Майя пригляделась: тропка, действительно, чуть повыше круто, почти вертикально вверх, поднималась в гору и через пару метров превращалась в лестницу, составленную из бетонных ступеней.
– Там находится место нашей силы – святилище Лады, – раскрыла ей секрет Жива, – но по лесенке этой мы сейчас подниматься не будем. Она слишком крутая. По ней проще спускаться с горы. А наверх мы с тобой заберёмся с другой стороны… со стороны Ведьминого яра.
Майя запрокинула голову. Прямо перед ней возвышалась легендарная Лысина – лишённый деревьев крутой склон Девич-горы. Деревья и кустарники сплошной стеной росли лишь у подножия холма.
Скрытая за кустами лестница вновь превращалась в тропинку ближе к вершине, змейкой петляя по склону. На самой же верхушке отчётливо просматривалось одинокое деревце – цветущая белым цветом дикая груша, склонившаяся над обрывом.
– Видишь вон там наверху цветущую грушу? – показала рукой Жива. – Обычно экскурсоводы останавливаются здесь и рассказывают людям сказки, что возле неё собираются ночью черти.
– Видите вон там наверху цветущую грушу? – совсем недавно останавливался здесь и показывал рукой гид. – Издавна считается, что одинокие деревья, растущие на верхушках лысых гор и тем самым привлекающие к себе внимание, являются вместилищем нечистой силы. В одних местах это может быть высокая ель, типа той, что устанавливают у нас на главной площади, а на Лысой горе именно дикая груша почему-то приманивает к себе бесов. Ровно в полночь вокруг неё собираются черти и начинают скакать со страшной силой, водить свои дьявольские хороводы и плясать сатанинские пляски. Рядом с такой грушей даже днём нельзя никому находиться, иначе черти овладеют душами тех, кто, окажется рядом.
– Нет там никаких чертей, – покачала головой Майя, занятая совсем другими мыслями, – и уж тем более нет там никакого Нага!
– А хочешь, я покажу тебе нору, в котором он живёт, – вдруг предложила Жива, – её так и называют – Нагиева нора.
– Не хочу, – ответила Майя, но на всякий случай запрокинула голову вверх, чтобы убедиться, нет ли поблизости какой-нибудь норы. Но никакой норы на зелёном склоне видно не было.
– Знаешь, – глубоко вздохнула Майя, – мне почему-то уже совсем расхотелось туда идти.
Из-за сильного гула, исходящего от трассы, Жива не услышала этих слов. Более того, не дожидаясь кузины, она уже ушла вперёд.
Опомнившись, Майя бросилась догонять её. Жива стояла возле старого толстого пня. Лишённый коры, он на целый метр возвышался над землёй.
– Надо же, здесь на Лысой даже пни лысые, – заметила Майя.
– Это точно, – кивнула Жива.
Повыше над лысым пнём была вырыта в песке глубокая яма.
– А это, случайно, не Нагиева нора? – настороженно спросила Майя.
– Нет, – усмехнулась Жива, – это просто яму кто-то вырыл.
Рекламный щит, установленный неподалёку, на самом деле выполнял иную миссию. Он отвлекал внимание водителей от Главного входа на гору, и без того не слишком заметный с трассы из-за густых деревьев. Именно в этом месте, судя по старинным картам, находилась раньше пристань, куда причаливали торговые ладьи и галеры с рабами, а сам древний город назывался тогда ещё не Киев, а Самбат.
Пройдя несколько метров вперёд вслед за Живой, Майя заметила, что гора неожиданно расступилась перед ней в виде громадной подковы, внутри которой находилась огромный котлован, заросший очеретом и скрытый от трассы столетними плакучими ивами. После того, как река ушла в сторону, здесь ещё долгое время оставалось небольшое озеро, которое недавно также высохло.
Между высохшим озером, именуемым на картах Восточным, и правым отрогом горы поднималась вверх широкая тропа, уводящая в Ведьмин яр. С противоположной стороны котлована просматривалась за деревьями ещё одна тропинка, которая вела вдоль левого отрога горы и уводила в Русалочий яр. Эта развилка двух дорог и была Главным входом на гору.
Тропа, ведущая направо, в самом начале пути была перегорожена упавшим ясенем. Довольно широкий в обхвате, он был надломлен, как спичка, в метре от земли. Ощерившись в надломе, дерево будто специально преграждало дорогу, чтобы никто по ней не ходил. Более того, вдали на тропе виднелось ещё одно поваленное дерево – надломленная акация.
– Эта тропа ведёт в Ведьмин яр? – догадалась Майя.
