- Я бы хотела, чтобы вы поближе познакомились с отцом О'Коннелом, - тихо сказала Гизел, словно не хотела быть услышанной отцом. - Вы ведь не становитесь моложе.
На улице Грейг сказал:
- Мне почти понравился этот священник. По крайней мере, он не верит в то, что можно что-либо навязать насильно.
- Может, он и должен поступать так, - заметил Бенедикт. - Нет ничего плохого в том, чтобы быть агрессивным во имя Господа. Он потерял большинство своих прихожан, когда начал выступать с проповедями, направленными против ракетных баз, словно не мог понять, что именно страх перед ними возвращает людей к Господу, в лоно церкви. Сейчас они желают более сильного руководства. Так как база расположена в непосредственной близости от Мунвэла, то люди и не хотят ходить в церковь, и не желают слушать такие вещи, которые он говорит, выступая против ракет. Мне кажется, он мог бы вернуть город к Богу, если бы не был таким мягким. Именно в этом причина такого количества преступлений у нас сейчас, потому что люди не выступают в защиту чьих-либо прав, во имя какой-нибудь правды. И нет ничего удивительного, когда их священник, кажется, боится этого.
- Ты что, собираешься еще оказывать помощь в предотвращении преступлений, а? - сказал Грейг, почти уверовав в то, что Бенедикт искал какой-нибудь довод для оправдания преступлений. - А как же наше дело? Или ты от него откажешься и поменяешь название компании?
- Оно не стало бы и наполовину тем, что оно есть сейчас, без помощи Гизел, - ответил Бенедикт, поглаживая жену по голове. - Изменение имен, направления - это, конечно, обычное дело в бизнесе.
Нашел повод, подумал Грейг. Ладно, будет достаточно возможностей вернуться к этому разговору. Только теперь он начал чувствовать присутствие города. По пути следования все дома располагались по разным линиям, не совпадая друг с другом, это были участки Хай-стрит, не имевшие тротуаров и мостовых, одни только земельные обочины, из которых высовывались канализационные раструбы. Улицы вели вниз через городскую площадь, через ряды домов к сухой долине. Зрелище изогнутых снопов света от фонарей, сходившихся в наступающем тумане, заставило его почувствовать ностальгию и умиротворенность. "Я не должен быть слишком благодушным", - напомнил он сам себе, как только они пересекли площадь Мунвэла по направлению к отелю.
Отель достраивали, увеличивая число этажей, в различные периоды истории; самые маленькие комнатушки находились под крутой крышей. В ресторане было предостаточно места, чтобы обслужить всех клиентов, даже в то время, когда все номера бывали заняты, но всякий раз, когда они попадали сюда, Грейг никогда не заказывал стол. Возможно, он должен был это делать - ведь каждому предоставлялся стол в этом помещении, собранном из высоких блоков, с полированным полом для танцев.
- Никогда мне не было так хорошо, - сказал Бенедикт. Для него это было сильно сказано.
Возможно люди, многим из которых было под пятьдесят, были туристами, потому что они, казалось, все хорошо знали друг друга. Уайльды и Эддингсы нашли места за соседними столиками, но только стоило им занять свои места, как парочки за другими столами поднялись и стали пробираться к выходу. Через минуту ресторан опустел, и остались лишь отголоски разговоров, скомканные платки, использованные чашки и тарелки.
- Хорошо, мы заказываем вино, - сказал Грейг официанту, который пришел, чтобы убрать со стола то, что оставили предыдущие клиенты. - А то вы так ничего и не продадите сегодня вечером.
К тому времени, когда официантка почтенного возраста принесла им закуски, он и Вера уже успели выпить большую часть вина и заказать другую бутылку, несмотря на неодобрительные взгляды, которые бросал на них Бенедикт. После того, как Грейг разрезал своих цыплят по-киевски, он вновь подумал о Гизел и о ее первом вечернем платье.
- Помнишь, когда мы в первый раз обедали в Шеффилд-таун-холле? Ты тогда заказала цыплят по-киевски. Ты не могла понять, что они положили внутрь чесночного масла, и сказала, что это похоже на корабль в бутылке.
