* * *
Письмо Аньоло Полициано в медицинскую школу Падуи.
К врачам знаменитой академии Падуи обращается флорентиец Аньоло Полициано с почтительной просьбой оказать ему помощь.
Любезные лекари, говорят, вы умеете исцелять любые недуги. Мне очень хочется верить, что это действительно так.
У меня есть друг, это тоже святая правда. И помощь, говоря строго, требуется не мне, а ему. Я опишу вам симптомы его болезни, надеясь, что вы подскажете, чем тут можно помочь.
Мой друг - очень живой и деятельный человек. У него глубокий ум и много энергии. Больным до последнего времени его и вообразить было нельзя. Подагра не в счет, это фамильное, тем более что она ему никогда не доставляла особых хлопот. Примите это к сведению, а я перейду к главному. В течение последнего года у него стали опухать суставы пальцев на руках, а также колени и локти. Я не видел его необутым, поэтому ничего не могу сказать о ногах. При этом он испытывает сильные приступы боли, которые сопровождаются слабостью, в последние шесть месяцев они участились. Временами мой друг так слабеет, что не может взять в руки перо. Иногда он чувствует тяжесть в желудке и во всех внутренностях, на коже его появились кровоподтеки, ко всему этому прибавилась лихорадка, его бросает то в холод, то в жар.
Ответьте мне без утайки, что с ним происходит? Что истощает его силы? Злой недуг или дьявольское проклятие? И укажите способы избавления от этой напасти! Если вы знаете что-то, шлите гонца во Флоренцию. Мой друг угасает, как бы не опоздать.
Очень прошу не вести каких-то научных диспутов по этому поводу и не предлагать новых методов, которые то ли помогут, то ли наоборот. Мне нужно только что-либо надежное и проверенное, и никак не иначе. Если есть какое-то снадобье, шлите его. Если есть врач, способный лечить это, шлите врача. Будьте уверены, его примут как короля, только бы он добился успеха. Если лишь египтяне справляются с такими недугами, сыщите мне египтянина. Но действуйте быстро, медлить уже нельзя.
Если же ваша наука бессильна, не присылайте сюда никого. Я никому не позволю вести наблюдения. Я хочу, чтобы мой друг достойно встретил свой смертный час, а не в окружении охающих и бесполезных врачей.
Если можете, ответьте скорее. Времени совсем мало. Очень желательно, чтобы к Пасхе что-нибудь прояснилось.
Аньоло Полициано
Флоренция, 2 февраля 1492 года
ГЛАВА 13
Ставни в лоджии заменили, мраморный пол в главном зале отчистили, теперь о визите серых погромщиков не напоминало ничто. Да и в памяти это событие стало потихоньку стираться, прошло более полутора месяцев с того печального дня. Залы, примыкавшие к главному, также привели в полный порядок. Один назначался для музицирования, другой - для приема гостей.
Шел первый час ночи, и город уже спал. Доминиканцы Сан-Марко уже закончили вечернюю службу, но в церкви Святейшей Аннунциаты еще слышались песнопения. То ли монахи там были усерднее, то ли того требовал церковный устав.
Ракоци сидел в своей комнате, выходящей на галерею внутреннего двора. Взгляд его был устремлен в заоконный мрак, на сыплющийся с ночного неба снежок, который относило в сторону северным ветром. На столике перед ним лежала аккуратно переплетенная рукопись. Стихи, ее заполнявшие, были начертаны мастерской сильной рукой. Лоренцо писал их лет пять назад и снабдил обширными комментариями. Ракоци это несколько раздражало. Хорошее стихотворение ни в каких комментариях не нуждается, а плохому они не помогут.
Он закрыл рукопись и потер руками глаза. Ссадины от ударов на щеках его зажили и были почти незаметны. Они не добавили ему новых морщин.
Дверь за спиной скрипнула, послышались шаги Руджиеро. Не оборачиваясь, Ракоци произнес:
- Ну, старый друг, ответь, много ль во мне проку? И что толку во всех моих знаниях, если я не могу их применить на практике? Смерть сильнее меня, она путает мои карты. - Он говорил не по-итальянски, а на странном, неведомом языке.
