Джасти сжалился над ним, так как незнакомец выглядел довольно истощенным и уставшим. Теперь, когда они добрались до пустоши, где ветер свистел вдоль травянистых склонов, расчесывая кусты вереска, мужчина заметно оживился.
- Теперь я знаю дорогу, - сказал он, а когда Джасти стал удаляться, обратился к нему:
- Вы можете пойти со мной. Это недалеко. Вы же не хотите пропустить это.
Он подождал, пока Джасти не повернулся и не поплелся за ним по тропинке, гадая про себя, во что же такое его сейчас втянули. Мужчина, выставив лицо вперед, двигался против ветра, пока кожа не покрылась мурашками и не побледнела, и Джасти стало казаться, что он в какую-то долю секунды почувствовал приближение чего-то, чего не было. Но он не думал о том, чтобы повернуть назад, когда на верху склона, над ними, показалась толпа людей, которая стала что-то выкрикивать и вдруг начала петь.
Глава 6
Ник вывел машину с территории ракетной базы и не поверил самому себе. Около базы находилось сегодня гораздо меньше забастовщиков, чем их было в последнюю неделю. Большинство пикетчиков приехало сюда из Шеффилда или из еще более отдаленных районов, очень немногие - из района Пикс и совсем никого - из Мунвэла. Это выглядело так, словно министру обороны в конце концов удалось доказать свою правоту.
База располагалась на пути следования из Шеффилда, находящегося в живописной долине, к окраине района Пикс. Место пикетирования было в непосредственной близости от водохранилищ, а некоторые из пикетчиков находились недалеко от Мунвэла. Когда супружеская чета, владевшая книжным магазином в Мунвэле, написала министру обороны, - там, в министерстве, получили послание, но сказали, что Мунвэл слишком маленький городок, чтобы обращать на него внимание. Такая реакция способствовала появлению дополнительного количества пикетчиков из района Пикс, но не надолго. Нынешняя демонстрация целиком и полностью носила мирный характер, даже слишком мирный, как показалось Нику. Что бы он ни написал в своем репортаже, он уже представлял его заголовок крупным планом: "В Пиксе поддерживают ракетную базу". Похоже на совершенно иную работу, для людей в масках в воздушном пространстве, подумал он, потягивая кислый джин, когда с удивлением представил себе, сколько еще неприятностей доставит ему Джулия.
В то время он уже почти год вел анонимные передачи с пиратской радиостанции, когда они встретились во время сбора средств в пользу Международной Амнистии. Джулия, незадолго до этого, также начала вести радиопередачи. Когда она узнала, что он репортер, то стала прощупывать его настроения; узнала о его недовольстве при виде своих смягченных или искаженных до неузнаваемости репортажей; о том, как он покорно смирялся со всем этим, когда газета позволяла пустить в печать символически левое обозрение. Самое лучшее, чего можно было ожидать и к чему он стремился, - это времени, когда газетами будет владеть как можно меньшее число хозяев и когда они наконец станут рупорами для больших глоток. "Но есть альтернатива", - сказала она тогда, и ее глаза заискрились. Но он мог быть не только репортером, который использует ее радиостанцию, чтобы говорить о том, о чем запрещалось говорить в газетах.
Он свернул с манчестерского шоссе и повел машину вдоль вересковой пустоши. Если он не ошибался, то здесь, где-то посередине вересковых пустошей, должен был находиться городок или, наконец, какой-нибудь трактир или пивная, где можно было немного перекусить. Постепенно в нем росли интерес и симпатия к Джулии. С того времени, когда он в первый раз пришел с визитом в ее покосившейся особняк в викторианском стиле в Сэлфорде, в подвале которого было свалено всевозможное радиооборудование, они несколько раз занимались любовью. Но в последнее время ее отношение к нему несколько изменилось: люди должны знать, кто выходит в эфир, стала говорить она. Он должен сам создать себе репутацию, назвав себя, и посмотреть, что потом сделает его издатель: имя Ника заставило бы власти дважды подумать, прежде чем прекращать ее радиопередачи. Ник засом-невался было, что его имя обладает таким уж большим весом, однако ему стало приятно. Хотя она и обещала ему постоянное место у себя на радиостанции, он не был уверен, что ей удастся чего-либо добиться, на свой страх и риск продвигаясь вперед, помогая ему делать карьеру. Позднее, к удовольствию Джулии, он сам принял огонь на себя, назвав себя в эфире.