- Я действительно так сказала?! - улыбнулась Гизел.
- Гизел, ты, должно быть, многое помнишь из своего детства, - заметил Бенедикт.
- Я этому рада, - произнесла Вера, подмигнув Бенедикту, хотя его бесцветный голос был совершенно нейтральным. - Или я, по-твоему, не должна радоваться этому?
- Хорошо, хорошо, - сдался Бенедикт, и тут в разговор вмешалась Гизел:
- Только то, о чем мне доводилось говорить Бенедикту, - как ты и папа обычно одевались дома.
- Ты хочешь наверно сказать, как мы обычно не одевались дома, - поправил Грейг, облизав языком губы.
- Я знаю, что вы всегда старались выглядеть модно, даже экстравагантно, опережать время, но я думаю, ты не будешь возражать против того, что я скажу сейчас, не правда ли? Мне никогда не нравилось то, что ты разгуливала по дому в таком виде. Я довольна, что это наконец вышло из моды. Вспомни, что как раз на следующий день Бенедикту пришлось стучаться в чью-то дверь и просить их надеть хоть что-то из одежды на их маленького мальчика, который в это время играл в его саду.
- Они отнеслись ко мне тогда не по-христиански, - добавил Бенедикт. Вера поставила на стол стакан, который так и не донесла до губ.
- Ну, а что тебе еще не нравилось, когда ты была маленькой, Гизел? Разреши нам дослушать все до конца.
- Мамочка, я совсем не хотела обидеть тебя. Я вообще не стала бы ничего говорить, если бы знала, что ты все воспримешь таким образом.
- Нет, пожалуйста, - сказала Вера, отдернув руку, когда Гизел попыталась дотронуться до нее. - Я предпочла бы все узнать об этом.
- Только пустяки. Я знаю, что ты не удерживала меня от религиозной деятельности в школе, но мне всегда казалось, что и папочка желал этого. Ну а я хотела, чтобы ты разрешила мне посещать воскресную школу, но думала, что если попрошу тебя об этом, ты подумаешь, что я считаю тебя недостаточно хорошей матерью. Но я никогда так не считала, надеюсь, ты не сомневаешься в этом.
- Я догадываюсь, что ты думала так, хотя и не говорила этого.
- О, мамочка, пожалуйста, - закричала Гизел, повысив голос до такой степени, что он прокатился по всему ресторану и заставил официанта выглянуть из кухонных дверей. - Скажи же, что ты не обиделась. Я всегда боялась, что мы испортим наши отношения такими разговорами.
- Ты просто сильно удивила меня, вот и все, - ответила Вера, пытаясь подавить рвущиеся наружу слезы. Бенедикт откашлялся.
- Я лучше поеду обратно и займусь работой, - сказал он Грейгу, расправившись с последним куском мяса.
- Я поеду с тобой. Возможно ты сможешь подцепить меня, когда поедешь обратно на фургоне.
- Как тебе угодно, - ответил Бенедикт таким тоном, словно намекал, что следовало оставить женщин наедине. Его шаги, зазвучав приглушенно и чопорно, постепенно затихли. После ухода Бенедикта Грейг попытался вмешаться в разговор:
- Я знаю, что ты не хотела обижать маму, Гизел. Мы оба понимаем, что ты просто хочешь быть сама собой, и мы не имеем права вмешиваться в твою жизнь, желая превратить тебя в наше подобие, однако в конце концов ты должна хотя бы оставить нам наши иллюзии о самих себе.
Гизел схватила его руку и руку Веры:
- Вы - единственные люди в этом мире, которые меня волнуют и заботят, которые значат для меня все. Я сказала все это только потому, что беспокоюсь за вас.
- Не нужно беспокоиться, - сказал Грейг. - Если там и есть Господь, он сможет сам нас обвинять в том, что мы не были наделены верой в Него.
Обе женщины укоризненно посмотрели на него, и он вознегодовал. Когда наконец вернулся Бенедикт, он обрадовался.
