Что она знала о том, кого всю свою короткую, шестнадцатилетнюю жизнь звала по имени-отчеству? Он был, сколько она помнила, маминым начальником. В детстве он казался ей похожим на медведя из сказки – большой такой, угрюмый, должен бы вызывать страх, но вызывает отчего-то жалость. Он сутулился, словно под тяжестью невидимой ноши, и часто оглядывался, тоже по-звериному, по-медвежьи. Опасался, что ли, что кто-то скажет из-за спины тоненьким, въедливым голосочком: "Высоко сижу, далеко гляжу, не садись на пенек, не ешь пирожок!" Еще он был вроде Деда Мороза – всегда дарил подарки, и на день рождения, и на Новый год. Даша знала, что Акатов помог ее матери с жильем, – а проще говоря, поселил ее в эту квартиру, когда она только приехала в Верхневолжск учиться, поддерживал ее, как мог, и потом, когда она выучилась, взял ее на работу в свою фирму, где мать теперь занимает должность финансового директора. Зарабатывает она неплохо, давно выкупила у Акатова эту уютную квартирку, отгрохала в ней знатный ремонт, теперь бывший хозяин приезжает в гости, они подолгу чаевничают с матерью, обсуждают свои "рабочие моменты".
Подрастая, девочка стала задумываться о сущности отношений между матерью и Вадимом Борисовичем, наблюдать за ними, цепким глазком примечать детали, но так и не пришла ни к какому выводу. Спрашивать у матери она не решалась, а ее собственный жизненный опыт был пока слишком мал, чтобы она сделала какой-то вывод из своих наблюдений. Да, приходит часто, к маме внимателен, дарит подарки, но вот ночевать у них ни разу не оставался. Как-то она нашла в вещах матери фотографию. Мама, так смешно причесанная, щурится на солнце, а за плечи ее обнимает Вадим Борисович, и оба они такие молодые, такие веселые! Судя по надписи золотом в углу карточки – такие надписи любят делать провинциальные фотографы, – этот снимок сделан за год до рождения Даши. Она что-то поняла тогда, но матери не задала ни одного вопроса, потому что всегда была разумной девочкой и знала – есть вещи, о которых спрашивать не полагается, мать сама все расскажет. Потом. Когда придет время.
Неужели Акатов – ее отец? А этот прикольный мальчишка, значит, приходится ей единокровным братом? Как все занятно, словно в сериале! Только мать отчего-то не сочла ситуацию забавной.
– Мам, ну что с тобой? Что ты так расстроилась? Почему глаза на мокром месте? Ты не хочешь, чтобы я с ним встречалась?
– Дочь, ты у меня умница!
– Ну давай, улыбнись. – Даша обхватила мать за плечи, стала покачиваться вместе с ней, словно баюкая. – Ты думаешь что? Думаешь, он мне так нужен? Да таких на рубль десяток в базарный день! И давай попробуем торт, съедим по огро-омному куску, да и хрен с ней, с диетой!
– Дашка, что за выражения!
– Мам, мы же в домашнем кругу!
– Все равно, ты должна держаться… – Галина развела плечи, вздернула подбородок, словно иллюстрируя свои слова, – всегда в форме! Знаешь, у меня есть одна мечта…
– Поделись.
– Ты только не смейся!
– Ну что ты…
– Вот я думаю, закончишь ты школу и отправим мы тебя учиться в вуз. Пока в наш, российский. А потом соберемся с силами – и поедешь ты у нас, дочка, в Англию.
– Лучше в Америку.
– Нет, в Англию. Ты поедешь туда учиться и познакомишься там с принцем Гарри…
– С ке-ем?
– С сыном принцессы Дианы, тетеря! Вы познакомитесь, и ты ему понравишься, и он сделает тебе предложение…
Даша только глазами заморгала.
– Ты даешь, мам.
– А что такого? Ты у меня девка видная, умеешь себя поставить. А случаи такие бывали – и на журналистках женились, и на официантках. Главное, мечту иметь, цель видеть, понимаешь? А не бросаться на первого попавшегося пацана!
