Глава одиннадцатая
Удивительно, но, когда я снова оказалась на морозной улице, было уже шесть. Свет фар слабо пробивался сквозь туман, и люди шли в теплых шапках и перчатках, с портфелями или пластиковыми сумками, раздувшимися от покупок, или и с тем и другим одновременно. Я решила пока пойти домой, а за святой водой заскочить по дороге к Хизер - я как раз буду проходить мимо собора.
Велосипед Вольфганга был на месте. Руки у меня совершенно окоченели, хотя я всю обратную дорогу держала их в карманах, в одной сжимая стеклянную бутылочку, в другой - Carbo Vegetabilis. Первое, что я сделала, войдя в дом, - это спрятала лекарство в старую банку из-под сахара в дальнем углу одного из шкафчиков - толком даже и не знаю зачем. Потом я выложила пустую бутылочку на стол и пустила на руки теплую воду, стараясь смыть с них холод. Поставила на плиту кофе и отправилась в ванную. Попыталась было расчесать волосы, но они слишком запутались, поэтому я просто собрала их в хвост. Потом посмотрелась в зеркало и в который раз попыталась определить, до какой степени я проклята. Здравый смысл подсказывал мне, что проклятий не бывает. И тогда я подумала о том, что ведь вечером собираюсь приготовить раствор Люмаса и выпить его. Мое отражение в зеркале никак не отреагировало на эту мысль - ну разве что в глазах вспыхнуло легкое разочарование. А если снадобье не подействует никак - что тогда? Обратно к реальной жизни и реальной работе, а теперь к тому же еще и без собственного кабинета. Я немного припудрила свое и без того бледное лицо и слегка подкрасила губы бледно-розовой помадой. Потом сняла джинсы и трусы и вымылась фланелевой мочалкой. Надела новые трусы и те же самые джинсы.
Выпив кофе, я вышла в коридор и постучалась к Вольфгангу. Он открыл почти сразу и пригласил меня на кухню. Ни у него, ни у меня кухня толком не оборудована - всего лишь несколько полок и шкафов с дверцами. Полки Вольфганга доверху забиты орехами, семечками и цукатами в прозрачных пакетиках. В шкафах у него один сплошной алкоголь - собственно, именно за этим я и пришла. Войдя в кухню, я обратила внимание на непривычный запах чистоты. Обычно здесь стоял только стол с пластиковым покрытием и один стул, и если я приходила к Вольфгангу есть, то стул приносила с собой. Сегодня, однако, тут стояло не только два стула, но и горшочек с цветами - в центре стола.
- Как тебе кажется, в такой комнате хочется побыть подольше?
- Безусловно, - ответила я. - Тем более что здесь целых два стула. Ждешь Кэтрин?
- Кэтрин? Нет. С Кэтрин покончено. Жду кое-кого получше.
- Как быстро у тебя все меняется на личном фронте, - восхитилась я.
- Ха! Ага, быстро и неожиданно!
- Ну что ж, в таком случае не буду тебя долго…
- Ты ведь не ужинать у меня собиралась? Потому что ты ведь знаешь, в любой другой вечер…
- Да нет, не волнуйся. К сожалению, я уже знаю, где буду сегодня ужинать. Собираюсь провести вечер с людьми, которые захватили мой кабинет. - Я покачала головой. - Ума не приложу, зачем я вообще туда иду.
- А, понятно. Но раз ты пришла не за моим ужином для гурманов, значит, за чем-то другим?
- М-м-м… Да. Хотела спросить, у тебя не осталось того твоего левого вина?
Перед самым Рождеством Вольфганг купил у какого-то неизвестного лица или лиц бутылок тридцать красного болгарского вина и продавал мне его по фунту за бутылку. За последние пару недель я не купила у него ни бутылки, но к Хизер хорошо бы было прийти с вином, а платить за него пятерку в супермаркете, когда у меня осталось не больше десяти фунтов, не хотелось.
