– Мороженого, фруктов каких-нибудь, ну и шампанского, – бросил он подошедшей официантке.
– Фруктов никаких нет. И шампанского нет. Бар работает с шести часов, – с удовольствием сообщила та.
– Вот это да! Тогда я вас больше не задерживаю.
Она пожала плечами и ушла.
– Что ж, думаю, благодаря моей матушке вы уже знаете, как меня кликают. Женечка – значит Евгений. А ваше имя я могу узнать?
– Анна.
– Прекрасное имя. Знаете, Анна, я хотел угостить вас шампанским. Но…
– Не беда. Выпьем минеральной воды.
– А знаете, у меня в каюте есть шампанское. Хотите, поднимемся на борт, заодно покажу вам теплоход? В салоне такие забавные картины.
Анечка поднялась, стараясь не спешить.
…В роскошной каюте первого класса ("Первый класс "А", как в школе", – сообщил Евгений) было очень жарко, шампанское тоже нагрелось, и добрая половина пролилась – неудержимой струей белой пены. Влага попала Анечке на блузку, она смеялась, поправляя, отлепляя щепотками влажную ткань, а у Евгения вдруг потемнело лицо, он шагнул, рванул ее к себе и поцеловал в смеющийся рот так, что зубы больно стукнули о зубы. Он опрокинул ее на диван, навалился, смял, и она заметила, что на потолке каюты качаются, трепещут солнечные зайчики.
А забавных-то картин в салоне она так и не увидела.
Глава 7
– Анна Алексеевна знает, где растут молодильные яблочки, – поговаривал оператор Валера, сам сморщенный, как полусъедобный гриб строчок. Валера был давним и безответным поклонником Анны и почти столь же давно привык посмеиваться над собственным чувством. – Среди молоденьких таких не найти. Ну куколка, вылитая куколка!
Быть может, дело в том, что работа стала для нее настоящим счастьем? Тщательно обдумывать наряд и макияж, почти каждый день доверять свою голову сноровистым рукам парикмахера, репетировать перед зеркалом корректную, но и ослепительную улыбку, чтобы блеснуть ею в эфире… А эта щекотная радость, когда тебя узнают на улице, – от нее хочется прыгать, визжать, бить в ладоши, Анна за столько лет так и не привыкла к ней!
Когда женщина так счастлива – ей суждено на долгие годы оставаться легкой, молодой и привлекательной. Вот уж в самом деле жизнь удалась! Она живет в светлой, просторной квартире, и не успевает чего-то захотеть, как все сбывается! Заботливый и внимательный муж, мудрая мать (завидное здоровье для ее возраста, тьфу-тьфу-тьфу) и чудесный сын, похожий на маленького принца с далекой планеты. Беды и горести не имеют к Анне никакого отношения. Дурное случается только с дурными людьми, трагедии бывают у людей невоспитанных. Например, измены. Как можно допустить себя до такого? Вот, предположим на нее, Анну, обращают внимание мужчины. И немудрено. Она недурна, следит за собой, а с тех пор, как села за руль, вообще стала очень интересна! Правда, муж немного дулся, когда она заявила о своем желании непременно водить автомобиль, по его мнению, это не женское дело, ну да это пустяки! В какой семье не бывает время от времени небольших разногласий? Вероятно, Вадим просто за нее беспокоится. Так вот – она же остается верной женой, хорошей матерью, хранительницей домашнего очага.
Тут Анна немного кривила душой. Домашний очаг, хранимый небрежной рукой, то еле тлел, то угрожающе вспыхивал.
– Не делайте из еды культа! – весело приговаривала она, когда супруг начинал выражать свое отвращение к бутербродам, пельменям да к пирожным – из кулинарии на углу.
Из стирки и уборки она тоже не делала культа. Постельное белье кое-как загружала в машинку – та и стирала, и полоскала, и отжимала, и сушила, только песенки не пела. Гладить Анна давно отказалась наотрез – еще чего не хватало, целыми днями торчать у доски! Да и потом, она читала где-то, что спать на неглаженом белье полезнее для здоровья!