Он включил радио на тот случай, если удастся услышать ее, однако ее волну забивала программа американских евангелистов, рок-группа, певшая: "Сегодня прекрасный день, Иисусе, прекрасный день". Он выключил радио и стал думать, чем же досадить самому себе, как испытать терпение Ника Рейда. Он думал о мягких губах Джулии, длинных и прохладных руках, стройных ногах, обвивающихся вокруг него. Автомобиль на полной скорости пересекал пустошь, находясь сейчас в сотнях милях от основной дороги. Ему стало интересно, не ошибся ли он насчет пивной. Он остановился на обочине, чтобы свериться с картой, когда вдруг услышал пение.
Ник опустил окно. Необъятное пространство пустоши нарушалось редкими известняковыми вкраплениями, мрачно блестевшими под тяжелым сводом неба. Птицы, настигнутые ветром, стрелой падали вниз или плавно пикировали по ветру, вода журчала в канаве сбоку от дороги. Очередной порыв ветра донес до него новый обрывок песни откуда-то спереди. Это было похоже на хор. Он отложил в сторону путеводитель, так и не сверившись с ним. Должно быть, впереди был город, где служили благодарственный молебен не в церкви, а на улице, где-нибудь на городской площади, как часто делали это горожане в Пиксе. Он проехал очередной утес, миновав пару ферм и коттеджи с голубыми ставнями и побеленными стенами, и увидел город. Все выглядело вполне обыденно: тесные ряды домов из известняка; маленькие садики, полные цветов; узкая главная улица, которая отрезала взгляд от вида остального города, стоило ему только въехать на нее. Магазины были закрыты, а улицы безлюдны.
Он поставил машину на городской площади и вышел, потягиваясь. Где-то звонил телефон, лаяла собака. Он обнаружил, что и пивная тоже была закрыта. Казалось, не стоило ехать дальше в поисках другого паба в этот неурочный час. Невидимый хор еще пел, находясь где-то впереди. Ник запер машину и стал подниматься вверх по улице.
Тропинка в конце длинного ряда домов привела его на пустошь. Как только он вступил на пустошь, пение стало явственней. Был момент, когда ему показалось, что оно идет отовсюду с пустых склонов, а потом из маслянистого неба. Он шел один по протоптанной в траве тропинке через вересковые заросли к просвету в голом утесе, за которым, как ему казалось, звук становился более отчетливым. Он не был готов к тому, что увидел, как только достиг вершины.
Бесплодная земля уходила вниз к огромной дыре в форме горшка, окруженной известняковыми стенами. Каменная чаша вокруг дыры была заполнена сотнями людей и звуками какого-то гимна. Напротив Ника, около стены, где края дыры были самыми высокими, молился какой-то человек. Дюжина людей повернулась и стала пристально изучать Ника. Он решил присоединиться к толпе, стараясь быть менее заметным. Пели не все, некоторые выглядели смущенными, даже подозрительными. Ник почти достиг рядов толпы, когда пение закончилось криком, отразившимся от голых утесов и вспугнувшим птиц из зарослей вереска.
Ник остановился между полной женщиной с интересным и удивительно нежным лицом и парой с беспокойным ребенком. Человек, стоявший на коленях, закрыл глаза и обратил лицо к небу, безмолвно шевеля губами. Потом он пристальным взглядом окинул толпу, и его проницательные голубые глаза исследовали одно лицо за другим.
- Я - Гудвин Мэнн, - сказал он пронзительным голосом. - И поэтому я нахожусь здесь.
Полная женщина негромко фыркнула, то ли насмешливо, то ли нет, Ник не решился спросить.
- Он хочет сказать, что пришел сюда, к нам, чтобы добиться признания людьми Господа, Эндрю, - прошептала своему сыну женщина по другую сторону от Ника.
