- Гамлет на кладбище! - заговорил белоголовый джентльмен с двусмысленной игривостью, весьма похожей на насмешку. - Я слишком стар, чтобы изображать Горацио, но, оказавшись рядом с принцем, произнесу все же, с его позволения, несколько дружеских слов - без велеречивости, уж как умею.
Мервин ощутил, что его существо инстинктивно отвращается от близкого соседства с этим странным человеком. Полагаю, их натуры и устремления были резко различны, противоположны друг другу. Ледяным серебром отливал "gelidus anguis in herba", в кладбищенской траве, который приблизил свою зловещую голову к самому его уху.
Лоб "Гамлета" слегка порозовел, а в глазах, устремленных на недвижную фигуру собеседника, застыл опасный огонек. Однако это безотчетное чувство быстро исчезло, и Мервин произнес холодное и печальное приветствие.
- Я подумывал, мистер Мервин, - любезно сказал мистер Дейнджерфилд, - наведаться после церкви в Дом с Черепичной Крышей, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение и просить о пятиминутной беседе, но, застав вас здесь, взял на себя смелость тут же к вам и обратиться.
- Мистер Дейнджерфилд, если я могу чем-нибудь вам служить… - начал Мервин.
Дейнджерфилд с улыбкой поклонился. В улыбке мистера Дейнджерфилда, при всей его учтивости, сквозил оттенок превосходства, который Мервин воспринимал как едва ли не оскорбительный.
- Вы ошибаетесь, сэр. Благодарю от всей души, но я не намерен злоупотреблять вашей любезностью, а прошу всего лишь уделить мне две-три минуты внимания. Я должен кое-что вам сказать, сэр; это я искренне стремлюсь вам служить. Насколько это в моих силах. А речь идет просто-напросто о том, что я вспомнил об одном обстоятельстве, которое вы, не исключено, сумеете как-нибудь использовать.
- Весьма признателен, сэр… весьма, - горячо проговорил Мервин.
- Очень рад быть полезным, сэр. Дело касается Чарлза Арчера. После нашей с вами встречи я вспомнил о документе, относящемся к его смерти. Этот документ имеет юридическую силу, и подписан он по меньшей мере тремя джентльменами. Один из них - сэр Филипп Дрейтон из Дрейтон-Холла; он был с Чарлзом Арчером во Флоренции во время его последней болезни. Возможно, там есть и моя подпись - не помню. Документ был составлен по желанию самого мистера Арчера - чтобы уладить некоторые обстоятельства, которые могли бы вызвать толки и бросить тень на его семью.
- Не припомните ли, какого рода это был документ?
- Да, отчасти. Я совершенно уверен, что вначале там шло свидетельство о смерти, а далее, как мне кажется, было добавлено, согласно его последней воле, заявление, которое нас удивило и даже, вероятно, поразило до глубины души. Я говорю "кажется", так как знаю, что такое торжественное заявление было сделано устно, но не уверен, что его вписали в ту бумагу, о которой я говорю. Не сомневаюсь, речь шла о каком-то преступлении, это было признание, но в чем - никак не вспомню. Если вы расскажете, что вы имеете в виду, это, возможно, освежит мою память. К примеру, об упомянутой бумаге я никогда бы не вспомнил, если бы не наша недавняя встреча. Мне трудно сказать в точности, вернее, не могу даже предположить, о каком преступлении там говорилось: о подлоге или о лжесвидетельстве?
- Дело вот в чем… - начал Мервин и смолк, поскольку не был уверен, что даже такое, вполне невинное, признание не поставит под удар Айронза. Дейнджерфилд слегка склонил голову и, к его смущению, молча внимательно слушал.
- Я… я подозреваю, сэр, - продолжил Мервин, - что имело место лжесвидетельство.
- Ах, лжесвидетельство? Понятно… вы говорите о его показаниях на этом злосчастном процессе милорда Дьюнорана, верно?
Мервин склонил голову; Дейнджерфилд минуту или две безмолвно размышлял, а потом произнес:
- Понимаю, сэр… кажется, понимаю! Но кто же тогда совершил преступление, кто убил мистера… ох, как там его?.. Погибшего… Вы знаете?
