- Вот-вот, о чем и говорю. Все вы - философы-невежды. Ты с кем разговариваешь, человек? Хочешь убедить льва, что рвать зубами жертву - безнравственно? Беда ваша в том, что вы судите по себе. Пойми, наконец, я - другой! Такими мы созданы, низринутые в ад, и они - небожители, блюстители закона. Для нас не существует середины! - Лицо демона вновь озарилось светом лучших воспоминаний, он заговорил вдохновенно, воспламеняясь с каждым словом: - Мы были одного племени, одной природы, с беспредельными возможностями, с могучей силой духа, к познанью жадные, вершители, творцы, поэты, и воины, не знающие удержу в бою. Друг другу преданные братья сражались мы плечом к плечу. Но и гордыня, жажда власти, тщеславие границ не знали, лишь только их призвали к жизни и безрассудно дали волю. Они рванули, словно бешеные кони, а седоки увязли в стременах, неслись все дальше, без оглядки, как выяснилось, головою вниз. Безмерной оказалась бездна, настолько глубока, что ввысь дороги нет. Смотрю на звезды как из недр колодца, - Себ встал, воздел руки, как актер на сцене, и прокричал свой вызов небесам, - и если мне туда заказан путь, то пусть все сгинет, мир исчезнет, проклятое бессмертие умрет!
Он тяжело задышал, уронил голову на грудь, кулаки сжал так, что вонзился когтями в ладони, из сжатого кулака потекла кровь. Максим смотрел с удивлением: нет, как видно, демон не играл, и в глазах его стояли самые настоящие слезы. Кровь тоже выглядела настоящей, что особенно поразило Максима: ему казалось, что в жилах демона должна течь какая-то иная жидкость.
- Прочь! - вдруг рявкнул Себ. - Пошла вон, я тебя не звал.
Лиза упала к его ногам и стала жадно целовать окровавленные руки, ластиться как кошка. Он отпихнул ее несколько раз, но это не подействовало.
- Вот пиявка! - с досадой сказал Себ. - Иной раз жалеешь, что в серьезных делах обращаешься к женским слабостям.
Тотчас возник рядом услужливый Чаритта, ткнул ручкой хлыста девушку так, что она упала навзничь. Укротитель поставил ей на грудь ногу в щегольском сапожке.
- Только прикажите, и я спущу с нее шкуру, - предложил он с надеждой.
- Ты же перестараешься, как всегда, маньяк. Пойди лучше, скажи этому ленивому сброду, что топчет без толку газоны, пусть волокут сюда рояль. Пришла мне охота послушать музыканта, ночь к тому располагает, и душу он мне разбередил своей трепотней.
- Рояль трогать нельзя! - испугался Максим.
- Хорошо, пусть берут другой, что поменьше. Все! - мгновенно вспылил Себ. - Не перечь мне! Будешь играть, не то отдам Лизу Чаритте, ее мучения лягут на твою совесть. До чего ты строптив! Но я умею быть терпеливым, тебе недолго петь соловьем. Я за тобой слежу и, по моим подсчетам, работа твоя подходит к концу. А с ней и жизнь! - Он глумливо подмигнул Максиму. - Признаться, я даже рад, что ты оказался таким упрямцем. В награду я готов отдать тебе Лизу на сегодняшнюю ночь. Без малейшего подвоха. Считай, что это мой подарок умирающему.
- Не смешно. Умирать не собираюсь. Лизу по принуждению не возьму. Иди ты к черту, Себ! Кончай угрожать и запугивать. Придет время, тогда увидим, чья возьмет.
- О да! Увидим, увидим, не могу дождаться этого дня, - засверкал глазами Себ.
Пришли гурьбой серые, они несли белый рояль и стул к нему, поминутно огрызаясь друг на друга. Пока дошли, несколько раз начинали драться с неистовым рычанием, инструмент то бросали, то дергали из стороны в сторону. Чаритта огрел каждого бичом для порядка, чтобы несли ровнее и не разбили. Рояль поставили на берегу пруда под плакучей ивой, белый силуэт его высветился на фоне чернильной воды.
