- Поражаюсь, как он держится до сих пор. Любой на его месте давно бы сломался. Я не ошибся с выбором, хоть это радует, но сможет ли он выдержать до конца?
- Михалыч, ты мне зубы не заговаривай, - показал кулак Ярик. - Парень совсем извелся. Я его таким тебе отдал?
- Нет, не таким. Сейчас он другой человек. Он стал мудрым и по-настоящему великим. Таким уже останется навсегда.
- Ох, ох! Сколько пафоса! Да он не сегодня-завтра концы отдаст.
- Это ничего не меняет. Но можешь не беспокоиться, умереть я ему не дам, иначе грош мне цена. Если уж он делает невозможное, то мне сам Бог велел! Да и не в моих правилах отступать! - Глаза у Михалыча вдруг грозно засверкали ослепительной голубизной, Ярик даже рот раскрыл от изумления.
- Ну ты даешь, старик, - сглотнул он. - Все не могу понять, кто ты такой. Чудной какой-то…
Ярослав рассказал Михалычу о происшествии в конюшне. Тот захотел осмотреть место. Как раз подошел Василий, и мужчины втроем направились к строению.
- Если там мертвяки лежат, то у нас будут проблемы с милицией, - тревожился Ярик. - Те серые громилы совершенно безбашенные, наверняка порвали бедняг на куски.
- Бедняги, как ты их называешь, намеревались нас всех перестрелять без малейших колебаний на этот счет. Неужели ты думаешь, что у них в мозгу происходили какие-то мыслительные процессы? Для них убийство - работа, дело техники, и обдумывают они дело только со стороны его исполнения.
- Я понимаю, что они выродки, но смерть их уж больно страшна.
- Смерть для любого человека страшна, особенно насильственная. Они такие же нелюди, как и серые, что их порвали. Не вижу разницы. Для меня они - из другого лагеря и достались тем, кого выбирали. Все по правилам.
В конюшне мертвых тел не обнаружилось. Незаметно было и следов борьбы. Резиновый шланг лежал свернутый на прежнем месте, даже пыль на нем была нетронута. На воротах не оказалось ни замков, ни щеколды или засова, причем скобы были выломаны давно, изъеденное временем дерево в местах слома искрошилось и почернело.
На балках под кровлей Василий засек какое-то движение. Он все еще надеялся отыскать таинственного коршуна, поэтому смотрел вверх, и на сей раз ему повезло. Черная птица прохаживалась по балке, посверкивая глазами, улетать пока не собиралась; поглядев сверху на вошедших, принялась чистить клювом перья с полным пренебрежением к присутствующим.
- Вот он, родной! - обрадовался Василий. - Я как чувствовал, что найду его здесь. Вы только посмотрите, какой великолепный экземпляр!
- Стоп! - перебил Михалыч. - Восторги отменяются. Птичка эта из свиты Себа, не вздумай к ней приближаться. Нет, до чего дошло, а? Средь бела дня шатаются здесь все, кому не лень. Один летает, где вздумается, другой свой кнут поганый распустил, черти шуруют в санузле…
- И воруют ценные головные уборы, - вставил Ярик.
- Говорю же, полный беспредел. А ну, пошел отсюда вон! - крикнул Михалыч птице. - И чтоб я больше тебя не видел! Попадешься на глаза, пеняй на себя!
Коршун забеспокоился, растопырил крылья, вытянул шею и зашипел на врага как склочный деревенский гусь.
Василий чуть ружье не выронил:
- Ну и местечко! Михалыч, лучше отойди, еще кинется.
- Не кинется. Потом перьев не соберет, он это знает.
Коршун сорвался с балки, пронесся над людьми с пронзительным криком и вылетел из сарая.
Ужинали в садовой беседке. Ярослав настоял. Он сказал, что расточительно и глупо не пользоваться чудесными летними вечерами, торчать в доме, где все исподволь захватывает гниль. Его жизнерадостная натура требовала кипучей деятельности, поэтому он подбил Василия съездить на уазике на местный рынок. Вернулись с мясом для шашлыка, овощами, фруктами и, само собой, выпивкой, раз уж решили кутнуть от души.
