- Он не станет особенно сердиться, уверяю вас, любезная мадам; придя ко мне, вы поступили мудро. Я склоняюсь перед вашим здравым смыслом и энергией; и если вам впредь понадобится дружеская услуга, прошу вас, вспомните о том, кто всегда готов вам помочь.
Дейнджерфилд сел и быстро настрочил:
"Дорогой сэр, от миссис Стерк мне стало известно, что у вас возникла срочная нужда в сорока фунтах; осмелюсь также предположить, что сюда еще необходимо добавить некоторую сумму на сборы и проч. Поэтому беру на себя смелость приложить к письму пятьдесят гиней - полагаю, этого достаточно, чтобы покончить с вашими неприятностями. О возврате долга договоримся позже. Миссис Стерк дала мне расписку. Ваш всепокорный, нижайший слуга
Пол Дейнджерфилд.
Медный Замок, Чейплизод, 2 октября 1767".
Тут бедная маленькая миссис Стерк принялась благодарить как одержимая. Однако Дейнджерфилд мягко тронул ее за рукав и с легким поклоном настоятельно проговорил:
- Прошу вас, не нужно слов, дорогая мадам. Просто черкните строчку, - Дейнджерфилд указал на листок бумаги на столе, - пишите: сего дня мистер Дейнджерфилд предоставил мне ссуду в пятьдесят гиней для моего мужа, доктора Барнабаса Стерка. Теперь, пожалуйста, распишитесь и добавьте дату. Очень хорошо!
- Боюсь, получилось неразборчиво. У меня слегка дрожат пальцы, - извиняющимся тоном сказала миссис Стерк, смущенно хихикнула и впервые чуть не расплакалась.
- Все в порядке, - вежливо заверил ее Дейнджерфилд. Затем он сопроводил даму, крепко сжимавшую в руке письмо и столбик монет, через садик; у калитки произнес: "Поистине прекрасное утро" и "Благослови вас Бог, мадам" - и с обычной своей странноватой улыбкой выпустил гостью на дорогу. И миссис Стерк пошла прочь, не чуя под собой ног, а Дейнджерфилд, очень прямо неся свою седую голову и сверкая очками сквозь заросли сирени и золотого дождя, довольный собой, отправился обратно.
Миссис Стерк приходилось сдерживать себя, чтобы не перейти на бег; она стремительно шла по дороге и все удивлялась, что дело уладилось так быстро - а ведь оно казалось ей чудовищно значительным и сложным. Дейнджерфилд не торопил ее и не торопился сам, и, однако же, через пять минут она получила желаемое и покинула его дом.
Прошло немногим более четверти часа, и доктор Стерк, при полном параде, спустился с крыльца и двинулся по улице мимо артиллерийских казарм; оставив позади свою павшую под натиском врага крепость, он шагал с развернутыми знаменами и барабанным боем, а за щекой держал пилюлю. В маленькой комнате "Феникса", где Наттер в то утро принимал арендную плату, доктор выложил деньги перед ним на стол; с лица доктора не сходила улыбка ненависти и торжества, а в громком звоне отсчитываемых монет звучали, чудилось, отголоски проклятий. Лицо маленького Наттера потемнело от разочарования; на яростный взгляд врага он ответил с не меньшей твердостью и злобой. Сквозь звон монет доносился вызывающий голос Стерка, который отсчитывал золотые, и больше не было сказано ни слова.
Наттер через стол швырнул Стерку расписку и смахнул золото в ящик.
- Том, - обратился Наттер к бейлифу суровым низким голосом, - иди и проследи, чтобы служащие не покинули дом, пока не будут уплачены сборы.
И Стерк, направившись к двери, рассмеялся через плечо - приятно и мелодично, надо полагать.
Когда он ушел, Наттер встал и повернулся к пустому камину. Мне случалось видеть, как в самых простых лицах вдруг проглядывала чистейшая одухотворенность, а иной раз - адская злоба; и то и другое придавало невзрачным чертам внушающее трепет величие. Каждая складка смуглого, словно бы вырезанного из дерева лица Наттера озарилась поразительным светом ненависти и разочарования, и столь сильны они были, что в них чудилось нечто возвышенное.