- Прошу вас, не молитесь и не становитесь на колени, пока вы сами не захотите это сделать, - продолжал Гудвин Мэнн. - Но сейчас я бы хотел, чтобы вы сели, пока я не попрошу вас подняться во имя Бога.
Потом, когда люди, смотря на него и на голый утес позади него, стали садиться, подчиняясь его просьбе, он добавил:
- Если кто-нибудь желает стул или подушку, достаточно поднять руку.
Лес рук почти непроизвольно взметнулся вверх. В ответ на это большая часть толпы позади Мэнна направилась к ближайшему ряду палаток и шатров и вернулась назад, неся в руках кучи подушек и складных стульчиков. Некоторые подстелили в качестве сидений свои пальто, хотя они еще выглядели достаточно неуверенными в том, правильно ли они делают, оставаясь здесь. Ник подозревал, что некоторые из них сели, потому что были возмущены тем, что их вынудили стоять, возможно, возмущались вообще тем, что позволили привести себя сюда. Он начинал уже чувствовать интерес к тому, что заставило его придти сюда и в чем он сейчас участвовал, впрочем, подобно большинству из присутствующих здесь. В это время заговорил калифорниец:
- Я полагаю, что многие из вас могут подумать, что я поступил невежливо, не предупредив вас заранее о своем приходе, но я не знал, сколько времени мне понадобится на дорогу.
- Из Америки? - пробормотал мужчина, на котором был передник, какой обычно надевают мясники во время работы.
Мэнн пристально посмотрел на него.
- Нет, из аэропорта Хитроу. Я хотел удостовериться в том, что достоин говорить от имени Господа.
Ник почувствовал, что те, кто раньше ворчал из-за сидения на земле, теперь были пристыжены. Счет один-ноль в пользу евангелиста, подумал Ник, когда Мэнн продолжил свою речь:
- Не думайте, что я хочу сказать, будто я лучше вас всех. Слушайте, и я расскажу вам, каким я был до того, как Господь вошел в мою жизнь…
Он вздохнул и взглянул на мрачное небо.
- Я был воспитан в Голливуде. Моим отцом был английский киноактер Кевин Мэнн…
Когда шепот, вызванный его признанием, прошел по толпе, он продолжил немного громче:
- Я здесь не для того, чтобы рассказывать о дурной славе моего отца, однако я был воспитан в худших традициях Голливуда. Пяти лет отроду я уже употреблял алкоголь, в десять курил марихуану, в двенадцать начал нюхать кокаин. А пятнадцать лет я уже посещал проституток. А годом позже мужчина зашел в мою ванную, мужчина, с которым мой отец плавал там обнаженным. Боюсь, что отец вторично женился только потому, что его многочисленные поклонники ожидали от него этого шага. Так я узнал тогда, в ту ночь, чем мой отец занимался со своими друзьями мужчинами, а на следующий день я вскрыл себе вены на запястьях, и вы можете убедиться в этом сейчас…
С этими словами он поднял вверх руку, демонстрируя потрясенной толпе розовые шрамы, похожие на стигмы.
- Мой отец отправил меня в госпиталь, но я никому не сказал тогда, что явилось причиной моего поступка. Все, что я хотел тогда, к чему стремилась моя душа, было одно желание, желание, чтобы меня оставили в покое и чтобы после выздоровления я мог получить возможность уехать куда-нибудь далеко и мирно провести там свои дни.
Женщина, стоящая перед Ником, приложила платок к глазам и резко оттолкнула руку сына, когда он спросил ее, что случилось. Ник почувствовал себя не очень уютно и заподозрил Мэнна в том, что тот применяет особую методику по "вышибанию слезы", особенно после того, как он сказал:
- Вчера утром я попытался было покинуть госпиталь, чтобы убить себя, но Господь не допустил этого, - он улыбнулся с самодовольным видом. - Может, это прозвучит самонадеянно, но думаю, что Бог принимает на себя страдания всех, подобных мне. Однако позвольте мне сказать вам, что он делает это ради каждого, - стоит только обратиться к нему лицом и попросить. Видите ли, каждый день сотрудница Американской Миссии приходила ко мне в госпиталь, и я отворачивал от нее свое лицо, не зная, что отворачивался от Бога. Только в тот последний день я услышал, как Господь велел мне не отворачиваться, и я рассказал все ей и обрел Господа в жизни своей…
Часть толпы позади него завопила и замахала руками. Они и являются основным хором, догадался Ник.