- Долой хандру, вытравим водочкой меланхолию, мужики мы или нет? А, Михалыч? Ты что, водки совсем не пьешь? - Ярик снимал ножом сочные румяные куски мяса с шампура и выкладывал горкой на большое фарфоровое блюдо. Рядом лоснились горячим масляным блеском печеные помидоры, перцы и баклажаны, аккуратно очищенные от обгоревшей корочки Василием. - Я тебя спрашиваю, Михалыч! Ты как не родной, честное слово. Не хочешь водки, есть красное вино.
- Михалычу медовуха нравится, - подсказал Максим. Несмотря на жару, он зябко кутался в плед и участия в подготовке к пирушке не принимал.
- Вы меня недооцениваете! - Ярослав торжествующе предъявил друзьям пузатую бутыль медовухи. - Я человек предусмотрительный. Так что, друг Михалыч, сегодня тебе не отвертеться.
- Ох, введешь ты меня в искушение, - улыбнулся тот и махнул рукой. - Ладно, наливай, авось не помру.
Леонид Ефимыч также от водки отказался, но согласился выпить немного вина. Максим сидел нахохлившись, ему никто не наливал - все знали, что строгий покровитель не позволяет ему пить спиртного, но сегодня Михалыч расщедрился, а может быть, хотел как-то взбодрить друга, сам настоял, чтобы Максим выпил с ним медовухи.
Постепенно застолье набирало силу, настроение у всех поднялось. Солнце село, надвигались сумерки, но Василий заблаговременно вкрутил лампочки взамен разбитых, беседку привел в порядок, выбросил отбитые куски камня, вымел щебень, сломанные ветки, и даже хорошенько промыл всю беседку водой из шланга, после чего в нее перенесли из дома садовые столы и стулья.
Ярик был тамадой и предлагал один тост за другим. Не прошло и получаса, как он полез обниматься к Василию и Михалычу.
Трезвее всех оказался Максим, но скоро и он начал улыбаться и сбросил покрывало с плеч.
Вдруг кто-то дернул его под столом за штанину. Собак и кошек Веренский не держал, да и пришлых не водилось в зачумленном поместье. Видимо, животных отпугивал за версту захвативший усадьбу бесовский дух.
Максим заглянул под стол и обнаружил чертенка Зета. Не слишком удивился, так как друзья рассказывали ему о сцене в сарае и красочно описали своего спасителя.
- Тебе чего? - тихо спросил Максим.
- Пахнет вкусно. Дай кусочек мяса, - жалостливо попросил плутишка.
Максим протянул руку к блюду, но тут Михалыч сказал:
- Чую нечисть под столом! Ну-ка вылезай, попрошайка. Я же говорю, совершенно распустились вражьи дети.
Зет исполнил приказание и встал поодаль с видом раскаявшегося грешника. Красная бейсболка все еще красовалась на его голове.
- Перво-наперво верни шапку хозяину, - не смягчился Михалыч. - Может, еще чего стащил? Выкладывай, не то сам дознаюсь, надаю по рогам.
Зет стянул с головы кепку и, глядя в сторону, протянул Ярославу.
- Да ладно тебе, Михалыч, не шпыняй мальца. - Ярик находился в отличнейшем расположении духа. - Я ж пошутил. Пусть забирает. Дарю! Подумаешь, кепка. Чертеныш нам с Васей, можно сказать, жизнь спас.
- Я прямо прослезился, - сказал Михалыч, обгрызая косточку. - Черт, он и есть черт, пакостник и бестия, для добрых дел не приспособлен по природе своей. Из сарая вас вывел, потому что хозяин велел. Впрочем, раз тебе хочется, дари свою кепку.
- Спасибо, - вежливо поблагодарил Зет и водрузил бейсболку обратно на макушку. Подвижная физиономия его сейчас выражала полнейшее смирение. - А можно в придачу кусочек мяса?
- Не давай! Будет просить еще, - предупредил Михалыч.
- Да пусть садится с нами, мяса много, мне не жалко, - проникся великодушием Ярик.