Глава XLIV
КАК В НОЧНУЮ ПОРУ СТЕРКУ ЯВИЛОСЬ ВИДЕНИЕ И ОЧИ ЕГО ОТВЕРЗЛИСЬ
Торжество Стерка было недолговечным. За завтраком он был настроен свирепо, поглотил несчетное число тостов с маслом и яиц, опрокидывал в себя одну чашку за другой, беспрестанно что-то злобно бормотал, а иногда стучал кулаком по столу, так что ложка в блюдце звенела, а бедная маленькая миссис Стерк пугалась и шептала: "О, дорогой!" Стерк успел уже на словах призвать к ответу весь мир, убедить жену, что он умнейший и лучший из смертных, и наполовину сам в это поверить, но тут ему подали письмо; там содержалось сухое и краткое напоминание о тех чудовищных и, вероятно, непреодолимых опасностях, какие грозили ему в ближайшем будущем. Стерк удалился в свой кабинет, чтобы вновь размышлять над встающими в воображении печальными картинами, писать письма и рвать их на мелкие кусочки; позже, уже после госпиталя, он, по обыкновению, поехал верхом в Дублин докучать своему поверенному пустыми прожектами и не выдерживающими критики планами спасения.
В тот вечер Стерк приплелся домой как побитая собака: измученный, притихший и почти отчаявшийся. Однако он потребовал виски, подкрепил себя стаканчиком, затем молча сварил кувшин пунша и стал глотать стакан за стаканом. От этого доктор немного воспрял духом, раскраснелся и принялся громко и хрипло болтать, то и дело икая; спать он отправился раньше, чем обычно.
Вскоре после полуночи доктор внезапно пробудился: он что-то припомнил.
- Ну, все ясно! - вскричал Стерк с проклятием и случайно лягнул при этом спинку кровати, отчего его супруга очнулась от сна и подскочила.
- Что такое, Барни, дорогой? - взвизгнула она и в панике нырнула под одеяло.
- Да это просто открытие! - Стерк снова выругался, и больше ничего по этому поводу миссис Стерк пока услышать не довелось.
Хирург, однако, не засыпал, а раздумывал над своим открытием, в чем бы оно ни заключалось. Он сидел в постели, энергически сжав губы и насупившись; его хитрые холодные глазки задумчиво скользили в темноте по кроватному пологу; временами постепенно накипавшее волнение разряжалось в удивленном восклицании или коротком ругательстве, как на поверхности бродящего раствора назревают и лопаются пузыри.
В голове у Стерка гудело. Полсотни разнообразных планов, как ватага непослушных чертенят, теснились там и шумно требовали: "Выбери меня", "Нет, меня", "Нет, меня". Как безумец, он грезил наяву; его мозг беспрестанно осаждали фантасмагории, воображаемые образы, догадки, а также странные и до боли четкие воспоминания; все кружилось в буйном, но отнюдь не радостном карнавальном разгуле: маски и игроки в кости, смех, проклятия, барабанный бой, прекрасные дамы и подвыпившие юнцы; слышались звонкие серенады, зловещий стук игральных костей и протяжные отдаленные крики.
Стерк пытался привести свои мысли в порядок, но это было все равно что требовать соблюдения общественного спокойствия от сборища ведьм в Вальпургиеву ночь. И потому доктор сидел и бессознательно что-то бормотал, словно глядя с балкона и выжидая, пока бунт стихнет сам собой; когда за окном прояснилось и стало слегка холодать, перед его мысленным взором осталось одно-единственное лицо, бесстрастно и невозмутимо подмигивающее.
К этому моменту воспоминания выстроились в единую картину и к Стерку вернулась способность думать; будучи человеком действия, доктор вскочил и засветил огонек, быстро натянул панталоны, чулки, поспешно накинул короткий плащ и, обутый в домашние туфли, бесшумно, как призрак, скользнул вниз, в заднюю гостиную, где, как мы знаем, помещался его кабинет.
Ночь была безоблачная и тихая. Небо очистилось, на пологих косогорах парка покоился в дремоте туманный лунный свет. Доктор размышлял у открытого окна, а ночной пейзаж охлаждал и успокаивал его разгоряченный мозг. Стерк не шевелился, пока его неспешно блуждающий взгляд не упал на кладбище.