– Пыль тоже полезна для здоровья? – негромко спрашивала Римма свою дочку.
– Мам, мне некогда. И к тому же я испорчу маникюр, а у меня…
– Знаю, знаю, эфир. Ладно, сама протру.
– Мам, а почему ты никогда пирогов не печешь? – спросил как-то за ужином Сережа.
Анна посмотрела на сына, как будто в первый раз его увидела. Как время-то бежит! Он уже в одиннадцатом классе, давно прекратились нескончаемые детские хвори. Мальчик вытянулся, раздался в плечах. Он по-прежнему занимается танцами – уже не только классическими, но и спортивными. "Только танец живота я пока не освоил", – шутит он порой. Сережка второй год танцует в шоу-балете "Антре", на их представления ходит много людей, а кое-кто из его старших товарищей по шоу уже сделал неплохую карьеру в столицах.
Танцы облегчили ему пору полового созревания, решили проблему общения, он нравится девочкам. Кожа лица не по-мальчишески чистая, кудри падают на лоб. Шоколадные глаза смотрят вопрошающе, розов рот… И вот вдруг – такой неуместный, неудобный, дурацкий вопрос.
– Вот у Гошки все время пироги. С капустой, или с мясом, или с вареньем. А у Маринки мама торт "Наполеон" печет, и Марина ей помогает крем сбивать.
– Сын, у Марины мама не работает, она всегда дома, и у нее есть время…
Анна сказала это и бросила косой взгляд на мужа. От него можно было бы ожидать слов: "Тебя тоже никто не заставляет работать, я вполне могу сам обеспечить семью. Сиди дома, стряпай пироги!" Она частенько такое слышала, но только с глазу на глаз. Сейчас Вадим жевал и с отсутствующим видом смотрел куда-то сквозь стену.
– А у Гошки работает, – дернул плечом Сережа. – И…
– Вот вырастешь, женишься на Мариночке, и будет она тебе и пироги, и торты печь, – спокойно сказала Анна, но в ее голосе уже зазвучали металлические нотки, и Сережа осекся, приналег на свою котлету – обугленный на сковородке полуфабрикат из картонной коробочки. Пора было сворачивать разговор или сводить его к шутке. И то и другое он умел делать блестяще – поневоле научишься, если живешь в такой семье, как эта.
– На Мариночке я не женюсь, – серьезно сообщил сын, как бы поверяя членам семьи свою давнюю мысль. – У нее нос какой-то кривой. И вообще – мы с ней просто друзья.
К сожалению, ее мамаша этого не понимает. Потому и прикармливает меня пирогами.
Фокус не прошел – мать отчего-то нахмурилась еще больше.
– Марина – умная и милая девочка. И ее семья – очень достойные люди. Лучшей родни…
– Да-да, конечно… – пробормотал мальчик. – Спасибо, я сыт. Мам, можно, я пойду к себе?
– Иди.
– Что это ты завелась? – нарушила молчание Римма. – Я тебе, Анна, от души рекомендую попить что-нибудь успокоительное. Валерьяну, например, пустырничек. И бога ради, к чему эти разговоры о родне? Мы в каком веке живем? Мальчик сам выберет себе подругу, когда придет время. Сейчас-то еще, мне кажется, рановато.
Быть может, мама дурнушки Мариночки в самом деле лелеяла какие-то матримониальные планы в отношении партнера дочери по бальным танцам, да и сама Марина льнула к Сереже простодушно и откровенно. В теплый, солнечный день бабьего лета класс собрался на прогулку в городской парк. Планировалось повертеться на каруселях, поплавать на лодочках по небольшому озерцу, посидеть в кафе, быть может, тайком угоститься и кое-чем покрепче кока-колы. Как только вошли в ворота – Марина сразу уцепила Сережу под ручку и, переступив, зашагала с ним в ногу. Рука у нее, как всегда, была влажная, держалась она слишком цепко, чтобы это казалось приятным.