Он возмущенно помотал головой:
- Левого? Как тебе не стыдно называть мое вино левым!
Я засмеялась:
- Ладно-ладно. Твоего абсолютно легального вина.
Он скосил глаза в сторону одного из шкафчиков:
- Пара бутылок еще есть.
- Я возьму одну?
- Конечно.
Он достал из шкафа бутылку. Этикетка была на болгарском, и из-за этого вино выглядело очень аутентично и даже, не побоюсь этого слова, дорого.
- Как ты там вообще поживаешь? - спросил Вольфганг, протягивая бутылку.
- Ага, - ответила я и дала ему за это монету в один фунт. - Странно поживаю. Кстати, я тебе говорила? Я дочитала книгу.
- Проклятую?
- Да.
- И как, был в ней рецепт? Уже все ингредиенты нашла?
Я не стала спрашивать, какого черта Вольфганг решил, что, стоит мне узнать, из чего состояло снадобье, я немедленно начну разыскивать ингредиенты.
- Нет, - соврала я. - К сожалению, рецепта не было.
- И что же случилось с мистером Y?
- Почти все, чего он опасался. Хорошо только одно: он все-таки приготовил микстуру и принял ее - и она действительно перенесла его обратно в Тропосферу. Но дальше начался сплошной мрак. Сначала он вошел в сознание своей жены и обнаружил, какой несчастной он ее сделал. Потом побывал в сознании своего конкурента и понял, что никогда не сможет его одолеть. Перед тем как стало очевидно, что им с женой придется отправиться в работный дом, он обнаружил кое-какие подробности устройства Тропосферы. Оказалось, что из сознания одного человека можно перескакивать в сознание другого - как мистер Y и предполагал. И таким образом можно путешествовать в воспоминаниях… Получается настоящий серфинг, хотя мистер Y дал ему свое название - "педезис".
- В воспоминаниях?.. Это ведь почти как путешествия во времени?
- Думаю, подтекст тут именно такой.
Я запомнила предпоследний абзац книги.
Я не обрел счастья - как не обрел и богатства - в сумерках тропосферы. И все же, находясь в ее пределах, я чувствовал нечто похожее на то, что, возможно, чувствует птица, скользящая по воздуху: перемещаясь по этому новому миру, я знал, что свободен. И пускай в телесном мире я был раздавлен, в мире сознаний я летал - возможно, не как птица, но как человек, который стремительно переносится через бурную реку по торчащим из воды камням, и каждый следующий камень становится трамплином для прыжка на многие другие. Я немало преуспел в методе перепрыгивания во все новые и новые сознания и перемещался по ним легкими и быстрыми шагами - с легкостью серфера, поймавшего волну. И решил назвать это движение "педезис" - от греческого πήδησις. Эта река с ее камнями, подобно пейзажу с рассыпанными гут и там домами, стремилась вперед - да, - но и назад она стремилась тоже. И поэтому однажды я решил совершить педезис-скачок в туман самого времени. На этом я заканчиваю свой рассказ, ибо сегодня в полночь планирую отправиться в путешествие в самое сердце тропосферы. Не думаю, что когда-нибудь вернусь, чтобы закончить свой рассказ, - уж слишком далеко я буду от того места, в котором он начинался.
- Так что же с ним в итоге произошло? - спросил Вольфганг. - О какой смерти идет речь?
- Ну, он исчез в тропосфере.
- В смысле? Его тело исчезло?
- Нет, - помотала я головой. - Его тело потом нашли.
Вольфганг уставился на меня с изумлением:
- Он что, по-настоящему умер?
- Да, - ответила я. - В конце книги есть послесловие редактора, в котором рассказывается, как его холодное мертвое тело нашли на полу у него в подвале. Он заперся и отправился в свое самое последнее путешествие. Жена думала, что он пропал, а потом обнаружила, что дверь в погреб заперта, и вызвала полицию. Он умер от физического истощения.
- И автор книги - он ведь тоже умер, да?