Руджиеро ответил хозяину на том же наречии, но не с легкостью, а путаясь и тщательно подбирая слова.
- Вы видели много смертей, Свободный. Почему вас так ранит участь Медичи?
- Не знаю. - Ракоци был недвижен. - Наверное, потому, что он любит жизнь так, как мало кто ее любит. А все, что я могу подарить ему, это еще месяца два. Я, у кого за спиной тридцать веков, не волен отдать кому-то и трех десятилетий! Да что там десятилетий! Лоренцо и трем годам был бы рад! - Он вновь потер рукой щеку и устало прикрыл глаза. - Ты, наверное, думаешь, что нам пора отсюда уехать? Возможно, ты прав. Джан-Карло давно зовет нас в Венецию. Но я не могу. Я дал слово. Возможно, это и глупо, но я обязан быть тут.
- Я никогда не считал это глупым, - отозвался Руджиеро по-итальянски. - Хозяин, вас хочет видеть женщина.
- Женщина? Деметриче? Почему же ты сразу мне не сказал? - Ракоци тоже перешел на местную речь.
- Нет, господин, это не Деметриче. Это Эстасия, кузина Сандро Филипепи. - Руджиеро казался смущенным.
- Во имя всех давно забытых богов, зачем она здесь? - Тон Ракоци был сердитым, но лицо его опечалилось. Он запустил руки в густые завитки своих темных волос. - Что ты сказал ей?
- Я сказал, что вы заняты срочной работой, - Слуга указал на рукопись. - Это ведь срочно?
- Она одна? - спросил Ракоци после продолжительного молчания, задумчиво теребя серебряную цепочку, охватывавшую его шею. Рубины, к ней прикрепленные, тускло мерцали.
- Да, одна. И экипажа с ней нет.
- Что ж, на нее это очень похоже.
В словах Ракоци слышалось осуждение, смешанное с нотками восхищения. Итак, Эстасии вновь неймется, но сколько же в ней отваги! Ночью флорентийские улицы делаются опасными даже для вооруженных мужчин.
- Что ж, она все предусмотрела. Отпустить ее без сопровождения я не могу, как не могу и оставить…
- Можно устроить ее в комнате для гостей. И послать к ней горничную - на всю ночь.
Руджиеро тоже заботился о соблюдении всех приличий.
- Это ничему не поможет. Если ей вздумается, она заявит, что вначале находилась со мной, а потом уже - с горничной. Впрочем, рабов мы не держим, а показания слуг суд непременно учтет. Где она, Руджиеро?
- В маленькой комнате с китайскими нефритовыми львами. Амадео должен подать ей что-нибудь освежающее. Возможно, шербет. С какими-нибудь хлебцами. - Руджиеро немного подумал. - Он любит стряпать, наш Амадео. И жалуется, что его стряпню некому оценить.
- Обычная история с поварами. - Ракоци мерил шагами комнату. - Пожалуй, мне лучше с ней повидаться. Она… такая непредсказуемая.
Руджиеро невозмутимо пожал плечами.
- Докучливая, вы хотите сказать. Прикажете сопровождать вас?
Ракоци рассмеялся.
- В таких делах мне не нужен телохранитель, мой друг. Ты говоришь, она в комнате с китайскими львами? Скажи ей, что я скоро приду.
Руджиеро, кивнув, удалился.
Когда Ракоци вышел из своей комнаты, на нем был персидский халат из красной тафты, затканной черным узором настолько плотно, что основа едва сквозь него просвечивала, подобно тлеющим в золе уголькам. Ноги да Сан-Джермано облегали венгерские сапоги из черной тисненой кожи. Он двигался столь стремительно, что тяжелое одеяние летело за ним, открывая свободный домашний костюм из китайского черного шелка, в нагрудных складках которого сверкал полированный крупный рубин.
Эстасия покончила с ужином, принесенным ей Амадео, и откинулась на подушки дивана, обитого индийским узорчатым шелком. Подумав, она распахнула плащ, под ним была лишь кокетливая ночная рубашка. Звук открываемой двери заставил ее повернуться.
- Франческо, - выдохнула Эстасия, страх боролся в ней с нетерпением.
