- Оглянись вокруг, милая. Ты попала в чужую страну. Эта картина, - он указал на работу Сандро Боттичелли, - вещает о многом. Какой достойный русич повесит такой срам туда, де должны быть иконы? Какой инородец может противиться силе московских бояр? Твое бесчестье его вмиг погубит. Ты думаешь, что он вступится за тебя? Не надейся. Он будет слишком занят спасением собственной шкуры. Но не сможет никого провести. На это способен лишь я. Тебе придется ходить подо мной, как все мы ходим под Господом Богом. - Анастасий поспешно допил вино и снова наполнил свой кубок, жадно встряхивая опустевшую наполовину бутылку.
- Дядюшка, - выдохнула Ксения, но не смогла говорить, ибо внезапный спазм перехватил горло. "Нет, я не заплачу, - пронеслось в ее голове. - Все, что угодно, но слез моих он не увидит".
- Что с тобой, Ксения? - спросил гость с притворным участием. - Думаю, тебе надо выпить вина. Оно вмиг прогонит кручину. - Он взял со стола второй кубок и протянул ей. - Возьми-ка скорей. Выпей и ни о чем не тревожься.
Отвратительно было брать что-то из этих холеных веснушчатых рук, но Ксения приняла угощение. И даже пробормотала нечто похожее на благодарность, прежде чем поднести кубок к губам.
- Вот молодец. Винцо - хорошая вещь, оно усмиряет норов. - В глазах Анастасия промелькнула усмешка. Заметив, как дрожат пальцы племянницы, он широко ухмыльнулся. Потом забубнил доверительным тоном: - Римская церковь очень заботит меня. Нам надобно ведать, что скажет Папа на возвышение нашего митрополита. Он ведь может решиться на новый крестовый поход против нас, но вряд ли святой Александр восстанет из усыпальницы, чтобы оборонить нашу землю.
Ксения плохо слушала, вдыхая кружащий ей голову аромат дорогого вина. Слова Анастасия, скользкие и увертливые, ее уже словно бы не задевали.
- Скажи-ка, зачем здесь толкутся иезуиты? Они заявляют, что служат Баторию, но это всего лишь прикрытие, ложь, а цели католиков совершенно иные. Твой Ракоци в нужный час непременно узнает о них, а ты про все сведаешь и мне расскажешь. - Он протянул руку и осторожно погладил племянницу по голове. - Мы ведь свои люди, Ксенюшка. Ты будешь умницей? Да?
Та не могла ни ответить, ни уклониться, ибо вино заполняло ей рот.
- Больше разговаривай с ним, лучше ласкай его, милая, иначе я сам с ним потолкую. Но уже о другом. - Анастасий быстрым движением накрутил на кулак одну из бронзовых кос бывшей своей подопечной, но тут же ее отпустил, ибо за дверью послышался сдержанный кашель.
- Надеюсь, я вам не помешаю? - Ракоци вошел в комнату и с легкой улыбкой глянул на Анастасия. - Было бы неприличным с моей стороны долее попирать законы гостеприимства.
Анастасий отшагнул от племянницы, ощущая неловкость. Ему вдруг на мгновение показалось, что венгр уже находился в гостиной, прежде чем дал знать о себе. Чтобы прогнать неприятное ощущение, он сказал:
- Ваше вино выше всяких похвал.
Ракоци вновь улыбнулся.
- Приятно слышать такое из уст знатока, но сам я хмельного не пью.
- Быстро пьянеете, да? - спросил с легкой долей презрения Анастасий. - Вот уж не думал, что венгры подвержены такой слабости. - Он одним махом прикончил свой кубок и слил в него почти все, что оставалось в бутылке. - Впрочем, возможно, вы переняли это у турок - они ведь, я слышал, тоже не пьют.
Ракоци постарался не показать, насколько его задело развязное замечание, и спокойно ответил:
- Приходится так считать, ибо им запрещают прикасаться к вину их священные книги. - Он пожал плечами. - Но есть ли на свете люди, всегда придерживающиеся канонических правил?
Анастасий расхохотался.
- Умно и верно сказано. - Он взмахнул кубком, обливая вином свои пальцы. - Это истинно так.