– Па-адумаешь, – обиделась Даша. – Он мне вовсе и не нравится, этот твой принц. Рыжий, ушастый… Может, я еще и не соглашусь.
– Куда ты денешься, – хлопнула ладонью по столу мать, словно рыжий и ушастый принц Гарри с букетом наперевес уже был здесь и стоял перед Дашкой на коленях, а та кочевряжилась. – Стерпится – слюбится! Другое дело, если семья будет против. Ну что ж, тогда можно не жениться, а пока так.
– Мам, да ты у меня, оказывается, широких взглядов!
– Знаешь, если у человека есть цель…
– То она оправдывает средства?
– Вот, умница. Рано или поздно всегда можно получить свое. Камилла же получила!
– Кстати, в Дании еще есть неженатый принц. Фредерик.
– Вся-то их Дания размером с Верхневолжскую область…
– А тебе мало!
За окнами сыпал мелкий снежок, крутился по улице вихрь, словно щенок, играющий со своим хвостом, а мама с дочкой отрезали себе еще по куску торта и, сблизив головы, делились наполеоновскими планами по завоеванию Европы…
Глава 8
На кухне – Сережа прислушался – мать била посуду и плакала. Она плакала и била посуду уже вторую неделю, потому что руководство телеканала решило ни с того ни с сего взять на ее место нового диктора.
О предстоящей замене Анна Алексеевна узнала внезапно. Отдыхала перед телевизором и вдруг услышала объявление, вклинившееся в разноцветный поток рекламных роликов, сделанное знакомым голосом студийного звукорежиссера Николая:
– Телеканал ВТВ объявляет кастинг на роль ведущего. Требования к кандидатам: юноши и девушки до двадцати пяти лет, хорошие внешние данные, отличная дикция, высшее образование желательно. Резюме принимаются по адресу…
У Анны что-то оборвалось внутри. Она сразу же кинулась звонить в приемную директора канала, но начальник не пожелал с ней разговаривать.
– Господин Кравцов не может сейчас уделить вам времени, чем я могу вам помочь? – нахально, как показалось Анне, заявила секретарша.
Уж она-то точно ничем не могла помочь! В этот же вечер Анна Алексеевна ворвалась в кабинет Кравцова и устроила там безобразный скандал, о котором ей потом было стыдно вспоминать. С рыданиями, с упреками в неблагодарности, с перечислением собственных заслуг, с упоминанием о прежнем начальстве, которое умело ценить кадры, с сожалением о своей безвременной смерти на улице… По мнению Анны, лицо телеканала было неотделимо от ее собственного лица, зрители привыкли видеть на экране ее, Анну Акатову, слышать ее спокойный голос, они даже вечерний выпуск новостей пропустят мимо ушей, если вести его будет не Анна!
Кравцов слушал и морщился, но потом утешил развоевавшуюся сотрудницу весьма любезно:
– Анна Алексеевна, поверьте, это не мое решение. Мне самому очень тяжело. Но там… – он поднял глаза к потолку, намекая на некое вышестоящее руководство, которое обосновалось в столицах и которого в Верхневолжске сроду не видали, да и существовало ли оно в принципе, – там решено было реформировать канал, привести его в соответствие с духом нового времени, чтобы привлечь молодую аудиторию. Нужен новый диктор, активный, энергичный. Мы знаем, как много вы для нас сделали, и конечно же никто не собирается выбрасывать вас… хм… на улицу. Для вас, конечно, найдется работа на канале. Вот, например… В общем, мы что-нибудь придумаем!
Кое-как замазав тональным кремом покрасневший от рыданий нос, Анна отправилась читать вечерние новости. Разумеется, от волнения она сбивалась, путалась, полминуты сражалась с подвернувшимся неподъемным словцом "реструктуризация" и тем укрепила начальство в желании найти ей замену – раньше-то начальство хотя бы полагало: грамотная речь Акатовой искупает то обстоятельство, что лучшие дни ее лица уже позади…
А на следующий день, проходя знакомым наизусть коридором, Анна Алексеевна увидела соискателей на свое место. Небольшая группа симпатичных девушек и серьезных юношей у приемной директора – они явно пришли на собеседование. Вот, значит, и все.