- Да.
- Ну тогда можно только радоваться, что ты не нашла ингредиенты.
- Угу.
В темноте ворота собора похожи на широко раскрытый рот - возглас удивления посреди улицы, уставленной старыми покосившимися зданиями-зубами, которые за долгие годы столько раз чинили и латали пломбами. В тот вечер рот был закрыт. Большие деревянные ворота преграждали путь, и табличка на них гласила, что вход для посетителей откроется утром, в 8.30.
Значит, сегодня никакой святой воды. И никакого педезиса.
Но ведь ясно, что все это неправда - и я, наверное, просто тяну время, откладывая момент, когда это станет совершенно очевидно. Я же могла прийти в собор пораньше. Значит, впереди - еще один вечер реальной жизни, но такой реальной жизни, в которой таится обещание чего-то другого, обещание вымысла. Еще одна ночь в ожидании вымысла - это не так уж и плохо, но вообще-то теперь, увидев перед собой закрытые ворота, я пожалела, что не добыла святой воды, ведь было бы так приятно знать, что впереди меня поджидает опасность.
Я двинулась дальше по мерцающему, подернутому морозом тротуару и, заглядывая в свою новую карту, стала искать улицу Хизер. Оказалось, что она живет совсем рядом с собором - в первом же переулке: черная дверь в ряду одинаковых домиков из желтого кирпича. Я стукнула два раза серебряным молоточком и чуть подалась назад - ждать, пока откроют.
- Эриел, привет! - воскликнула Хизер. - Спасибо, что пришла. Это что - вино? Отлично, мне после такого дня надо выпить побольше! Как у тебя дела? Ой, прости, пожалуйста. Стою тут на пороге и зубы тебе заговариваю, проходи скорее!
Сразу за входной дверью начиналась гостиная. Молодые преподаватели часто живут в именно таких домах, пока не обзаведутся семьей и детьми: деревянные полы, коврики, море книжных полок, репродукции Пикассо в рамках, покрывала с осенним мотивом на диване и креслах, кофейный столик с такими книгами, которые принято держать на кофейных столиках, и несколько ламп. Наверное, так бы выглядело и мое жилище, если бы в нем было отопление и не было мышей и если бы я не поленилась обжить и остальные комнаты тоже, а не только одну. Запах чеснока из кухни смешивался с ароматом благовоний - кажется, мяты и лаванды. В доме было тепло, в маленьком проигрывателе играл джаз. И никаких признаков Адама.
- Белое или красное? - спросила Хизер. - Ой, да ты располагайся, чувствуй себя как дома. Брось куда-нибудь пальто - у меня тут вечно все вверх дном!
Интересно, почему люди все время говорят, что у них дома беспорядок, даже когда никакого беспорядка нет?
- Пожалуй, красное. А у тебя уютно. И вон та картина мне очень нравится.
- Ой, да, она классная! - бросила Хизер, направляясь в кухню налить мне вина. Вернувшись, она протянула мне огромный бокал на серебристо-розовой ножке. - Обожаю Пикассо.
- Особенно эта крутая, - сказала я, не отрывая глаз от картины. - Мне нравится все, что связано с четырьмя измерениями. Я на этом буквально помешана.
- С четырьмя измерениями? - спросила Хизер и застонала. - Пожалуйста, объясни, о чем это ты. Я ничего не смыслю в искусстве, просто думаю: "Как красиво нарисовано" - и вешаю картину на стену. Вот что значит быть биологом. Все время приходится обращаться к гуманитариям, чтобы те объяснили тебе, что такое реальная жизнь.
Я засмеялась и, успокоив Хизер тем, что мои познания в искусстве ограничиваются некоторым знакомством с творчеством кубистов и футуристов, рассказала ей о том, что считается, будто голова женщины на этой картине движется сквозь время или, по другой версии, за нею наблюдает четырехмерное существо.