– Ага, – глухо ответила Жива.
Обогнув ряд плакучих ив, склонивших зелёные ветви над высохшим озером, они двинулись дальше мимо котлована, сплошь заросшего сухим метровым тростником. Сизые метёлки на иссохших стеблях очерета колыхались под ветром, создавая иллюзию волн.
Жива спустилась в котлован и громко позвала Зою, с тревогой оглядывая тростниковые заросли. Но та не откликнулась. Последовав за двоюродной сестрой, Майя также спустилась вниз.
С противоположной стороны над высохшим озером нависал отвесный меловой обрыв, осыпавшийся и обнажившийся сверху, но уже успевший зарасти до самого низа грабовой порослью.
– Это и есть та самая меловая гора, – совсем недавно рассказывал здесь гид, – куда прилетала на половой щётке королева всех ведьм булгаковская Маргарита. Именно с этого отвесного обрыва она прыгнула вниз головой и плескалась затем в тёплой реке, чтобы потом, выйдя из воды, радостно приплясывать на берегу, на котором мы сейчас с вами и стоим.
– Да? – удивилась Ида, самая благодарная из его слушательниц, – а я, признаться, почему-то считала, что она встречалась с ведьмами на левом берегу, там, где сейчас находится Радужный массив.
– Это потом Маргарита там с ними встречалась, а сначала она прилетала сюда, чтобы искупаться, – заверил гид Иду и продолжил, – но не только она бросалась с этого утёса вниз головой. Девичья гора печально знаменита тем, что именно здесь многие девушки кончают жизнь самоубийством. Правда, сейчас это сделать невозможно, поскольку весь склон, как видите, полностью зарос деревьями, а само озеро высохло.
– А правда, что в этом озере, – поинтересовалась ещё одна экскурсантка, – водились раньше русалки?
– Правда, – кивнул гид, – можете не верить, но тут на дне до сих пор лежат их останки.
– Какой ужас! – всплеснула руками Ида, – а, правда, что русалки… ну, в них превращались ведьмы, которых утопили?
– Есть такая теория, – подтвердил гид, – хотя здешние русалки несколько отличались от обычных русалок.
– Чем же? – заинтересовалась Ида.
– У здешних русалок хвост был не рыбий, а змеиный.
– Как это! – удивилась Ида. – Разве такое бывает?
– Здесь, на Лысой горе, и не такое бывает.
Переступив поваленную акацию, Майя с Живой зашли в тенистый яр. Шум от шоссе в этом тенистом зелёном коридоре стих в несколько раз. Жива остановилась и, слегка поклонившись, обратилась к горе, как к живому человеку:
– Девичья гора, можно к тебе?
Девушки замерли и прислушались: ничего, никакого знака. Как вдруг где-то рядом звучно отозвалась кукушка.
– Можно, – кивнула Жива, – пошли. Нам нужно сейчас набраться силы – на нашем месте силы.
23. Голгофа
Следует сказать, что Лысая гора представляла из себя сплошное кладбище, несмотря на то, что не было на ней ни оградок, ни крестов. Более того, в некоторых местах останки лежали тремя пластами.
Почти восемьсот лет назад хан Батый замуровал в подземных пещерах горы тысячи жителей Киева, которые скрывались здесь от хазаро-уйгурской Золотой орды. Погребенные заживо, они так и не нашли покоя на небесах, и до сих пор не давали спокойно жить тем, кто тревожит их покой. Это был первый пласт неупокоенных душ.
Сто пятьдесят лет назад здесь был построен Лысогорский форт – самая большая земляная крепость в Европе. Все планы ходов и выходов были строго засекречены, ну, а для того, чтобы крепостные строители не выдали тайну врагу, все они, приблизительно три тысячи человек, по приказу князя Меньшикова сразу же после окончания работ были замурованы заживо в штольнях. Это был второй пласт неупокоенных душ.
Сто лет назад форт превратили в место казни для государственных преступников царского режима. Военных здесь расстреливали, а политических вешали. На плане крепости чётко виден довольно большой огороженный участок с недвусмысленной надписью "8 виселиц". Это лобное место под горой в широком провале между речкой Лыбедь, текущей сейчас в бетонных берегах, и казармой на вершине горы, там, где стоят сейчас вышки секретного объекта, и назвали позднее киевской Голгофой, которая стала ныне главной достопримечательностью Лысой горы. За 10 лет три палача успели казнить здесь более 200 человек. И это был третий пласт неупокоенных душ.