Ксения, заметив, что муж глядит на нее, торопливо поставила кубок на стол.
- Дядюшка, - покраснев, сказала она, - упрекал меня в нерадивом отношении к близким. Стыдно сказать, как давно мы с ним не видались. А уж о матушке я и не говорю.
- Так пригласи ее к нам, - предложил Ракоци и покосился на гостя, в глубине глаз которого промелькнуло легкое раздражение. - Отведайте еще пряников, Анастасий Сергеевич. Они не только вкусны, но и полезны, ибо снимают боли в висках и в затылке, обычные для такой духоты.
- Радостно слышать, - одобрил Анастасий и потянулся к прянику, начиненному сливками: они ему нравились более остальных. - У вас замечательный пекарь.
- Так многие говорят, однако ваша хвала особенно мне приятна, - довольно сухо откликнулся Ракоци. Он чувствовал, что Ксения доведена до полного изнеможения, и знал, что мучения ее будут длиться, пока неожиданный визитер не уйдет. - Быть может, вы пожелаете привезти сюда матушку Ксении и отобедаете по-родственному у нас? Мы выберем день, какой вам удобен.
Анастасий довольно кивнул.
- А нельзя ли мне прихватить с собой одного старичка, бывшего ратника, ветерана? - спросил с полупьяной улыбочкой он. - У бедняги совсем мало радостей, с тех пор как он сделался слеп. Поскольку жена моя проживает в деревне, я должен заботиться о своих нахлебниках сам.
- Весьма похвально, мы будем рады, - произнес с напускным радушием Ракоци и, помолчав немного, прибавил: - Я не хочу поторапливать вас, но мне надо вскоре уехать, а в доме нельзя никому находиться, когда меня нет.
- Еще один странный венгерский обычай? - Анастасий засунул в рот испачканный сливками палец и с видимым удовольствием его обсосал. - Возьму, пожалуй, себе еще что-нибудь, а потом уж поеду. Ваши пряники и вправду невероятно вкусны. Я доволен, что смог поболтать с любимой племянницей. Ее нам недостает весьма и весьма. - Он откусил чуть ли не половину очередного громадного пряника и занялся удалением крошек с усов. Покончив с этим, боярин допил остаток вина и повертел в руках мягко сияющий кубок. - Помнится, на пирах у царя Ивана такие кубки раздаривали приглашенным. У меня их, наверное, три.
Ракоци ослепительно улыбнулся.
- Если моя дерзость не преуменьшит ценность царских подарков, примите его от меня. В знак моего уважения к русскому образу жизни.
Анастасий глубокомысленно закивал.
- Это очень любезно. Я помещу его прямо под царскими кубками, - заявил он, дожевывая свой пряник. - Да, несомненно, так будет правильнее всего. Любо глядеть на этакую красоту. Я очень тронут.
- Благодарю, - сказал Ракоци, плавно подвигаясь к дверям и вынуждая гостя двигаться следом. - Я и сам в известной степени испытываю чувство гордости, когда гляжу на изделия своих рук.
Анастасий остановился, его чуть шатнуло.
- Ха, - рассмеялся он, озираясь по сторонам. - Изделия ваших рук? Это забавно. Чрезвычайно забавно. Вы большой мастер, мой милый зятек. Золото, самоцветы. Хочешь - строй дом, хочешь - заводи лошадей. Если чего-то мало, можно наделать еще. Это ведь так? Ну, скажите!
- Именно так, - улыбнулся Ракоци, открывая массивную дверь.
- Как замечательно! - вновь рассмеялся боярин. - И многие ваши поляки верят в подобную чепуху?
- Не многие, - сказал Ракоци с подкупающей честностью. - Но ответьте, Анастасий Сергеевич: как бы мне удалось провезти незаметно в Россию столько золота и драгоценных камней?
- Я отвечу, - заявил Анастасий, потирая ладонью слегка увлажнившийся лоб. - Вы ведь прибыли сюда не гольем, а с огромными сундуками, - произнес он, вываливаясь в прихожую. - С сундуками, перехваченными ремнями и запертыми на большие замки. Вот так вы и провезли сюда все ваше достояние.
