38 лет от роду
Над этой гладкой овальной табличкой виднелась какая-то крохотная, не больше шестипенсовика, декоративная деталь. Джону Трейси показалось, что это звезда. Боб Мартин принял украшение за масонский знак. Мистер Тресселз же, который едва не проглядел заинтересовавшую сотоварищей деталь, высказал догадку, что это всего лишь грошовый херувим. Однако мистер Айронз, клерк, ни минуты не сомневался, что на гробе изображена корона, услышав же другие мнения, предпочел, по своему обычаю, промолчать; холодно сложил он свои тонкие губы в неприятную каменную полуулыбку и предоставил всем прочим и далее пребывать в неведении.
- Прах к праху (тук-тук), перст к персту (тук-тук), тлен к тлену (тук).
А теперь гроб предстояло препроводить вниз, к месту последнего упокоения.
Плиту, закрывавшую вход в склеп, подняли и отложили в сторону. Но сходить в бездну Аверна по крутым выщербленным ступеням, согнувшись в три погибели, оказалось нелегко. Молодой Мервин спустился следом, дабы убедиться, что гроб поместят надлежащим образом. В пробивавшемся снизу свете фигуры носильщиков казались гигантскими и совершенно черными.
Доктор Уолсингем гостеприимно предложил своему собрату по церкви ночлег, но тот предпочел вернуться в город, где его ждали ужин и постель. Мервин поблагодарил и тоже отказался. Час был уже поздний, и он намеревался остановиться на ночь в "Фениксе", назавтра же лично засвидетельствовать доктору Уолсингему свое почтение. И вот страдающий разлитием желчи городской священник забрался в свою карету, а гробовщик и его сотоварищи разместились на похоронных дрогах и в экипаже из траурного кортежа, после чего процессия чинно двинулась по Дублинской дороге. Однако случилось так, что, благополучно миновав заставу, ярдов через сто участники похорон догнали развеселую компанию "Олдерменов Скиннерз Элли"; шествие этих последних сопровождалось песнями и добродушными шутками, которые перемежались ликующими кликами, а то и кукареканьем. Погребальная братия немедленно последовала их примеру и подняла безудержный гам. До самого въезда в город повозки состязались друг с другом в бешеной скачке, к ужасу всеми забытого священника, который безуспешно пытался докричаться до весельчаков через окошко кареты. Так продолжалось до самого конца пути. Когда разгневанный служитель церкви вышел из экипажа, мистер Тресселз получил изрядный нагоняй. Жизнерадостному гробовщику пришлось скорчить постную мину и высказать глубокое сожаление по поводу происшедшего; крики и буйство он целиком отнес на счет подвыпивших гуляк, которые, по несчастливой случайности, возвращались домой той же дорогой; мерзкие нечестивцы не иначе как намеренно напугали лошадей, чему не приходится удивляться, ибо представителям мирного и почтенного ремесла мистера Тресселза не впервой терпеть поношения от подобного рода шутников. Ему удалось не то чтобы убедить, но, по крайней мере, сбить с толку сурового пастыря, и тот, пробормотав "credat Judaeus", резко отвернулся и удалился не прощаясь.
Когда доктор Уолсингем и его верный спутник приблизились к родному крыльцу, от которого их отделял только небольшой садик, в старом доме разом смолкли звуки клавикорда и сопровождавшее их красивое контральто. Доктор улыбнулся в темноте и с удовольствием сказал сам себе (с присутствием старого Джона можно было не считаться): "Мои шаги она всегда услышит, маленькая моя Лили, как бы ни была занята". Парадная дверь растворилась, и негромкий, но полный энергии красивый голос радостно и задорно приветствовал старика.
Глава III
МИСТЕР МЕРВИН У СЕБЯ В ГОСТИНИЦЕ
Утро наступило прекрасное, солнце сияло золотом, природа омылась свежестью, деревья, цветы, земля - все благоухало. Подсохший тротуар весело блестел, а с ним и весь ряд деревенских окон; среди густого плюща, обвивавшего старую церковную башню, оживленно обменивались утренними новостями воробьи; то тут, то там раздавалось пронзительное кукареканье деревенского петуха, бросавшего таким образом вызов соседу; над артиллерийским плацем близ реки разносились нежные звуки рожка.
