- Но вы ни о чем не задумываетесь, вы всем довольны. Вы живете в мерзости и пороке, тщеславие губит вас! Вы увешиваете картинами стены своих жилищ, презирая грубую штукатурку! Вашу мебель украшает языческая символика в виде плодов, листьев, цветов! Вы следуете греховным поучениям греческих мудрецов, вместо того чтобы изучать библейские тексты! Ваши дома набиты бесстыдными статуэтками и безделушками, призванными вызывать вожделение, ибо все усилия античных искусников направлены лишь к тому! Вы словно не понимаете, что все это - от лукавого! Диана - богиня луны, но приглядитесь, и вы обнаружите рожки! Подумайте, прежде чем брать ее в руки! Не поддавайтесь очарованию, исходящему от Венеры! Это всего лишь продажная девка, плотью своей вводившая многих мужчин в соблазн!
Голос проповедника завораживал, в толпе начинали вскрикивать, какая-то женщина разрыдалась.
- Все вы живете для грешного тела, не ради души! Вы тешите похоть, вы неумеренны в пище, вы смеетесь над тем, что вам заповедано, надеясь всех провести! Ваш ум изощрен, ваши чувства пресыщены, а любая пресыщенность - это порок! Задумайтесь, что не дает вам свернуть с гибельной тропки, почему вы не ужасаетесь, почему так рьяно стремитесь к разверстой пропасти? Не потому ли, что вас к ней искусно подталкивает жуткий идол в человеческом образе, прикрывающийся маской доброжелателя, но исторгающий отвратительный смрад? Задумайтесь, и вы в один голос ответите: "Да! Мы хорошо знаем его, это - Медичи! Тщеславие, жадность, распущенность присущи ему много больше, чем любому из нас!"
По церкви пронесся гул, публика взволновалась. Никогда еще Савонарола не нападал на Лоренцо открыто. Интерес к происходящему настолько возрос, что многие из сидящих приподнялись со своих мест, а стоящие качнулись вперед, чтобы не пропустить ни слова из проповеди неистового аббата. На лицах обратившихся в слух прихожан застыло выражение благоговейного ужаса.
- Пять красных шаров, изображенных на гербе его дома, не защитят вас от Господнего гнева! Деньги самого богатого флорентийского ростовщика не распахнут перед ним врата в царство Божие, как не помогут и тем, кто по его стопам направляется прямехонько в ад!
Кто-то вздрогнул от ужаса, кто-то упал на колени, закрывая руками лицо.
- Тщеславие! Флоренция снедаема им, как смердящее чрево червями! Тщеславие, себялюбие, зависть, корысть! - Лицо проповедника перекосилось от гнева. - Вот главные грехи человеческие! Почему же вы холите и лелеете их? Почему позволяете расцветать им в своих душах? Все флорентийцы поражены этим злом - и дряхлые старцы, и малые дети! Каждый из вас будет гореть в адском пламени! Каждый, кто не раскается и не очистит себя!
Многие женщины уже плакали в голос. Ливень за окнами превратился в сплошной водопад, но никто этого не замечал.
- В похоти, в скверне вы елозите на перинах, творя свальный грех! В ваших мыслях теснятся картины разврата! Вы распаляете себя ими - ежедневно, ежечасно, ежеминутно! Прелюбодеяние вошло в вашу кровь! Что же за всем этим стоит? Мрак и погибель!
К выходу с перекошенными от ужаса лицами потянулись не выдержавшие напряжения одиночки. На них не смотрели, все взоры были прикованы к Джироламо.
Симоне Филипепи обернулся к своей бледной соседке.
- Ну что, Эстасия? - прошипел он торжествующе. - Вы понимаете, что это говорится о вас?
Эстасия, словно бы защищаясь, вскинула руку.
- Нет!
- Вы копите деньги и драгоценности, - Савонарола почти кричал, - и в своей жадности не знаете меры! Вы никак не насытитесь, вы хотите, чтобы все стало вашим - земли, стада, дома! Но какие богатства мира сравнятся с дарами небесными? Зачем вы не бережете того, что имеете, зачем так дешево цените души свои? Я вижу, вижу, как горько, как безутешно вы вскоре восплачете, но никакие слезы не смогут вернуть вам потерянный рай!
Толпа заходилась в тихой истерике. Охваченные ужасными видениями люди раскачивались, словно дерева на ветру. Каждому было в чем себя упрекнуть, каждого больно ранили укоры Савонаролы, каждый жаждал вернуться на путь добродетели и покаяться в смертных грехах.
Доминиканец не обманул ожиданий трепещущей паствы.
