Трубопроводов лег в гроб головой на подушку, сохранившую след от ног Богини. Под погребальные песнопения Псы укрыли Трубопроводова до подбородка черным саваном, затем накрыли гроб крышкой. Не прекращая петь, Псы синхронными ударами молотков прибили крышку к гробу, после чего, взяв его за ручки, торжественно вынесли из здания и опустили в заранее выкопанную могилу. Когда гроб накрыл толстый слой земли, Трубопроводов понял, что откапывать его не будут. Он либо умрет похороненным заживо, либо совершит квантовый переход через дверь, которой служит теперь крышка гроба. И только эликсир смерти не позволял ему удариться в панику или сойти с ума. Благодаря напитку, Трубопроводов мог спокойно мыслить даже в такой ужасной ситуации.
Собрав все свои силы, он сосредоточился на квантовом переходе.
– Просьба незамедлительно отстегнуть ремни и покинуть территорию терминала, – произнес безликий голос механического диктора…
– Пора, – произнес голос Ересиарха.
– Пора, – согласился с ним Трубопроводов, выключая монитор…
Кто-то с необычайным пафосом, словно очередную велеречивую оду Родине, декламировал Баркова, причем, не его малоизвестные современному читателю переводы Горация. Голос был женский, немного дребезжащий, но не настолько, чтобы вызывать отвращение. Когда, вслед за звуковой дорожкой, настроился и видеоряд, Трубопроводов увидел взлохмаченное существо, предположительно, женского пола. Росту эта, ориентировочно, дамочка была метра полтора, не больше. Её худое, даже на взгляд модельеров той самой ориентации, тело было облачено в деловой костюм, из-под короткой юбки которого выглядывали волосатые, как истинно грузинская грудь, босые ноги минимум 43 размера. Баркова она декламировала по памяти.
Декорацией всему этому служила большая прихожая с настоящим театральным гардеробом, столом гида-экскурсовода, на котором сидела по-турецки волосатоногая леди. Заканчивалась прихожая огромными дверями с вмонтированным в них металоискателем. На дверях значилось: "Вход". Правда, все эти детали Трубопроводов увидел значительно позже. Уставившись на даму, он, забыв, от удивления, об элементарной вежливости, спросил:
– Ты кто?
– Я – ночной домовенок Лайма, – ответила она, совершенно не удивившись вопросу возникшего из ниоткуда Трубопроводова, – присматриваю здесь за порядком. А вы, наверно, пришли на экскурсию.
– На экскурсию? – удивился Трубопроводов.
– Но, не грабитель же вы? – с надеждой в голосе спросила Лайма.
– Зачем грабитель? Никакой я не грабитель.
– Экспонатом или работником музея вы тоже не являетесь?
– Нет.
– Значит вы – посетитель.
– Все правильно, – обрадовался Трубопроводов такому решению вопроса.
– Музей, правда, закрыт, но я могу устроить вам настоящую экскурсию.
– Буду вам очень признателен, – перешел на "вы" Трубопроводов.
– Экскурсия стоит полтора кредита.
– У меня только это, – сказал Трубопроводов, доставая из кармана камзола увесистый кожаный мешочек тонкой работы с золотым песком.
– Мы принимаем любую валюту, – оживилась Лайма.
– Тогда отмерьте, сколько нужно, – сказал Трубопроводов, одновременно передавая Лайме кошелек.
Достав из стола небольшое зеркальце, Лайма высыпала на него немного золотого порошка. Затем, ловко сконструировав из него дорожку пластиковой карточкой с фотографией и именем какого-то сотрудника, аппетитно втянула золото носом через трубочку для коктейлей.
– Теперь можно переходить к делу, – весело сказала она.
В глазах Лаймы появился золотой блеск.
– Подойдите сюда, – попросила она, ловко соскочив со стола и легко перепрыгнув через гардеробную стойку, – сдайте, пожалуйста, верхнюю одежду, а, также, все металлические, колющие и режущие предметы.
