Веренский отнял пальцы от клавиш и усмехнулся своим растаявшим надеждам. Ничего не произошло, ровным счетом ничего. Как он мог поверить в бредни ударившегося в мистику фантазера? Пресыщенный аристократ с легкостью убивал время на пустые измышления, все имел в избытке: богатство, женщин, почет, положение в обществе. Зачем ему было заботиться о правнуках или праправнуках? Знал бы гордец, во что превратятся графские хоромы. Не законные наследники, а последыши его крестьян и дворовых будут укладывать свои плебейские туши на фамильные кровати и колотить немытыми пальцами собачий вальс на пианино.
Он уже хотел задуть свечи и выйти из комнаты, как вдруг огненные язычки на всех фитилях накренились в одну сторону. Окно и дверь были плотно закрыты и исключали сквозняк; Леонид на секунду остановился, потом решил, что сам создал движение воздуха и снова нагнулся к ближайшей свече. Но тут ему резко пахнуло в лицо могильным холодом - именно такое напрашивалось сравнение. Так пахнет в склепах, в промозглых заброшенных подвалах старых зданий - смесь сырости, затхлости и тления.
Свечи сами притухли, но огоньки теплились, по стенам поползли вкрадчивыми щупальцами зеленоватые побеги какой-то плесени. Стало холодно, как в глубоком подземелье.
Леонид в растерянности озирал комнату, наблюдая все новые изменения. Он начинал догадываться, что становится свидетелем таинственных процессов, вызванных действием музыки.
Посреди комнаты начало вихриться темное облако, сгусток черного пара или дыма с запахом серы, скорее, это была концентрация какой-то мрачной энергии, так как внутри тяжелой тучи красными искрами вспыхивали разряды.
Черное облако все сворачивалось, сгущалось, уплотнялось к оси и вытягивалось в высоту, постепенно начало приобретать более четкие очертания, принимать человеческий облик; стала вырисовываться голова, плечи - так фигуристы вращаются на льду, вытянувшись в струну, но этот фантом вращался хоть и низко, но не касался половиц. Уже можно было разглядеть пурпурную мантию; развивающиеся полы отбрасывали в стороны клочья бурого тумана.
Наконец воздух успокоился, дым собрался к центру, и перед Леонидом предстала высокая фигура, на вид - человек, одетый в длинные одежды. В расцветке необычного одеяния преобладало сочетание черного с оттенками красного, от пурпурного до густо-бордового. Волосы у него были темные, спутанные, спадали на плечи космами, лицо смуглое, со впалыми щеками, глаза горели черным огнем, белки глаз воспаленные, в красных жилках, как у человека, который мало спит. Он был, вероятно, когда-то красив, следы былой красоты еще проступали во всем облике, но время явственно наложило на его черты печать порочности, лицемерия и жестокости.
Тем не менее, при виде Леонида незнакомец рассмеялся, сделав руками приветственный жест, как будто увидел старого друга.
- Ну наконец-то, я уж заждался! Не подвел старый греховодник, оставил-таки наследство. Передал, стало быть, все честь по чести. Люблю, когда держат слово. Будет за это твоему предку послабление. - Он захохотал - на этот раз жутко, издевательски, так, что у Леонида подломились ноги в коленях. Его обдало чем-то ужасным, чего он даже представить себе не мог. Веренскому с назойливым постоянством снился один и тот же сон: он разговаривает с женой и вдруг по наступившему молчанию, по остановившемуся взгляду женщины, понимает, что за спиной у него стоит что-то чудовищное, неведомое, жарко дышит в затылок и только ждет мгновения, когда жертва обернется.
Сейчас у Леонида было точно такое чувство.
Посетитель расселся на диване, закинув ногу на ногу.
- Присядь, приятель, потолкуем. Догадываюсь, что тебе небезразличен мой приход.
- П-простите, кто вы? - заикаясь, произнес Леонид.