- Не уверен, сэр, что вправе об этом говорить. Могу утверждать только одно: я убежден, что Чарлз Арчер намеренно лжесвидетельствовал.
- Убеждены?.. О! Понятно. Итак, это, разумеется, не догадки, а установленный факт?
- Не знаю, сэр, как бы вы это назвали, но таково ощущение, во мне укоренившееся.
- Ну что ж, сэр, надеюсь, что для него найдутся серьезные основания. Жаль, что у меня нет копии этого документа, но, вероятно, я смогу научить вас, как ее добыть. Бумага была адресована - это я помню точно - мессирам Элрингтонам, адвокатам, на Чансери-Лейн, Лондон. Я не забыл их имени, поскольку восемью или девятью годами позже к ним обращался за помощью в одном юридическом вопросе лорд Каслмэллард и это освежило мои воспоминания, не успевшие окончательно стереться. Без сомнения, документ у Элрингтонов. Он был составлен через неделю после смерти мистера Арчера. Дату смерти вы можете узнать из газет. Когда будете писать Элрингтонам, моего имени не упоминайте: возможно, они будут не в восторге от лишних хлопот, и также милорд Каслмэллард не одобрит моего вмешательства в чужие дела… даже в ваши.
- Я буду иметь это в виду. Но что, если они откажутся разыскивать бумагу?
- Зная, что за труды их ждет вознаграждение, они поворчат-поворчат, но документ найдут - ручаюсь.
- Сэр, - внезапно проговорил Мервин, - я не в силах выразить, как я вам благодарен. Если, как вы предположили, к документу присовокуплены упомянутые вами показания, то я, возможно, смогу напасть на след пропавшего свидетеля, с помощью которого верну себе доброе имя и состояние. Благодарю вас, сэр. От всей души благодарю.
С пылом, составившим резкий контраст его недавней сдержанности, Мервин схватил тонкую белую руку Дейнджерфилда и сердечно ее пожал.
И вот, поверх надгробия стариков Лоу, эти двое впервые обменялись дружеским рукопожатием, и белый поблескивающий Дейнджерфилд, будучи завзятым шутником, с демонстративным усилием отнял свою руку, а потом внезапно резко ее уронил, словно бросал перчатку. В этом жесте, улыбке, чуть хмуром взгляде странным образом смешались сердечная, добродушная шутка и некоторый вызов. Затем Дейнджерфилд негромко засмеялся и, покачивая головой, сказал:
- Что ж, я и рассчитывал вас обрадовать, и всегда готов помочь - делом или советом.
Бок о бок, огибая надгробия, они вернулись к старой паперти.
Дня два после бури наш склонный к цинизму друг Серебряные Очки пребывал в дурном расположении духа. Возможно, дошедшие до него новости оказались ему не по вкусу и он предпочел бы, чтобы Чарлз Наттер ускользнул от рук правосудия.
Поскольку Наттер отсутствовал, а его соперник находился в коме, управление ирландскими поместьями лорда Каслмэлларда было временно возложено на Дейнджерфилда, и когда этот белоголовый джентльмен, выпрямившись в своем кресле с подлокотниками перед письменным столом, готовился взяться за письма и книги, имеющие отношение к его новым обязанностям, он иногда скалился и цедил сквозь зубы сарказмы по поводу человеческих грехов и безумств, а также превратностей бренного существования.
А после памятной ночи, когда бушевала метель, Дейнджерфилд возымел к этой работе сильнейшее отвращение и ругал Наттера так злобно и часто, что превысил всякую меру.
Быть может, причина его дурного настроения заключалась отчасти в небольшом происшествии, которое дало его мыслям нежелательный поворот, - хотя сам мистер Дейнджерфилд отнесся к нему пренебрежительно. Это случилось в ту самую богатую событиями бурную ночь.