- Некоторые из вас должны благодарить Бога за то, что они не являются такими как я, - обратился Мэнн к горожанам, стоящим перед ним. - Но все ли вы чисты и не запятнаны грехом? Стоит Господу взглянуть вниз на эту девственную, чистую и неиспорченную природу, и как вы думаете, почувствует Он гордость за все то, что увидит, или Он будет печалиться о своих величайших творениях, о нас с вами? Может ли кто-нибудь здесь встать и сказать, что грех прошел мимо вашего городка Мунвэл?
Молчание было ему ответом.
- Вы чувствуете, как много вы знаете, но не желаете об этом говорить. В эти дни стало немодным говорить о грехе и даже рассуждать о Боге. Рок-музыканты прославляют секс и насилие в своих песнях, священная музыка стала достоянием коммерческого телевидения, церкви обратились к рынку, словно человек перестал нуждаться в помощи Господа. Однако людям по-прежнему необходимо во что-то верить, и в этом кроется причина роста их интереса к магии, колдовству и наркотикам, ко многим другим более дурным вещам. Они стремятся этим заполнить брешь в своей жизни, однако все это только расширяет ее, и человек погрязает в грехе. Как они смогут смотреть теперь в лицо Господа, если бомба уже сброшена? Как вы думаете, какой вечной жизни они могут ожидать? Я здесь не для того, чтобы оспаривать правильность или ложность ядерной войны, однако если та ракетная база на другой стороне этой пустоши будет взорвана и взлетит на воздух прямо сейчас, я знаю, что тогда я попаду на небеса, потому что Евангелие от Павла сказало мне так… - Некоторые из горожан закивали при этом. - Возможно, что некоторые из вас скажут самим себе: все в порядке, потому что у меня есть вера. Но что это за вера, давайте разберемся. Вы обрели веру, когда этим утром обнаружили, что ваш дом не был обворован. У вас появляется вера, когда вы выходите на улицу и молитесь, чтобы не быть раздавленными или не попасть под колеса какого-нибудь украденного автомобиля или машины, водитель которой напичкан наркотиками. Теперь у вас есть вера в то, что вы не увидите ядерного облака над всеми этими зарослями вереска и что не будет землетрясения, которое побросало бы вас всех вниз в эту дьявольскую дыру. - Он заглянул в пещеру, как показалось Нику, с излишней страстностью. - Позвольте мне предложить иной путь, - сказал Мэнн, вновь поднимая взгляд на толпу. - Сколько человек из вас могут сказать, что у них нет вообще никакой веры? Вы действительно готовы умереть одни, во тьме, отвергая Господа? Христос принял смерть на кресте ради вас. Он сделал это из веры в то, что сумел показать, насколько сильно Бог любит вас и хочет, чтобы вы приняли Его. И если вы отвергните это, вы приговорите Его умирать в одиночестве без вас, умирать в одиночестве во тьме, восклицая: "Почему ты отринул меня?"…Вы можете сами назваться Христом; вы можете верить в то, что ведете праведную жизнь христианина, но послушайте: вы не можете брать у Христа только то, что вам нужно, оставляя что-то в остатке, и вы не в праве говорить: "Спасибо тебе, Господи, я получил от тебя все, что хотел; только отдай остаток кому-нибудь другому, кто нуждается в этом". Вы не можете думать, что это и есть путь к Богу. Прежде чем вы обретете Бога в своей жизни, чтобы он показал вам как надо жить, прежде чем вы примете Бога всецело как дитя, поверните к нему ваш народ Израилев…
Он попал в самую точку, подумал Ник, уверенный в том, что кто-нибудь в толпе наверняка беспокоился по поводу обиды и вины.