- Сыграй что-нибудь свое, композитор. Поглядим, на что ты годишься, - развязно распорядился Себ и уселся на скамью с видом музыкального критика. Чаритта встал позади, опершись локтями на спинку. Лиза сидела на земле, обнимая ноги Себа. Как видно, отделаться от нее у демона не было никакой возможности.
Максим, ковыляя, дотащился до инструмента. Силы оставили его, нездоровая активность сменилась полным упадком, каждый шаг давался с трудом, руки снова налились тяжестью, в ушах шумело. Как видно, общение с демоном для любого человека было непосильной нагрузкой, а Максим и без того находился на грани нервного и физического истощения.
Он почти упал на стул и поднял крышку рояля, ставшую чугунной плитой. От напряжения сердце зашлось. Такого концерта ему давать не приходилось: ночью, практически на природе в окружении опасного леса, вместо осветительных фонарей сцены - луна в вышине, в зрителях - демон, бесы, полночная нежить.
Он запрокинул голову - небо смотрело ему в глаза. Бесконечное мерцающее пространство завораживало, властно манило; соперничая с притяжением земли, освобождало от оков, рассеивало суетное, болезненное, давящее. Звездное небо всегда действовало на Максима успокоительно, стоит мысленно унестись в зовущие глубины космоса - и ты уже в свободном полете, уже властитель и творец.
Без всякой подготовки или усилия над собой Максим начал играть. Знакомый божественный столб вдохновения, о котором говорил Михалыч, снизошел ему в душу. Торжественное, необъятное завладело пианистом полностью, приняло в себя как крохотную частицу, закрутило в потоке космического вихря и выбросило в бесконечное пространство.
Максим знал, что и как играть, звуки рождались сами по себе, руки стали легкими, пальцы - быстрыми. Он явственно видел то, о чем минуту назад рассказывал Себ.
Медленно вращаясь, проплывали бесформенные глыбы астероидов. Малые и большие планеты надвигались и расступались, пропускали очарованного странника-музыканта дальше, и каждая лучилась драгоценным светом, будто кто-то разбросал щедрыми пригоршнями самоцветы. Он видел красных гигантов, испускающих звездный ветер, двойные звезды и кружевные созвездия, вспышку сверхновой вдали, белого карлика, притаившегося за синей планетой. Окольцованные сферы кружились в балетных пачках из ослепительных льдинок. Неземные пейзажи, сотканные из фееричной палитры туманностей, сменяли друг друга, и не было им конца.
Максим слышал, как поют звезды и планеты, улавливал звуки, плывущие из недр космоса, и то, что он слышал, всего лишь воспроизводил своей игрой; сочинять, импровизировать не было нужды. Он сам теперь был инструментом, проводником глубокого звучания небесных светил, считывал ноты с галактической партитуры.
Его еще не было на земле, когда крышка рояля вдруг грохнулась ему на руки, он подпрыгнул от боли и неожиданности, вскочил на ноги и встретился взглядом с бешеными глазами Себа. Тот стоял перед ним совсем рядом, почти вплотную; Максим не заметил, когда он подошел. Лицо демона было перекошено страданием и яростью. Максим со всей очевидностью понял, что сейчас умрет - то был взгляд убийцы, беспощадный, ужасающий своей дикой решимостью.
Максим попятился, но Себ вцепился в него железными пальцами и затащил в пруд. Парень пробовал сопротивляться, но демон выказал чудовищную силу, вид у него был совершенно безумный, через секунду Максим очутился под водой, бился, барахтался, но не мог вырваться из могучих лап. А Себ с лютым наслаждением топил свою жертву прямо у берега, вжимал в илистое дно. Сквозь слой воды хорошо было видно перекошенное ненавистью лицо убийцы, черты его расплывались из-за угасающего зрения жертвы и колебаний поверхности.
Максим чувствовал, что ему приходит конец, воздуха в легких не оставалось, еще немного, и он потерял бы сознание и жизнь вместе с ним.
В последний миг какая-то тяжелая масса метнулась с суши и обрушилась на демона, сбила его с ног. Себ, сраженный внезапным натиском, выпустил Максима и сам ушел с головой под воду. Музыкант вынырнул; трудно, с хрипом и свистом стал хватать ртом воздух. Рядом в воде ворочался Ярик, чуть дальше Себ, оба пытались встать на ноги, что было нелегко на склизком дне.