Оно лежало, простертое, там, внизу, со своими белыми надгробиями и тенями, и, казалось, говорило: "Вот я; смотри, куда ведут все твои планы. Взгляни на любой из памятников, смутно различимых во тьме: под ним покоится то, что было некогда вместилищем хитроумных замыслов, пестрых воспоминаний и свято хранимых тайн. Усталый раб, лишь пядь-другая земли отделяет тебя от твоих собратьев по интригам; угрюмый Капитан Смерть сурово скомандовал им "смирно", и они лежат навытяжку, обратив к луне невидящие глаза и бездумное чело. Доктор Стерк, здесь достаточно свободных уголков, выбирай любой: этот… или этот… а может быть, этот".
И Стерк закрыл окно, вспомнил свой сон и, подойдя к приоткрытой двери, украдкой, но уверенно выглянул наружу; резко захлопнув дверь, он засунул руки в карманы панталон и быстро вернулся к окну; он вновь был готов к трудам и принялся размышлять. Доктор снял со свечи нагар и снова быстро прошелся по комнате, чтобы подхлестнуть свою изобретательность, а потом открыл конторку и сел писать письмо.
"Да, - сказал он сам себе, застыв на мгновение с пером в руке, - это так же верно, как то, что я здесь сижу".
Итак, письмо было закончено. На лице доктора (а все это время его не покидала бледность) появилось подобие улыбки; доктор перечитал письмо и откинулся на спинку стула, снова перечитал - и оно ему не понравилось; он порвал листок.
Стерк оперся на локоть и задумался; он вдохнул две большие понюшки табаку и таким путем обрел вдохновение, схватил перо, взмахнул им и набросал новое письмо - перечитал, одобрил, слегка кивнул, словно говоря: "Пойдет". Сочинение это, едва ли стоившее таких затрат времени и умственных усилий, представляло собой всего лишь нижеследующую короткую записку:
"Дорогой сэр! Не окажете ли Вы мне честь посетить мой дом этим утром, когда будете в городе? Я до полудня никуда не собираюсь и надеюсь кратко переговорить с Вами с глазу на глаз.
Ваш нижайший, всепокорнейший слуга
Барнабас Стерк".
Затем он запечатал письмо большой красной печатью - такая, наверное, была бы уместна на жалованной грамоте - с гербом Стерков: кабанья голова вверху, развернутый свиток, а на нем: "Dentem fulmineum cave".
Доктор снова выглянул в окно, чтобы узнать, не занялся ли рассвет: часы остались под подушкой, а ему хотелось скорей начать действовать.
Затем Стерк взошел наверх, пристроил записку, как заряженный пистолет, на каминную полку и нырнул в постель, где предался взволнованным размышлениям; он готов был поверить, что никогда больше не увидит этих грозных призраков: жирных бейлифов, гладкого поверенного с самодовольной ухмылкой и - чтоб ему пусто было - этого желчного судебного исполнителя, прыщеватого, с фиолетовыми щеками и кончиком носа; движущимся кольцом эта публика окружала кровать - один совал повестку, другой мял в руках развернутый пергамент, третий, завладев ключами Стерка, простирал ладонь, готовясь объявить о вызове в суд. Прочь! Стерк нашел заклинание, способное обратить их в бегство; им до него не добраться, он знает, как отделаться от них в один момент, - и я думаю, так оно и было.
Глава XLV
НЕБОЛЬШАЯ РЕПЕТИЦИЯ В КВАРТИРЕ КАПИТАНА КЛАФФА;
ДОВЕРИТЕЛЬНАЯ БЕСЕДА МЕЖДУ ДОКТОРОМ СТЕРКОМ И МИСТЕРОМ ДЕЙНДЖЕРФИЛДОМ
Миссис Стерк была очень спокойным маленьким существом, но в то же время деятельным, и на ее кротком личике всегда лежала печать озабоченности. Ни свет ни заря она уже вскочила на ноги и помчалась в Королевский Дом; полковница Страффорд, которая была к ней очень добра и покровительствовала всему ее семейству, собиралась, как говорили, сегодня в Дублин, и миссис Стерк решилась обратиться к ней с большой просьбой, поскольку доктор не мог ехать: его лошадь охромела и находилась у кузнеца. Любезная леди согласилась, а сверх того, предложила доктору Стерку место в своей коляске - на случай, если ему понадобится в город. Коляска будет у ее дверей в половине двенадцатого, сказала она.