Если кое-кому той ночью явились видения, то другим приснились сны. В былые времена при полуночной буре с башни аббатства разносился грозно-торжественный перезвон святых колоколов, который приводил в смятение крылатое воинство "князя, господствующего в воздухе". Каждый вправе иметь по этому поводу свое мнение. Возможно, бурная ночь привлекает князя и его воинство не больше, чем любая другая, или если они в самом деле кишмя кишат в воздухе, то удары колокола так же неспособны обратить их в бегство, как гонг китайского императора - остановить солнечное затмение. Однако я утверждаю следующее: по той или иной причине ночной разгул стихий порождает в мозгу некоторых людей бесчисленную вереницу диких образов, схожих с кошмарами при лихорадке. Дело не в шуме - другие шумы к такому эффекту не приводят. Конечно, когда воздух разрежен, расширяются кровеносные сосуды и, быть может, нарушается работа мозга. Не знаю. Вероятно, этот феномен поддается объяснению с помощью законов физики. Могу лишь сказать определенно, что он существует. Я испытал его на себе, то же рассказывают и некоторые из моих друзей, кто вступил уже в тот безмятежный период человеческого существования, когда мы помешаны на здоровье, прислушиваемся к своим ощущениям и стараемся придерживаться правильного образа жизни. Мне известно также, что в ночь, о которой мы говорим, мистер Пол Дейнджерфилд лежал в своей постели за зеленым пологом в Медном Замке, не одурманенный ни фантазиями, ни суеверными страхами, однако же в голове его один за другим проносилось множество снов, а в ушах гудели и жужжали голоса, словно у какого-нибудь поэта или пифии.
Нельзя сказать, что сны беспокоили его постоянно, как бедного Стерка незадолго до несчастья. То есть сны у него, надо полагать, бывали. Даже животным снятся сны. Однако сновидения Дейнджерфилда не были тревожными, и едва ли он хотя бы раз в году мог вспомнить за завтраком, что ему только что снилось.
Но в ту ночь он видел сон. Vidit somnium. Ему снилось, что Стерк мертв и тело его выставлено для прощания в открытом гробу, с большим букетом на груди - приблизительно так, как принято на континенте; Дейнджерфилд вспомнил при этом, как хоронили во Флоренции какого-то сурового дородного священника. Гроб стоял в приделе чейплизодской церкви, и в роли близких покойника у гроба стояли бок о бок, как ни странно, они с Наттером; каждый держал в одной руке горящую восковую свечу, а в другой - белый носовой платок.
Случается так, что на спящего находит робость, даже ужас, обстановкой сна никак не оправданные. Если бы мистеру Полу Дейнджерфилду пришлось наяву дежурить в одиночестве в комнате умершего, он курил бы свою трубку так же безмятежно, как в клубной комнате "Феникса". Но во сне все было иначе. Все присутствующие были закутаны в капюшоны и молча сидели рядами, издали доносился унылый шум вод, в воздухе были разлиты необъяснимый мрак и ужас; внезапно труп сел и громовым голосом стал выкрикивать жуткие слова обличения, и Дейнджерфилд, пораженный испугом, вскочил с воплем: "Чарлз Арчер!"
За окном ревела и надрывалась буря, и некоторое время мрачный белоголовый джентльмен в ночной рубашке стоял прямо, словно проглотил аршин, и не мог понять, где он и на каком свете.
- Итак, - начал мистер Дейнджерфилд свой монолог, - Чарлз Наттер жив и сидит в тюрьме, и что же теперь будет? Еще немного, и придется поверить в дьявола! Отчего же он не утонул, будь он проклят? Я чуял опасность с самого первого дня, когда приехал в эту злосчастную деревню. Эта каналья - утопленник, призрак и, наконец, заключенный - всегда был моим злым гением. Если бы только он утонул или отправился на виселицу - надеюсь, виселица ему на роду написана. Мне нужно одно - покой, только покой, но я чувствую, что игра еще не окончена. Он еще увернется от рук палача; впрочем, я позабочусь, чтобы этого не случилось; но осторожность, сэр, осторожность; жизнь, моя жизнь поставлена на карту. Клерк умен - убрался подальше. Здесь бродит смерть. Что я за окаянный дурак; явился сюда, увидел этих скотов, узнал их - и нет чтобы повернуть назад, пусть резвятся в своем раю! Мне кажется, чары виной тому, что я потерял осмотрительность и здравый ум. Красивая дерзкая ведьма, мисс Гертруда, - неплохо бы ею завладеть, и укротить ее тоже бы неплохо, но даже ради нее не стоит и недели оставаться в подобном соседстве.