- Ух ты! Вот это класс. А мне больше всего нравится "Крик". Но я подумала, что будет как-то слишком уж по-студенчески вешать его на стену, поэтому решила выбрать что-нибудь позаковыристее. Но вообще-то "Крик" мне очень нравится. Большую часть времени я чувствую себя именно так.
- Почему?
- Ну… - В дверь постучали. - Надеюсь, это Адам, а не какой-нибудь серийный убийца. - Она засмеялась. - Иду-иду!
По совершенно непонятной мне причине у меня вдруг начали трястись руки. Я поставила бокал на столик, но тут же снова его подняла. В комнату ворвался поток холодного воздуха: Хизер открыла дверь и поприветствовала Адама. Он выглядел точно так же, как и днем, только теперь волосы у него были какие-то всклокоченные.
- Привет, - сказал он мне, снимая пальто.
- Привет, - ответила я.
Хизер велела ему бросить пальто куда угодно и повторила свое извинение о беспорядке, после чего удалилась в кухню налить ему белого вина. Мы молча и не двигаясь с места уставились друг на друга.
- Итак, - сказала она, вернувшись. - Я готовлю макароны с жареными овощами. Ничего особенного… Надеюсь, ты не против, Адам?
- Да, спасибо, - ответил он, забирая у Хизер бокал и не сводя с меня глаз. Я тоже смотрела на него, но на этот раз первым отвел взгляд он - и сфокусировал его на Хизер. - Звучит прекрасно.
Адам устроился в углу большого дивана на другом конце комнаты. Не глядя ни на кого из нас, он наклонился вперед и принялся рассматривать книги на кофейном столике. Рассмотрев все, он выбрал большой том в твердой обложке под названием "Странные рыбы" и принялся его листать. Несколько секунд никто из нас не произносил ни слова. Проигрыватель Хизер, наверное, работал в режиме случайного выбора треков: когда джазовая композиция закончилась, ее сменила печальная акустическая гитара и какой-то парень запел о том, как ему одиноко в час рассвета.
- Поставлю-ка я макароны, - спохватилась Хизер.
- Ну, - сказал Адам, когда она ушла. - Как жизнь?
- Вроде в порядке. А у тебя? Нормально устроился на новом месте?
- Да, все хорошо. Спасибо, что поделилась с нами кабинетом.
- Не за что. К тому же, я уже говорила Хизер, нельзя сказать, чтобы у меня был выбор.
- А, ясно. Так нас, значит, тебе навязали?
- Ага. Но я совершенно не возражаю. Правда.
Пустые разговоры, разговоры ни о чем. И вот он уже снова листает книгу, лежащую у него на коленях.
Хизер вернулась из кухни.
- Ну что, как поживает религиозный мир? - спросила она Адама. - Каково это - жить с Богом?
- Откуда же мне знать? - откликнулся он.
- Разве ты не верующий? - удивилась она. - Я думала…
Адам улыбнулся.
- Я отвечу коротко: нет.
- Да ладно! - засмеялась Хизер. - А если не коротко? Ой! - На кухне что-то брякнуло, и Хизер бросилась выяснять, в чем дело. - Извините, я сейчас! Думаю, это макароны.
Адам посмотрел на меня так, будто мы собрались на пару грабить банк. И в то же время так, как будто бы делать это ему очень не хочется.
- Спасены, - сказал он.
Я улыбнулась.
- Вообще-то жаль, - сказала я. - Я бы тоже хотела услышать длинную версию ответа.
- Ох. - Он вздохнул и провел рукой по волосам.
- Эй, да ладно, не важно, - успокоила я его. - Это я так, в шутку. Не хочешь отвечать - не надо.
- Честно говоря, я бы лучше поразглядывал рыб.
- Думаю, я понимаю, о чем ты, - снова улыбнулась я.
- Они очень странные, эти рыбы. Ты их видела?
- Нет.
- Иди посмотри.
