- Это правда, - подтвердил Веренский. - Ты уж, Вася, не обижайся за откровенность, дело прошлое. Мне было непонятно, почему Лиза сразу заволновалась и принялась мечтать о Васе, как о пресловутом принце. Наверное, я сам виноват, воспитывал Лизу, как тургеневскую барышню, все строил из себя потомственного аристократа.
Я был обеспокоен и уже собирался применить родительскую власть - задушить на корню чувства молодых людей, как вдруг Лиза совершенно переменилась к Васе, да так резко и необъяснимо, что вместо радости я встревожился.
Нить повествования снова подхватил Василий:
- Не берусь утверждать, но я предполагаю, что видел однажды Себа. Я пришел в имение под вечер. Лизы не оказалось в особняке. Галина Ильинична направила меня в сад, сказала, что дочь пошла прогуляться. Я пошел искать Лизу и на одной из парковых скамеек застал ее в обществе мужчины. Он был красив, но какой-то порочной красотой. Так выглядят мужчины, пресыщенные любовными похождениями; втайне они презирают женщин, но редко откажутся от мимолетной, пусть даже самой низменной связи. Одет он был элегантно - в черный пиджачный костюм, я даже подумал сначала, что какое-то официальное лицо приехало к Леониду Ефимычу.
Я подошел и ожидал, что Лиза меня представит, но она почему-то этого не сделала. Более того, посмотрела на меня отчужденным взглядом и попросила подождать в доме. Я извинился и пошел прочь, терзаясь мгновенно вспыхнувшей ревностью. Я свернул в аллею и решил подобраться к паре с другой стороны. Мне это удалось, я спрятался за пышными кустами и стал элементарно подглядывать. Жаль, слов не было слышно, а поближе я подойти не мог.
Они говорили о чем-то; я видел четкий профиль мужчины, Лиза сидела ко мне спиной, склонив голову, но иногда поворачивала лицо к собеседнику и смотрела на него дольше, чем мне бы хотелось. Мужчина один раз обернулся в мою сторону, я даже ощутил на себе тяжелый взгляд, хотя видеть меня он никак не мог. Усмешка исказила его чувственные губы, и он снова повернулся к девушке.
Наконец они встали. Он взял руку Лизы и прижал к губам, глядя при этом девушке в глаза. Она задрожала всем телом, выдернула руку - не сразу и с видимым усилием - и побежала по аллее по направлению к дому. Мужчина постоял, наблюдая за ней, затем пошел в противоположную сторону.
Я был поражен, кроме того, убедился, что незнакомец не был гостем в доме, а явился откуда-то извне. Я твердо решил выяснить, кто он такой и откуда взялся, поэтому незаметно последовал за ним. Но стоило ему скрыться за поворотом в боковую аллею, как сей джентльмен пропал, буквально испарился. Я бросился туда-сюда, но спрятаться там было негде. Даже, если бы он рванул по-спринтерски к заброшенному строению бывшей конюшни, я успел бы его засечь. Я все же заглянул в конюшню и чуть не поплатился за это зрением: огромная черная птица с криком метнулась мне в лицо, выпустив хищные когти, я едва успел увернуться, но зевать не стал, сразу выскочил наружу, не дожидаясь новой атаки.
- А что за птица? - заинтересовался Михалыч.
- Коршун, но необыкновенно крупный. А главное, абсолютно черный. Дело в том, что окраска взрослого черного коршуна на самом деле темно-бурая, брюхо светлее, с пестринами, верх головы светлый. А этот саженно-черный без малейших просветов. Я сам натуралист, но таких крупных и черных особей не припомню, в нашем лесу ничего подобного не водилось. О диковинной птице я вечером рассказал напарнику. Мы пришли в конюшню на следующий день, взяли фотокамеру, но птицы не обнаружили.
- А может, орел? - предположил Ярик.
- Нет, что ты, орлы здесь не водятся.
- А Лиза, что случилось с Лизой? - все не терпелось Максиму.
- С того дня она начала меня сторониться. Мои визиты стали ей неприятны. Она грубила мне, открыто гнала от себя. Я был отвергнут и невыносимо страдал. В то же время она никуда не ходила, ни с кем не встречалась. Для меня ее поведение было загадкой, но я, сам не знаю почему, был твердо уверен, что причина ее холодности - таинственный незнакомец.