Этот монолог, переходивший порой в бормотание, был произнесен приблизительно в одиннадцать часов в низкой маленькой гостиной Медного Замка, откуда открывался вид на холодную зимнюю реку.
Мистеру Дейнджерфилду были известны полезные свойства табака; он набил свою трубку и, угрюмый и прямой, уселся у огня. Отнюдь не каждый "счастлив размышлением", и рыцарь серебряных очков продолжал разговор сам с собой, не выпуская изо рта трубки, и в белом наркотическом дыме ему виделись самые разнообразные картины.
- Уехать и оставить дела как есть - нельзя, ведь дурные вести дойдут и туда, так? Нет, я останусь и доведу все до конца, до самого конца. Стерк… Барнабас Стерк. Если хотя бы на пять минут к нему вернется речь… хм… посмотрим. Нужно обсудить это с миссис Стерк… мы должны помочь ему заговорить… этому болтуну; досадно, что он молчит; да, мы поможем ему заговорить; это послужит интересам правосудия… вечного правосудия… ха-ха, правду, всю правду и ничего, кроме правды. Пусть доктора Стерка приведут к присяге… ха-ха… magna est Veritas… нет ничего тайного, что не стало бы явным, ха-ха. Пусть дадут слово доктору Стерку.
Вот такой болтовней развлекал себя белый тонкий фантом в очках и с трубкой, сидевший у очага, выпрямив спину. Потом он выбил трубку о полку в камине и, встав спиной к огню, с минуту угрюмо размышлял, после чего отпер письменный стол и достал оттуда письмо с большой красной печатью. Письмо это, присланное одним лондонским медиком, было более чем двухмесячной давности - Дейнджерфилд ожидал его прежде с некоторым нетерпением.
Дейнджерфилд прочел это не очень длинное послание стоя; белое лицо его нахмурилось и потемнело, и на нем отразились напряженные и невеселые переживания.
- Это дьявольски сильная мера… ха-ха-ха… эффективная, что и говорить… - Он снова задумался. - Я хранил его достаточно долго… igni reservata.
И, держа письмо щипцами, Дейнджерфилд поджег уголок, а когда последний почерневший кусочек, по которому пробегали искры, улетел в каминную трубу, со двора послышался чей-то голос.
Глава LXXXI
МИСТЕР ДЕЙНДЖЕРФИЛД ПРИНИМАЕТ ПОСЕТИТЕЛЯ И НАНОСИТ ВИЗИТ
Дейнджерфилд вышел и учтиво приветствовал гостя, который оказался судьей Лоу.
- Доброго вам утра, сэр. Прошу вас, сойдите с лошади и пожалуйте в дом. Эй, Дулан, возьми лошадь господина судьи.
Мистер Лоу поблагодарил в своей сдержанной манере, поклонился и вошел; обменявшись с хозяином обычными любезностями, он сел и произнес:
- Я был в Суде королевской скамьи, сэр, по поводу убийства (употребим такое выражение) Стерка и сказал, что, по моему мнению, вы можете пролить свет на это дело.
- Каким образом, сэр?
- Относительно того, что за чувства питали друг к другу задержанный Наттер и доктор Стерк.
- Это неприятно, сэр, но возразить мне нечего.
- Они враждовали из-за должности, насколько я понимаю? Должности управляющего у лорда Каслмэлларда, так ведь? - продолжал Лоу.
- Да, полагаю, так оно и было; они, несомненно, недолюбливали друг друга… сильно недолюбливали.
- Вам приходилось слышать, как Наттер заявлял об этом вслух?
- Да, и большинству его знакомых, вероятно, тоже. Он этого и не скрывал; он человек молчаливый, но по этому поводу высказывался неоднократно.