Именно в этой, заросшей столетними грабами, чаще и находилась могила знаменитого революционера-анархиста Дмитрия Богрова, известного также под именем платного агента-осведомителя Аленского, прославившегося тем, что в Киевском оперном театре во время второго антракта спектакля "Сказки о царе Салтане" смертельно ранил двумя выстрелами из браунинга председателя Совета министров России Петра Столыпина, прозванного "вешателем" за содействие многочисленным казням террористов через повешение.
Не будь этих выстрелов, революционное движение в России было бы окончательно задушено "столыпинским галстуком" и не было бы ни мировой войны, ни падения царского режима, ни последовавших затем погромов, ни самой великой октябрьской социалистической революции, на семьдесят лет перевернувшей мир. Но выстрелы прозвучали, лучший из государственных деятелей был убит, и мир перевернулся.
Тройной агент Богров, завербованный немецкой разведкой и оставивший в дураках не только царскую охранку, но и своих товарищей по партии, был, естественно, вскоре повешен. И не где-нибудь, а на Лысой горе, на киевской Голгофе.
Когда его подвели к виселице и спросили о последнем желании, он ответил, что хочет поговорить с раввином. Этого ему не дозволили, поскольку раввина рядом не было, и тотчас надели на голову мешок. А чтобы никто не нашёл его могилу, выкопанную неподалёку от места казни, по ней специально прошлась рота солдат. Могилу, кстати, ищут до сих пор, о чём свидетельствуют многочисленные вырытые вокруг ямы.
Неугомонный дух его, ставший впоследствии стражем Лысой горы, всегда был в курсе всего, что происходило на горе, и знал в лицо всех, кто заходил туда с недобрыми намерениями. Охраняя пределы Лысой горы от убийц и самоубийц, предостерегая их от совершения насилия, он пугал их всех своим видом, появляясь перед ними то в образе человека с мешком на голове, то в чёрном фраке и со "столыпинским галстуком" на шее – обрывком верёвки с затянутой петлёй, с которой он и был погребён более ста лет тому назад.
Именно сюда, к погосту на Голгофе, и направляла свой путь Веда, ведомая собакой-поводырём. Они двигались теперь вдоль ручья Маричанка, скрытого внизу за деревьями в непролазной чаще урочища. На противоположной стороне оврага находился пустырь, который никогда и никем не заселялся.
Неожиданно с той стороны урочища до неё донёсся детский визг и крик, словно кто-то звал на помощь: "Ма! Ма!". Веда прислушалась. Девичий крик повторился. "Марк! Марк!" – звонко звала кого-то девочка. Ей отозвался невнятный мальчишеский голос, и всё завершилось дружным смехом. Нет, это была не Зоя.
Напротив располагался трёхкорпусный общеобразовательный комплекс "Мицва 613", состоящий из средней школы и детского сада, где детей с трёх лет обучали шестьсот тринадцати заповедям, из которых триста шестьдесят пять, по числу дней в году, запрещали что-либо делать.
Остальные двести сорок восемь, по числу костей и органов в человеческом теле, предписывали исполнение определённых вещей. Странно было только, что столь нужное общеобразовательное учреждение находилось в столь небезопасном для детей месте.
Впрочем, Веда ничего странного в подобном соседстве не находила, ведь место это было священным, подобным тому, которое располагалось на земле обетованной. Единственное отличие состояло в том, что там преступников распинали, а здесь вешали.
Хаски привёл её к вышкам. Она поняла это по слабому гудению трансформаторной будки за бетонным забором секретного объекта.
– Веди на Голгофу! – приказала она.
Вначале собака-поводырь потянула Веду направо – туда, где заканчивалась двухколейная грунтовая дорога и начиналось асфальтовое покрытие, затем повёла её вдоль забора. Исходив всю гору вдоль и поперёк, Веда за всю свою долгую жизнь ни разу не удосужилась побывать внутри этого таинственного режимного объекта, который вначале охраняли солдаты внутренних войск, а затем вневедомственная охрана с собаками.
На огромной территории, кроме пяти радиовышек и главного двухэтажного корпуса находилось ещё несколько кирпичных строений. Площадь секретного объекта №7 была неправильной геометрической формы и выглядела на карте, как перевёрнутый дом с двухскатной крышей или как широкий в основании прямоугольник, соединённый с неравнобедренным треугольником.
Учуяв Хаски, сторожевые собаки за забором подняли оглушительный лай. Одна из них даже вылезла из норы под забором и стала тявкать, наступая сзади на них. Не обращая на лай никакого внимания, Хаски невозмутимо вёл Веду за собой. Не доходя до въездных ворот, с натянутой на каркас металлической сеткой, он повернул с асфальтовой дороги налево, и Веда почувствовала под ногами тропинку, спускающуюся в пологий яр.