В ответ она получила холодный кивок человека, которого отвлекают от важных дел.
- Для меня большая честь принимать вас, донна Эстасия. Однако с вашей стороны не очень-то благоразумно разгуливать по ночной Флоренции. Во-первых, сейчас на улицах холодно, а во-вторых - небезопасно.
Она попыталась улыбнуться.
- Но мы… мы так долго не виделись.
- Вы сами того захотели.
Ракоци пересек комнату, но к гостье не подошел. Ее испугала его неприступность.
- Нет, вовсе нет. Я этого не хотела, Франческо. Я думала, ты вернешься. Я ведь тебе нужна.
- Вы ошибаетесь. - Он опустился в кресло, некогда принадлежавшее византийскому императору.
Эстасия вспыхнула.
- Вовсе не ошибаюсь. Я знаю, ты жаждешь крови.
Вспышка угасла, она сникла.
- Возможно, и так. Но кровь не обязательно должна быть вашей. - Он ждал, она пыталась собраться с мыслями. - Вы пришли сюда убедиться, что со мной все в порядке?
Она метнула в него яростный взгляд, потом улыбнулась.
- Нет. Я пришла осмотреть твое палаццо, Франческо. Я так много о нем слышала, что решила не ждать особого приглашения.
Он скептически усмехнулся.
- В такое позднее время?
Насмешка удержала ее от истерики.
- Ты сам говорил, что мне надо взглянуть на него. Вот, я пришла, а ты меня гонишь. Что делать, если я днем занята? Ты же знаешь, на мне - дом кузена. Я не устала, а ты мало спишь. Мне казалось, что ты меня примешь. - Она встала, полы ее плаща соблазнительно разошлись - О, Франческо, прошу, не придавай значения моим глупым словам. Мне так тебя не хватает!
Ракоци не шевельнулся, лицо его было вежливо-безразличным. Эстасию вдруг неудержимо потянуло к нему.
- Я изнываю от тоски по тебе. Я думаю о твоих губах, о руках. Я представляю, как ты раздеваешь меня, как берешь меня, как в меня входишь! Я стараюсь освободиться, но мне не убежать от себя. Только с тобой я свободна, только в тебе мое счастье! - Она подошла совсем близко. Даже сквозь плотную ткань халата Ракоци ощутил жар, исходящий от ее бедер. - Неужели ты совсем не хочешь меня, Франческо? Ну хотя бы чуточку, а?
С горечью он осознал, что какая-то его часть действительно тянется к ней, и резко встал с византийского кресла.
- Ты хочешь осмотреть палаццо? Изволь! Но поторопись, времени у меня мало!
Боже, и где его только воспитывали? Разве это учтиво - выскакивать сломя голову из помещения, даже не поглядев, следует ли за тобой дама?
Экскурсия по палаццо была основательной, но короткой. Ракоци очень быстро протащил свою спутницу по всем помещениям огромного здания, нигде не задерживаясь подолгу. Напрасно Эстасия пыталась выказывать интерес к чему-либо, ей отрывисто поясняли что-где-зачем и с гордо вскинутой головой устремлялись к очередной двери. Перевести дух не удалось ни в музыкальной комнате, ни в библиотеке, хотя лютни с виолами так чудно посверкивали, а древние чужеземные манускрипты вызвали в душе экскурсантки благоговейный восторг.
Наконец, когда они вышли к подножию парадной лестницы с другой стороны, Эстасия схватила Ракоци за руку.
- Остановись, Франческо.
- Прекрасно! - Он встал как вкопанный и обернулся к ней. - Надеюсь, тебе понравилось мое обиталище?
Ее глаза блестели от слез.
- Да, очень, несмотря на твои дурные манеры. Франческо, со мной еще никогда не обращались как с девкой, которую терпят лишь потому, что она время от времени бывает на что-то годна.
Тон его голоса был пропитан сарказмом:
- Ты должна меня извинить. Не так давно ко мне отнеслись точно так же. Дурное всегда заразительно, но я это изживу!