- Вам, однако, больше, чем кому-либо другому, известно о столкновении их интересов из-за места управляющего?
- Да.
- Очень хорошо, сэр, - сказал Лоу.
- По моему мнению, нужно принять меры, чтобы прояснить это дело полностью, и я подумаю, к какому методу прибегнуть.
- Что вы имеете в виду? - Лоу устремил на Дейнджерфилда ястребиный взгляд.
- Я хочу обсудить это с миссис Стерк сегодня вечером.
- И что она должна сказать?
- Полагаю, ничего. Я увижу ее сегодня; говорить тут не о чем, но нужно будет, думаю, кое-что сделать; подход был выбран неправильно, неумело залатали - вот и все, насколько я могу судить.
- Однако случай достаточно сложный, - высокомерно заметил мистер Лоу.
- Достаточно сложный - верно, но с ним нужно разобраться, и я это сделаю.
- Да, сэр? - спросил Лоу, ожидая услышать что-нибудь еще.
- Да, - живо проговорил Дейнджерфилд, - но это будет зависеть от нее, я предлагаю, а ей решать.
- А почему ей, сэр? - резко спросил Лоу.
- Потому что это ее дело и ее право, и никого другого, - изрек Дейнджерфилд так же решительно, засунув руки в карманы и чуть-чуть склонив голову набок, а потом добавил: - Не желаете ли стакан вина, сэр? - что означало: "Больше вы от меня ничего не узнаете".
- Нет, сэр, благодарю, рановато для меня.
Последовало прощание, и мистер Лоу удалился; хозяин Медного Замка учтиво проводил его до ворот, шагая рядом с лошадью, и мистер Лоу отправился к Лукану, а мистер Дейнджерфилд некоторое время сверкал ему вслед белоснежной самодовольной улыбкой.
Затем рыцарь блестящих очков со свойственной ему ловкостью и аккуратностью переоделся, и минут через пять кто-то уже видел, как его треуголка скользила вдоль зеленой изгороди к Чейплизоду.
Подходя к дому Стерка, он еще издалека по привычке взглянул на окошко спальни, но ничего необычного не заметил. Тогда он поднялся на крыльцо и спросил, можно ли видеть миссис Стерк.
- Моя дорогая мадам, - произнес Дейнджерфилд после обычного обмена любезностями. - Я зашел всего на несколько минут: у "Феникса" меня ждет лошадь, придется съездить в город. Как сегодня ваш больной?
- О, очень хорошо… прекрасно… для такой холодной погоды, конечно. Доктор говорит, что он ослабел, но я не огорчаюсь: так и должно быть, пока не кончатся холода, - я это всегда говорю; у меня глаз наметанный, я умею судить по виду. А вы, мистер Дейнджерфилд? Я знаю приметы и уверяю вас…
- В доме тихо; детей нет, мадам?
- Да, они в парке с Мэг.
- Не разрешите ли, мэм, пройти к нему?
- К нему?
- Да, бросить взгляд, всего лишь на мгновение.
Вид у миссис Стерк сделался очень удивленный; к недоумению примешивалось некоторое любопытство и даже испуг.
- Надеюсь, вы не получили известия, что ему стало хуже, мистер Дейнджерфилд? Нет, сэр?
- Нет, мадам, клянусь честью; я ни с кем, кроме вас, сегодня о нем не говорил; но мне хотелось бы на него взглянуть, а также сказать вам несколько слов, с вашего разрешения.
И миссис Стерк повела Дейнджерфилда вверх по лестнице; по пути она перешла на шепот, так как у нее в голове укоренилась фантазия, что ее Барни пребывает в легкой приятной дремоте и его ни в коем случае нельзя будить; она то ли забыла, то ли не вполне понимала, что даже грохот всех орудий, находившихся напротив, во дворе казарм, бессилен был прервать его зловещий сон.
- Ты можешь сойти вниз, дорогая, - бросил мистер Дейнджерфилд девочке, которая при их появлении молча поднялась со стула, - с вашего разрешения, миссис Стерк, ступай вниз, дитя, быстренько.