Усевшись рядом с ним на диван, я вспомнила, как сидела вот так с другими мужчинами, и цепочки лжи всегда приводили нас сначала в один и тот же дом, потом на один и тот же диван, а потом - на одну и ту же кровать. Я устала. Я замерзла. Иди-ка сюда, я тебе кое-что покажу. А кончалось все всегда одинаково - сексом. Я сидела теперь всего в нескольких дюймах от него, но на кухне была Хизер. Я натянула рукава свитера пониже - скрыть запястья.
- Смотри, - показал он.
В книге была напечатанная на всю страницу фотография прозрачной рыбы. Она была похожа на использованный презерватив с красными зубами.
- Фу! - сказала я. Но вообще-то она мне понравилась. - Она как-нибудь называется?
- Не думаю, - ответил он. - А на эту посмотри.
Он перевернул страницу и показал мне. Гам вроде бы была изображена рыба, но вместо нормального рыбьего "лица" с выпученными глазами и маленьким ртом к этой штуковине была приделана, кажется, голова каменной обезьяны, как будто бы кто-то просто слепил вместе рыбье тело и обезьянью голову - так, шутки ради, а может, по невнимательности.
- Как бы ты ее назвал? - спросила я.
- Не знаю. Обезьянорыба? Рыба-псевдообезьяна?
Он перевернул страницу и показал мне следующую картинку. На ней было что-то вроде червяка, из которого вылезала вполне себе настоящая вульва. Мне захотелось засмеяться, но я удержалась.
- Рыба-орхидея, - сказал он. И в этот момент нас пригласили к столу.
- Прошу тебя, скажи, что ты не одобряешь преподавание креационизма в школе, - обратилась Хизер к Адаму спустя минут пять после того, как мы сели за стол. - Или как его теперь называют - теорию разумного начала.
Мы ели, как и было обещано, макароны с жареными овощами и салат из огромной миски. Прежде чем перейти к этой новой теме разговора, Хизер говорила о том, как непросто найти в университете приличных мужчин. Макароны у Хизер получились почти такие же невероятно прыгучие, как и она сама, - белые спиральки так и норовили соскочить с вилки, стоило тебе потерять бдительность. Овощи - помидоры черри, грибы, кабачки и лук - были политы оливковым маслом и лимонным соком и от этого получились вязкими и какими-то даже карамельными. Еще Хизер поджарила чесночных гренок, и я изо всех сил налегала на еду. Вообще, до этого момента еда интересовала меня намного больше, чем разговор. Я терпеть не могу застольные беседы, но на этот раз даже мне показалось, что тема затронута интересная.
- В каком смысле? - спросил Адам.
- Его включили в курс естественных наук, - ответила Хизер.
- Разве креационизм и теория разумного начала - это не разные вещи? - уточнила я.
- В общем, нет, - сказала Хизер. - Теория разумного начала претендует на большую научность, но на самом деле имеет дело с явлениями, которые невозможно постичь.
- Теория разумного начала - это что-то о том, что эволюция слишком сложна, чтобы случиться самостоятельно, да?
- Ага, - сказала Хизер. - Придумали какую-то ерунду. Просто потому что сами не понимают, что такое эволюция…
- Я бы не стал преподавать религию в рамках курса естественных наук, - сказал Адам. - Но наш курс религиоведения действительно включает в себя некоторые научные моменты.
- Например? - спросила Хизер.
- Например, когда мы изучаем мифы о сотворении мира, среди прочих мы рассматриваем и теорию Большого взрыва.
- Интересно, с каких это пор Большой взрыв - миф? - возмутилась Хизер.
- Ну, это еще одна история, - объяснил Адам. - Как, например, история о том, что мир произошел из гигантского яйца, или о том, что Бог сказал: "Да будет свет" - и откуда ни возьмись взялся свет. Все это - не больше чем легенды о сотворении мира, ведь никто из нас не присутствовал при этом событии и не может представить достоверных фактов, так что вывод напрашивается сам собой: знать, как было дело в действительности, нам не дано.