Немного поколебавшись, Трубопроводов выложил на стойку оба пистолета и кинжал. Далее на стойке оказалась шпага в относительно скромных ножнах, видавшая виды треуголка и походный камзол. Последний Трубопроводов снял, не зная, является ли он верхней одеждой. Немного подумав, он отстегнул украшенные позолотой шпоры.
– Благодарю вас, сударь, – сказала Лайма, вручая Трубопроводову номерок.
Повторив свой трюк перепрыгивания через стойку, она заняла стартовую позицию возле металоискателя и голосом профессионального гида начала свою речь:
– Несмотря на солидный вид, увлекательную историю и вековые традиции Музей Охотничьих Трофеев был открыт 7 марта 2001 года, то есть ровно пять лет назад, день в день. В тот незабываемый мартовский день Максим Максимович, подобно Энди Уорхолу, представил на суд публике совершенно пустые стены. И, вот теперь, всего через пять напряженных лет, музей Максима Максимовича по праву считается одним из лучших охотничьих музеев. И это без учета того, что все свои экспонаты Максим Максимович добыл собственными руками.
Трубопроводов поморщился. Он терпеть не мог охотников, браконьеров и прочих, пользующихся безнаказанностью, убийц и живодеров.
– Что-то не так? – спросила Лайма.
– Ненавижу, когда убивают животных, особенно, когда это делают ради бахвальства.
– Вот и Максим Максимович тоже не любит, когда убивают ради забавы.
– Он что, фотохудожник, или я чего-то не понимаю?
– А для того, чтобы получить ответ на этот вопрос, прошу вас пройти непосредственно в первый зал, или "Зал исторического бессилия".
Грациозно распахнув перед Трубопроводовым двери, она пропустила его вперед.
– Это что, музей восковых фигур? – удивился Трубопроводов.
– В "Зале исторического бессилия" Максим Максимович собрал восковые копии той дичи, от которой, к огромному сожалению, его отделяла самая непреодолимая на сегодняшний день преграда: время. В этом зале собраны восковые копии таких прекрасных экспонатов, как Гитлер, Сталин, Наполеон, Чингисхан, Тамерлан, Ленин, Марат, Робеспьер, – называя имена, она указывала на них лазерной указкой, – другими словами, этот зал посвящён историческим подонкам, то, есть, тем подонкам, которых мерзавцы от истории нарекли великими полководцами, завоевателями, императорами, или святыми и пророками, крестителями, основателями религий… вместо того, чтобы назвать их своими именами. Всех этих людей объединяет кровь, моря крови, которые они пролили ради своих имперских амбиций, ради религий или других химер, оплаченных жизнями множества невинных людей. По мнению Максима Максимовича, все они заслуживают суда и казни, пусть, даже, посмертно исторических.
– Подожди, неужели, ты хочешь сказать…
– Как вы уже догадались, Максим Максимович охотился только на двуногую мразь, – перебила обалдевшего Трубопроводова Лайма, – и следующий зал посвящен трусливо– городской мрази, которую Максим Максимович всегда отстреливал с особым удовольствием. К сожалению, эта мразь умудряется вонять даже после соответствующей таксидермической процедуры, поэтому для хранения пригодны лишь головы трофеев, да и то нам постоянно приходится проводить их химическую обработку. Надеюсь, неприятный запах не испортит вам удовольствие лицезрения этих трофеев.
В зале воняло туалетом, карболкой и еще чем-то, блевотно-тошнотворным. Трубопроводов не мог понять, чем. К горлу сразу же подкатил комок, но Трубопроводову удалось сдержать приступ тошноты. Зал был огромен, и все стены в несколько рядов были увешаны человеческими головами. Глядя на них, было трудно поверить, что всех этих людей выследил и убил всего лишь один охотник за каких-то пять лет.
– Впечатляет? – с почтением в голосе спросила Лайма.
– Неужели Максим Максимович сам их всех пострелял?
– Не верится, правда?
Трубопроводов согласно кивнул.