- Простите, не могу, - неожиданно отказался чертенок.
- Гляди-ка! - удивился Ярик. - Это еще почему?
- Мне нельзя сидеть за одним столом с ангелом.
- Та-ак, - протянул Ярик и поставил рюмку на стол. - И кто у нас ангел?
- Ты, конечно, - сказал Михалыч. - Кепку ведь ты ему подарил.
Ярослав растрогался, часто замигал и даже шмыгнул носом:
- В сущности, малыш очень мил, хоть и чертов ребенок. Малыши все такие трогательные. Макс, передай чистую тарелку, я ему всего наложу, пускай ест. И фруктов побольше.
- Благодарю, - произнес Зет и пристойно, мелкими шажками удалился с полной тарелкой.
Однако вскоре обнаружилось, что пропал пакет с апельсиновым соком и бутылкой красного вина. Ярик оставил целлофановые пакеты с напитками в углу беседки, на полу, для экономии места на столе.
- Ну что, щедрая душа? - поддел Михалыч.
- Да шут с ним, с вином, - махнул рукой Ярик, - плохо, что шпингалет напьется. Эх, беспризорником растет!
Максим не слышал общей беседы. Как случалось с ним не раз в последнее время, он неожиданно впал в тоску, непонятное беспокойство овладело им. Он засмотрелся туда, где сгущались кроны деревьев, теснились стволы, где скапливалась ночная мгла и расползалась мягким покрывалом. Лес неудержимо манил в свою черноту, звала река, он видел, как льется лунный свет, ложится золотым ковром на черный глянец реки, там плавал кто-то, купался в струящемся золоте, нырял и вновь всплывал. Максим видел - это была девушка; во тьме, как и в прошлый раз, не мог разглядеть лица, но догадывался, кто это. Мысль о ней мутила рассудок и воспламеняла кровь, навязчиво звала на поиски, как иссушающее волю наваждение.
Он медленно поднялся со стула, не отрывая взгляда от манящего видения, и повлекся в сторону леса. Он точно знал, куда идти, как будто жил в этих местах с детства.
Сидевшие за столом умолкли, перестали жевать и некоторое время сосредоточенно следили за передвижением Максима. А он все убыстрял шаг, что-то гнало его вперед - дальше и дальше.
- Держи его! - крикнул Ярик, и тотчас мужчины сорвались с места, остался сидеть лишь Веренский.
Максима поймали, остановили, но он упорно рвался вперед, друзей определенно не видел, перед глазами у него стояла одна и та же картина.
- Допрыгались! - констатировал Ярик. - У парня начались галлюцинации.
- Это лунатизм, - поставил диагноз Василий.
- Он переутомился, но скоро все кончится. Осталось совсем немного, - обнадежил Михалыч. - Пошли в дом, в какой-то степени Вася прав: луна всходит, сегодня полнолуние, желанная пора для сил зла.
Глава 12
Спать легли раньше обычного: много съели и выпили порядочно, всех клонило в сон. Максим уснул сразу, как только коснулся головой подушки. На соседней кровати свернулся калачиком Василий. Он не поехал к себе домой, захмелел и решил остаться. С другой стороны раскинулся на своей постели Ярослав.
Большая спальня теперь напоминала военную казарму, кровати стояли в ряд. Сюда же перебрались Веренский и Михалыч.
Лиза больше не приходила по вечерам. Отчего прекратились ее визиты, можно было только гадать. То, что дочь прекратила избивать Леонида Ефимыча, его самого отнюдь не радовало. Каждодневные побои превратились для него в жертвенную потребность, в искупление грехов, он испытывал радостное исступление фанатика, когда любимое чадо нещадно его истязало.
В спальне было тихо, если не считать похрапывания Ярика. Даже чуткий Михалыч забылся крепким сном - сказалось действие медовухи.
Среди ночи Ярослава разбудил все тот же Зет. Чертенок вынужден был растолкать великана, который никак не хотел просыпаться.
- Чтоб тебя!.. - спросонья пробормотал Ярик и перевернулся на другой бок.