Начал уже свой обычный утренний обход цирюльник Мур, через дверь булочной сновали многочисленные слуги и служанки, потрепанный красный капор старухи Полл Дилани и белая корзинка ладной маленькой Китти Лейн, девицы со свежим серьезным личиком, уже замелькали на порогах жителей, заказавших к утру свежие яйца. Через приоткрытые парадные двери можно было разглядеть где напудренного лакея, а где веселую служанку в домашнем чепце, поспешавшую в гостиную с красным лаковым чайным прибором. Короче говоря, весь Чейплизод садился за утреннюю трапезу.
Между тем Мервин позавтракал в одиночестве в знаменитой задней гостиной "Феникса", куда допускались все желающие и где можно было почитать газету. На вид он нисколько не походил на отрицательный персонаж - если считать, что нашему повествованию таковой надобен. Лицо Мервина было бледно, меланхолично, величаво, а в больших живых глазах таилась повесть загадочная и, быть может, ужасная. Любой, кому случилось бы узнать об этом молодом человеке побольше, вместе с любезным доктором Уолсингемом развел бы руками, услышав, что Мервин по доброй воле, хотя бы на малый срок, решил остановиться в этом крохотном городишке. Подвигнул его к этому не извращенный каприз, а скорее некие неведомые чары. Вся жизнь Мервина состояла в непрерывном бегстве и погоне - в бесплодных попытках ускользнуть от демона, преследовавшего его, и в стремлении угнаться за химерой.
Мервин стоял у окна, но оставался равнодушен к умиротворяющим картинам и звукам деревенской жизни и разлитым в воздухе ароматам. В это время в гостиную влетел доктор Тул - суетливый румяный коротышка. Он только что отпустил ехидную шутку по адресу старой толстой буфетчицы и продолжал довольно посмеиваться. "А ты, радость моя, побудь-ка снаружи". Эти слова были обращены к собаке, которая попыталась протиснуться в дверь, минуя доктора. Последовал ловкий пинок, и собака пронзительно взвизгнула уже по ту сторону двери.
- Ваш покорный слуга, сэр, - вскричал доктор и отвесил краткий, но глубокий поклон; удивление его было наигранным - именно с целью поглядеть на незнакомца он и явился в заднюю гостиную. - Нет-нет, прошу вас, не обращайте на меня внимания. Только что позавтракали? Кофе недурен - в "Фениксе" умеют варить вкусный кофе. Сливки просто отличные, как по-вашему? Им-то я этого не говорю, - доктор подмигнул, - чтобы не перехвалить. Вам ведь подали сливки, надеюсь? - Тул ловким движением повернул молочник к свету и заглянул внутрь. - А о яйцах нечего и говорить - четыре дюжины несушек на птичьем дворе и девять десятков уток в садике у Трешема, по соседству со Стерком. Стоит припустить ливню, ну и гвалт же там поднимается! Стерк все грозится их перестрелять; он хирург в здешнем артиллерийском полку. Том Ларкин этим вечером сказал, что Стерк просто-напросто позавидовал их утиным мозгам - его куриные пожиже будут, ха-ха-ха! Ну и ночка выдалась - век не забуду, сущее царство тьмы, и хлестало к тому же сплошным потоком. Вынужден был выходить по делам - медик, знаете ли, куда денешься? - и едва не попал в переплет. Что хорошенького в газете? А, так вы не смотрели. А знаете ли вы, сэр, что - в такую-то ночь - у нас тут хоронили кого-то из Дублина, - а, каково? Тресселзу с подручными пришлось потрудиться. Один негодник с заставы - это недалеко, за углом, - сплетник, каких мало (а ведь любителей совать нос в чужие дела у нас, поверьте, хватает), - так вот, он сказал, что знает кучера. Боб Мартин, церковный сторож, уверяет, что заупокойную читали, ни много ни мало, двое священников - так-то! Все по высшему разряду. Один - священник нашего прихода, старый доктор Уолсингем, святой человек, без устали творит добро, точнее сказать, вступается подряд за всех мерзавцев в округе, - ха-ха! - ни в какую не дает сбыть их с рук, намерения у него, правда, самые добрые, только что с ленцой он да со странцой. А второй - этот прогнивший ходячий скелет Гиллеспи. И на кой только черт его откопали? Один из тех, кто был в похоронной процессии, сказал Бобу, что это он. Этот Гиллеспи из Донегана, уж я-то его знаю, злой как собака, скажу я вам, и масон - да, да, вольный каменщик - важная птица! Обедал как-то вечером в Великой Ложе, - вы, я вижу, не масон, наши знаки вам незнакомы, - а рожа у него была такая скукоженная и желтая - еще немного, и я бы выжал его в пунш вместо лимона, ха-ха-ха!