– Самую многочисленную группу среди этих экспонатов составляют охотники на ворон. Вторую группу занимают душители собак и кошек, включая и тех подонков, которые совершенно безосновательно называют себя сатанистами. Третью составляют все остальные любители безнаказанно мучить или убивать. Как вы уже поняли, в этом зале представлены те, кто убивает ради самого кайфа убийства. От убийства себе подобных большинство из них останавливает лишь страх наказания, от которого трепещут их отвратительные смердящие душонки. И то, что таких не сажают в клетки на цепь, говорит лишь о том, что и мы, общество, все ещё, недалеко ушли в своем развитии от подобной мрази.
В следующем зале пахло сигарами, водкой и дорогим коньяком. Несмотря на его скромные размеры, было просторно. Там скучали всего несколько экспонатов. В основном, это были великолепные чучела сановитых государственных держиморд, считающих себя хозяевами земли. Этакая начальствующая мразь, расстреливающая с вертолетов десятками редких животных или же, чуть ли не в упор, убивающая специально пойманных заранее зверей. Внимание Трубопроводова привлекла карикатурно-американская семейка. Папа, мама, сыночек и две дочки. Все бочкообразной формы.
– А эти как сюда попали? – удивился Трубопроводов, – на охотников они не тянут.
– Это одни из тех туристов, которые обожают посещать ресторанчики, где публика жрет свежие мозги собственноручно забитых молотками обезьян, – пояснила Лайма.
В последнем зале было несколько сутенеров, пара торговцев детьми, несколько религиозных фундаменталистов и с десяток матерых скинхедов.
– К сожалению, эти находятся под негласной охраной государства, – сказала Лайма, указывая на бритоголовых подонков.
Трубопроводов не отреагировал на эти слова. Как и любой нормальный человек, он ненавидел фашистов, но выставка его достаточно утомила. Он мечтал о чашке кофе в буфете с каким-нибудь бутербродом или булочкой. Но музей был закрыт и ни о каком буфете не могло быть и речи.
– Вот и все, – сказала Лайма, выпуская Трубопроводова из последнего зала, – надеюсь, вы остались довольны прогулкой.
Выйдя из зала, Трубопроводов замер с открытым ртом. Он готов был отдать голову на отсечение, что всё время они шли по прямой в одном направлении, и, когда перед его взором предстала уже знакомая прихожая с гардеробом и столом экскурсовода, он испытал нечто похожее на дзенское просветление.
– А это наш последний сюрприз, – рассмеялась Лайма, – так сказать, на память.
– Такое, уж точно, не забудешь, – пробормотал, приходя, понемногу, в себя, Трубопроводов.
– Ваши вещи, – Лайма, одним разом, вывалила на стойку всё его барахло, – приходите еще.
– Непременно, – пообещал Трубопроводов.
Приведя себя в порядок, он вышел из музея.
Холодный, мокрый ветер ударил в лицо. Шел дождь со снегом. Недовольно урча моторами, по проезжей части медленно плелись машины. Редкие пешеходы, стараясь укрыться от непогоды за зонтиками и воротниками пальто, согнувшись, сновали мимо. Трубопроводов стоял посреди тротуара на одной из городских улиц. Был XXI век, и в своем, вышедшем из моды несколько столетий назад? облачении он выглядел, мягко говоря, странно. Осознав это, он попытался, было, вернуться в музей, но того и след простыл.
К счастью для Трубопроводова, практически никто не обращал на него внимания – у людей и без него хватало забот. К тому же, он вполне походил на элемент очередной рекламной акции какого-нибудь новомодного дерьма под старину.
Несмотря на то, что за Трубопроводовым ничего плохого не числилось, он чувствовал себя в опасности. Он не знал, ни где он, ни в каком времени. Без документов, без денег, в дурацкой одежде, вооруженный старинным оружием, с золотым песком в кармане, он был прекрасной мишенью как для карательно-правоохранительной системы, так и для частных любителей улучшить свое положение за чужой счет.
Прежде всего, надо было исчезнуть с улицы, поэтому, когда на дороге появилось такси, Трубопроводов буквально кинулся под колеса машины.
Водитель резко затормозил.