- Можешь звать меня Себ, - с благосклонной улыбкой отвечал собеседник …
На этом месте рассказа Сила Михалыч вдруг ахнул, резко поднялся со стула и ушел куда-то в коридор. Отсутствовал он порядочно, наконец возвратился и занял прежнее место, вид у него был настолько подавленный, что Максим справился о его самочувствии.
- Со мной все в порядке, - неверным голосом ответил тот. - Продолжайте, Леонид Ефимыч, простите, что перебил вас. Я уже слышал эту историю, только почему вы в первый раз не назвали мне имя вашего собеседника?
- Вы не спрашивали, и, помнится мне, я тогда обрисовал событие лишь в общих чертах.
- Да-да, вы правы. Продолжайте, прошу вас.
- Вам знакомо это имя? - заинтересовался Веренский.
- Возможно, - проговорил Михалыч - голос у него снова дрогнул. - Возможно, я знал того, кто так себя называет. Когда-то очень, очень давно. Тогда у него было другое имя…
Впрочем, не будем отвлекаться. Так что же сказал Себ?
- Не стану утомлять вас дальнейшими подробностями. Он предложил мне славу и богатство в обмен на книгу. Всего лишь! Я боялся, что он потребует что-то гораздо более значимое для меня… душу, например, ведь выходцев из преисподней, как правило, занимает именно сей банальный предмет.
Однако, как человек современный, получивший атеистическое воспитание, я, несмотря на исходившую от посетителя потустороннюю жуть, не до конца был уверен в правдивости происходящего. Укоренившийся скепсис по отношению к любым верованиям заставлял меня воспринимать посулы незнакомца с подозрительностью. Когда я жил в столице, несколько раз становился жертвой мошенников, и всякий раз обман был обставлен с подлинным артистизмом и знанием психологии.
В голове моей завертелись ядовитые мысли: а вдруг в книге скрыто такое, что мне не известно, но сведущему человеку покажет путь к сокровищам; в самом тексте могла содержаться разгадка. Мало ли у кого из родственников сохранились сведения о книге, ведь я был не единственным Веренским на свете. Все эти соображения комом завертелись в моей голове, обрастая все новыми подозрениями. Я уже смотрел на гостя злыми глазами, его одежда казалась мне балаганным одеянием, а запах серы и затхлости, гнетущий полумрак - хитро продуманной декорацией.
- Зачем вам книга? - сухо спросил я. - Она предназначена наследнику. В руках чужака - это простая бумага.
Себ язвительно прищурился:
- Обо всех деталях я позабочусь сам, твое дело отдать мне рукопись и забыть о второй пьесе.
- Мне нужны гарантии, - начал я упрямо торговаться: пусть не думает, что меня можно облапошить. - Покажите ваше умение, великий маг, и я принесу вам книгу.
- Не называй меня магом. - Себ растянул рот в хищной улыбке; зубы у него были крепкие, но какие-то звериные, как у волка. - Нельзя сравнивать песчинку с необъятным. Однако я прощу эту легкомысленную вольность, учитывая твое невежество. Что касается такой мелочи как слава, то ты заработаешь ее сам… - Он встал и шагнул ко мне. - Если не откажешься подать мне руку, - добавил он, полыхнув огненными глазами так, что мне захотелось немедленно бежать из дома.
- Что, прямо сейчас? - оробел я.
Прикасаться к нему мне совсем не хотелось. Пальцы у него тоже были хищные, узловатые, с загнутыми внутрь ногтями, более напоминавшими острые когти. Так и чудилось, что ему ничего не стоит чиркнуть и перерезать этими когтями человеку горло.
Он шел ко мне с протянутой рукой, я невольно пятился, опрокинул стул.
- Ну что же ты, ресторанный пианист, струхнул не на шутку? А может, не надо тебе на большую сцену? Продолжай бренчать в ресторане - под чавканье, топот, пьяный смех, радуйся, когда тебе подносят рюмку и суют стольник в карман от щедрот своих. А потом пропьешь те деньжата втихаря, чтобы жена не узнала, ведь так? Я в чем-то ошибаюсь?