– Сереж, я хочу покататься на "Камикадзе"! Пошли со мной?
На "Камикадзе" визжали в голос люди. Огромная ладья взлетала в небо, на несколько секунд зависала вверх ногами, причем оттуда, с высоты, сыпалась из карманов катающихся мелочь и всякая дребедистика, потом ладья со страшной скоростью обрушивалась вниз. Ничего себе удовольствие! Сережа поморщился:
– Не люблю каруселей. Катайся одна.
На несколько минут ему удалось отделаться от Мариночки. Одноклассники тоже рассосались кто куда. Сережа купил в киоске бутылку газировки, присел на скамью. На другом конце скамейки сидела разноцветная стайка девчонок. Все они были его ровесницы, голенастые болтушки. От них веяло дезодорантом и фруктовой жевательной резинкой. Девчонкам не сиделось на месте – они щебетали, хихикали, подталкивали друг друга и бросали на Сережу быстрые взгляды. Одна встала:
– Я за мороженым.
– Дашунь, и мне захвати эскимо!
– А мне шоколадное!
– Тебе нельзя, ты на диете!
– Сама ты толстая корова!
И к чему им какие-то диеты? Сережа посмотрел на ту, что собралась за мороженым, и что-то екнуло у него под ложечкой. У нее были большие голубые глаза, курносенький нос, острый подбородок – лицо, похожее на кошачью мордочку, неправильное и очаровательное. В маленьких ушках качаются сережки с жемчужинами, и ее кожа перламутровым свечением тоже напоминает жемчуг. Была у нее еще забавная гримаска – прежде чем улыбнуться, она собирала губы в бутончик, будто собираясь свистнуть или подуть в невидимую дудочку. И его сердце услышало звуки этой дудочки, и с этого момента он готов был идти за ней, как шли за крысоловом юные горожане города Гамельна.
Откуда только смелость взялась! Он встал со скамейки вслед за ней и пошел, глядя как зачарованный на ее спину – мелким бесом вьющиеся волосы девушки были заплетены в красивую, похожую на большой золотой колос косу. У лотка с мороженым Сережа осмелился заговорить с ней, и она ответила ему приветливо. Ее звали Даша. В тот день подруги не дождались ни Даши, ни своего эскимо – она пошла гулять со своим новым приятелем по затененным аллеям старого парка. Небо затянулось тучами, нахмурилась серой рябью озерная гладь, от порыва ветра скрипнули дубовые ветви, а они все ходили и говорили, говорили… Ей, как и ему, нравятся старые музыкальные фильмы. Он слушал английскую группу Hot Chip, у нее в розовых наушничках мяукает Лагутенко, но оба обожают местное фолк-трио "Кожа". Он танцует, она тоже всегда мечтала танцевать, но вместо этого зачем-то пошла учиться в юридический лицей.
– Ты придешь на наше выступление?
– Конечно! Представляешь, а я ведь обращала внимание на афиши! "Божественная комедия", да? "Данте в аду, Данте в раю, а мы на краю?"
– Красиво звучит, да?
– Очень!
– А спектакль еще красивее.
Он проводил Дашу до остановки маршрутки.
– Я далеко живу. Ты меня дальше не провожай, а то как раз под дождь попадешь.
Вообще-то дождь шел уже давно, просто они его не замечали.