Поднятием бровей Мервин изобразил вежливое изумление. Доктор Тул с минуту молчал в ожидании ответной реплики, но ее не последовало.
Тогда доктор продолжил свою речь, нимало не смущаясь тем, что во взгляде Мервина появилось нечто зловещее.
- Пейзажи здесь, сэр, один другого лучше. Художники сюда летом тянутся дюжинами; вытащат альбомы и карандаши и давай марать бумагу, ха-ха-ха! Если вы рисуете, сэр, то возьмите на заметку: есть тут выше по реке одно чудесное местечко с видом на мельницы… Но вы ведь не рисуете?
Ответом ему было молчание.
- А может быть, вы все-таки хоть чуть-чуть балуетесь карандашом, как моя дражайшая супруга? - Внимательный взгляд на одежду незнакомца не обнаружил никаких признаков артистических склонностей, и мистеру Тулу пришло на ум, что молодой человек состоит в штате лорда-наместника. - Если вы направляетесь в Лейкслип, то обратите внимание: здесь у нас на редкость хорошие лошади. - (Шепнем, между прочим, на ухо читателю, что Лейкслип служил в то время летней резиденцией Его Превосходительству и леди Тауншенд; из старых газет можно узнать, что понедельник был днем, открытым для публики, а по четвергам обычно устраивались приемы.) Однако и тут мистер Тул вытащил, похоже, пустой номер. - Если вы сегодня не собираетесь уезжать, есть случай развлечься - стрелковые состязания в Палмерзтауне, на ярмарочной лужайке. Будут участвовать семь районов, призы - десять и пять гиней. В час дня. Как вы насчет этого?
Тут в гостиную вошел майор О'Нейл из Королевской ирландской артиллерии, маленький, тщательно одетый человечек с лицом типичного ирландца. Он оказался немногословным, зато весьма приветливо улыбался…
- Ваш покорнейший, джентльмены. А, доктор, как дела? Что нового… о чем пописывает "Фримен"?
Тул пробежал глазами газету и тут же ее скомкал.
- Ничего… ничего особенного… Бал у леди Мойры: маскарадные костюмы - ирландские, ничего привозного; гости без масок, большой съезд дворянства - более пяти сотен приглашенных. Верно, и ваших сослуживцев там было немало, а, майор?
- А как же: лорд Блэкуотер, это уж непременно; кроме того, генерал Чэттесуорт, Деврё, маленький Паддок и…
- Стерка не было, - с ухмылкой перебил майора Тул, явно не расположенный к своему собрату по медицине. - В среду ночью на чейплизодской дороге двое грабителей напали на какого-то джентльмена, отняли у него часы и кошелек, а заодно шляпу, парик и трость. Ему крепко досталось, и сейчас он лежит в постели в тяжелом состоянии. На одном из разбойников был поношенный светлый кафтан и парик. Черт возьми, майор, будь я на месте генерала Чэттесуорта и имей под началом две сотни удальцов, я бы заполучил у правительства полномочия и очистил дорогу. Представьте себе, сэр, после наступления сумерек за чертой города в одиночку лучше не появляться, если хочешь жить. - Возмущению словоохотливого медика не было предела. - Уж я бы выловил этих отпетых мерзавцев всех до одного и спалил живьем в бочках из-под дегтя. Проклятье! Недавно отправили на тот свет старого Джо Наппера с Дерти-Лейн, и хоть бы кто-нибудь всплакнул. И вот, глядите, опять все сначала… - И Тул продолжал в том же духе.