Я живо представил все, что он говорил. А потом увидел себя в огромном концертном зале, на сцене, рояль завален цветами, розы падают к моим ногам, я раскланиваюсь, публика беснуется от восторга, вспыхивают нацеленные на меня камеры репортеров… Неужели все это близко, на расстоянии вытянутой руки?
Судите сами: возможно ли отказаться от столь чарующего видения?..
Я медленно поднял руку и вложил ее в страшную когтистую лапу.
- Вот и славно, - сказал Себ.
Его глаза, где царила ночь и тлел неземной огонь, оказались совсем близко. Я почувствовал, как язычки черного пламени, подобно изворотливым змеям, расползлись по всем моим венам, сосудам, ввинтились в мозг, стали частью моего естества. Огонь этот не грел, но наполнял каждую клеточку моего тела тяжелой энергией. Она не давала радости, но какая-то странная, надменная сила росла в моей груди. Я чувствовал, как дух мой крепчает, набирает незнакомую доселе мощь, как растет во мне презрение к жалким людишкам, которые меня не замечали. Они были глупы, бездарны, а я всесилен; я мог топтать их, давить, теперь мне ничего не стоило отомстить за свое унижение.
Восхитительное сознание собственного превосходства вознесло меня над людьми и обстоятельствами. Мне все было по плечу.
Я выпрямился и уже смотрел на Себа без страха.
- Вот и все, - произнес тот и выпустил мою ладонь. - Видишь, как легко это делается. Теперь ты сможешь покорить мир своей игрой. Только не обольщайся, таланта я тебе не дал, я могу многое, но не все подвластно отверженным. - Он устремил вновь воспламенившийся взгляд в невидимую даль, на лице проступило выражение неукротимого злобного упрямства. - Тиран по-прежнему торжествует. О, как я их всех ненавижу! Но недолго им осталось распоряжаться. Всему приходит конец, вот чего они не учли - великие мудрецы, созидатели. - Он остановил на мне отрешенный, еще горящий ненавистью взгляд, несколько минут разглядывал, потом язвительно расхохотался: - А ты мне нравишься, музыкант. Такие, как ты, вселяют надежду. Ты ведь безбожник и карьерист. Тебя не пугает отсутствие таланта, тебе плевать на истинное искусство. Тебе плевать на истинное. Не опускай глаза, не надо ложной скромности. К тому же, кто сказал, что правы они, а не мы? Гордись собой, мой дерзновенный друг. Успех, власть, независимость, свободная воля должны править в мире. Знай, мы в конце концов победим! Их нудный, хваленый порядок давно себя изжил.
С восторгом победителя я впитывал в себя его слова.
- Итак, прощай, - сказал Себ и завернулся почти до бровей в свою черно-красную мантию. - Завтра в это же время я жду тебя здесь с книгой. И учти - обманывать меня нельзя. Не советую. Должок рано или поздно придется вернуть. А ждать я умею. Впрочем… - он тоскливо вздохнул и прямо на глазах начал растворяться в воздухе, - …время невыносимо… как и бесконечность.
Слова распылились в пространстве, пропала тень, последними потухли зрачки, и я остался стоять посреди комнаты один.
Веренский надолго замолчал, отдавшись течению безрадостных мыслей. Сила Михалыч выглядел не менее удрученным. Максим кусал в нетерпении губы. Он не хотел подгонять рассказчика, но желание узнать подробности о несчастье с Лизой пересиливало деликатность.
Неожиданно вернулся изгнанный Ярик:
- Макс, кранты! Венька с Люськой заявились, причем не одни. С ними толпа репортеров. Павел, балбес, что-то ляпнул лишнее, а девчонки сделали свои выводы. Насторожились, что я охрану отослал, да еще все концерты отменил. Они решили, что дело нечисто, и приехали нас спасать. Газетные ищейки на взводе, собрались у порога.
Максим застонал и упал на подушки.