- Я поражен! - произнес он совсем другим тоном, смиренно склоняя голову, - Я поражен, что Господь так долго терпит наши грехи! Усмотрим же спасительный знак в этом милосердном терпении, но будем помнить, что день гнева грядет! А еще будем помнить, что ни один наш проступок не укроется в этот день от ока Всевышнего! Исполнимся веры и, подобно Иову, познаем всю меру собственной нечестивости. Покаемся и возблагодарим Господа нашего за дозволение прибегнуть к его неисчерпаемой милости!
Прихожане разом заголосили, выкрикивая слова покаяния. Теперь рыдали не только женщины. Крупные слезы катились по лицам многих мужчин.
- Плачьте, плачьте! Кайтесь в своих прегрешениях! Омывайте слезами свои заскорузлые души! Оплакивайте скорбный удел тысяч и тысяч тех, что будут брошены в огненную геенну! Просите смиренно Господа вразумить того, кто еще не раскаялся и полон греха!
Симоне схватил Эстасию за запястье.
- Ну? Разве эта проповедь не обращена прямо к вам? Покайтесь, пока вам дается эта возможность, прогоните прочь своих любострастных любовников и отвратитесь сердцем от плотских помыслов, ибо демоны в аду уже веселятся, предвкушая, с каким удовольствием они будут терзать вашу нежную плоть!
- Ах, Симоне! Не мучьте меня! Давайте уйдем!
Эстасия повернулась и, скривившись от отвращения, выбежала из церкви под дождь, даже не озаботившись тем, чтобы накинуть на голову капюшон.
Симоне заколебался. С одной стороны, кузину не стоило оставлять без присмотра, с другой - ему хотелось дослушать проповедь до конца. В результате набожность победила. Добродетельный брат Сандро Боттичелли упал на колени и заломил руки в мольбе.
- Меч Господень воздет высоко, он сокрушит всех нечестивцев, и даже праведникам придется унизиться перед ним. Кто спасет вас, если вы не покаетесь? К кому обратитесь в страшный судный момент? Падайте ниц, молите Господа о прощении! Делайте это сейчас! Времени мало, день гнева близок! Я предрекаю вам это, я воочию вижу его. Мир обратится в развалины, населенные рыкающим зверьем. Не мешкайте, флорентийцы! Покайтесь в содеянном, укрепитесь душой! Вернитесь в лоно церкви и добродетели!
Громкие крики толпы, то усиливаясь, то затихая, напоминали грохот бьющихся о берег волн.
- Одушевитесь верой и сокрушите язычников! Обрушьтесь всей своей мощью на нечестивый герб! В красных шарах - главное зло, их надлежит уничтожить! Помните, ваше спасение в ваших руках!
Паства заволновалась, многие стали проталкиваться к проходу.
- Изгоним из сердец своих леность, похоть, тщеславие! Перестанем лелеять в них жадность, зависть, злобу, корысть! Сбросим ложных кумиров с их позолоченных пьедесталов! Пришла пора очистить Флоренцию от гнездилищ греха и разврата!
Толпа с ревом кинулась к выходу, в приделе образовался затор. Какая-то прихожанка рванулась к алтарю, но, споткнувшись, упала и осталась лежать, дергаясь всем телом и колотя пятками по полу. Другая раскачивалась над ней, выкрикивая что-то бессвязное. Пятеро молодых людей, сорвав с себя украшения, ожесточенно топтали их каблуками.
Савонарола всего этого словно не замечал. Маленький доминиканец стоял неподвижно, указывая воздетой рукой на что-то находящееся за пределами церкви.
- Ступайте туда! Сокрушите зло! Верните в свои души мир и покой! Покончите навсегда с рассадниками порока!
Подхлестываемые этими яростными призывами прихожане выкатились из церкви на площадь - там их встретили холодные струи дождя.
Толпа дрогнула, люди в нерешительности переминались перед обширными лужами, обмениваясь неуверенными улыбками, словно больные, приходящие в себя от глубокого забытья. Первое безумие схлынуло, к каждому возвращались обычные ощущения, кто-то громко чихнул. Этого было достаточно, чтобы окончательно вернуть всех к реальности. Зябко поеживаясь и сутулясь от навалившейся внезапно усталости, флорентийцы побрели по домам.
* * *
Письмо августинца фра Мариано да Дженназзано к Марсилио Фичино.
Выдающемуся ученому, истинному философу и собрату-священнослужителю фра Мариано шлет свои благословения и приветствия.
На прошлой неделе я получил ваше послание и молю Господа умерить ваши тревоги. Лоренцо действительно плох. Происходящее весьма обострило его подагру. Он очень мучается и даже пообещал мне в случае ухудшения позволить пустить себе кровь.
Я заказал мессу в его здравие и уповаю на милосердие Божие. Без Медичи не будет Флоренции! Впрочем, не станем впадать в отчаяние, ему всего сорок два. Все еще может наладиться, для мужчины это не возраст.