Когда Грейг очутился в фургоне, где были свалены в кучу инструменты и новый лесоматериал, он спросил:
- Ну и о чем ты хотел поговорить со мной?
Бенедикт вновь повернул ключ зажигания, когда машина заглохла:
- Я думал, что тебе интересно будет увидеть, как я обслуживаю своих клиентов. Я надеюсь, ты согласен с тем, что мы заслужили успех и процветание.
- Понимаю, - ответил Грейг, когда фургон двинулся вперед. - Но ты не можешь получить того, что, по-твоему, ты заслуживаешь.
- Мы можем все сделать лучше. У нас и было бы все, если бы я не занялся теми сигнальными устройствами вместо платежей в то время, когда фирма становилась банкротом. Мне только следует оставить тот бизнес, купить новый фургон, привести в порядок нашу рекламу, может быть, нанять кого-нибудь на неполную ставку, чтобы разобраться с этой работой. Я в этом не очень хорошо разбираюсь. Потом подсчитаем начальные капиталы. Надеюсь, никто не будет внакладе.
- Надеюсь, что твой банковский менеджер согласится с тобой.
- Честно говоря, ему немного не хватает смелости. К сожалению, сейчас мы должны банку некоторую сумму денег.
Бенедикт остановил фургон на окраине поселка.
- Ну и что ты собираешься делать? - спросил Грейг.
- Я бы очень хотел, чтобы вы с Верой немножко мне помогли.
- Возможно. Что ты имел в виду, говоря о помощи?
- Трех тысяч было бы достаточно для подъема нового дела, а потом надо будет вдвойне расплатиться с банком. Мы говорим сейчас о краткосрочном займе, как ты понимаешь. Я уверен, что мы в состоянии выплатить больше, если не все, и возвратим эти деньги уже к концу года.
- Я не могу что-либо сказать по этому поводу, пока не поговорю с Верой. На твоем месте я не стал бы слишком завышать ставки, - ответил Грейг, когда они вылезли из фургона.
Продавцы книг выглядели так, словно готовились ко сну.
- Это мой тесть, - представил Грейга Бенедикт. Казалось, Бенедикт не особенно нравился хозяевам. Они прошли внутрь книжного магазина, и Бенедикт щелкнул замками, открывая микрокомпьютер, контролировавший всю систему сигнализации.
- Я думаю, это именно то, что вы сломали, - объяснил он и стал показывать с преувеличенным терпением. Выходя из магазина, он остановился напротив книжного шкафа. - О, вам нужно исправить это? Я сделаю это для вас, - сказал он с нескрываемым раздражением.
- Бизнес есть бизнес, - сказал он, как только завел мотор фургона. - Но я желал бы не делать никакой работы для таких людей, как они. Ты видел, что они поставили туда, где должен быть алтарь? Стол, забитый книгами о суевериях. Ты не находишь здесь некоторое несоответствие?
Грейг уклончиво пробормотал что-то и Бенедикт направил машину обратно к отелю. Женщины уже ушли.
- Запомни, что я просил денег не только для себя, - сказал Бенедикт по пути к дому. Туман стелился вдоль пустынной главной улицы, освещаемой светом фар.
Вера уже давно спала. Грейг подумал о том, что ему нужно было поговорить с ней, и почувствовал необъяснимое одиночество. Он улегся рядом с ней, ощущая боль во всех костях, и попытался уснуть, пока ломота в них не помешала этому. Колющая боль в левой икре заставила его проснуться, задыхаясь от боли. Погружение в сон напоминало падение в заброшенную шахту - падение, которые всегда присутствовало в его детских сновидениях, когда он слишком нервничал. Он стал вглядываться в темноту комнаты, когда лунный луч слегка тронул занавески. Он закрыл глаза и поплыл по волнам сна, пока собственные видения не потревожили его.
Там в отеле он мимоходом подумал, что посетители не просто знали друг друга. У него сохранилось чувство, что они все знали нечто, чего не знал он, и ждали это нечто.
Глава 5
- Во что это мы сейчас чуть не врезались, мистер Глум?