– Тебе что, на тот свет? – злобно спросил он.
– Недорогую гостиницу знаешь? – спросил Трубопроводов, садясь в машину.
Уже в машине Трубопроводов понял, что не может, вот так, появиться в гостинице, пусть, даже, в самом распоследнем притоне. К тому же, ему надо было чем-то заплатить за проезд.
– Здесь есть поблизости антикварный магазин? – поинтересовался он у таксиста.
– Вам такой, где не лезут с вопросами? – понимающе улыбаясь, спросил водитель.
– Желательно.
– Есть здесь один.
Минут через двадцать машина остановилась возле дома унылого вида, обок которого была пристроена убогая будка без опознавательных знаков.
– Скажешь владельцу, что от Мишо, – сказал таксист, – мне ждать?
– Конечно.
Внутри будка была похожа на филиал свалки в миниатюре. На полу и на грубых стеллажах было свалено откровенное барахло. Причем нормальные люди такое стесняются даже открыто выбрасывать в мусор. Воняло старьем, гнилью и еще чем– то не более приятным. За прилавком скучал старый лысеющий еврей в затрапезном ватнике.
– Здравствуйте, молодой человек, чем могу быть полезен? – спросил он.
– Я от Мишо, – выпалил Трубопроводов.
– Не спорю, но это не ответ на мой вопрос.
– Мне нужно продать вот это, – сказал Трубопроводов, кладя на прилавок шпагу.
Несмотря на простые ножны, сам клинок был прекрасной старинной работы.
– Прекрасная вещь, – не стал юлить владелец лавки, – где-нибудь в Сотбисе за неё вы могли бы получить целое состояние. Но, если вы хотите продать тихо, без суеты, за наличные и прямо сейчас, я готов дать пятьсот монет.
– Семьсот, – ответил Трубопроводов.
Сошлись на 650.
Продавец отсчитал 13 купюр по 50 пиастров.
– Приходи еще, – довольно произнес он, убирая шпагу под прилавок.
Пришло время переодеться, – решил Трубопроводов, садясь в такси.
– Отвезите меня куда-нибудь, где можно купить недорогую одежду, – попросил он.
– Будет сделано.
Сказав это, таксист свернул в одну из боковых улиц. Проехав чуть более километра, он нырнул в безлюдную подворотню. Судя по обстановке, весь район было решено снести, и его законные обитатели давно уже перебрались в другое место.
– Хорошо бы, мистер, нам с вами рассчитаться, – недобро усмехнувшись, произнес водитель, повернувшись лицом к Трубопроводову.
– Хорошо, сколько я должен?
– Половину.
– Половину чего?
– Половину того, что тебе дал Вилли. И не глупи.
В руках таксиста появился массивный гаечный ключ.
– Хорошо-хорошо… – Трубопроводов не стал скрывать свой страх, – деньги в кармане.
– Так, доставай, чего сидишь.
– Конечно…
К счастью Таксисту не было видно старинных пистолетов. Ощутив в руках прекрасной работы рукоятки, Трубопроводов одновременно нажал на оба спусковых крючка, направив оружие в спинку водительского сиденья. Выстрелы слились в один. От боли водитель закричал и выронил ключ. Недолго думая, Трубопроводов выхватил разряженный пистолет и двинул рукояткой раненого водителя по голове. Затем он вышел из машины, открыл водительскую дверь, вышвырнул водителя, тот уже изрядно испачкал сиденье кровью, и, сев за руль, дал по газам. Через несколько минут он уже был на дороге, с которой они свернули. Трубопроводов медленно ехал вперед, внимательно разглядывая вывески магазинов. Наконец, ему попался магазин мужской одежды. Место для парковки нашлось возле какой-то конторы рядом. Беглое исследование бардачка дало еще 50 пиастров мелкими монетами и металлом. На этот раз его экстравагантная внешность привлекла внимание зевак. Но, вряд ли, они обращали внимание на его лицо.