Близился уже час, когда Барни садился за завтрак; миссис Стерк изо всех сил спешила домой, и тут на дороге ей встретился - кто бы вы думали? - их мрачный очкастый благодетель, Дейнджерфилд, который в обычной отрывистой манере вел беседу со своим спутником - заклятым врагом Стерков, Наттером (выглядел тот, по правде сказать, чернее тучи). Миссис Стерк слышала, как Серебряные Очки произнес:
- Это, как вы понимаете, не более чем мое предположение, мистер Наттер.
Оказавшись в непосредственной близости от Наттера, миссис Стерк была так испугана и потрясена, что ее приветствие вышло несколько неловким; кроме того, инстинкт подсказывал ей, что эти двое обсуждали вчерашнее жуткое событие. При виде миссис Стерк Дейнджерфилд внезапно попрощался с Наттером и пошел с ней рядом в обратном направлении; миссис Стерк пришлось немного замедлить шаг, поскольку всесильный управляющий передвигался не очень торопливо.
- Прекрасное утро выдалось после дождичка, мадам. На холмы любо взглянуть, - Дейнджерфилд указал тростью на противоположный берег Лиффи, - и ниже по реке вид тоже замечательный.
Он повернулся и взмахнул тростью в сторону Инчикора.
Думаю, ему хотелось знать, где сейчас Наттер. А тот удалялся, уставив взгляд в окаймляющие дорогу камни, и касался их тростью, словно считая на ходу. Дейнджерфилд кивнул, и утреннее солнце внезапно двумя молниями отразилось от его очков.
- Я, мадам, выговаривал Наттеру за вчерашнее. Он очень зол на меня, а на вашего супруга зол вдвойне. Мои симпатии на стороне доктора Стерка, и, думаю, можно уже говорить с уверенностью, что в ближайшее время ему скорее всего будет предложено место у милорда Каслмэлларда - если ваш супруг в этом заинтересован.
И Дейнджерфилд продолжал идти рядом и затронул в разговоре другие темы, уделив им несколько коротких фраз; у дверей дома Стерков он кратко, но любезно попрощался и, по обыкновению бодро, зашагал к Медному Замку, где его ждал завтрак; вскоре он исчез за углом Мартинз-роу.
- А куда он шел, когда ты его встретила с этим… с этим Наттером? - спросил Стерк.
Крайне волнуясь, он не смог подыскать Наттеру подходящего определения, а просто произнес его фамилию с нажимом и нахмурился. Миссис Стерк ответила.
- Гм! Так, стало быть, он еще не получал моего письма!
Во взгляде миссис Стерк читался недвусмысленный вопрос: "Какого письма?", но Стерк промолчал, а его супруга была приучена обуздывать свое любопытство.
Проходя мимо окон капитана Клаффа, Дейнджерфилд услышал веселое треньканье гитары, которое сопровождал не вполне лишенный приятности дуэт, исполнявший любовную песню; Дейнджерфилд разглядел спину маленького лейтенанта Паддока и пересекавшую ее широкую, красную с золотом ленту, на которой висел упомянутый инструмент; Паддок, сидя у окна, усердно бренчал, а Клафф как раз выводил голосом высокую ноту; его круглое лицо, которому Клафф постарался придать предельную нежность, исказила невольная гримаса - такое случается иногда с певцами-любителями. Клафф перехватил циничный взгляд прохожего, смолк, невольно закашлялся, тряся покрасневшими щеками, и буркнул:
- Доброе утро, мистер Дейнджерфилд.
Паддок также приветствовал управляющего и тихонько взял аккорд-другой; в отличие от своего упитанного сотоварища, он не смутился, поскольку не усматривал в этом утреннем музицировании ничего неуместного.