- Прекрати! - Ей хотелось кричать и топать ногами. - Ну хорошо, хорошо. Я одна виновата во всем. Мне не следовало затевать ту дурацкую ссору. Мне не следовало угрожать тебе даже в шутку. Я сделала тебе больно, мне жаль. - Внезапно голос ее пресекся и задрожал от сдерживаемых рыданий. - Ты не должен бояться меня. Если ты хочешь, чтобы я уехала, я уеду. И приму это как наказание за глупость. Но, Франческо, мне так тяжело! Теперь ко мне приходит Паоло, он быстро делает свое дело и спит, пуская слюни в подушку. Он не подозревает, что на свете есть нежность, он не умеет ласкать! О, Франческо, я так одинока!
Она одинока! Глупое, похотливое, себялюбивое существо! Что ты знаешь об одиночестве? И все же последнее восклицание смягчило его. Он против своей воли потянулся к ее плечу.
- Бедняжка Эстасия! Мы все одиноки.
Ее лицо дрогнуло, как у обиженного ребенка.
- Но я не хочу оставаться одна. Я погибаю, Франческо! - Она упала ему на грудь и разрыдалась.
Немного помедлив, он обнял ее.
* * *
Письмо Франческо Ракоци да Сан-Джермано к Джан-Карло Казимиру ди Алерико Чиркандо.
Джан-Карло в Венеции Ракоци из Флоренции шлет свои приветствия.
Ваше письмо от 10 декабря пришло только вчера. На курьера, который его вез, напали разбойники, и он долгое время где-то отлеживался, пока не затянулись все раны.
Я пошлю вам что обещал с одним дворянином, сопровождающим папских легатов в Австрию. Маршрут их пролегает через Венецию, охрана надежна. Скажите спасибо Оливии, она устроила это.
Завтра я отправляюсь на виллу Медичи в Карреджи. Местные олухи полагают, что перемена обстановки поставит больного на ноги. На деле она угробит его. Зачем этот фарс? Почему не дать человеку в спокойствии провести свои последние дни? Покой - вот что сейчас необходимо Лоренцо. Это читается и в его стихах, и в его глазах, но они не смотрят в глаза и стихов не читают. Они перегоняют в деревню жирафа. Как будто Лоренцо - ребенок, которому без любимых игрушек не обойтись.
Что станется с городом, страшно даже подумать. Савонарола, конечно, объявит, что Медичи пришел конец. И будет прав. Но Синьория и приверженцы правящей партии на все закрывают глаза. Неистовый доминиканец только и ждет смерти Лоренцо, ибо его тут же объявят пророком и толпы фанатиков подомнут Флоренцию под себя.
Но хватит об этом. К сожалению, ничего изменить нельзя. Поговорим о насущных делах. Продолжайте выполнять все нами намеченное. Производство золота не прекращайте. Думаю, одного бочонка дожу надолго не хватит, так что сыщите случай преподнести ему в подарок второй. Кстати, я нашел нового поставщика бумаги. Зовут его Хельмут Штернхаус, место проживания - Льеж. Спишитесь с ним и сделайте хороший заказ. Опыты догарессы с печатным станком должны продолжаться.
В остальном полагаюсь на ваш здравый смысл. На ваше имя куплены два корабля. Распорядитесь ими по своему разумению.
О доме. Закажите для гостиной три фрески. Тема - смерть и бессмертие. Живописца выберите сами, только хорошего, способного вложить в работу душу и страсть. Заплатите ему сколько спросит.
Скорого моего приезда ждать не приходится. Я дал Лоренцо слово прожить во Флоренции после его смерти не менее года и одного дня. Если дож забеспокоится, скажите, что мои занятия меня к нему пока что не отпускают, однако выгоду приносят немалую. Вы знаете, чем подкрепить эти слова.
Благодарю вас за преданность и заботу. Уже одно то, что это письмо пишется в день святого Гавриила, сулит нам его покровительство и удачу.
Ракоци да Сан-Джермано
Флоренция, 24 марта 1492 года
(печать в виде солнечного затмения)
ГЛАВА 14
Прежде чем взмыленная, тяжело дышащая лошадь остановилась, Аньоло Полициано соскочил с седла, обругал сунувшегося ему под ноги грума и кинулся к вилле Медичи.