- Не могу простить тебе, Вася, что ты не предупредил меня о незваном госте, - посетовал Веренский. - Хотя винить некого: все, что случилось - следствие моей низости, жадности, тщеславия.
Я поздно заметил, что Лиза переменилась. Когда хватился, она была уже почти невменяемой. Она перестала есть, спать, могла часами сидеть и смотреть в одну точку, на расспросы не отвечала. Я решил обратиться к врачам.
Поздним вечером я зашел к Лизе, чтобы уговорить ее лечь на обследование в клинику. Она готовилась ко сну, на ней был легкий пеньюар поверх ночной сорочки. Я стал говорить с ней, но она не отвечала и смотрела на меня как-то странно, напряженно, взволнованно, в то же время не вникая в смысл моих слов.
- Лиза, ты слушаешь меня? - тихо спросил я и взял ее за печи.
Она отстранилась с непередаваемым выражением, как будто в моем прикосновении было что-то нечистое.
- Лиза, да что с тобой?! - воскликнул я. - Скажи хоть слово, не молчи, умоляю, доченька!
- Я тебе больше не дочь, - сказала она чужим голосом. - У меня нет родителей. Я ухожу от вас к мужчине, которого люблю.
- К кому? - опешил я. - К Васе?
Она зло расхохоталась. Мне не доводилось слышать, чтобы моя дочь так смеялась.
- Она уходит ко мне, - раздался у меня за спиной голос, который я узнал мгновенно. Меня прошиб холодный пот. Я как и в первый раз ощутил дыхание тлена и что-то неимоверно давящее, тоскливое.
Я медленно повернул голову, все еще надеясь, что ненавистный голос мне померещился, но нет - это был он, Себ, во всем блеске своего гибельного обаяния, сарказма, сокрушительного притяжения всех низменных соблазнов, он был стихией разрушения, апофеозом зла.
Я закричал и отшатнулся, ужас пронзил меня с головы до ног.
- Прочь, демон, - задохнулся я, отгораживаясь от него руками. Меня трясло, я еле выговаривал слова. - Я перекрыл тебе доступ в наш мир, как ты здесь оказался?
- Жалкий, презренный червь, - зашипел он мне в лицо, словно огромная черная змея. Глаза у него занялись огнем, и чем больше он свирепел, тем огонь этот светлел, пока не раскалился добела, как металл в тигле. - Ты стоишь того, чтобы превратить тебя в кучку пепла. Я ведь сказал тебе, что за обман придется платить. Для начала я заберу твою дочь, а после придумаю для тебя самую мучительную казнь.
- Ты ждал девятнадцать лет? - беспомощно пролепетал я, плохо соображая, что говорю.
- Глупец, что значат для бессмертного девятнадцать лет? Бестолковый, дрянной человечишка. Ты равняешь меня с собой? Кого ты хотел перехитрить, ничтожный слизняк?
Он подошел к Лизе и властно обнял ее одной рукой, другую положил ей на грудь и сделал это на редкость непристойно, как обращаются с продажной девкой. Лицо у него при этом было циничное, губы искривила грязная улыбка.
- Справная деваха, молочная, откормленная, ты хорошо за ней смотрел, молодец! Есть чем позабавиться. Ты хочешь ублажить меня, Лиза?
Моя девочка, невинная, чистая душа обняла похабника и прижалась к его груди с выражением счастливого ожидания на лице. Он стал грубо ласкать ее, целовать и раздевать на моих глазах, его руки бесстыдно сновали по ее телу, она отвечала ему сладострастными телодвижениями, еще немного, и они совокупились бы у меня на глазах. Представьте чувства отца при подобном зрелище.
Я бросился к ним, пытался вырвать ее из объятий негодяя. Он оттолкнул меня одним неуловимым движением руки, достаточным, чтобы я врезался в стену и долго потом приходил в себя.
