Глава двенадцатая
После десерта - печеных абрикосов с медом, орехами кешью и бренди - и долгого разговора о ПУОП и о чем-то еще под названием ПЖО (первый живой организм) мы с Адамом поблагодарили Хизер и ушли вместе - и теперь старались не поскользнуться на обледенелом асфальте.
Как только мы отошли на безопасное расстояние от дома Хизер, Адам засмеялся.
- Ты чего? - спросила я.
- Ну, там мне не хотелось этого говорить, но вообще-то мне мало дела до того, от какой именно бактерии я произошел.
- Биологи и в самом деле почему-то из всех объяснений всегда выбирают наиболее унылое. И реакция Хизер на мои рассуждения о разумных машинах мне тоже показалась неубедительной.
- Ага. Похоже, ей вообще не нравятся новые идеи.
- Видимо, да. Но почему бы не поспорить, если ты с чем-то не согласен? В какой-то момент животные произошли из растений и появилась сознательная жизнь. Так что же такое сознание? Ведь оно определенно должно состоять из тех же кварков и электронов, что и все остальное, возможно, только организованы они там как-то иначе. Но сознание несомненно способно эволюционировать. Об этом говорил еще Сэмюэл Батлер в девятнадцатом веке. Если человеческое сознание могло возникнуть из ниоткуда, почему бы и машинному сознанию не сделать то же?
Конечно, у этой идеи есть очевидные слабые места, о которых как раз и говорила Хизер. Например: что, если сознание может существовать только в органических формах жизни? Но, с другой стороны, что такое органическая форма жизни? Машины способны к самовоспроизводству, они сделаны из угля и, как и мы, нуждаются в топливе.
- Если, конечно, сознание не состоит из материи, - заметил Адам.
- Ну да, такое тоже возможно, - откликнулась я. - Но я все-таки иногда думаю: если компьютер прочитает все-все книги, какие есть на земле, не начнет ли он в конце концов понимать человеческую речь?
- Хм-м…
Некоторое время мы шли молча.
- Холодно, - сказал Адам.
- Да, я тоже ужасно замерзла!
Мы двигались в сторону центра, но вокруг стояла почти полная тишина. Было уже за полночь, и, когда мы приблизились к собору, до нас донеслись слабые звуки - где-то в отдалении пофыркивали грузовики и слышался стук и шлепанье разгружаемых у дверей магазинов товаров - наутро все эти блузки, бутерброды, коробки с салатами, кофе и газеты появятся, словно по волшебству, на прилавках.
- Мы знакомы? - вдруг спросил Адам.
Я немного опешила:
- В каком смысле?
- Ну, мне показалось, что я тебя знаю, когда увидел сегодня днем.
Я глубоко вдохнула: полные легкие холодного воздуха.
- Мне тоже так показалось.
- Но я тебя не знаю, я уверен.
- Ну… - Я пожала плечами. - Может, мы когда-нибудь виделись, но потом забыли об этом.
- Я бы не забыл. Если бы увидел тебя, уже бы никогда этого не забыл.
- Адам… - начала я.
- Не говори ничего, - перебил меня он. - Лучше посмотри.
Мы проходили мимо ворот собора. Если остановиться и взглянуть туда, куда показывал Адам, можно увидеть, как сверху на тебя смотрит высеченный из камня Иисус.
- Потрясающе, - сказала я, не успев даже подумать. - Даже если не верить во все остальное, Иисус - удивительный человек.
Сказав это, я рассмеялась:
- Сморозила глупость, извини! Ясно ведь, что так считает каждый.
- Да нет, далеко не каждый, - сказал Адам.
- Слушай, - сказала я, вдруг вспомнив, что совсем недавно стояла на том же самом месте, только смотрела не на Иисуса над головой, а на ворота собора. - А ты что-нибудь знаешь о святой воде?
- Странный вопрос.
- Ну да, наверное.
