также слышал, что вы недурной музыкант и владеете несколькими языками.
Ракоци понял, что лед под ним все еще тонок, и потому ответ его был осторожен:
- Я иногда музицирую, развлекая себя, и немного знаком с некоторыми из европейских наречий.
Стефан с глубокомысленным видом кивнул.
- Но Англия - не Европа. Входит ли в ваши познания и английский язык? Ведь в Московию наведываются британцы, закупая канаты для своих кораблей. Из бесед с ними, мне думается, можно было бы многое почерпнуть.
- Я понимаю английский говор, - сказал Ракоци, владевший английским столь же свободно, как и дюжиной других языков.
Что-то еще занимало мысли Стефана. Он озабоченно тряхнул головой.
- Да, чуть не забыл! А русский вам внятен?
Ракоци поклонился еще раз.
- Служить вам, ваше величество, огромная честь для меня, - сказал он по-русски, подавляя невольный вздох.
* * *
Письмо Этты Оливии Клеменс. Лондон. Написано по-латыни.
"Ракоци Сен-Жермену Франциску Оливия-римлянка шлет свой привет!
Значит, теперь Московия, как я понимаю? Мало тебе было турок, ты собираешься к русским? И не пытайся вкрутить мне, будто тебя туда гонит не собственное желание а приказ польского короля. Ты, если бы захотел, легко убедил бы. Батория не посылать тебя в эти дикие земли. Я не приму никаких оправданий. Впрочем, ты к ним и не прибегнешь, как не прибегал никогда.
И все же я раздосадована, мой друг, и даже раздражена, если хочешь. Я давно свыклась с жизнью от тебя вдалеке, но ведь не настолько! И потом, как мы будем сноситься? Разумеется, мне приятно было узнать из твоего письма, что ее величество королева английская намеревается отправить в Москву своих дипломатов (я проверяла, это действительно так), но твое предположение, что посольских курьеров можно будет использовать как почтальонов, полнейшая чушь. Ты не знаком с Елизаветой Тюдор и не имеешь представления о ее нраве. Достаточно сказать, что она унаследовала от своего отца приступы бешеного неистовства и добавила к ним железную волю. Я видела ее в ярости, и этого мне хватило, чтобы, в любой момент быть готовой взять ноги в руки и перемахнуть через пролив.
Еще меня удручает твое удаление от мест, где ты рожден. Я сама давно не бывала в милом мне Риме и знаю, что это такое. Ящики с землей родины, не то же, что родина. Они, конечно, дают нам поддержку, но отнюдь не с лихвой. Ты пишешь, что в твоем багаже их достаточно. Надеюсь, это соответствует истине, ибо слишком огромное расстояние отделяет Москву от Венгрии, или Дакии, или как там еще называются твои горы. Только не говори, что у тебя есть опыт длительных путешествий. Опыт опытом, но ты сильно рискуешь: ты единственный пострадаешь, если что-то пойдет не так.
Да, а все же насколько длительным обещает быть твой вояж? Ты об этом почему-то помалкиваешь и лишь сообщаешь, что Баторий каких-либо сроков не называет. Быть может, попробуешь сам догадаться? Возможно, он хочет томить тебя там, покуда Русь не войдет в состав Польши? Ха-ха. Это шутка, хотя и не очень смешная. Впрочем, от твоего Батория можно всего ожидать.
Кстати сказать, ее величество упорно именует его Стефаном, а не Иштваном, хотя русский царь для нее по-прежнему Иван, а не Иоанн. Елизавета - женщина весьма жесткая и не терпит даже намека на непокорство, в чем пришлось, к несчастью, убедиться отцу Эдмунду Кэмпиону. Кроме того, она игнорирует перемены в календаре, провозглашенные Папой. Можно было бы счесть это чем-то из ряда вон выходящим, если бы хоть какое-нибудь начинание Ватикана было одобрено ею. Поэтому Англия и католическая Европа будут расходиться в календарном счислении на десять дней, что, если вдуматься, сулит одни неприятности, но это, собственно, не наша забота.