- Однако Бог желает, чтобы вы узнали его, - продолжал Мэнн. - Он хочет заставить вас понять, что Он видит все ваши сомнения; Он видит, если вы боитесь признаваться в ваших грехах; Он видит, если вы неуверенны и сомневаетесь в вашей вере; Он хочет, чтобы вы узнали о том, что не должны больше сомневаться в избранном пути. Одно действие, один шаг во имя веры приведет Господа в вашу жизнь. Помните, что разбойники на крестах должны были всего лишь повернуться лицом к Господу, и все их прегрешения были отпущены, и они попали в тот день в Рай вместе с Христом. - Его голос повышался, отдаваясь под сводами пещеры внизу. - Разве вы не чувствуете, что сейчас Господь наблюдает за вами? Он наблюдает за вами и любит вас, словно каждый из вас - единственная персона в этом мире. Он знает все ваши проблемы и сомнения, искушения и грехи, и, желает помочь вам, если только вы примете его, только обратитесь к Нему за помощью. Он знает, если вы думаете, что не можете жить по Христу, жить в соответствии с его заповедями. Поэтому заповеди так много просят от вас, заставляют вас повернуться к Богу, так как до тех пор, пока вы не позволите Господу войти в вашу жизнь, в ваш дом, вы не сможете жить по Нему. Можете ли вы почувствовать сейчас, как он вас любит, как он молится о том, чтобы вы поскорее повернулись к Нему? Верно, Господь молится за вас. Все, чего он добивается, это знака того, что вы впустили Его в свою жизнь, и сейчас я прошу вас дать Ему этот знак. Я хочу попросить вас встать во имя Господа.
Он сложил руки на бедрах и тяжело поднялся с земли. Как только он поднялся, ноги его подвернулись, он покачнулся и задел за край известняковой стены, отколов кусок камня. Звук падения камня нарушил спокойствие голых склонов и проник под своды пещеры. Летящий вниз камень дважды стукнулся о края утеса. Ник почувствовал, что все в толпе напряглись и затаили дыхание, на что, вероятно, и рассчитывал Мэнн. Они услышали слабый звон там, далеко внизу. Звук мог быть таким слабым при условии, что камень провалился глубоко в бездну тьмы. Мэнн окинул взглядом стены, пристально всматриваясь в чернеющую бездну.
Кто-то кашлянул, и тогда Мэнн поднял глаза на толпу:
- Я прошу вас подняться, чтобы подтвердить вашу готовность признать Господа. Не бойтесь того, что ваши грехи слишком ужасны, чтобы исповедоваться в них. Нет такого самого страшного греха, который не был бы прощен Господом, и нет такого самого незначительного греха, из-за которого Христа не распяли бы на кресте. Встанете ли вы теперь в знак своей готовности к исповеди Господу, если он будет признан, или я здесь единственный грешник?
Хор сразу же поднялся. Несколько мгновений никто из горожан не делал ни одного движения, потом люди стали с усилием подниматься на ноги, и вдруг неожиданно их оказалось сотни. Нику стало интересно, многие ли из них встали только из-за страха быть замеченными в рядах "отступников". Он сам продолжал сидеть на корточках и вдруг обнаружил, к своему огромному удовольствию, что полная женщина все еще сидела на земле позади него.
- Я воспитывалась в христианской семье, - сказала тихим голосом одна женщина из хора. - Но мы никогда полностью не подчинялись Богу. Когда мои родители умерли, мне тоже захотелось умереть, потому что они не оставили мне определенной и полной веры; я обратилась к героину, пока слова Господа не спасли меня…
Как только она замолчала, заговорил бывший алкоголик; потом мужчина, который раньше постоянно бил свою жену и детей. Глаза Мэнна оживлялись по мере того, как парад исповедей продолжался, словно он черпал энергию из такой публичной демонстрации веры. Казалось, он почти пылал - маленькая, очень четкая фигура на фоне мрачного небосвода.
Неожиданно молодая женщина, стоявшая недалеко от Ника, покачнулась, теряя равновесие.
- Миссис Бевэн, я крала деньги, пока работала в вашем магазине!