Дело в том, что двое галантных офицеров репетировали небольшой концерт, которым собирались усладить слух белмонтских дам. Короче говоря, это была серенада, и лишь переменчивую погоду следовало винить в том, что она до сих пор не была исполнена; ибо, при всей преданности предметам своей романтической страсти, наши друзья Клафф и Паддок, как никто другой из офицеров на службе Его Величества, любили ухаживать с комфортом, не ставя под удар свое здоровье. Паддок задумал нечто в традициях маскарада: дамам предоставлялось гадать, от кого исходят те сладостные созвучия, что трепещут в воздухе Белмонта и прилегающих рощ. Клафф согласился, однако втайне вознамерился, если выпадет случай, устроить так, чтобы их разоблачили и взяли в полон; вслед за тем (мечтал Клафф) честных трубадуров угостят жареным мясом и изысканной мадерой из погреба отсутствующего генерала, каковой ужин каждый из них вкусит у ног своей госпожи, пользуясь всеми преимуществами этого романтического тет-а-тет.
И вот неутомимая гитара искусного Паддока все твердила "трень-трень, брень-брень, бам!"; голоса влюбленных пастушков звучали довольно верно и не сбивались с ритма, а Паддок время от времени вставлял что-нибудь вроде: "Как вы думаете, капитан Клафф, может быть, на "ля" не нужно трели? Попробуем-ка два последних такта пропеть без нее" или Простите, что я вас беспокою, но, пожалуйста, повторим:
Тяжела мне погоня, на сердце обида:
Дафна, милая Дафна исчезает из вида".
К репетициям Паддок подходил со всей серьезностью; в случаях, подобных описанному, принимался командовать и с предельной вежливостью утверждал свое полное над капитаном Клаффом главенство; тому приходилось петь, пока лицо его не синело, а пояса и застежки не лопались; на бунт он не решался, а только потихоньку роптал в сторону.
Когда Дейнджерфилд на обратном пути в Чейплизод снова миновал квартиру Клаффа, певцы все еще были там. Он снова растянул рот в приятной улыбке и кивнул бедному старине Клаффу, чем вывел его наконец из себя; Клафф вспыхнул и рявкнул, едва сдерживаясь:
- Черт возьми, Паддок, не целый же день мне распевать баллады, на потеху всей улице. Не видите разве, как он скалится, этот распроклятый Дейнджерфилд, словно в первый раз в жизни видит поющего джентльмена. Клянусь Юпитером, Паддок, что вы всё заставляете меня без конца повторять одно и то же - тут и собака рассмеется.
Минутой позже Дейнджерфилд взошел на крыльцо дома Стерка и сказал, что желает видеть доктора. Его проводили на второй этаж, в заднюю гостиную, так хорошо нам известную. При его появлении Стерк поднялся.
- Ваш покорный слуга, мистер Дейнджерфилд, - сказал Стерк, с волнением кланяясь.
- С добрым утром, сэр, - отозвался Дейнджерфилд. - Я получил ваше письмо, и вот я здесь. Чем могу служить?
Стерк взглянул на дверь, убедился, что она затворена, а потом проговорил:
- Мистер Дейнджерфилд, я тут вспомнил кое-что.
- В самом деле? О! Итак, дорогой сэр?
- Вы, как мне известно, были знакомы с… с Чарлзом Арчером?
Стерк стрельнул взглядом в очки собеседника и сразу опустил глаза.
- Чарлз Арчер, - живо ответил Дейнджерфилд, - ну да, конечно. Но, как вам известно, Чарлз влип в историю, и этим знакомством не приходится хвалиться ни вам, ни мне. Нам не стоит его даже упоминать; я давно уже о нем ничего не знаю.
- Но я только что припомнил его адрес, и о его жизни мне многое известно, а потому у меня есть основания рассчитывать на его доброе отношение; как раз сейчас он мог бы оказать мне материальную поддержку, а ведь никто не имеет на него такого влияния, как вы, мистер Дейнджерфилд. Быть может, вы воспользуетесь этим влиянием в моих интересах - и тем обяжете меня на всю оставшуюся жизнь?
Стерк смотрел прямо в лицо Дейнджерфилду; Дейнджерфилд отвечал ему насмешливым и, пожалуй, чуть пристыженным взглядом; краткая пауза, а затем…
- Хорошо, - произнес Дейнджерфилд с веселой решимостью. - Но вы ведь знаете, с Чарлзом шутки плохи - так? Нам не следует ни упоминать его имя, ни выдавать хотя бы намеком, где он живет, - короче, ничего не следует.
- Само собой разумеется, - отозвался Стерк.