Наконец все трое участников разыгравшейся драмы ползком выбрались на берег.
К Себу приблизился Чаритта, похлопывая свернутым бичом по сапогу:
- Зря изволили беспокоиться, господин. Вам стоило только мигнуть, и я бы мастерски разделал пианиста на ремни. А с этим боровом что делать? Надеюсь, он вас не зашиб? За подобную дерзость можно придумать для него что-нибудь экстраординарное.
И тут не повезло Чаритте: господин его заметно поостыл, холодная ванна вернула ему трезвость мысли, хотя он все еще тяжело дышал, бросал на Максима яростные взгляды. Себ сидел на траве, упираясь ладонями в землю, с волос и одежды капала вода.
- Пусть уходят, - процедил он сквозь зубы. - Вовремя появился твой дружок, пианист. Иначе я совершил бы то, о чем потом страшно бы пожалел. Ты действительно хорошо играешь, слишком хорошо… А теперь проваливайте! Оба!
- Слышь, командир, ты что курил? - поинтересовался Ярик. - Озверел вконец. Чуть не угробил парня.
Себ мрачно посмотрел на него из-под мокрых, свисающих на лоб волос и ничего не ответил.
Ярик подхватил Максима, поставил на ноги. Только теперь заметил Лизу, она жалась к скамейке, враждебно косилась на друзей.
- Детка, пошли с нами, а? - предложил Ярослав. - Плюнь на этих хамов, они тебя только мучают. Опять вся избитая. Ты что ли постарался? - обратился он к Чаритте. - Смотри, если что узнаю, ты - покойник.
Чаритта оскалил зубы в кривой улыбке и поправил на шее пропитанный кровью платок.
Лиза в ответ на великодушное предложение Ярика убежала в лес. За ней, тяжело взмахивая крыльями, полетел коршун.
- Что же ваш Михалыч не пришел на помощь? - уже в спину друзьям спросил Себ. - Чуть не прозевал подопечного, верный страж.
- Михалыч спит, - объяснил Ярик. - Вечером хватил лишку, спекся с непривычки. Вроде мировой мужик, а по части выпивки полный слабак.
- Потрясающе! - произнес демон, опустил голову и больше не проронил ни слова.
Глава 13
У Максима были разбиты руки, на костяшках кожа содрана, правая кисть посинела и вспухла, левая пострадала чуть меньше.
Михалыч ходил по комнате, потрясал кулаками и возмущался:
- Ты понимаешь, что чуть не загубил наше дело? И сам едва не погиб! На секунду нельзя оставить одного! Хорошо, что кости целы. Дай сюда руки… Ланселот выискался!
- Мне самому Лиза нравится, но тебе Макс, реально башню снесло, - поддержал Ярик.
- Именно - башню снесло! Прекрати бегать за девчонкой. Ты ей не нужен, трудно понять? Все, на что ты можешь рассчитывать - удар кинжалом в бок, вот и вся любовь. Благодари Ярослава, что он подоспел в последний миг.
- Не меня надо благодарить, а Зета. Чертеныш меня предупредил.
- Зет?! - поразился Михалыч. Он покрутился на месте, затем прошелся по спальне и заглянул под все кровати. - Зет, ты здесь? Вылезай, ошибка природы!.. Нет, слинял, пострел. Ладно, ему в любом случае зачтется.
- Я могу отвезти Максима в поликлинику, - предложил Василий. - Надо сделать рентген, обработать раны.
- Незачем! - отрезал Михалыч. - До завтра все пройдет, я позабочусь.
- Я бы с удовольствием побродил по городу, - вдруг высказался Максим; до сих пор он безучастно смотрел в одну точку и молчал. - Вы обещали мне показать монастыри и храмы. Потом можем не успеть.
- Я прошу прекратить упаднические разговоры, - встревожился Михалыч. - Ты все успеешь! И увидишь не только этот город, но и весь мир. Что с тобой, Максим?