Он принялся колотить в дверь, сыпля проклятиями при каждом ударе.
- Вы могли бы открыть и побыстрее, Ракоци, - едкое замечание было адресовано вышедшему на крыльцо человеку. - Где Лоренцо? Я мчался во весь дух. - Тонкие губы Аньоло скривились в недовольной гримасе.
- В спальне, - ответил Ракоци и придержал вновь прибывшего за плечо. - Не огорчайте его! У него мало времени.
- Не огорчать? - Полициано дернулся, стряхивая руку Ракоци. - Кто с ним?
- Фра Мариано. Он читает ему Евангелие. Там и Савонарола, но, думаю, он скоро уйдет.
- Савонарола? Что этот лицемер здесь делает? - Полициано замер, открыв в изумлении рот.
- Лоренцо его пригласил. Полагаю, в надежде сохранить во Флоренции мир и покой. - Ракоци закрыл дверь и для верности к ней прислонился, - Подождите немного, если не жаждете с ним повидаться.
Полициано помолчал, затем с некоторой заминкой спросил:
- Он исповедался?
- Да. Ему отпустили грехи. И привели к последнему причастию. - Лицо Ракоци сделалось напряженным.
- Савонарола?
- Нет. Не Савонарола.
- Вздор! Не морочьте мне голову! - внезапно воскликнул Аньоло. - Последнее причастие! Он что, умирает? Он умирает? - Во взгляде его мелькнула растерянность. - Не может быть. Ему всего сорок три. Никто в этом возрасте не умирает.
Ракоци промолчал.
- Это ты, Полициано?
Голос исходил из окна. Тонкий, пронзительный и странно знакомый.
Взгляд Полициано затравленно метнулся к лицу Ракоци.
- Это Лоренцо?
- Да, - произнес Ракоци с видимым затруднением, - Делать нечего, надо идти. - Он поглядел Полициано в глаза. - Держитесь, Аньоло. Ради него держитесь, я вас прошу.
- Вы, видно, и впрямь думаете, что я непроходимый олух? - рассердился Полициано.
Ракоци так и думал, но вслух сказал:
- Нет, просто вы не видели Лоренцо несколько дней. Он сильно сдал и огорчится, если узнает насколько.
Они уже подходили к спальне. Дверь ее отворилась, маленький человек в белой сутане обернулся и прокричал:
- Вы на пороге смерти, Медичи! Будь моя воля, я бы к последнему причастию вас просто не допустил. Но сделанного не воротишь. Гнева Господнего вам все равно не избегнуть. Я нахожу огромное утешение в мыслях об адском пламени, ожидающем вас.
Полициано сжал кулаки и рванулся к доминиканцу, но Ракоци заступил ему путь.
- Я разделяю ваши чувства, Полициано, но вряд ли Лоренцо понравится, если мы затеем скандал.
- Вы правы. - Полициано остановился. - И все же подобное жестокосердие выводит меня из себя! Если Господь воистину беспристрастен, я еще увижу, как этого праведника потянут на живодерню!
Савонарола, должно быть, услышал последнюю фразу. Ярко-зеленые глаза его злобно блеснули.
- Еще один слуга антихриста, - заявил он заносчиво. - Помни о гневе Господнем, грешник, и трепещи! - Он громко хлопнул дверью спальни и пошел прочь - худой, маленький, одно плечо его было выше другого.
Ракоци выждал немного, затем вновь распахнул дверь и посторонился, пропуская Полициано вперед.
Портьеры вокруг кровати были раздвинуты, Лоренцо лежал на высоких подушках, и даже царивший в комнате полумрак не мог скрыть, как страшно он исхудал. Кожа на скулах его натянулась, щеки, покрытые двухдневной щетиной, ввалились; он улыбнулся вошедшим, но руку поднять не сумел.
Из груди Полициано вырвалось сдавленное рыдание. Шатаясь, он подошел к кровати и упал на колени, закрыв руками лицо.
- Нет-нет, Аньоло, не плачь, - сказал слабым голосом умирающий. С видимым усилием он положил руки на плечи друга, тщетно пытаясь его приподнять. - Не терзай мое сердце, Аньоло. Мне и без того сейчас тяжело.