- Не знаю, что и сказать. - Ракоци слепо поклонился и, заметив в отдалении Роджера, знаком велел тому распахнуть парадные двери. - У вас на все есть ответ.
- Или найдется, - веско уронил Анастасий, двигаясь вперевалочку к выходу. - Скоро я снова вас навещу.
- Разумеется. В обществе моей тещи и ее компаньона. Я же со своей стороны прикажу приготовить для вас флорентийское угощение. - Ракоци еще раз поклонился.
Анастасий шутливо погрозил ему пальцем.
- Итальянцы нам очень даже известны. Взять хотя бы отца Поссевино или зодчих, работающих в Кремле. Мы тут вовсе не простофили, которым что ни дай, все съедят. Если я только увижу, что ваш обед состряпан не так, как вы мне обещали…
- Великий князь, я живал во Флоренции, - перебил его Ракоци, не уточняя, что это было около века назад. - А также в Венеции, в Риме.
- Такова участь любого изгнанника, - заключил Анастасий, кивком веля Роджеру подвести лошадь к крыльцу. - Скоро мы свидимся. За вашим столом.
- Я с удовольствием буду ждать этого часа, - солгал бестрепетно Ракоци.
Анастасий перекрестил иконы над выходом, хохотнул и неторопливо переступил через порог долга, где ему нежданно-негаданно довелось весьма хорошо угоститься.
Как только затих цокот копыт его лошади, в прихожую вышла Ксения.
- Я ничего ему не сказала, - сообщила она с потерянным видом.
Ракоци уже стоял возле боковой лестницы, ведущей к лаборатории.
- Я ничего иного и не полагал, - откликнулся он дружелюбно. - Но… надеюсь, тебя это не удручает?
С тонким, пронзительным криком она подбежала к нему и рухнула на колени.
- Нет! Нет, клянусь перед Господом Иисусом Христом и Пресвятой Девой Марией, нет, я не хочу ничего говорить им. - В ее широко распахнутых золотисто-карих глазах вспыхнули слезы. - Не гневайтесь на меня, мой супруг, умоляю. Если и вы на меня осерчаете, куда мне идти? Что я тогда буду делать?
- Ксения! - Ракоци опустился рядом с нею на колени. - Ксения, ты в любом случае не должна страшиться меня. Как и своей родни - в лице только что у нас побывавшего князя.
Она в отчаянии затрясла головой.
- Он может меня уничтожить. Когда-нибудь он так и сделает. Он погубит меня. И вас, если вы захотите вмешаться.
- Он никого не погубит, ибо не настолько глуп. - Ракоци старался говорить размеренно и спокойно. - Твой дядюшка Анастасий слишком честолюбив, чтобы рисковать своим положением.
Карие глаза встретились с темными, затем осторожно скользнули в сторону.
- Я не сказала ему, что вам все известно. Я вдруг подумала, что ему не надо об этом знать.
- Очень хорошо, - кивнул Ракоци, обнимая дрожащие плечи, чтобы поднять Ксению на ноги и встать самому рядом с ней. - Ты правильно все решила. Но можешь и не таиться, меня это не смутит.
Внезапно ее опять затрясло.
- Я очень перепугалась. - Признание само сорвалось с ее уст, и Ксения съежилась, ожидая насмешки или удара.
Ракоци и впрямь поднял руку, но лишь для того, чтобы погладить ее по лицу.
- Я знаю.
Со слабым вздохом Ксения прильнула к нему и склонила голову на плечо, оказавшееся неожиданно мускулистым и твердым. Медленно и заботливо Ракоци обнял ее, и время для них обоих словно остановилось.
* * *
Письмо отца Погнера к Стефану Баторию Польскому, написанное на латыни.
"Досточтимому правителю Польши шлют самые искренние приветствия его эмиссары в Москве!