- Проснись, большой человек, твой друг ушел. Слышишь? Потом хватишься, да поздно будет.
Ярик перевернулся на спину, открыл глаза. Некоторое время осовело таращился в потолок. Перевел взгляд на Зета, у того в темноте видны были только белки глаз.
- А, это ты, воришка. Чего опять надо?
- Твой друг ушел, говорю. Не веришь, сам погляди.
И верно, кровать Максима пустовала.
- Твою ж мать!.. - Ярик спустил ноги с постели. Тряхнул несколько раз головой, изгоняя сон. - Давай срочно Михалыча буди.
- Не-е, сам буди, я не могу, он жжется.
- Ох, и трепло же ты. А знаешь, куда Макс пошел?
- Недалеко, к пруду, я шел за ним, чтоб отгонять лихих бродяг, сейчас под луной много всяких шатается. Но музыканта никто не тронул. У пруда он встретился кое с кем, а я за тобой. Там от меня уже проку нет.
Ярик, охая и кряхтя, натянул одежду, встал посреди спальни, пригляделся к спящим.
- Во уделались! Дрыхнут, что твои суслики. - Он махнул рукой: - Да пусть спят, не хочу будить. Сами справимся. Пошли, следопыт, только чур - без обмана. - Он остановился: вспомнил о краже. - А может, ты меня в ловушку заманить хочешь? Бутыль вчера кто спер? Верно Михалыч говорит - жулик ты и враль.
Чертенок удрученно вздохнул:
- Недавно он сам сказал, что я дефективный. Наверное, так и есть. Мне музыканта жалко. Он так хорошо играет!
- Ладно, веди, но учти - вздумаешь мухлевать, клянусь, тебе не поздоровится.
Максим уснул ненадолго, так ему показалось. Он мучился во сне. Издалека доносился настойчивый зов, противиться ему было невозможно. Во сне Максим шел к реке, но все время сбивался с пути, плутал кругами, каждый раз как будто находил верную тропу, но выбраться из чащи не мог. Зато ему удалось, хоть и с огромным трудом, вынырнуть из тягучего, вязкого сна. Он осторожно приподнялся на локтях и осмотрелся. Все крепко спали. Максим натянул на себя футболку, треники, и пошел босиком, чтобы ступать бесшумно. Почти бегом спустился по лестнице. Открыл парадную дверь, мгла расступилась и впустила его в себя. Свобода! Теперь его никто не остановит!
Ноги сами несли его в нужном направлении, но, как ни странно, не в сторону леса, а в обход здания, по темным аллеям, в восточную часть парка, туда, где чуть слышно журчал родник. Несколько раз путь ему преграждали серые тени; Максим узнавал эти мертвящие глаза, синюшные оттенки лиц, мускулистых плеч и рук - они возникали из мрака на миг - и пропадали - никто не остановил его. Максим сегодня почему-то не испытывал страха, он подчинялся неведомой силе бездумно и почти без чувств. В тяжелой синеве ночи все казалось чудным и диким, недобрые духи кружили среди ветвей. Летучие мыши чиркали совсем близко, едва не касаясь лица жесткими крыльями.
Не только луна вошла в силу, но и звезды были полными, голубыми, лучились драгоценным блеском по всему небу.
У пруда на скамейке сидел кто-то - в свободном одеянии, с длинными волосами. Максим пока не мог понять - мужчина или женщина. На спинке скамьи примостилась большая птица. Она глянула на приближающегося Максима золотым глазом. Максим не сбавил шагу, но вдруг дорогу ему заступил манерный Чаритта - на лице улыбка, словно увидел старого друга. Его шейный платок заново промок насквозь, несколько капель крови испачкали шелковую рубашку.