Спустя 30 минут Трубопроводов покинул магазин. На нем были джинсы, кроссовки, куртка с капюшоном и теплые ботинки на ногах. На плече у него висела средних размеров сумка – вещи и оружие. Пройдя минут сорок быстрым шагом, он решил остановить такси.
– В дешевую гостиницу, – сказал он водителю.
Конечно, с 640 пиастрами в кармане он мог бы снять и вполне приличное жилье, но там, наверняка, надо было бы показывать документы, которых у него не было.
"Гостиница оказалась настолько дерьмовой, что её противно даже описывать, – написал в своем дневнике Трубопроводов, – но, зато, пять пиастров полностью компенсировали отсутствие документов". Заплатив за неделю вперед, наверно, чтобы усыпить бдительность хозяина гостиницы, Трубопроводов поднялся в номер и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Его сморил долгий глубокий сон без сновидений.
Проснулся он от сильного чувства голода. Но прежде, чем отправиться на поиски кафе, Трубопроводов почистил и перезарядил, на всякий случай, пистолеты. Затем он плотно свернул свою старую, испачканную кровью одежду и засунул её в толстый полиэтиленовый пакет черного цвета. Пакет был отправлен в сумку, на дне которой уже лежали завернутые в газету шпоры, кинжал и один пистолет. Второй он, помянув излишне ушлого таксиста, засунул за пояс джинсов.
Выходя из гостиницы, Трубопроводов почувствовал на себе тяжелый взгляд хозяина, скучающего с порнографическим журналом за стойкой. Внутренний голос подсказывал, что сюда лучше больше не возвращаться.
Оказавшись на улице, Трубопроводов быстро пошел, куда глядели глаза. Словно лодка, лишенная руля, он плутал по чужому городу. Решив, что он уже на достаточном расстоянии от гостиницы, Трубопроводов выбросил пакет в мусорный контейнер. Еще через несколько километров ходьбы по азимуту, он решился остановить такси.
– Ближайший вокзал, – назвал он адрес.
– Два пиастра, – хмуро сообщил водитель.
– Поехали, – согласился Трубопроводов.
Ближайшим оказался Карибский железнодорожный вокзал города Мелиополиса. Мелиополис! Насмешница судьба забросила его не в самую задницу мироздания, а в знакомый, пусть, даже, по видениям, город, где, наверняка, у него есть друзья. Эта новость заставила Трубопроводова засиять от счастья.
Сдав сумку в автоматическую камеру хранения, он, радостно насвистывая какую-то мелодию, отправился на автобусную остановку. Сев в первый попавшийся автобус, он вышел на остановке, рядом с которой расположился японский ресторан. Через несколько минут он уже поедал ролы с тунцом и пил зеленый чай.
– Не подскажете, где здесь ближайшее интернет– кафе? – спросил он у официантки, расплатившись за еду.
– Вам надо будет проехать три остановки, потом свернуть возле спортивного магазина направо. Там вы его увидите.
Оказавшись тет-а-тет с компьютером, Трубопроводов вошел на сайт одной из поисковых систем. Ограничив круг поиска Мелиополисом, он набрал ключевое слово "Пес". Как и следовало ожидать, компьютер выдал хренову кучу всего, за исключением того, что было нужно. Поиск по слову "мрукксы" вообще не дал ни единой ссылки. Слово "магия" привело в дебри вялотекущего эзотеризма, настоянного на глупости и шарлатанстве. Разумеется, Трубопроводов понимал, что Псы не станут размещать в сети доступную любому придурку информацию, но другого способа искать друзей в голову не приходило.
Было почти одиннадцать вечера, когда он вышел из кафе. Среди множества "псов" не оказалось ни одного, достойного внимания. Проклиная Голливуд и всех тех, кто создал миф о том, что в сети можно найти, вот так, сходу, любую информацию, Трубопроводов медленно брел по улице. Делать было нечего, и он решил полностью отдаться судьбе. Трубопроводов шел вперед, не думая, ровным счетом, ни о чем. Ноги делали шаги, в голове вертелись мысли, но сам Трубопроводов к этому был совершенно непричастен. Из участника он превратился в зрителя.