Что действительно очень опасно, и тут я с вами абсолютно согласен, это возвышение Савонаролы. Гордыня пастыря всегда пагубно отражается на настроениях его паствы. Священнослужитель не должен стремиться к первенству, ему надлежит смиренно следовать законам Всевышнего, однако терпения и кротости в душе этого проповедника нет.
Безумца следует урезонить, надеюсь, что одному из нас удастся убедить Лоренцо обратиться с прошением к Папе. Медичи взыскан благосклонностью первого из католиков, его святейшество, безусловно, найдет способ уладить разгорающийся скандал.
В том, что он разгорается, сомнений нет, и яркое тому свидетельство - недавняя вспышка воинственных настроений в умах прихожан церкви Сан-Марко. Страшно подумать, что бы из этого вышло, если бы не ливень, охладивший их пыл. Савонарола, обличая людское тщеславие, указал на Лоренцо, хотя на деле ему бы следовало указать на себя!
Но я сказал больше, чем позволяет мне сан, и чувствую, что пришел в раздражение, противное данным мною обетам. Во имя Святого Духа смиренно прошу вас отпустить мне мое прегрешение и уповаю на то, что Господь наш вернет Флоренции мир и покой!
Фра Мариано да Дженназзано
орден святого Августина
Флоренция, 8 ноября 1491 года
ГЛАВА 8
Утренний легкий морозец бодрил, небо выглядело по-зимнему ярким. От земли, покрытой опавшей листвой, исходил сладковатый запах. Шестеро всадников мчались во весь опор по дороге, огибающей небольшой холм.
- Как здесь хорошо! - воскликнул Лоренцо, останавливая своего гнедого в тени островерхих сосен. - Свежий морозный воздух деревни - вот все, что мне нужно сейчас.
Аньоло Полициано, ненавидевший загородные прогулки, досадливо произнес:
- Он ничего не сулит, кроме простуды. Но это все же гораздо лучше, чем таска, которую тебе задали в Сан-Марко. Наслаждайся, Великолепный. Но не дыши глубоко.
Лоренцо рассмеялся.
- Друг мой, ты ополчаешься против всего, что мне хотя бы в какой-то мере приятно! Ты отверг бы даже свое любимое блюдо, узнав, что я его похвалил.
- Тут я спокоен! - усмехнулся Аньоло. - Ты ведь давно не чувствуешь запахов, и не можешь определить, что вкусно, что - нет!
Три всадника из четверки отставших уже подъезжали к ним. Первым был граф Джованни Пико делла Мирандола, он обратился к Лоренцо:
- Фичино считает, что Сократу никогда не доводилось наслаждаться ничем подобным, но, я думаю, он не прав. Ракоци пока что отмалчивается, поэтому рассуди нас ты.
- Судья из меня плохой, но думаю, что Сократ никогда не ездил верхом, - рассеянно отозвался Лоренцо, стаскивая перчатки. - Бедный Джакомо, - обратился он к шестому наезднику. - Я должен был выделить вам более спокойную лошадь. Фулмине нуждается в твердой руке.
Джакомо Праделли, посланник из Мантуи, с трудом придержал чалого жеребца.
- Это не так уж важно, Великолепный, - сказал он, прикладывая героические усилия к тому, чтобы удержаться в седле. И добавил, меняя тему беседы: - Окрестные земли в отличнейшем состоянии. Флоренции есть чем гордиться, я восхищен.
- Благодарю. - Лоренцо внезапно повеселел. - Я сообщу Гонзаге, что посланник его очень учтив. Возможно, тогда он согласится продать мне свою библиотеку. Или, по крайней мере, какую-то ее часть!
Он повернулся в седле и обратился к Ракоци, охлопывавшему своего серого жеребца.
- Ну, мой дорогой чужеземец, а что скажете вы?
- Земля тут и вправду прекрасная, несмотря на то, что ранние ливни выбили все просо, - Ракоци поднял жеребца на дыбы и тут же вернул его в прежнее положение. - В холмах я видел оленя.
- Мне жаль, что наши обычаи не позволили мне пригласить вас на вчерашнее пиршество, - сказал Лоренцо, отводя в сторону взгляд.
- Что за печаль? Я и не ждал приглашения! - Это было сказано просто, без малейшей тени неудовольствия или обиды. Напряженный взгляд Лоренцо смягчился. - Я тоже чту обычаи своей родины, тут не о чем говорить.
- Это была встреча выпускников Академии. Пирушка, более интересная однокашникам, чем посторонним, и потому закрытая для гостей. Но я все же хочу выслушать ваше мнение.