Мы пошли дальше и свернули на мощеную улочку, которая ведет прямо к моему дому. Я подумала, что, возможно, сейчас мы отправимся ко мне и Адам останется у меня на ночь - пожалуй, я бы не прочь. Вот только вместо обычного возбуждения меня охватило совсем другое чувство - похожее возникло у меня днем, когда я взглянула на экран своего монитора и увидела, сколько на нем пыли. Я грязная и в настоящий момент занята тем, что придумываю, как бы отсюда сбежать. Но как ни крути, а мы двигались в сторону моего дома.
- Что именно тебя интересует?
- Ну, много чего… В основном, где ее можно раздобыть.
- Раздобыть? - В темноте я не могла разглядеть выражения лица Адама, но поняла, что он нахмурился. - Ты католичка?
- Нет, я вообще неверующая. Моя мама верила в инопланетян.
- А…
- Да. А почему ты спросил?
- Святая вода есть только у католиков. Ее можно найти в любой католической церкви.
- А в соборе нет?
- Нет, не думаю.
- Но я точно видела там купели. Я еще до Хизер хотела туда зайти, но было уже закрыто.
- Да, купели там есть, но они пустые. Англиканская церковь уже несколько сотен лет не пользуется святой водой.
- А-а… А в католической церкви достать святую воду можно только днем?
- Да нет, не обязательно. Ты… - Он сделал паузу. - Ты хочешь достать ее прямо сейчас?
- Можно и сейчас… Ну да. Не знаю.
- А для чего, если не секрет?
- Наверное, лучше тебе этого не знать. Боюсь, ты не одобришь. Ты когда-нибудь слышал о физике Георгии Гамове?
- Нет. Пока ты будешь мне о нем рассказывать, не возражаешь, если мы свернем в сторону? Я покажу тебе, где можно достать святой воды.
- Правда?
- Да, у меня есть ключи от церкви Святого Томаса. Вот сюда.
Мы пошли через автостоянку и по небольшому проходу между домами выбрались на улицу Бергейт. Здесь, в ряду окруженных зеленью жилых зданий, сразу за автомобильным кругом и церковью Святого Августина, стоял дом Берлема. Интересно, как он теперь выглядит. Я представила себе заколоченные двери и окна, но потом подумала, что это несусветная глупость: в наши дни дома уже никто не заколачивает. Возможно, Берлем его продал. А может, он сейчас там. Однажды, в прошлом году, я уже приходила сюда и стучала в дверь, но мне никто не ответил. Мы с Адамом свернули налево и прошли мимо магазина комиксов: целая витрина супергероев и злодеев, хороших парней и плохих. Я постаралась выкинуть из головы Берлема и, вместо того чтобы думать о нем, рассказала Адаму про Георгия Гамова. Про то, как однажды, еще маленьким мальчиком, Гамов не стал глотать причастную облатку, которую ему дали в церкви, а положил ее под микроскоп - посмотреть, чем она отличается от обычного хлеба. Я объяснила Адаму, что святая вода нужна мне примерно для того же - я хочу поставить эксперимент, который едва ли имеет отношение к духу католицизма. И вот мы подошли к церкви.
- Я не обижусь, если теперь ты меня туда не впустишь.
- Да нет, мне нравится твоя идея с экспериментом. Да и вообще, какая разница, для чего тебе эта вода.
За дверями церкви было темно и пахло ладаном и холодным камнем. Входить внутрь мы не стали - оказалось, что купель со святой водой находится прямо возле входа. Я заметила, что Адам перекрестился перед иконой Богоматери. А я тем временем достала свою бутылочку.
- Наверняка ты не должен позволять мне это делать, - сказала я.
- Это ведь всего лишь вода. Нет никаких правил, в которых говорилось бы, что нельзя уносить ее с собой. К тому же, как я уже сказал, мне больше нет до всего этого никакого дела.
И все же он не стал смотреть на то, как я окунаю бутылочку в купель. Вместо этого он встал позади меня и стал перебирать церковные листовки и просматривать номера "Католик геральд". На стене висел плакат со словами "Усыпальница св. Иуды". Адам поднял руку и дотронулся до него. Скорее всего, он не заметил, что я за ним наблюдаю. Я отвернулась.