- Ярик, уладь это как-нибудь. Пусть они все уедут.
Предпринять, однако, ничего не успели: в коридоре раздался дробный стук каблучков. Венера с видом воительницы направилась прямо к ложу больного; Людмила, не столь боевая по натуре, заискивающе взяла под руку Ярослава.
- Макс, ты весь горишь! - воскликнула Венера после того как покрыла чело молодого человека бурными поцелуями. - Есть в этом захолустье врачи? Надо немедленно вызвать бригаду.
- Не вздумай! - Максим отворачивался от ее преувеличенных ласк. - Зачем вы приехали? Немедленно возвращайтесь назад!
- Ну уж нет, в таком состоянии я тебя не брошу. И не надейся на своего цербера. - Венера презрительно скривилась в сторону Ярика. - Хватит! Натерпелись! Вызывай врачей, пусть сделают назначения, дадим Максу лекарств и повезем в Москву. Здесь ему незачем оставаться.
В дверь бочком пробрался один из репортеров и прежде чем его выставили, успел сделать несколько снимков лежащего Максима и присутствующих. Ярослав с криком ринулся на беднягу и чуть его не побил. Фотограф еле ноги унес, а с ним и остальные желающие пробиться к спальне Максима.
- Ты что натворила, дрянь? - Ярослав накинулся на Венеру с бранью.
- Ну давай, ударь меня! - пошла она высокой грудью на Ярика. - Устрой спектакль для представителей прессы. Я с удовольствием буду позировать. В газеты, в интернет попаду, да хоть с синяками, сейчас все в ходу! Прославлюсь благодаря тебе.
- Уже прославилась! Теперь все узнают, с кем спит Максим Смирнов. Ты ведь все рассчитала, заботливая наша. Ничего, даром тебе это не пройдет.
Сила Михалыч, до того хранивший молчание, заговорил, как всегда, негромко своим надтреснутым тенорком:
- Я бы не считал себя вправе вмешиваться в личные отношения, если бы девушка, величающая себя Венерой, хотя бы в малой степени соответствовала тем моим представлениям, кои необходимы подруге Максима Евгеньевича.
- Михалыч, кончай глушить нас высоким штилем! - возмутился Ярик. - Объяснись по-человечески. Что значит "величающая себя"?
- Зовут эту бойкую женщину Зинаидой Печкиной. Вы, Ярослав, как-то заказали эскорт- услуги в одном так называемом модельном агентстве. Не правда ли? Девушка вам понравилась, и вы решили познакомить ее с Максимом, не подразумевая для него серьезных отношений с вашей протеже, а лишь приятное времяпровождение. Он сам вас просил об этом по причине своей занятости.
- Все верно, и что? Даже если она не Венера Таврическая, а просто Зинка?
- Зинаида Печкина находится в розыске с 2006 года за соучастие в убийстве своего работодателя, крупного бизнесмена. Она работала в его загородном доме горничной и, возможно, так бы и осталась Зинаидой, если бы ее тайный муж, вор-домушник Сева Печкин не подговорил жену ограбить богатый дом в отсутствие хозяев. На беду в момент ограбления хозяин непредвиденно вернулся домой. Я не стану перечислять все подробности этого прискорбного события. Последствия таковы, что Сева Печкин, не будучи мокрушником, хозяина все же вынужден был убить, чтобы тот не выдал семейную пару правосудию. Совершив преступление, чета в панике бежала, оставив множество улик. Правда, им посчастливилось скрыться, изменить внешность и приобрести поддельные паспорта благодаря связям Севы в криминальном мире. Должен вас предупредить, Ярослав, что Зинаида продолжает поддерживать связь со своим законным супругом. Вы сослужили Максиму Евгеньевичу плохую службу, я бы даже сказал, создали угрозу его жизни.
Свой монолог Сила Михалыч произнес в присущей ему манере, - расхаживая из стороны в сторону, глядя в пол, заложив руки за спину, как учитель, диктующий задание.