С момента учреждения нашей миссии я счел наиважнейшей ее целью службу интересам польского трона в определяемых Церковью рамках и вот уж который месяц на этой ниве тружусь. Другие священники по мере сил своих поддерживают меня. Исключение составляет лишь отец Краббе, возымевший собственные взгляды, отличные от тех, каким следуем мы. Я, признаться, с трудом терплю его среди нас и готов по первому вашему слову отправить строптивца обратно в Польшу - либо до осенней распутицы, либо новой весной. Более суровых дорожных условий отец Краббе не выдержит, ибо его легкие пострадали от гнилостной лихорадки. За время зимы он дважды сказывался больным и оба раза настаивал на том, чтобы его лечил известный вам так называемый доктор Ракоци - по моему мнению, отъявленный шарлатан. Я дозволял ему пользовать отца Краббе лишь потому, что русские лекари еще хуже и мало чем отличаются от торговок всевозможными зельями и травой.
Хочу, кстати, отметить, что упомянутый Ракоци после своей женитьбы бывал у нас весьма редко, а потом и вовсе перестал заходить. В свое оправдание он распускает слухи, будто бы я запретил ему появляться в доме, где расположено наше посольство, что несказанно сердит меня. Я никоим образом не против того, чтобы он нас навещал, мне лишь не по душе его алхимические занятия, а потом, мы, конечно, не можем признать действительным его брак.
Должен сказать также, что, невзирая на благосклонность, с которой к нему относился прежний российский царь, Ракоци продолжает жить весьма уединенно, подобно большинству других иностранцев в Москве. Уклад русской жизни таков, что мы постоянно сталкиваемся с затруднениями при соблюдении местных обычаев и традиций, многие из которых и вовсе неприемлемы для добрых католиков. Мы, по сути дела, во всем зависим от радивости наших слуг и потому с большой осмотрительностью занимаемся их подбором. Ракоци и тут отличился: он отказался от услуг весьма дельного человека, но у него хватило ума прислать его к нам. Русича этого зовут Юрий, он грамотен и расторопен. Мы назначили его старшим рассыльным и много довольны им. Носом крутит лишь отец Краббе, утверждая, что этот Юрий - шпион одного из русских вельмож. Так-де сказал ему Ракоци, чему нельзя верить, ибо тот только и делает, что пытается внести в нашу работу разлад.
Полагаю, граф Зари уж доложил вам о сложившейся здесь ситуации. После смерти царя Ивана русский двор держит сторону Годунова, постоянно враждующего с Никитой Романовым. Эти два боярина по воле Ивана призваны опекать и направлять его сына, унаследовавшего российский престол. К сожалению, они и прежде не очень-то ладили друг с другом, а ныне их взгляды совсем разохались, что чревато большой нестабильностью в русской политике, пока молодой царь не обретет способность самостоятельно править страной.
Такое, впрочем, возможно едва ли. Если на то не будет воли Господней, Федор так и останется великовозрастным простодушным ребенком. По натуре он добр и ласков, однако ни в коей мере не наделен свойствами, отмечающими великих людей. Он по-прежнему увлекается колокольными звонами, а усидчивость его столь мала, что все дворцовые церемонии проводятся в спешке и неотложную дипломатию вершит потом Борис Годунов.
Мы ищем подходы к нему, правда отец Ковновский взял на себя задачу сблизиться с Никитой Романовым, утверждая, что звезда того может взойти высоко. Я допускаю такое, однако ставлю на Годунова, не порицая, впрочем, усилий Ковновского: пусть все идет, как идет. Главное, чтобы работа наша увенчивалась неизменным успехом, а при каком это будет правителе, не все ли равно?
Я по мере сил своих неустанно забочусь об интересах подвластного вам государства, а потому прошу вас, ваше величество, дозволить мне и впредь держать Ракоци на значительном от себя удалении. Он доказал свою ненадежность, женившись на россиянке, и демонстративно не подчиняется мне. Хочу заверить, что в моем к нему отношении нет и тени личной вражды, просто я хлопочу о репутации нашей миссии, которой его поведение наносит огромный урон. Не удивительно, что изгнанник из собственного отечества ищет себе выгод в какой-либо стране. Ракоци в данном случае выбрал Россию. Что ж, это дело его совести, но людям, всецело преданным Польше и Католической церкви, должно отринуть его претензии укрепить свой авторитет среди них.
С непреклонным намерением молиться за процветание Польши, с Божьей помощью и упованием на нее
отец Казимир Погнер,
орден иезуитов,
польский посланник при дворе царя Федора.
Москва, 12 июля по преобразованному календарю,
год Господень 1584".