- Можно спросить, откуда у тебя эти ключи? - спросила я, когда мы вышли на улицу.
- Я - священник, - отвел он. - Точнее, бывший священник. Можно, я к тебе зайду?
Для того, кто видит мою кухню впервые, это темное, зловонное и гнетущее место, пропахшее чесноком и табачным дымом. Вдобавок ко всему на каминной полке у меня лежит проклятая книга: тоненький томик в выцветшей обложке, который вполне можно и не заметить, если ты - не я.
- Извини, - сказала я Адаму, когда мы вошли.
Я сама не слишком понимала, за что именно извиняюсь. За толстый слой серой пыли на пороге? За сломанные подлокотники дивана? За прожженный в нескольких местах стол? Отставший в нескольких местах линолеум? Когда я здесь одна, я ничего этого не замечаю. Хорошо бы открыть окно, но и без того слишком холодно. Еще я хотела, как обычно, включить все газовые горелки, но удержалась.
- Извини, у меня холодно.
- У меня куда холоднее, - ответил Адам. - Я живу в университетском городке.
- Правда? В котором?
- У меня комната в колледже Шелли. Совсем малюсенькая, и в ней все время пахнет макаронами с сыром. Так что у тебя здесь просто шикарно, можешь мне поверить.
- Хочешь кофе?
- Лучше просто воды, если не сложно.
Я налила в стакан воды из-под крана для Адама и поставила на огонь кофе для себя. За окном проехал поезд, и тонкое оконное стекло тихонько задрожало. Вдруг в углу комнаты что-то шевельнулось - появилось и исчезло, словно призрачная частица. Мышь.
- Мне здесь нравится, - сказал Адам, усаживаясь на диван.
Когда кофе сварился, я села рядом с ним. Пожалуй, никогда еще я не сидела на этом старом диване с кем-нибудь еще. Можно подумать, что мы вместе едем на поезде, сидя спиной по ходу движения, и оба изо всех сил стараемся не соприкоснуться коленями.
- Что такое Усыпальница святого Иуды? - спросила я.
- А, ты заметила.
- Просто увидела плакат на стене. Я уже где-то слышала это имя: святой Иуда. Кому он покровительствует?
- Заблудшим и утратившим надежду. Его мощи хранятся в Фавершеме. Я всегда хожу туда, когда…
- Когда что?
- Когда все идет не так. Почему ты не спрашиваешь о том, о чем спрашивают все?
- Это о чем?
- О том, как так получилось, что я стал священником.
- Такие вопросы мне не очень хорошо даются.
Мы оба замолчали. Наверное, мне нужно было что-то сказать - я знала, что сейчас моя очередь. К тому же мне и в самом деле было интересно. В любой другой момент я бы наверняка захотела узнать, каково это - быть священником и как можно быть священником, а потом взять и перестать им быть. Например, я бы спросила его, почему он все равно перекрестился в церкви. Но теперь у меня была святая вода и Carbo-veg, и я чувствовала себя как в те дни, когда в коробке у меня хранилась бритва и я не могла дождаться, когда все наконец уйдут, я останусь одна и смогу делать все, что захочу.
- Ничего, если я закурю? - спросила я.
- Ты ведь у себя дома, - пожал плечами Адам.
- Ну да, я понимаю, но…
- Да нет, правда, все в порядке.
Он все пил воду из своего стакана, а я зажгла сигарету. Его левая рука, которая держала стакан, немного дрожала. Я отвела взгляд и медленно оглядела свои израненные кухонные поверхности: вот тут я сожгла рис, здесь - обожглась, а вон там - порезала палец.
- На что это похоже? - спросила я, усилием воли заставив мысли остановиться. - Точнее, нет: как ты сейчас себя чувствуешь?
- Ты про что?
- Про религиозность. Ну, про то, каково это - быть религиозным настолько, чтобы стать священником.