Тем временем порог гостиной переступили сослуживец майора капитан Клафф (крепкий, с туго перетянутой талией) и мистер Наттер из Мельниц, управляющий лорда Каслмэлларда - невысокий человечек со смуглым суровым лицом. Вслед за ними потянулось еще с полдюжины посетителей, главным образом членов клуба, собиравшегося вечерами в левой передней гостиной, напротив буфетной; там они ублажали себя приятной беседой, картами, триктраком, глотком-другим горячительного; случалось здесь также услышать в исполнении доктора Тула, изрядного тенора, "А знать красовалась в шелках, в серебре", "Кокетка взглянула игриво" и другие, подобные этим песенки; поклонник театра, кругленький прапорщик Паддок, даром что "шлегка шепелявил", выступал с вдохновенными имитациями Моссопа, Шеридана, Маклина, Барри и прочих актеров. Чужак в этом приятном обществе, Мервин взял свою треуголку и трость и - как печальная прекрасная тень - выскользнул наружу, сопровождаемый немногими любопытными взглядами; к его уходу остались равнодушными все, кроме Тула, который тут же принялся обсуждать с кем-то шепотом его персону.
В задумчивости Мервин бесцельно проследовал через "Парк Его Величества, именуемый Феникс", вышел в Каслнокские ворота и живописной долиной Лиффи, зажатой меж двух лесистых косогоров, поднялся до паромной переправы; на том берегу Мервин очутился близ деревни Палмерзтаун, откуда намеревался повернуть обратно.
Глава IV
ПАЛМЕРЗТАУНСКАЯ ЯРМАРОЧНАЯ ЛУЖАЙКА
На краю лужайки виднелось полдюжины экипажей и десятка два верховых лошадей, у питейного заведения напротив толпилась компания оборванцев; ворота были распахнуты, артиллерийский оркестр, выстроившийся на лужайке, громоподобной бодрой мелодией будил эхо во всех окрестных закоулках; время от времени бабахала "Смуглянка Бесс" и над изгородью всплывал белый дымок; раздавались ликующие крики зрителей, а изредка и многоголосый раскат хохота, за которым следовал ровный мелодичный гул толпы. Мервин, искавший одиночества, но успевший уже от него устать, счел, что в толпе незнакомых людей он будет неприметен, свернул вправо и оказался на прославленной палмерзтаунской лужайке.
Открывшаяся перед ним картинка сельской жизни представляла собой истинный праздник для глаз. Приблизительно в сотне ярдов от Мервина на зеленом склоне холма четко выделялась круглая мишень с яркими концентрическими кольцами. Участники состязания, принарядившиеся в свое лучшее воскресное платье, стояли все вместе на виду; одни из них держали наготове мушкеты, другие - охотничьи ружья (это допускалось); на треуголках колыхались пучки разноцветных лент, петлицы украшали цветущие веточки. Живописно-беспорядочные группки зрителей образовывали большой многоцветный партер, который был поделен надвое широким изогнутым газоном, - он шел от места, где стояли стрелки, до самой мишени.
В ослепительном свете дня наши предшественники, жившие в прошлом веке, являли собой поистине красочное зрелище. Как радовали взор алые и золотые жилеты, небесная лазурь, серебро, горохово-зеленые струны лютен, розовый шелковый подбив, сверкающие пряжки, изысканные парики, пудреные прически! Как гармонировало все это с блестящими нарядами величавых дам и щедрых на улыбки молоденьких простолюдинок! Эта пестрая картина, дополненная изрядным количеством мундиров, пребывала в неспешном движении, а рожки и барабаны Королевской ирландской артиллерии наполняли воздух зажигательными мелодиями.