Теперь-то Максим хорошо разглядел в сиреневом свете луны, что на скамейке сидит старый знакомец Себ. Демон повернул голову, окинул молодого человека равнодушным взглядом:
- Оставь музыканта, Чаритта, его время еще не пришло. Носит парня нелегкая. Что не спится тебе, пианист? Хотя, можешь не объяснять. Ты бегаешь за Лизой, а она бегает за мной. Прячется где-то поблизости, недаром ты примчался сюда как зверь на запах дичи. Не жди, не позову, пусть не показывается на глаза. Мне опротивели ваши плотские страсти. Слишком легко вами управлять, вы удручающе предсказуемы. В чередовании бессчетных дней даже зло теряет привлекательность, когда нет в нем азарта. Ведь не станешь же ты отрицать, что тебя привел сюда зов плоти? Забыто творчество, полет фантазии, горенье чувств, и музыка сама забыта.
Максим подошел и сел на край скамьи, что вызвало очередную ироническую реплику Себа:
- Осмелел ты не в меру. Разве я предлагал тебе сесть?
- Не считаю нужным стоять в твоем присутствии. К тому же я понял кое-что: если бы ты хотел расправиться со мной, то сделал бы это раньше.
- Верно, в сообразительности тебе не откажешь. Я все равно убью тебя, но не сейчас. Ты все-таки добился своего: твоя жизнь представляет для меня ценность, но до определенного момента. Можешь покуда чирикать, бегать за девками, а в перерывах писать свою бесполезную музыку.
- Музыка всегда со мной, даже когда я бегаю за девками. Тебе это не так уж трудно представить. Ведь и зло твое всегда с тобой. Ты сросся с ним намертво, как я с музыкой.
Себ слегка повернулся и бросил на Максима острый взгляд.
- Почему людям кажется, что они все знают? Вы чересчур самоуверенны. Я бы с удовольствием усеял огромное поле виселицами и вздернул всех ваших философов. Ибо, не познав до конца тайн Вселенной, они берутся судить о вещах, которые выше их жалкого разумения. Но нам это выгодно. Самонадеянные людишки совали во все свой глупый нос и нанесли немало вреда - сначала земле, а потом начнут гадить в космосе, и вряд ли их остановит даже сам Господь Бог. Если только не придет к печальному для себя выводу, что надо покончить с людьми разом, пока не распространилась зараза.
- Мечта демона, - уточнил Максим. - Вы трудитесь для этого, не покладая рук.
- Откуда тебе знать, о чем я мечтаю? - Себ устремил взгляд на небосвод, одетый мириадами звезд, и как будто забыл на время о присутствии Максима. - Смотри, комета, - вдруг сказал он, указывая вверх когтистым пальцем, - когда-то, оседлав шальное небесное тело, мы забавлялись тем, что плавали среди светил и неизведанных планет. Никто не управлял нашей ладьей, звездные ветры полнили ее паруса. Нам дано особое зрение, тот заблуждается, кто представляет космос равнодушным и холодным. Он дышит и искрится, планеты нежатся в изумрудном сиянии; туманности переливаются невообразимым спектром красок; рождаются, живут и умирают звезды, и если бы ты слышал, как они поют, разочаровался бы в земном оркестре.
- Красиво рассказываешь. А кто - "мы"?
Себ снова повернулся к Максиму и вперил в него свой нечеловеческий взгляд, какой невозможно выдержать простому смертному.
- Что-то разговорился ты не в меру, - сказал он и отвернулся.
На миг Максима, как и в прошлый раз, до пят пронзила ледяная игла страха, он решил благоразумно замолчать, но вместо этого заговорил горячо, сбивчиво и против собственной воли, как все, что делал в эту ночь:
- Сидишь тут, смотришь на звезды… Что твое зло? Где в нем отрада? Ты расточительно, бездумно тратишь день за днем, года, века, но утолить свою вражду не можешь. А мне и сотни жизней не хватило бы, чтобы творить и постигать, ценить любовь и радость дружбы. Сколько еще надо увидеть, познать, насладиться полнотой жизни! Время для людей неумолимо, тебе же дан огромный дар жить вечно.
- Глупости! Нет ничего вечного, есть разные сроки существования. Наш срок огромен, мы в вашем понимании бессмертны, но всему, абсолютно всему приходит конец.
- Зачем же ты упорствуешь в ненависти, упиваешься кознями и жестокостью, если и твое время не бесконечно?