- Да в какого-то придурка, стоявшего на тротуаре, мистер Деспонденси.
- Должно быть, мы промахнулись, если он все еще стоит там. Однако, разрази меня гром, что он сейчас делает?
- Барабанит по багажнику машины, словно мы не должны были его заметить. Постойте-ка, да он его открыл!
- Эй, эй, что за дела? Убери свои лапы от моей машины, а не то у тебя будут неприятности с законом.
Слишком поздно Джасти понял, что не должен был начинать эту импровизацию, потому что в голову никак не лезла кульминационная фраза.
- Со мной действительно что-то случилось сегодня в Шеффилде, но не говорите ничего, хорошо? - сказал он, пытаясь придать своему голосу нормальное звучание. То, что он услышал в наушниках, которые ему дали, так не похоже было на обычное звучание его голоса: слишком высоко и чересчур эмоционально, а также местный выговор, который казался гораздо заметнее, чем было допустимо. Он мог видеть отражение своего лица в окне студии, за которым мелькало терпеливое и бесстрастное лицо его продюсера; волосы Джасти встали торчком над вспотевшим лбом, а рот стал чуточку шире его плоского носа. Джасти округлил рот, превратив его в восклицательный знак, и тут продюсер в первый раз за все время рассмеялся. Но это не было телевизионной передачей: Джасти пробовался на радио. Самое главное, что он должен был делать, - уметь говорить, поддерживать разговор.
Он понял, что не должен был так быстро разыгрывать эту сцену между Глумом и Деспонденси. Он должен был рассказать сначала об инциденте с машиной со всеми подробностями - как кто-то шлепал руками по багажнику, а водитель обвинил его в попытке ограбления, - потом мог свободно перейти к истории с банком. Рассказчик не был убежден, что подпись на выписанном ему чеке на получение наличности была на самом деле его, и когда он снова подписался, она еще меньше стала походить на подпись в его чековой книжке. Вот и фотография в его членском билете, она уставилась на него, словно он купил ее в магазинчике розыгрышей. До сих пор это был просто обычный день, но он упустил свой шанс воспользоваться этим. Все, что он смог бы сделать, - это перейти к другому сюжету, который, как он полагал, мог бы спасти представление от провала.
- Как я люблю тебя? Дай мне перечислить способы, - начал он и уже больше не смог вынести звуки своего искаженного голоса. Он сорвал наушники, оставив их висеть на краю стола.
- Раз… Два… Два с половиной по воскресеньям… Четыре, если ты считаешь, сколько раз я сталкивался со старыми проблемами… Пять, когда у меня…
Он все еще слышал свой иной голос, пищащий в наушниках как мышь у его бедер. Он почувствовал, что слишком измучен для смеха, а еще почувствовал улыбку продюсера.
- Не говорите больше ничего, хорошо? - сказал Джасти, надеясь, что хоть в этот раз тот поймет, что это была его ключевая фраза, и очень удивился, когда увидел палец продюсера, рисующий круги в воздухе. Когда же продюсер провел пальцем по горлу, изобразив петлю, Джасти сказал:
- Спасибо, - и, оступившись и сбросив наушники на пол, зацепился за кабель и стал рвать на себя дверь, прежде чем понял, что пытается открыть ее в противоположную сторону. Он еще продолжал бороться с дверью, когда услышал слова продюсера:
- Согласитесь, что эта пленка не заслуживает внимания, а теперь, не могли бы вы оставить меня на время…
- Ему нужна подходящая аудитория, Энтони, - сказал его коллега, который и пригласил Джасти в радиостудию.
- Ты хочешь, Стив, чтобы я отлавливал его на улице?
- Нет, но я хотел бы, чтобы ты послушал его на его собственной площадке. Ты был одним из тех немногих, кто говорил, что мы должны пользоваться любой возможностью для привлечения местных талантов.
Стив повернулся к Джасти, который стоял, потирая лоб.
- Когда ты в следующий раз будешь выступать в том пабе, где я тебя тогда увидел?
- В "Одноруком солдате"? В этот четверг.