- О Сократе? - Ракоци поиграл концами поводьев. - Был тот наездником или нет?
Ракоци вспомнил старого грека. Раздражительного, неряшливого, острого на язык. Даже Полициано вогнали бы в краску его едкие замечания.
- Я мало читал Платона, - сказал он осторожно.
- Это дипломатично, Франческо, но на прямой ответ не похоже!
Внимательно оглядев крутой спуск, Лоренцо заулыбался.
- Слушайте все! Скачем так: через поваленное дерево - до родника, затем вдоль ограды - к ручью, пересекаем его, огибаем монастырь Сакро-Инфанте и выезжаем к Генуэзской дороге. Ну, кто быстрей?
Затея была рискованной, и все видели это. Лоренцо, нимало тем не смущенный, привстал в стременах и обернулся к Джакомо Праделли.
- Вы не поедете с нами, мой друг! Фулмине сбросит вас на первом прыжке. Чуть правее и дальше есть безопасная тропка. Спускайтесь по ней и ждите нас на дороге - внизу!
- Я провожу его, - быстро проговорил Полициано. - Мне эти глупые состязания не по душе. Ты ведь знаешь это, Лоренцо. Почему я должен рисковать своей лошадью и своей шеей ради твоего удовольствия?
- Ну и прекрасно. - Лоренцо снова заулыбался. - Только учти, если ты впредь позволишь себе ввязаться во что-то рискованное, я никаких объяснений от тебя не приму.
Он вскинул руку, издав громкий клич, и всадники понеслись вниз по склону. Два фазана с шумом вспорхнули из зарослей, их резкие крики нарушили тишину.
Лоренцо первым перескочил через поваленный ствол, вскрикнув от удовольствия, когда его большой гнедой жеребец легко приземлился за этим барьером, вспахивая копытами влажную землю. Гнедой распрямился, перешел на галоп и понесся к каменной старинной ограде, прихотливо петлявшей среди тосканских холмов.
Джованни Пико последовал за Лоренцо, но поспешил с командой. Красивая белая кобыла задела задними копытами ствол, от неожиданности присела и, вздыбившись, сбросила седока. Грязный и смеющийся, Пико поднялся на ноги, потирая ушибленное бедро. Он свалился в озерцо, намытое родником, его шерстяные штаны промокли.
- Давайте! - закричал он другим, спешно убирая кобылу.
Фичино висел у Ракоци на плечах, его серо-коричневый мерин, несмотря на внешнюю грузноватость, проявлял большое проворство.
- Дорогу! - рявкнул философ.
- Ну нет! - рассмеялся Ракоци и пришпорил берберского жеребца. Он ездил в необычной для флорентийцев манере - ее диктовало странной формы седло с персидскими короткими стременами. Когда бербер прыгнул, всадник привстал в них, качнувшись вперед, это движение выглядело чрезвычайно изящным.
Пико удивленно присвистнул.
Лоренцо был уже далеко. Когда он обернулся, чтобы махнуть отставшим рукой, его темные волосы взвихрились от ветра. Уверенный в своем первенстве, Медичи смеялся.
Фичино стегнул своего скакуна и коротко вскрикнул. Ему удалось нагнать Ракоци. Правда, с большими усилиями, но все-таки удалось.
- Посторонись, чужеземец!
Не отвечая, Ракоци чуть сместился в седле и склонился вперед. Теперь всадники мчались бок о бок. Тропинка делалась все уже, двум лошадям на ней становилось тесно. Но Ракоци и не думал сбавлять темп. Он шевельнул поводьями и уверенно направил своего жеребца к мелькающей совсем рядом ограде. Секунда - и тот перелетел через нее, демонстрируя великолепную выучку.
Овцы, пасшиеся за каменным ограждением, брызнули во все стороны, а серый бербер, направляемый твердой рукой, пустился к той точке, куда поспешал и Лоренцо, скачущий по-прежнему впереди, но несколько в стороне.
Фичино, резко осадивший коня, ошеломленно открыл рот и простоял так с минуту, не в силах сдвинуться с места. Затем он ослабил поводья и позволил своему мерину неторопливо продолжить путь. Спешить уже было некуда, ибо состязание теперь велось только между Медичи и Ракоци. Философ покачал головой, и мысли его обрели восхитительную расплывчатость, к которой более чем располагало это солнечное, насыщенное приятными ароматами утро.
Ракоци пересек ручей невдалеке от Медичи, но расстояние, которое он выиграл, перескочив через ограду, теперь у него отнимали высокие белые стены монастыря. Перемахнуть через них не представлялось возможным. Единственное, что ему оставалось, это скакать в обход по дуге.
- Какая досада! - насмешливо воскликнул Лоренцо, имевший возможность наблюдать за соперником, не прекращая скачки.