Ей предложили должность офис-менеджера.
– Это что? – удивилась Анна.
– Координировать работу офиса, – еще более непонятно ответили ей.
На деле новая должность означала сплошные хлопоты. Отвечать на телефонные звонки, закупать ручки, дискеты, бумагу и прочую дребедень, исполнять обязанности курьера и получать за это смехотворные деньги.
– Насколько мы знаем, вы не вынуждены добывать себе средства к существованию, – напрямую сказал ей Кравцов.
– Нет, но…
Анна поняла – начальство намекает на бизнес Вадима. Что и говорить, из чужих рук копейка рублем выглядывает. Окружающих вводили в заблуждение ухоженный вид Акатовой, ее эксклюзивная шуба, то, как она говорила: "Мой муж занимается мехами".
Ах, как эффектно звучало! На самом деле лучшие годы мужниного бизнеса, как и лучшие годы Анечкиного лица, были позади. Конкуренция, рост цен, налоги, упорные гонения на малый бизнес… А ведь Верхневолжск не такой уж богатый город, и даже самая записная модница не станет каждый год покупать себе шубу! Вот и остались у Акатова маленький магазинчик в центре города, да витрина в новом торговом центре, да пара точек на разных рынках, дохода с них кот наплакал, но Анна скорее умерла бы, чем рассказала об этом своему жестокосердному начальству.
– Эта должность прямо-таки предназначена для человека инициативного, бодрого, молодого, – неизвестно к чему заметил начальник, и Анна поняла намек.
Она уволилась по собственному желанию. Лучше уж остаться у разбитого корыта, чем служить на посылках у всей конторы и слушать гадкие смешки у себя за спиной! Никто над ней не посмеивался, Анне только казалось, но она этого не осознавала. Она решила другой работы не искать, да и куда ей, если повсюду в объявлениях "до тридцати лет". Ах да, у нее есть диплом. Она может работать учителем английского языка в школе. Но об этом страшно даже подумать… Гудящий класс, скрипящий по старой доске мел, два десятка оболтусов, любящих себя и беспощадных к окружающим… Да и потом, многое уж забылось, сколько лет без практики…
Она уйдет с гордо поднятой головой и наконец-то займется собой, домашним хозяйством, будет помогать сыну с уроками, окружит нежной заботой мужа. Придумает себе какое-нибудь интересное и полезное хобби, да вот хотя бы научится вязать! Свитера там, носочки, шарфики. Это, говорят, нервы успокаивает…
Но как выяснилось, от хозяйственных дел Анна совсем отвыкла, сын почти вырос и не нуждался в ее опеке, а муж вообще редко появлялся дома. Вязание же оказалось делом сложным и путаным. Разноцветные клубочки шерсти еще долго странствовали по всему дому, появляясь в самых неожиданных местах, а вот Анна никак не могла найти себе места, все валилось у нее из рук, и, принимаясь за мытье посуды, она разбивала всякий раз то чашку, то тарелку и сразу начинала плакать, словно найдя наконец-то законный повод.
Сережа жалел маму, но выразить свое сочувствие не мог – он и сам-то нуждался в сочувствии. Даша вела себя странно – на сообщения не отвечала, телефон ее большей частью был отключен или звонки сбрасывались. Он мог бы подождать девушку возле школы или около подъезда ее дома, выяснить отношения… Но ему не хватало решимости. Да и что выяснять? Все ясно.
Он предпочитал валяться дома на диване, изнывая от невнятных дурных предчувствий и терзая кнопки телефона. Сережа посылал по три десятка сообщений в день. Они были разные по тону – нежные, шутливые, обиженные, – но неизменно многословные. Это длилось две недели, четырнадцать дней, когда земля уходила из-под ног, когда окружающим приходилось любой вопрос повторять по два раза, а в сердце тикал часовой механизм беды – бомбы замедленного действия. Наконец он решился и послал сообщение покороче: "Скажи только: ты больше не хочешь меня видеть?" И получил еще более короткий ответ: "Не хочу. Извини".