Ближайшие соседи присутствовали все до единого, и среди них веселый маленький доктор Тул, в самом пышном из своих париков, при трости с золотым набалдашником. Доктор и на сей раз не изменил своим привычкам и прихватил с собой ни много ни мало трех собак. Впрочем, докторская свита могла включать в себя и пять, а то и семь четвероногих, как то бывало во время его утренних прогулок по городу. В таких случаях тишину то и дело нарушали его оглушительные оклики: "Фея, оставь поросенка в покое, скотина!", "Юнона, брось сейчас же эту гадость!", "Цезарь, паршивец, куда тебя несет?", а в ответ раздавалось пронзительное взвизгивание ослушника, отведавшего докторской трости.
- Поглядите-ка на этого Стерка, - обратился Тул к прекрасной Магнолии, сопровождая свои слова выразительной гримасой. - Таскается за его светлостью, как хвост за собакой, ха-ха! Вот увидите, оставит он Наттера с носом. Вечно разевает рот на чужой кусок.
Доктор Стерк и лорд Каслмэллард беседовали поодаль на пригорке, причем хирург указывал тростью куда-то вдаль.
- Ставлю пятьдесят шиллингов, он сейчас из кожи лезет, чтобы подловить на чем-нибудь Наттера.
Приходится признать, что в утверждениях Тула таилась, вероятно, немалая доля истины. Тул также чуял нутром, хотя и забыл об этом упомянуть, что Стерк положил глаз на его пациентов и подумывает уйти из армии, чтобы заняться гражданской практикой.
Стерк и Тул заглазно костили друг друга на чем свет стоит. Тул именовал Стерка не иначе как "коновалом", а вдобавок "контрабандистом" (после некой аферы с французским бренди, по поводу которой я затрудняюсь высказать определенное мнение; полагаю лишь, что Стерк ни в чем противозаконном замешан не был). Стерк же использовал выражения "этот пьянчужка аптекарь" (в задней гостиной у Тула негласно готовил отвары, пилюли и порошки мальчик-подручный), "певчая пташка" и "спившийся собачник Тул". При всем этом нельзя сказать, что они были в ссоре: оба медика встречались, обменивались новостями, а пакостили друг другу с осторожностью, в умеренных дозах - в общем, их взаимную ненависть я бы назвал добрососедской.
Тут же находился генерал Чэттесуорт - сияющий толстячок в полной артиллерийской форме. Он улыбался, приветствовал дам, чопорно кланялся, а по спине его двигалась туда-сюда длинная косичка, которая, когда генерал откидывал голову, едва не касалась земли. В устремленном на нее взгляде Юноны Тулу почудилось нечто недоброе, и он счел за лучшее, не дожидаясь дальнейшего развития событий, наградить собаку изрядным пинком.
Сестра генерала, Ребекка, была высока, стройна, одета в роскошный парчовый наряд, обильно украшенный кружевами, и держала в руках красивый веер. В свои пятьдесят пять лет она выглядела удивительно свежо и временами очень мило заливалась легким, самым что ни на есть подлинным румянцем; повелительный взгляд, решительные губы - лицо властное, но при этом на редкость располагающее и приятное. Племянница Ребекки и дочь генерала, Гертруда, также была высока, изящна и, как мне говорили, безупречно красива.
- Черт возьми, ну и красавица! - вырвалось у лейтенанта-фейерверкера О'Флаэрти; будь у него чуть больше ума, он бы удержался от замечания, которое, вероятно, не доставило особого удовольствия очаровательной Магнолии Макнамаре - именно к ней в последнее время питало слабость страстное, но в известной мере разочарованное лейтенантское сердце.
- Вот уж не сказала бы, - произнесла Мэг, презрительно вскинув голову.
- Говорят, ей нет и двадцати - ни за что не поверю, двадцать ей уже стукнуло, готов спорить на бочонок кларета, - поспешил исправить свою оплошность О'Флаэрти.