Уличенная Венера-Зинаида от потрясения не могла выговорить ни слова. Что касается Максима, то на него сообщение Михалыча не произвело никакого впечатления: в данный момент Венера была ему совершенно безразлична, мысли его были заняты другой.
- Вот те на! - первым опомнился Ярик и захохотал. - Так ты, значит, Зинка? В розыске?! Макс, это мы попали с тобой! Нарваться на уголовщину! Но кто же знал? По виду никогда не скажешь. А зачем тянуть? Сейчас сдадим ее в милицию, пусть разбираются.
- Нет! - нервно выкрикнул Максим. - Не делай из меня фискала! Пусть она просто уйдет. И все пусть уходят! Я хочу остаться один!
- Столько денег на нее грохнули! - не мог прийти в себя Ярик. Он с подозрением уставился на Людмилу. - Эта тоже ненастоящая?
- По поводу вашей подруги вы можете быть абсолютно спокойны, - заверил Сила Михалыч.
- Фу-у! Чуть инфаркт не схватил… Все равно пошла, обе пошли, и чтобы я вас больше не видел.
Девушки бросились бежать, Ярослав шел следом, голос его гремел в доме, потом донесся со двора - он воевал с газетчиками.
Сила Михалыч присел рядом с Максимом. Тот был неспокоен и учащенно дышал.
- Ох уж эти женщины, - сказал Михалыч и положил руку на лоб больного. - Покамест у тебя жар, но все сейчас пройдет. Поспи, сон лечит, после поговорим.
Максим остановил на нем страдальческий взгляд. Постепенно дыхание его выровнялось, трагические складки на лице разгладились, мучительное наваждение отодвинулось вдаль. Образы, пульсирующие в воспаленном мозгу, потускнели, уступив место вполне здоровой любознательности.
Новый друг продолжал его занимать, тем более что оказался скрытен и упорствовал в своей скрытности. Расспросы о себе игнорировал, отвечал лишь тогда, когда считал нужным. После бурных событий прошедшего дня у Максима накопилось много вопросов, и он наверняка знал, на какие из них не получит от упрямца ответа.
- Михалыч, сколько тебе лет? - задал он самый простой, но и тут наткнулся на молчание. - Попробую прикинуть. Сорок два, сорок три, угадал?
- Нет, намного больше, - пробурчал тот. - Почему ты спрашиваешь?
- Глаза у тебя необычные. Как у ребенка. Ясные, сияющие, чистейшей голубизны. Как такое может быть?
- Таким уродился.
- Ты как будто молодой внутри. Не то чтобы выглядишь старым … я другое хочу сказать… Ты только не обижайся… Говорят, у людей есть аура. У тебя, во всяком случае, точно есть. Я ее чувствую.
- Правда? И что же ты чувствуешь?
Максим помедлил с минуту и ответил:
- Музыку.
Михалыч улыбнулся и убрал руку со лба Максима.
- Не удивительно, будь ты художник, видел бы меня в красках. - Он поправил под головой Максима подушку. - Все, температура спала. Давай-ка засыпай. Тебе надо набраться сил. Самое трудное в твоем сочинительстве впереди. Ты как, не передумал сражаться с вредоносными голосами?
- Нет, - сонно отозвался тот. - Нельзя давать им волю. Они несут деструкцию, убивают красоту… - Глаза его начали слипаться. - Музыка не должна исчезнуть. Тогда наступит хаос, распад, черная пустота. А моя жизнь превратится в бессмыслицу…
Неслышно вошел Ярослав. Максим спал, во сне выглядел умиротворенным, со щек его пропал болезненный румянец.
Михалыч сделал Ярику знак следовать за ним.
- Мне придется неотлучно находиться при нем - и днем и ночью. Найди Василия, пусть он также останется на ночь в особняке. Напряжение растет, нам надо объединиться, чтобы выстоять. Я рассчитываю на тебя, Ярослав. И прошу, сообщай мне о любом событии немедленно.