Как ни странно, вначале он ощутил что-то вроде облегчения, как будто его две недели держали взаперти, в клетке неопределенности, а теперь дверь распахнулась, он свободен. Но вскоре Сергей понял, что одной свободы мало. Куда бы он ни шел, что бы ни делал – образ Даши стоял перед его внутренним зрением неотвязно, неизбежно, словно вытатуированный на обратной стороне его глаз. Он даже не вспоминал ее, просто она все время была с ним. Дашино лицо с природным румянцем, золотое пламя пышных волос, которые она то затягивала в тугую косу, то распускала по округлым плечам, – и какое это было наслаждение, гадать, какую прическу она сделает сегодня! – всегда сосредоточенный взгляд и забавная гримаска, волшебная дудочка гамельнского крысолова.
Он страдал от первой своей безответной влюбленности, усугубленной вдруг тем, что вспомнил ее, понял, откуда взялось ощущение "дежавю". Конечно, Сергей встречал Дашу раньше, в детстве, на елке! У нее была коса, как у Снегурочки, и он влюбился в нее сразу и на всю жизнь, а потом, сам не зная почему, забыл, как можно забыть только в пять лет. И что-то еще было в тот день, не такое приятное, но необычное, оставшееся в голове щекочущим знаком вопроса – круто загнутый крючок все цеплялся и цеплялся за ткань жизни, оставляя затяжки.
– Да что с тобой такое? Влюблен ты, что ли? – молвила мимоходом Римма словно в шутку, но, приглядевшись к внуку, только рукой махнула. – Эх ты, попрыгунья стрекоза! Не вовремя затеял амурные делишки. У тебя экзамены впереди, выпускные, да и вступительные. Не плачь, девчонка, пройдут дожди!
Сергей понимал, что проницательная бабушка намекает ему на то, чем пугали несколько последних лет, – на армию. "Смотри, не поступишь, заберут в армию, а там дедовщина, всякие ужасы, это тебе не танцы танцевать!" В то, что ему придется служить, он не то чтобы не верил, просто эта угроза не казалась реальной. Учится он неплохо, не дурак же, по всем предметам ровно. Правда, ни к чему, кроме танцев, особенной склонности не имеет, но и это не беда – выбор за него сделали старшие. Даже вероятность провалиться на экзаменах они обдумали, обсудили и пришли к решению.
– Сунем в лапу, кому там надо, и дело с концом, – сообразил Вадим Борисович, но сам подумал, сдержав вздох, что дела идут не так уж хорошо и что сынок вполне может сходить послужить. Он вот служил, и ничего! Хотя тогда, конечно, поспокойнее было. Загремит еще пацан в горячую точку…
– Дороговато встанет, – иронически посетовала Римма. – Придержите, папаша, деньги, еще пригодятся, если не поступит на бюджетное отделение… Что бы вы без меня делали, а? Матушка военкома в нашем институте наблюдается, приятельница моя… Все наладим!
Анна посмотрела на мать, их взгляды скрестились, и на секунду они проникли в мысли друг друга, потому что думали об одном и том же. Когда-то, давным-давно, Римма уже наладила одному парнишке жизнь…
Нина, ее старшая дочь, любимая дочь, надежда и гордость семьи, влюбилась по уши и выбрала для своего первого чувства не самый подходящий, по мнению семьи, объект. Пока отношения Ниночки с долговязым одноклассником выглядели детской дружбой, Римма Сергеевна не вмешивалась. Нина и Леонид учились вместе с первого класса, много лет сидели за одной партой. Мальчик часто бывал у них дома – помогал Ниночке, у нее всегда были нелады с точными науками. И Римме он даже нравился. Худой, сутулый, в старомодных очках, на локтях пиджака всегда кожаные нашлепки-заплатки, по моде, по вечной моде бедности. Он жил с матерью в коммунальной квартире, мать работала на почте, старший брат его жил где-то далеко, подался за длинным рублем на север, а отца он не помнил. Римма помнила его мать по родительским собраниям – худую, молчаливую, с коротко стриженными седыми волосами, с неласковым блеском черных глаз.