Тогда я подполз к ногам Лизы, умолял, плакал, просил не уходить с Себом, но она была отравлена, околдована, ничего не воспринимала, неистово льнула к развратнику и вместо ответа ударила меня ногой в лицо. Все, что было в прошлом, стало ей ненавистно, даже мать. Я позвал Галину, не объясняя, кто такой Себ, надеялся, что она повлияет на дочь. Лиза наговорила ей ужасных, грубых, оскорбительных вещей, я не хочу сейчас этого повторять. У бедняжки Гали и без того было больное сердце, а тут от потрясения у нее случился жесточайший приступ.
- Чего ты хочешь?! - в истерике закричал я Себу, поддерживая бесчувственную жену. - Решил извести мою семью?
- Ступай к пианино и открой врата, - приказал Себ. - Потом ты принесешь мне книгу, как обещал. Я знаю, ты спрятал ее в одном из храмов, которыми забит этот мерзкий городишко. Только после этого получишь обратно дочь и займешься здоровьем жены.
Я умолял его позволить вызвать к Гале врача, но он был непреклонен. Ноги у меня подкашивались, не помню, как я добрался до кабинета, в голове был полный сумбур. И все же магическая пьеса плотно сидела в памяти, мало того - ее помнили мои пальцы.
Я начал играть. Что-то было сводящее с ума в этой проклятой музыке, отчего я забыл жену, Лизу, нависшие надо мной несчастья, слился с роковыми звуками воедино и открыл портал. Комната поплыла, стены перекосились, прямые линии сломались, потекли, вновь повеяло затхлостью и холодом, до меня донеслись издалека какие-то хриплые голоса.
Себ с Лизой были рядом и наблюдали превращения.
Когда зыбкое кружение мало-мальски устоялось, Себ сказал:
- Иди за книгой, а я пока забираю твою дочь с собой. Так что не пытайся снова закрыть врата, иначе она уже никогда не сможет вернуться.
Я поспешил к Гале, но поздно - оставленная без всякой помощи, она умерла. Эта внезапная, совершенно непредвиденная смерть вслед за бегством дочери подорвала мои силы. Я упал на пол и пролежал в беспамятстве остаток ночи. Утром домработница нашла в доме два бездыханных тела и подняла тревогу…
- Книгу вы все-таки не отдали, - перебил Максим, чтобы сократить рассказ Веренского.
- Я провалялся в больнице целый месяц. Вернулся домой другим человеком. За книгой на сей раз я честно собирался сходить, но тут появился Сила Михалыч…
- Я убедил Леонида Ефимыча не отдавать книгу, - вмешался Михалыч. - Себ лжет и не вернет Лизу, она тот же ключ, что и книга. Он понимает, что мы, служители света, сделаем все, чтобы закрыть страшную дверь, и хочет на случай нашего успеха иметь орудие возврата.
- А что случилось с пианино, почему оно утратило естественный звук?
- Проход слишком долго оставался открытым, деформация коснулась всего, что попадает в зону расширяющейся дыры. Закрыть ее с помощью второй пьесы уже не удастся, единственная возможность - восстановить гармонию в том звене, с которого она начала разрушаться. Понимаешь, это вроде как цепная реакция.
- Тогда почему Себ просто не уничтожил пианино? Ведь это и есть главное звено.
- Сложный вопрос. Он потребует длительных объяснений. Если вкратце, то пианино уничтожать сейчас нельзя, оно с момента открытия портала тесно связано с потусторонним миром, уничтожение пианино может привести к непредсказуемым последствиям и потрясениям как в том, так и в этом мире. Думаю, этого никто не может пока просчитать, поэтому тронуть инструмент Себ не решается.
А вот книгу надо бы уничтожить немедленно, но Леонид Ефимыч почему-то уперся и не хочет отдать ее даже мне.
- Нет-нет! - сорвался на крик Веренский. - Неужели непонятно? Себ узнает, что книга больше не существует, и заберет Лизу навсегда. Он все знает, все чует, с ним нельзя юлить, я получил слишком горький урок. Я никогда и никому не скажу, где я спрятал книгу!
- Вы допускаете страшную ошибку! - Михалыч рассердился. - Себ давно охотится за книгой, еще со времен старого графа и в конце концов до нее доберется каким-нибудь способом.
История повторилась. В первый раз, с целью завладеть книгой, он похитил Аделаиду, дочь графа, но тот, вместо того чтобы расстаться с рукописью, покончил с собой. Возможно, нервы старика не выдержали сцены совращения, какую видели вы, ведь нравы тогда были намного строже. Теперь мне стало ясно, почему до нас дошел его опасный труд, он просто не успел его уничтожить, и книга осталась лежать там, где он ее спрятал.