- Не знаю. Порой мне кажется, что я больше не выдержу. Хорошо, что возник перерыв. Сегодня я не смог бы себя заставить войти в кабинет. Понимаешь, это давно уже не комната, не жилое помещение - теперь я каждый день отправляюсь в утробу зверя, в ней пахнет мертвечиной и гниением, зверь ждет, когда я заберусь поглубже, и пасть захлопнется.
- Ты переутомился, и это неудивительно. Соберись, Максим, прошу тебя. Осталось совсем немного. - Михалыч добавил бодрым голосом: - Сегодня никакой работы, едем в город гулять и развлекаться. Прямо сейчас!
После манипуляций, произведенных Михалычем, кисти Максима стали выглядеть значительно лучше, тем не менее, раны обработали и забинтовали. Он хотел побриться, но потом махнул рукой, хотя порядочно зарос щетиной. Мужчины оделись на выход, Ярик прихватил фотоаппарат. Леонид Ефимыч сначала отнекивался, ехать не хотел, и лишь когда уазик заурчал и покатился по брусчатке подъездной аллеи, испугался перспективы остаться одному и побежал следом с криком: "Стойте, стойте, я с вами!"
Из машины вышли в центре города, откуда расходились туристические маршруты к вековым постройкам. Максим из окна автомобиля заприметил деревянную церковь и пожелал начать осмотр именно с этого памятника деревянного русского зодчества.
- Найди экскурсовода, - попросил он Ярика. - Будем культурно просвещаться. Как-то получается, что в последнее время я ничего не читаю и не смотрю, одичаю скоро.
Здесь, вдали от роковой усадьбы, Максим чувствовал, как отпускает многодневное напряжение. Все к тому располагало: солнечный день, утопающий в зелени город, туристы, шагающие по улицам веселыми группами, яркие длинные ряды лотков с работами народных умельцев и сувенирами. От богатого разнообразия русских матрешек, хохломских и палежских изделий разбегались глаза. Ярослав сразу нацелился на сувенирные тарелки с изображением храмов, но потом решил сделать покупки на обратном пути.
Особенно понравился ему старичок домовой в виде большой мягкой игрушки. Ярослав крутил его в руках и отпускал одобрительные замечания. У домового была торчащая в разные стороны бороденка и такие же вихры на голове, нос картошкой, глаза круглые, добрые, на ногах лапти, на спине котомка, набитая тряпьем. Он был красочно одет в мягкие штанишки, рубаху-косоворотку, шитую красным тканьем по вороту, рукавам и подолу, поверх - нарядная жилетка, к поясу запасливого хозяина были подвязаны мешочки, ветка с яблоками, деревянная ложка и колокольчики. Словом, на редкость симпатичное существо.
- Ты его не себе покупай, а Зету, - подсказал Василий. - Будет мальцу товарищ. Надо же его как-то отблагодарить.
- Дельное предложение! Чучелко как раз ему под стать, ростом с него будет. Беру! Надеюсь, подарок ему понравится.
Он отнес покупку в машину, затем компания двинулась к деревянному храму. Экскурсовода привел Василий. Это была приветливая девушка с необыкновенно располагающей внешностью и манерой общения. Она заговорила бегло, приятным голосом, изредка бросая взгляды на своих слушателей:
- Вы видите дошедший до наших дней прекрасный образец деревянного русского зодчества. Церковь полностью срублена топором. Именно деревянная архитектура стала основой особенного стиля русского средневекового зодчества. Главным, и часто единственным орудием строителя долгие века оставался топор. Не пользовались даже пилой, так как пила рвет древесные волокна, оставляя их открытыми для воды. Топор же, сминая волокна, как бы запечатывает торцы бревен. Недаром до сих пор говорят: "срубить избу". Это одна из сохранившихся до наших дней деревянных клетских церквей, то есть церковь на основе клети. Основу храма составляет четверик с высокой крутой двускатной кровлей, увенчанной главкой на маленьком четверике, врезанном в середине конька крыши…
Девушка вдруг осекалась и потрясенно уставилась на Максима.
- Извините, вы… вы - Максим Смирнов? - с замиранием спросила она.
- Он самый, - нехотя подтвердил тот.
- Ой! - девушка покраснела, мучительно смешалась, суматошно полезла к себе в сумочку. - Можно взять у вас автограф? - К всеобщему удивлению она извлекла фотографию Максима, которая была аккуратно вложена в прозрачный кармашек бумажника, очевидно, девушка всегда держала портрет при себе.