• • •
Они стали встречаться – не часто, потому что все же у обоих учеба, выпускной класс, а у него еще и танцы… Но и не редко, ведь Даша приходила почти на все представления "Антре", и потом они шли гулять – в любую погоду, куда глаза глядят. Бесснежная, пронизывающе холодная зима заставляла их искать убежища. Зима всегда готова открыть ищущим что-то новое…
В бесприютном городе они нашли много укромных уголков, например художественный музей, в который по будням никто не заглядывал, недорогую, но симпатичную кофейню, книжный магазин, владельцы которого поставили кожаные диванчики, все для удобства покупателей! Они часто ходили в кино – и ходили бы еще чаще, если бы для Сережи полумрак зала не был наполнен невыносимым, тянущим напряжением. От близости ее лица, от нежности ее руки в его руке, от того, что порой она прижималась к нему мягким плечом, он совершенно терял голову, в ушах шумело, перед глазами вставал туман, и иной раз он не мог вспомнить даже названия только что увиденного фильма. А Даша рвалась обсудить с ним содержание и потом смешно дулась. Да какое там "содержание" могло быть у очередного блокбастера? Они не целовались, но порой в эсэмэске Даша приписывала "целую", и он маялся часами, размышляя, что бы это значило и может ли он поцеловать ее наяву? Но все не решался. Вдруг обидится, уйдет и он ее никогда больше не увидит?
У него не было приятелей, кроме одноклассника, с которым он последние годы просидел за одной партой. Но этот угрюмый, увлеченный компьютерными играми парнишка вряд ли был специалистом в интересующей Сережу области.
Разумеется, ему случалось слышать мальчишечью болтовню – молодая, щедро усыпанная прыщами поросль по укромным углам соревновалась друг с другом в цинизме, рассказывая о невозможных победах над невероятными красотками. Но Даша не была похожа на "классную телку с во-от такими…", кто знает, проявит ли она такую же готовность и энтузиазм? И пока он решался только греть ее вечно замерзающие руки своим дыханием, прикасаясь губами к полупрозрачным пальчикам, а она, играючи, порой щекотала ему лицо пушистым кончиком своей косы.
На день рождения он купил Даше маленький подарок – белые пуховые варежки. Денег пришлось попросить у отца, ведь свои карманные он получил две недели назад и успел промотать их на кино и на кофе с пирожными. Сережа опасался докучных вопросов, быть может, насмешек, но отец был чем-то озабочен и на просьбу сына ответил:
– Возьми в кармане пальто сколько нужно.
По дороге в школу Сережа купил варежки у старухи, закутанной в огромную пуховую шаль, похожей на бурую медведицу. До вечера они лежали в его рюкзаке, прижавшись друг к другу, как испуганные крольчата.
День рождения Даши они отмечали вдвоем, в своей любимой кофейне, и все было так хорошо, так вкусно пахло кофе, ванилью и корицей, так чудесно улыбалась она, что Сережа забыл о своем подарке и вспомнил только возле ее дома, к которому она наконец-то разрешила себя проводить.
– Это тебе. Они будут греть тебе руки, если вдруг замерзнут, а меня рядом нет.
– Какие красивые! – ахнула Даша.
– Ты теперь как Снегурочка, – сказал Сережа, любуясь ею.
– Правда? Может быть, как Снежная королева?
– Нет. Смотри: на Снегурочке красная шубка с белой опушкой…
– Это не шуба, а пуховик.
– Все равно. Белые валенки…
– Это сапожки!
– Не играет роли. Белая пушистая шапочка и белые рукавички. И коса у тебя, как у Снегурочки…
– Как у Снегурочки, – повторила Даша задумчиво, и глаза у нее вдруг стали неподвижные, словно стеклянные.
Сережа даже испугался:
– Ты что? Что с тобой?
Она заморгала.
– У тебя бывает такое чувство, что ты уже когда-то это видел? И снег шел точно так же, и кто-то сказал то же самое?
– Это называется дежавю. По-французски – "уже было", – блеснул почерпнутыми у родительницы познаниями Сергей.
– Да-да… Наверное. Но неужели ты этого не видишь, не чувствуешь?
– Что-то есть, – неуверенно ответил Сережа, но сам видел только ее веселые глаза, раскрасневшиеся щечки, нежный рот и чувствовал только желание и страх. И все же осмелился, качнулся вперед, ткнулся сухими губами в ее ухо, почувствовав холодок жемчужной сережки, ткнулся в щеку, наконец нашел губы и замер, припав к ним, а она обхватила его за шею – как смешно щекотятся эти пуховые варежки!