- И что? Где сейчас Аделаида? Исчезла без следа! Проклятый Себ не вернул родственникам даже ее кости. Я не хочу подобной участи для Лизы. Я спасу ее, спасу!
Глава 10
Михалыч проходил мимо ванной комнаты и услышал звук разбившейся склянки. Зашел в помещение. На керамических плитках пола блестели мелкие осколки. Михалыч встал посредине, покрутил головой, затем решительно двинулся к плетеной корзине для белья, запустил руку под крышку и вытащил за шкирку Зета.
- Ты что здесь делаешь, прохвост?
Чертенок болтался на весу, покаянно опустив рожки и свесив лапы.
- Ой-ой, господин, отпусти, - заверещал он. - Твоя рука жжется. Ты спалишь мне шкуру.
Михалыч посадил его на крышку корзины.
- Благодарю, господин, а то каждый норовит попортить мой костюмчик, - пожаловался франт, расправляя на шее пышное жабо.
- А ну отвечай, козявка, что ты здесь вынюхиваешь! Тебя шпионить послали?
- Ни-ни-ни, господин, я сам. Ты меня, пожалуйста, не выдавай. Если старшие узнают, что я хожу сюда самовольно, меня снова высекут. Раньше мы ходили в мир людей только с высшего соизволения и с большими трудностями, а сейчас, когда проход открыт, все стали бегать без спроса. Но все равно запрещено, особенно младшим, если попадусь, меня накажут.
Михалыч присел на край ванны:
- Ну и какого черта тебя носит сюда каждый день?
- Ай-яй-яй, тебе, светлейший, совсем не пристало чертыхаться. Разве ты плохо учился? Вот я хорошо усвоил, что нам можно, а что нельзя, потому что я лучший ученик!
Зет вдруг насторожился и шмыгнул обратно под крышку корзины. Вошел Максим, осколки хрустнули у него под ногами.
- Доконал-таки флакончик? Ну и черт с ним! Этот аромат меня уже во сне преследует, никогда больше не куплю.
- Чертыхаться нельзя, - назидательно сказал Михалыч. - Чему тебя только учили?
- Да ничему, в общем-то. Так, музыке кое-как. Я тебе помешал?
- Хочу принять ванну, что-то спину ломит.
- Ухожу. Руки только сполосну. Осколки-то смети хоть в сторону, порежешься.
Как только Максим ушел, Зет выбрался из корзины.
- Это твой друг? - кивнул он на дверь. - Я слышал, что он гений. А еще я тайком подслушивал, как он играл. - Чертенок сокрушенно вздохнул. - Жаль, долго не проживет.
- С чего ты так решил? - Михалыч нахмурился.
- Он добрый гений, а добрые гении наши злейшие враги. С ними необходимо бороться безжалостно, любыми средствами, - наизусть отчеканил Зет.
- Ах, вот оно что! Понятно, - снова улыбнулся Михалыч. - Давай-ка, отвечай урок до конца, посмотрю, какой ты способный.
Чертенок вытянулся и с готовностью затараторил:
- Добро, посеянное гением, живет в веках, и искоренить его практически невозможно. Один добрый гений стоит миллиона мерзавцев, потому что зло не живет долго, а сотворенное гением - вечно и сводит на нет все наши усилия. Поэтому гениев мы стараемся истреблять как можно раньше, чтобы свести их вклад к минимуму.
- Истреблять? Это как же? Убиваете, насылаете порчу?
- Зачем? Все делается с помощью самих же людей. Ты, светлейший, задаешь странные вопросы. Будто сам не знаешь. Наше дело нашептывать людям дурное, а остальное они сделают за нас.
- Да знаю я все, тебя хочу проэкзаменовать. Пожалуй, ты действительно прилежный ученик. Только почему же ты нюхаешь цветы, слушаешь музыку, жалеешь гения? Сдается мне, какой-то у тебя изъян, мелкий лихоимец.