- Пожалуйста. Как вас зовут? - Максим взял у нее ручку.
- Варя. Варвара, - торопливо поправилась она. - Что у вас с руками?! Какой ужас! Ваши бинты сбили меня с толку, а то бы я вас сразу узнала.
- Ничего серьезного, несколько царапин. - Неудивительно, что она не узнала изможденного небритого мужика с перебинтованными руками.
- Слава богу! А у меня есть почти все записи ваших концертов, и видеозаписи! - выпалила девушка. Она выглядела совсем молоденькой и легко смущалась.
- Правда? - принужденно улыбнулся Максим. Он и сам ощущал себя неловко в подобных ситуациях и не знал, что говорить. К тому же пока недостаточно хорошо себя чувствовал, голова гудела, ему было трудно сосредоточиться и поддерживать беседу. Он предпочел бы сейчас вообще ни с кем не разговаривать. Спутники его ехидно молчали и разглядывали церковь с усиленным вниманием. Ярослав с фотоаппаратом в руках выбирал наилучший ракурс для снимков памятника. - Значит, вы любите фортепианную музыку? - вяло поинтересовался Максим, глядя на Варю больными глазами.
- О, обожаю! А ваше исполнение затрагивает меня до глубины души. Я ведь тоже в некотором роде музыкант. - Она снова зарделась и уперлась взглядом в землю.
- Неужели? И на чем играете? - равнодушно спросил Максим.
Девушка обернулась и посмотрела на стоящий неподалеку величественный белокаменный храм.
- На колоколах, - просто сказала она. - Я звонарь в храме. А в свободное время работаю гидом.
Мужчины как по команде повернулись к Варваре и воззрились на нее.
- Девчата отжигают! - брякнул Ярик. - Девушка-звонарь?! Разве такое бывает?
- Ой, что вы! Это давно не редкость, - всплеснула руками Варвара и покраснела еще больше. - Я специально училась в школе звонарей, и вместе со мной посещали занятия еще несколько девушек.
- На монашку ты не похожа, - фамильярно определил Ярик.
- Я не монахиня. Работаю, как видите, еще и учусь заочно на искусствоведа.
У Максима рассеялась больная накипь в глазах, теперь он смотрел на Варю с интересом.
- А нельзя ли послушать перезвон? Хотелось бы попасть на колокольню, посмотреть, как вы работаете. - Он корыстно решил использовать восхищение, которое выказывала ему девушка. В нем мгновенно проснулся галантный кавалер, как почти в любом мужчине, желающем произвести впечатление на женщину.
- Ой! - заволновалась Варя. У нее любое движение чувств начиналось с "ой", смятения, волнения; ее порывам, видимо, всегда требовалось некоторое время, чтобы устояться. - Я не могла предположить… Это так неожиданно… А вдруг вам не понравится! - не на шутку испугалась она.
- Исключено! Я не хочу вас стеснять, но было бы чудесно…
- Конечно, конечно! Что за вопрос? Сегодня суббота, буду звонить к всенощной. Приходите, я встречу вас у храма и проведу на колокольню, - выдохнула Варя, будто кинулась головой в омут, повернулась и быстро пошла прочь, совершенно позабыв о своих обязанностях гида.
За день путешественники успели нагуляться, повидать и узнать много полезного. Они пообедали в хорошем ресторане и загодя пришли на условленное место. Веренский почему-то и тут уперся, заявил, что в храм не войдет. Он сел поодаль на скамейке с упрямым видом. Мужчины решили оставить его в покое.
- Что ж, дожидайтесь нас здесь, - согласился Михалыч, но сам пристально присматривался к Веренскому. Тот нервничал, грубил, косился на стены храма с неприкрытым страхом.
Вскоре появилась Варвара и повела мужчин за собой по узкой лестнице на высокую колокольню с пристроенной звонницей, оттуда открывалась круговая панорама города, сомлевшего в тепле и сочной зелени; в нем царствовали тишина, мудрый покой, безветрие. У Максима и Ярика, жителей столицы, появилось давно забытое ощущение вневременности, неспешного течения жизни.