Зато в составе английского посольства, отбывающего в Россию, имеется человек, с которым ты, возможно, сойдешься. Его зовут Бенедикт Лавелл, он выпускник Оксфорда, и какое-то время состоял при российском после, изучая язык московитов, поскольку уже в совершенстве освоил и греческий, и немецкий. В то время как лондонский люд глазел на русского увальня, молодой человек прилежно заносил в книжечку все его выражения и словечки - к большому неудовольствию своего братца, страстно желавшего получить при дворе хоть какую-то должность, но не обладавшего для того ни одаренностью, ни манерами, ни деньгами. Бенедикт и я в прошлом были близки, однако он не посвящен в наш с тобой общий секрет, ибо, как ты хорошо знаешь, двух-трех свиданий для того недостаточно. Ему где-то за тридцать, он отозван из Оксфорда и включен в состав посольства по требованию возглавляющего его сэра Джерома Горсея. Не вздумай хохотать, дорогой: бедняга не выбирал себе имя. Я дважды виделась с ним, но мнения не составила, а потому обращайся за справками к Бенедикту.
Желаю тебе легкой дороги и приятного времяпрепровождения, хотя и боюсь за тебя. Пока ты отсутствуешь, я буду грустить о тебе словно о теплом плаще в непогоду. Дай знать о себе, когда сможешь. И помни, нет на земле такой глухомани, куда не могло бы проникнуть мое чувство к тебе.
Собственноручно,
Оливия.
Грингейдж, близ Харроу.
11 ноября 1582 года
по английскому календарю".
ГЛАВА 2
Два года назад дом Анастасия Сергеевича Шуйского сгорел дотла, а в том, что теперь стоял на его месте, все еще суетились плотники и маляры.
- Был уговор закончить эту комнату к Рождеству, - выговаривал Анастасий съежившемуся от страха детине, - а погляди, что выходит! - Он рывком распахнул дверь светелки. - Можно ли справиться с этакой прорвой работы к празднику, а?
- Князь-батюшка, мы кликнем подмогу. Будем трудиться и днями, и по ночам.
- И, возможно, спалите и этот дом, - мрачно сказал Анастасий. - Нет, толкотни здесь я не допущу. - Он прошелся по горнице, чтобы унять приступ ярости.
Плотник опустил голову, предчувствуя порку.
- Проклятый пожар. - Шуйский остановился и обернулся. Плотник мял в руках шапку. - Надо бы тебя выдрать, но кто тогда будет работать? Я? Или моя сестра? Нет, шалишь. Ты, братец, ты - и пара твоих обалдуев. Без сна, без отдыха, пока не свалитесь замертво. Ты понял меня?
Плотник понял одно: порки не будет - и, перекрестившись, потупил глаза.
- Мы все исполним, княже. Исполним, да.
- Я буду сам за вами следить - ежечасно. Если в срок не управитесь или начнете отлынивать, будете биты и высланы из Москвы.
- Да, - пискнул плотник. От мысли о предстоящей каторге у него заныла спина.
- Ну, смотри же. - Это была уже не угроза, а окончательный приговор.
- Мы управимся, - сказал плотник, отчаянно сожалея, что его не выпороли прямо сейчас.
Будущее, если работа не сладится, рисовалось ему в черном свете. Он и двое его племянников пойдут тогда по миру, если останутся живы. Как и их жены с детишками, и вся родня.
Москва часто горела, ибо по большей части была деревянной. Даже сугробы, подчас до крыш ее заносившие, не служили помехой огню. Но обитатели русской столицы приспособились держать в деревеньках готовые срубы, так что погорельцы довольно быстро отстраивались, не особо страдая от капризов погоды. Двухэтажный дом Анастасия Шуйского был попросторнее прочих, как это и подобало его званию, но возводился он по заведенному образцу. В нем размещались четырнадцать жилых светелок и горниц с кухней, пекарней и баней в задней пристройке, далее - уже за забором - зияла помойная яма, окруженная отхожими будками. Хозяйство казалось весьма скромным, но Анастасию, и так известному своей знатностью и родовитостью, незачем было выставлять свое богачество напоказ.