Он убрал стакан на столик и немного подался вперед, поставив локоть на колено и подперев лицо рукой. Провел большим пальцем вокруг лица - словно был слепым и хотел узнать, как выглядят его черты.
- Я много над этим думал, - сказал он. - Пытался выразить это словами, но все равно мне некому было рассказать… Теперь я встретил тебя, и мне кажется, ты поймешь. Точнее, я уверен, что ты поймешь.
- Почему ты так думаешь?
Он закрыл лицо обеими руками и уронил на них голову.
- Не знаю.
- Адам?
- Извини. Я даже не уверен, хочу ли я говорить с тобой о том, о чем хочешь говорить ты. Я перестал быть священником не потому, что мне не хватило веры… У Хизер я просто дурачился. Я потерял веру не потому, что хотел заниматься сексом с маленькими мальчиками, или стариками, или молодыми женщинами - ничего такого. Но я изучал "Дао Дэ Цзин" - несколько лет назад - и решил следовать законам Пути, оставаясь при этом священником. Ничего необычного в этом нет - многие люди так делают. Но это подорвало мою веру. Я хотел ничего не желать, но именно этого-то я и желал, да так страстно, что дело едва не дошло до безумия. И я не переставал думать о парадоксах. О непорочном зачатии, и таинствах веры, и о прочих таких вещах. Я не испытывал неприязни к этим парадоксам - в конце концов, ведь именно на них зиждется церковь, - наоборот, я хотел, чтобы их было больше. Мне хотелось увидеть парадокс в чистом виде. В конечном итоге я осознал, что просто-напросто испытываю потребность в науке - и тогда я на два года присоединился к ордену, блюдущему обет молчания, и ни о чем не думал. А потом все кончилось. Не знаю, как это объяснить… Да, ты права. Зачем я все это тебе рассказываю? Где я тебя раньше видел? А, ладно. Я лучше пойду.
- Адам…
Он встал.
- Извини, что ворвался к тебе. Это место не для меня.
Он был прав. Я трахаюсь со старыми мужиками и одержима проклятиями и древними книгами. Ему бы поговорить с кем-нибудь более нормальным. Я посмотрела на его старую одежду и лохматые волосы и представила себе его смуглые, сильные предплечья. Интересно, он вообще когда-нибудь с кем-нибудь спал?
Я глубоко вздохнула. Ну почему я все время оказываюсь не тем, кто нужен?
И вот, хотя ни один из нас вроде бы ничего не делал, мы уже стояли прижавшись друг к другу и целовались так, будто бы сейчас полночь и мы - на вечеринке где-то на самом краю света. Я почувствовала, как его член твердеет, и прижалась к нему еще крепче. Какое незнакомое чувство. Все казалось таким настоящим - я давным-давно забыла, что так бывает.
- Извини, - сказал он секунд через двадцать, отстраняясь от меня. - Я не должен этого делать.
- Сама не знаю, что произошло, - сказала я, делая вид, будто и мне это кажется неудачной идеей. Я избегала его взгляда и повернулась к плите, как будто у меня там готовилось что-то очень важное. Интересно, бывает пирог под названием "Разочарование"? Кекс "Вежливый отказ"? Или торт "Ко Дню Нерождения"?
- Извини, - повторил Адам у меня за спиной. - Я… Мне нельзя пить. Я не привык.
Когда я сказала, что мне очень жаль, его уже не было. Чокнутая идиотка. Или нет? Когда привлекательные молодые люди предлагают мне что-нибудь, они всегда очень скоро забирают то, что предлагали, так что, возможно, даже хорошо, что ничего не произошло. Да и что я могу дать такому человеку, как Адам? Мужчины вроде Адама могут спать с кем угодно. Если ему принять душ и надеть костюм или что-нибудь вроде того, тогда, ну… не могу себе представить, чтобы какая-нибудь женщина ему отказала. С мужчинами вроде Адама ни айпод, ни гладкая шея, ни сиськи, которые (пока) еще не обвисли, не имеют никакого значения. У меня нет целлюлита, и поэтому мужчины за пятьдесят чувствуют себя счастливчиками, когда им удается со мной переспать. Но Адам… Что я могу дать такого, чего ему может недоставать? В сексуальной экономике у меня миллионы на инвестиционном счету под названием "Пожилые мужчины", но, боюсь, никакой другой счет мне уже не откроют.