А когда он очнулся, Даша была уже далеко, стояла у подъезда, махала ему оттуда рукавичкой. Грохнула железная дверь – она ушла. Как хорошо, как странно!
– Мамуль, я пришла! У-у, вкусно пахнет! Кофе намолола?
Мать показалась на пороге кухни. Она куталась в вязаную шаль, глаза у нее подозрительно блестели, макияж слегка поплыл. И одета она странно – сверху праздничная блузка, снизу спортивные штаны – словно начала было наряжаться, да отвлеклась на что-то.
– Ты где шаталась?
– Гуляла, – удивилась Даша. – Я же тебе говорила, что после школы пойду гулять. В кафе пойду. Или не говорила?
– Говорила, – кивнула мать. – Говорила, что пойдешь с девчонками отмечать свой день рождения.
– Ну да.
– А это кто был?
– Где?
– Дарья, не придуривайся! С кем ты целовалась у подъезда?
– Ну уж и целовалась! Мам, давай пить чай, а? У меня ведь сегодня день рождения! С чего ты завелась-то?
– Хорошо, – неожиданно согласилась мать. – Мой руки и давай за стол. Потом поговорим.
Галина вернулась в кухню, взяла с подоконника блюдо с тортом, достала нож. Торт нужно было разрезать, хотя и жаль резать такую красоту – под слоем прозрачного желе из ломтиков фруктов выложен букет цветов, особенно удались мандариновые розы. Торт доставили из хорошей кондитерской, сама Галина давно не готовит, ей некогда, да и потом, они обе, и мать и дочь, склонны к полноте, приходится придерживаться диеты. Как руки дрожат! Но почему, почему это случилось, почему Дашка встретила именно этого мальчишку, мало ли их в Верхневолжске, что за бразильские страсти? Так все было хорошо, ясно, понятно, и вот теперь прочные основы жизнеустройства поколебались, старая и привычная ложь, скрытая, казалось, навеки, грозила выбраться наружу, на поверхности уже видны были ее уродливые уши… Не позволить, строго запретить, наказать, да как ее накажешь, такую упрямую, такую любимую и… Непредсказуемую? Галина знала свою дочь – она могла быть как сталь, она могла быть как шелк, ей не откажешь в силе воле.
"Вся в меня. И многого добьется, если будет слушаться мать, далеко пойдет", – подумала Галина.
Из комнаты Даши послышался писк, и вслед за этим – восторженные причитания. Нашла подарок.
– Ой, мамулечка, какой телефончик! Спасибо-спасибо-спасибо! Дай поцелую!
– Это тебе Вадим Борисович передал, – отвернувшись к окну, ответила мать. – От меня будет тебе на новые сапожки. Садись к столу.
Дочь забавлялась телефоном, как дитя малое погремушкой. Право, жаль ее отвлекать. Но Галина и так уже затянула с этим делом.
– Даш!
– Чего, мам?
– Как зовут этого мальчика?
– Мам, ну…
– Не кобенься.
– Сережа его зовут.
– Так, – кивнула мать.
Все же странная она сегодня, ей-богу!
– А фамилию ты его знаешь?
– Знаю, конечно. Акатов.
– А… Даша, оторвись от телефона и посмотри на меня. А у Вадима Борисовича, который тебе этот самый телефон подарил, как фамилия?
– Акатов… Ой. – Бровки поползли вверх, губы сложились трубочкой, но улыбки не получилось. – Они что, однофамильцы? Или?..
– Или, Дарья, или. Это его сын.
– Ничего себе. Мам, я прям даже не знаю, что сказать…
В наступившей тишине тоненько запел закипающий чайник. Галина встала, выключила газ, покосилась на дочь. Хлопает глазами, бровки домиком, губы дрожат. Бедная, бедная девочка! Но это необходимо, это для ее же блага.
– Он мой отец?
– Дарья!
– А что такого? Я имею право знать!
– Замнем эту тему.
– Но почему?
– Сама подумай, своей головой.
И она подумала.