Заросший вековыми грабами, под сплетённой воедино кроной он хранил мрачное молчание. Кое-где деревья уже повалились на землю – то ли от старости, то ли после бури, создав надломленными, ощерившимися стволами непроходимые дебри. Некоторых из них уже гнили, издавая влажный запах гнили. Чуть ниже располагались развалины двух кирпичных строений под плоскими крышами со зловещими тёмными провалами от окон и дверей. Между ними прятался вход в раскопанный грот.
Но когда-то здесь было пусто, за исключением поставленных в ряд восьми виселиц. Под покровом ночи сюда при свете фонарей заезжали чёрные кареты. Из одной из них выводили осуждённых, из другой выходили судебный пристав, священник и врач, из третьей вылезал палач, который после оглашения приговора и отпускания грехов приводил его в исполнение. Как только врач констатировал смерть, тела тут же бросали в вырытые могилы, закапывали и утаптывали.
И вот теперь над теми невидимыми никем могилами Веда и увидела души повешенных. За давностью лет они были прозрачны и бесцветны, как призраки, и всё же каждая имела своё очертание, а также свойственное только ей выражение лица. Кроме того, все они обладали светимостью, словно сотканы были из тусклого света.
Призраки вели себя так, словно они были живые. Одни висели над могилами со скорбно поникшими головами, другие о чём-то переговаривались, третьи бурно выясняли отношения между собой. Покинув тела, их астральные оболочки продолжали разумное бытие и в тонком мире.
Встретили они Веду неприветливо.
"Убирайся отсюда!" – гневно прикрикнул на неё самый ближний из них.
"Уходи сама и предупреди других!" – посоветовал ей другой.
Постоянно пребывая во мраке, ничего не видя перед собой, Веда, тем не менее, видела духов наяву точно так же, как зрячие видят людей во сне – в цвете, в объёме, в действии, полностью вовлечённых в происходящие события. И разговаривала она с духами точно так же, как зрячие разговаривают с кем-то во сне – мысленно, телепатически, не произнося вслух ни слова, и тем не менее всё понимая и при этом сознавая, что говорят они естественным образом.
"Почему? – спросила Веда. – Что случилось?"
"Ещё не случилось, но скоро случится."
"Что?"
"Будет беда. Брат на брата. Муж против жены. Свой пойдёт против своего и будут убивать друг друга. Говорящие на одном языке. А верховодить этой бойней будут чужие. Предупредите моих родных. Чтобы уезжали, пока не поздно."
"Да не может быть такого!" – не поверила Веда и спустилась ниже.
"Вы не видели Зою?" – обратилась она к соседним духам.
Те покачали головами.
"Страж!" – призвала Веда самого главного из них.
Только он мог ей помочь, он был вездесущим и часто знал то, чего не знали другие. Она повела головой и прислушалась: страж не откликался.
"Богров!" – нетерпеливо повторила она.
Безрезультатно. Ни видения, ни звука. Сплошная пустота в эфире.
– Мордко! – недовольно крикнула она вслух, назвав его настоящим именем, и в ту же секунду призрак в чёрном фраке со "столыпинским галстуком" на шее, словно вспугнутый криком, плавно слетел сверху по кривой и повис у неё над головой.
"Да!" – услышала она в голове своей ответ.
"Скажи, – обратилась она к нему, – где Зоя, куда она пропала?"
"Она рядом."
"Где именно?"
"Приди и узри."
"Издеваешься? Я ведь слепая."
"Придёшь – услышишь."
"Что?"
В ответ страж насмешливо зацокал языком, давая ей понять, что.
Неожиданно он исчез из поля её внутреннего зрения, так же внезапно, как и появился. Страж оказался немногословным, больше она от него ничего не услышала. Возможно, дел у него сегодня было невпроворот.
Впрочем, посыл от него был ясен. Веда отчётливо понимала, куда ей теперь идти. Впервые это противное цоканье, это мерзкое причмокиванье она услышала там, где ослепла, где свет для неё померк раз и навсегда. С тех пор издевательское щёлканье языком преследовало её на горе повсюду. Неужели в пропаже Зои замешан Наг?
Надо спешить туда, куда указал ей страж. Приди и узри! Именно эти слова были начертаны когда-то на кирпичной кладке перед входом в Нагиеву нору. Именно эти слова и завлекли её тогда в его берлогу.