У меня где-то был черный маркер, но я, хоть убей, не помнила, куда он подевался. Большая фаллическая штуковина с химическим запахом - помню, я еще писала им номер своей квартиры на одном из мусорных контейнеров на заднем дворе у Луиджи. Но это было… сколько… года полтора назад? В столе на кухне нет, в стакане с ручками на полке - тоже. Вот черт! Самое подходящее, что удалось отыскать, - это черная шариковая ручка. Зато кусок белого картона у меня нашелся - он лежал в упаковке с дешевыми сетчатыми колготками, которые я купила прошлой весной на рынке, и с тех пор эта часть упаковки так и лежала у меня на комоде. Итак, я нарисовала на картонке черный кружок - минут пять ушло только на то, чтобы закрасить его целиком.
На руке у меня тоже была черная отметина - место, в которое я эксперимента ради воткнула ручку: интересно узнать, что я почувствую, и посмотреть, будет ли это похоже на то, что я чувствовала раньше.
Святая вода в стеклянной бутылочке выглядела какой-то мутной. Я вынула страницу из "Наваждения" и положила ее на стол перед собой, чтобы сверяться с инструкциями. Итак, мне нужно смешать Carbo-veg со святой водой и несколько раз встряхнуть полученную смесь. Встряхнуть - это ведь, наверное, просто взять в руку и немного потрясти. Кажется, в книгах по гомеопатии было написано именно так. Когда я протянула руку к полке, чтобы достать из банки из-под сахара Carbo-veg, страничка из книги Люмаса полетела на пол. Я подняла ее и обнаружила, что край слегка намок. Где-то в ящике стола я видела клейкую ленту… Достав ее, я потратила еще несколько минут на то, чтобы аккуратно отремонтировать книгу: соединила оборванный край страницы с тем местом между страницами 130 и 133, откуда она была вырвана. Конечно, место склеивания было заметно, но зато теперь страница снова стала частью книги.
Я помнила, что к гомеопатическим препаратам нельзя прикасаться, поэтому вытряхнула одну таблетку на металлическую ложку. Таблетка тихонько звякнула о металл. Я вынула пробку из бутылочки и бросила таблетку внутрь. Секунду она болталась на поверхности, а потом ушла под воду и начала растворяться, отчего вода все больше мутнела. Сердце у меня в груди колотилось резиновым мячиком: ведь я всего-навсего бросаю в воду крошечную таблетку сахарозы. И все-таки я стояла и несколько минут трясла бутылочку, а потом, вспомнив, что я что-то об этом читала, несколько раз легонько ударила бутылочкой о кухонное полотенце, которое лежало, сложенное в несколько раз, на столе для готовки. Я убедилась в том, что таблетка полностью растворилась. Итак, можно пить.
Или нельзя? Эта святая вода - она вообще стерильна? Или, на худой конец, без болезнетворных микробов? Сколько народу окунало в нее свои пальцы? Может, не так уж и много. Ну давай же, Эриел. Но… Интересно, священник выставляет новую порцию воды по утрам или по вечерам? Как глупо. Я откупорила бутылку и заставила себя сделать большой глоток. Ну вот. Теперь думать больше не о чем. Я взяла кусок картона и улеглась на диван, пьяная, уставшая и теперь вдобавок ко всему еще и с подкатившей тошнотой.
Черная точка, черная точка. Пятно… И тут я уснула.
Мне снились мыши. Мышиный мир, больше, чем наш, в котором всю ночь напролет чей-то еле слышный голос говорил мне: "У вас есть выбор" или что-то вроде того.