Мордаха Зета плаксиво сморщилась:
- Сам не могу понять. Зараза какая-то. Я из высшей касты чертей, данные у меня отличные, вырасту, стану правой рукой Себа, он сам однажды обмолвился. Себ хвалит меня, говорит, что я сметлив не по годам.
- Вундеркинд чертов, - кивнул Михалыч.
- Не выдавай меня, господин, очень прошу. Я постараюсь исправиться.
- Так зачем ты залез к нам в ванную, проныра?
Зет неожиданно сконфузился совершенно искренне.
- Я… я хотел взять кусочек мыла, - промямлил он, пряча глаза. - Они играли, кидались навозом, а мне совсем не нравится. Я целый час в пруду полоскался, но запах никак не отбить. Даже чесаться начал.
Он украдкой поскреб сухонькой обезьяньей ручкой саднящее место на смоляном боку.
- Да-а, точно ты, пострел, дефективный. Первый раз вижу такого чистюлю в рядах нечисти. Не трясись, я никому не скажу. Бери мыло и проваливай.
Зет бочком приблизился к Михалычу, осторожно, боясь прикоснуться, взял из его руки кусок туалетного мыла, и чинно засеменил к двери, но прежде чем выйти обернулся:
- Можно еще спросить? - Получив поощрительный кивок, продолжал: - Зачем ты надел чужую шкуру?
- Мне так удобнее, - едва не расхохотался Михалыч. Зет несказанно его забавлял.
- Классно! Я бы тоже так хотел. Но такому нас не учат. Это умеют только высшие.
До свидания, господин, - вежливо попрощался чертенок и, исчерпав весь запас известного ему политеса, с облегчением дал стрекача.
Михалыч еще некоторое время задумчиво смотрел на приоткрытую дверь, затем взял щетку и стал сметать в кучку осколки.
Ярослав с утра засел за свой ноутбук, но завидев Василия, предложил:
- Давай затаримся пивком и пойдем на речку, порыбачим до обеда. Я уже с ума схожу от безделья. Хотели задержаться здесь на два дня, а торчим вторую неделю. Кстати, ты не видел мою красную бейсболку? Мне ее пилот с Формулы 1 подарил - именная. Я уже всех спрашивал, искал, где только мог, пропала бесследно.
Вася бейсболку не видел, поэтому Ярик вынужден был прикрыть лысину от солнца другой кепкой. Друзья взяли удочки, прихватили несколько бутылок пива и пошли через лес к реке, где не так-то просто оказалось найти безлюдное место. Горожане и туристы расположились вдоль берегов для пикника, в воде было много купающихся, в основном, детворы.
Василий рассчитывал по пути добросовестно выполнить свои обязанности: надо было проследить, чтобы не разводили костры. Жара не спадала, днем доходило до тридцати пяти, поэтому опасность возгорания была велика.
Наконец нашли подходящее место и пристроились на берегу с удочками. Рыбалка, однако, не задалась, рыба, как видно, тоже разморилась и попряталась в глубоких плесах. Ярослав предложил раздавить по бутылочке пива - горлышки бутылок торчали из воды на мелководье.
Мужчины прилегли на траве в тени, смотрели вдаль, потягивая пиво. Пока лежали, небо на горизонте стало свинцовым, деревья качнулись под порывом ветра.
- Опять гроза собирается, - заметил Василий. - Хорошо бы! Ливень сейчас не помешает, а то парилка страшная.
Скоро солнце скрылось за большим облаком. За ним теснились более темные сердитые собратья.
- Надо идти, а то польет сейчас, - заключил Василий, не трогаясь пока с места.
- А ты говорил, орлы здесь не водятся, - лениво сказал Ярик: он взялся уже за третью бутылку.
- Не водятся, - подтвердил Вася. - Я что, своего леса не знаю?
- А вон кружит, это кто? Типичный орел.
Ярик указал пальцем вверх, Василий посмотрел в указанном направлении, ахнул и вскочил на ноги:
- Он! Точно он, черный коршун! Тот самый! Братан, очень тебя прошу, бросай все и помоги мне выследить разбойника. Посмотрим, куда полетит, хоть приблизительно.
- Так ведь хлынет сейчас, ты же сам сказал. Дождь еще полбеды, я грозы боюсь.
Пошли скорее домой. Коршун твой как раз в ту сторону полетел.