ГЛАВА 7
Они столкнулись у Спасских ворот. Князь Василий шел из дому, а Борис Годунов в сопровождении двенадцати конников возвращался из поездки по западным крепостям. Остановившись на мосту, перекинутом через ров, чтобы перекреститься, он вдруг заметил, что за ним наблюдают. Бояре раскланялись. Достаточно уважительно, но без особого дружелюбия.
- Какая удача заставила тебя воротиться столь быстро, Борис Федорович? - спросил с некоторой подковыркой Василий.
- Добрая, - кратко ответил Борис. Он провел в седле шесть часов кряду, у него ныли ягодицы и спина. - Поляки ведут себя мирно, да и шведы, и новгородцы, так что у нас нет оснований для особых тревог.
- Ты действительно в этом уверен? - усмехнулся Василий.
- В наше время вряд ли можно быть непреложно уверенным в чем-то, - заметил Борис. - Именно потому я и решил взглянуть на все сам. Зато теперь мы доподлинно знаем, как укреплены наши границы и какой крепостям нужен припас, чтобы зимой люди не бедовали.
Василий демонстративно вскинул руку, заслоняясь от жаркого солнца.
- Об этом можно не беспокоиться еще с месяц-другой.
- Сентябрь не за горами, а листья в лесах начинают желтеть, что предвещает суровую и раннюю зиму, - возразил раздраженно Борис, заметив, что вокруг них начинают скапливаться зеваки. Им было лестно послушать беседу именитых бояр.
Василий пренебрежительно отмахнулся и оглядел теснившихся на мосту верховых.
- Не слишком ли грозен твой караул, если границы спокойны?
- Это не караул, а отряд сведущих в ратном деле людей. Их опыт помог мне сделать осмотр подлинно доскональным. Я многое упустил бы, если бы не они.
- Стало быть, ты доверяешь им? - осведомился, ехидно щурясь, Василий. - Так, будто ты и сам у нас русский? - Укол был сознательным, и его порадовала боль, колыхнувшаяся в черных азиатских глазах.
- Можно ли не доверять людям, испытанным в боях за отечество? - спросил, хмурясь, Борис. - Тем, что являются главной опорой России?
Василий заулыбался, зная, как хорошеет его лицо от улыбки и какое неотразимое впечатление она производит на всех. Расположив таким образом к себе обступивших всадников горожан, он задал новый вопрос:
- И когда же ты думаешь отчитаться перед царем?
- Завтра же, - скрипнул зубами Борис. - В Золотой палате, на боярском совете. - Он хотел дать знак своим людям двинуться дальше, но Василий по-прежнему заступал ему путь.
- Думаешь, царь выслушает тебя? Ты ведь в колокола бить не будешь. - Василий опять засмеялся, вызвав в толпе одобрительные ухмылки.
- Царь выслушает меня, - отрезал Борис. - Ты можешь лично в том убедиться. Приходи в Золотую палату, Василий Андреевич, - и увидишь, какой там пойдет разговор. - Он внутренне передернулся, раздосадованный, что дал втянуть себя в глупую перепалку, и чтобы успокоиться, подумал об ожидающей его жаркой парной, где можно будет расслабиться после долгой дороги.
- А как я пойму, что услышу там правду? - не отступался Василий, чувствуя, что перевес на его стороне.
- Поспрошай моих спутников, - неожиданно рассмеялся Борис. - Или сам поезжай на западные заставы. - Наскоки Василия вконец его разозлили, и он решил нанести ответный удар. - Но помни, царь вряд ли сумеет взять в толк, с чего тебе вздумалось разъезжать по окраинам: он может принять это за подстрекательство к бунту.
Честолюбивые устремления Шуйских были известны Москве, насмешка возымела успех, толпа захихикала, но уже по-другому. Василий свирепо ощерился на зевак, потом отступил в сторону и небрежно кивнул Годунову.
Борис чуть склонился к нему и, проезжая мимо, заметил:
- Федор Иванович, возможно, и прост, да мы-то при нем. И шиты вовсе не лыком. - С этими словами он хлопнул свою кобылу по крупу и пустил ее легким галопом сквозь спешно расступавшийся люд к главным кремлевским воротам.