- Как бы то ни было, Энтони, мы все равно должны будем съездить в Манчестер на этой неделе. Ну же, поверь мне! Мы остановимся ненадолго, чтобы посмотреть Джасти, на обратном пути. И если ты по-прежнему так и не увидишь в нем того, что заметил я, за мной обед.
- Я хочу, чтобы ты знал. Ко времени, когда нынешняя аудитория перестанет существовать, изменив свои запросы, мне надо хорошенько подготовиться к тому, чтобы дать ей по носу следующим клоуном, которого я протолкну.
- Слышишь, Джасти? Он уже шутит, а значит еще не теряет надежду. - Стив взял Джасти под локоть. - Я знаю, ты не подведешь меня.
Он не подведет, поклялся Джасти самому себе, когда автобус отошел от Шеффилда. Желтоватые углубления шахт изранили все склоны; водохранилище, словно кусок облачного неба, простиралось до самого горизонта, скрываясь от взора в тех местах, где автобус начинал карабкаться вверх. Нынешний четверг мог изменить всю его жизнь. Теперь он будет не просто почтальоном Мунвэла и приманкой для клиентов пивной; он будет человеком, чьи скрытые способности окажутся замечены. Он заслужит характеристику, данную ему Фэб Вейнрайт.
Автобус высадил его на самом краю соснового бора. Он пошел сквозь зеленое безмолвие, стараясь по пути изменять свои репризы, когда находил это нужным:
- Чай в чайнике, мистер Глум! - Чертовски подходящее место для чая, мистер Деспонденси!
Они заключали в себе северную непреклонность во всех ее худших проявлениях. Их поведение и поступки не были такой уж пародией, так как предполагалось, что по ходу "действа" слушатели пивной должны были находить в них знакомые черты.
Резкий ветер встретил его, как только он вышел из зеленой чащи. Над ним простирались горные кручи, с высоты которых город производил впечатление обугленной местности на фоне перистого, пестрого неба.
- Не пропустите "Подарок Джасти" в "Одноруком солдате"! - объявил он, словно трубя себе в фанфары, когда добрался наконец до скалистого гребня. - Но ничего не говорите, хорошо?..
Он проглотил последние слова, так как обнаружил, что его подслушали. Какой-то человек расположился на отдых на самом краю дорожной насыпи, заросшей папоротником.
Человек сложил длинные руки на коленях и встал, когда Джасти нерешительно приблизился к нему. Он был одет в деним-костюм, ботинки с толстыми подошвами и с рюкзаком. Лицо у него было несколько угловатое с выдвинутыми вперед скулами; волосы незнакомца плотно скреплялись на голове косичкой. Его глаза поражали своей холодной глубиной. Испуг заставил Джасти первым начать разговор:
- Направляетесь в Мунвэл?
- О да…
Калифорниец, подумал Джасти, искушенный телевидением. Джасти заставил себя ускорить шаг, но незнакомец шел нога в ногу с ним.
- Вы, надеюсь, не подумали, что я ненормальный, - случайно вырвалось у Джасти, чувствовавшего себя несколько неловко. - Ну из-за того, что я говорил сам с собой?
- Нисколько. Я знал, о ком вы здесь говорили.
Джасти почему-то не захотелось спрашивать о ком.
- Что вас занесло в Мунвэл?
- Хорошие новости.
- О, отлично, хорошие новости, - пробормотал Джасти, не рискнув спросить о чем-нибудь еще.
- И самая великая перемена в моей жизни.
- Да? Это должно быть… - запнулся Джасти и не стал продолжать. Хвала небесам, они входили уже в Мунвэл. Заметив, какие грязные у незнакомца ботинки и брюки, Джасти стало интересно, откуда он мог идти. Он сделал шаг вперед к Мунвэлу, когда незнакомец схватил его за руку.
- Как я смогу попасть наверх?
- Идите прямо туда, - неохотно отозвался Джасти и указал ему на Хай-стрит. В конце немощеной улицы начиналась тропинка, которая вела прямо на вересковую пустошь.
- Вы оказали бы мне большую услугу, если бы проводили меня туда, - попросил незнакомец.