Римма жалела мальчика и подкармливала пирожками. Мы же не нацисты, антисемитизм – это глупо и неприлично! Ну что может быть дурного в том, что его фамилия Шортман? Мальчик в этом не виноват! Римма гордилась широтой своих взглядов до того самого дня, когда любимица выдала ей свои планы на будущее:
– Мамуля, мы с Ленькой решили пожениться! Ой, да не хватайся за голову, не прямо же сейчас! Вот поступим оба в университет, и тогда уже…
– Вы сначала поступите, – сухо посоветовала Римма, исхитрясь спрятать бушующую в ее душе бурю. – И как это ты надумала? Мне казалось, что между вами только дружба. Он такой нескладный, нелепый, он не пара тебе!
– И мне так казалось раньше, – кивнула Ниночка. Глаза у нее сверкали от юной, неудержимой радости, и ей казалось, что мать тоже должна радоваться вместе с ней, и она недоумевала: отчего у той такое странное выражение лица?
– Даже и не знаю, что тебе сказать. Как-то я не предполагала, что тебя может увлечь такой бесцветный юноша…
– Что ты, какой же он бесцветный! Он умный, и чувство юмора у него, и он так меня любит!
В чем, в чем, а уж в этом Римма не сомневалась. Конечно любит! Легко любить такую красавицу, да еще и с жилплощадью! Им дай волю, этим Шортманам, они всюду пролезут, родню с собой проведут, чесноком навоняют! Вот! Вот до чего доводит желание продемонстрировать широту взглядов! Ну да мы еще посмотрим, кто поступит в университет, а кого ждут другие университеты, жизненные!
– Быть может, не стоит стрелять из пушки по воробьям? – утешал разгневанную супругу Алексей Васильевич. – Она же говорит, что поженятся они потом, позже… Вполне в нашей воле растянуть это "позже" вплоть до самого "никогда". Подумай сама: вот Ниночка поступит на свой исторический факультет. Новый образ жизни, новые друзья, быть может, новые мальчики… Она сама его забудет!
– А если не забудет? – заходилась Римма. – Ты же знаешь, какая она, если что вобьет себе в голову… Нет, нам нужно срочно принять меры!
Меры были приняты. На вступительных экзаменах в университет такой умный Леонид Шортман недобрал несколько необходимых баллов. К слову сказать, Римма Сергеевна к этому была непричастна. Вероятно, в комиссии тоже сидели люди, которые полагали, что "им дай волю, этим Шортманам, они всюду пролезут, родню с собой проведут". А вот для того, чтобы очередная медицинская комиссия признала Леонида годным к прохождению воинской службы, с его-то близорукостью, предполагаемая теща постаралась!
– Не волнуйтесь, Римма Сергеевна, мы его отправим туда, где он два года только ишаков видеть будет! – пообещал ей некий серьезный человек, умевший быть благодарным.
– Спасибо, спасибо вам! Как матушка ваша? Как ее сердечко? Не беспокоит? Заглядывайте, если что!
– И вы тоже!
Эта женщина так много знала о сердце и, быть может, оттого виртуозно умела разбивать сердца? Она делала зло бессознательно – да ведь и мало бывает на свете людей, которые говорят внутри себя: "Вот, сейчас я пойду и сделаю то-то и то-то дурное", так и Римма была уверена, что действует во благо, пусть даже окружающие пока не могут понять этого блага. Шортман угодил служить в войска, именуемые в просторечии "стройбатом", для остального он был непригоден, близорукость-то никуда не делась. А местом службы стала для него самая окраина солнечной республики Туркмении. И это он еще должен был радоваться, что интернациональный долг страна выплачивала без его участия!
Человек, любивший свою маму и умевший быть благодарным, сдержал свое обещание. За два года Леня повидал, кроме ишаков, многое – правильно говорят, мол, бойтесь своих желаний, ибо они могут исполниться! Сбылось его желание путешествовать, посмотреть мир. Он повидал Кушку, самую южную точку страны (недаром говорят военные, что дальше Кушки не пошлют – но тогда посылали и подальше), Самарканд, Мары, Чарджоу, он повидал Байрам-Али, известный своим санаторием, главный корпус которого был когда-то резиденцией последнего государя всея Руси…