Глава 14
Испанский колет, выгодно подчёркивающий фигуру; пышная фреза, тёмно-вишнёвый атласный плащ, отороченный золотистой тесьмой; широкополая шляпа, отделанная плюмажем; высокие замшевые сапоги, массивная золотая цепь с сапфиром, красовавшаяся на груди молодого испанского идальго Рене Альвареса ди Калаорра, несомненно, говорили о его богатстве и знатном происхождении. Эту картину дополнял отличный конь, правда бургундских кровей, увы, но в городе так и не удалось найти истинных испанских жеребцов, а также двуручный Бастард Сворд в новых алых ножнах, притороченных к седлу с левой стороны.
Жиль, которого теперь попросту называли Хуан, облаченный в блестящий металлический нагрудник, такие же поножи и солереты, вооружённый до зубов, в барбюте с открытым забралом, также восседал верхом и выглядел воинственно и достаточно убедительно для телохранителя дона Альвареса.
Профессор же органично соответствовал сему маскараду, ибо он – испанец, Фернандо Сигуэнса, учёный муж и личный секретарь дона Альвареса ди Калаорра, важно покачивался на приземистом крепком муле, доставая ногами чуть ли не до земли.
И эта живописная компания покинула Вандом, направившись в Блуа.
* * *
Расстояние до Блуа, без малого восемь лье, "испанский аристократ" и его люди рассчитывали преодолеть к вечеру. На тракте, ведущем от Вандома в сторону Луары, на левом берегу которой и возвышался Блуа, "испанцы" поначалу не встретили ни одного сбира и пришли к выводу, что их поиски прекращены.
Безусловно, они чувствовали себя уверенно в новом амплуа, правда, дон Альварес всё же опасался за качество поддельной охранной грамоты, но, как выяснилось в дальнейшем, совершенно напрасно. Документ был настолько виртуозно подделан, что когда "испанцев" остановил отряд стражников из пяти человек, – так на всякий случай, всё же дорога идёт на Блуа, где в данный момент пребывал Его Величество, – лейтенант, бегло прочитав грамоту, откланялся, заметив, что французы всегда рады приветствовать на своей земле дружественных наваррцев.
По мере приближения к Блуа, Рене охватило волнение, он снова резко почувствовал запахи окружающего мира, из чего сделал вывод: "Мы – на правильном пути". Возникал вопрос: где остановился король – в замке, или всё-таки в охотничьей ставке?
Прелат остановил коня и замер. Перед ним открывалась развилка из трёх дорог, несомненно, главная шла в Блуа, та, что поворачивала налево – в Орлеан, на право же – в Тур.
Рене уверенно выбрал направление на Блуа; его спутники, не задавая лишних вопросов, беспрекословно последовали за ним.
Сгущались сумерки, надо было найти жильё или постоялый двор, дабы остановиться на ночь. Но прелат упорно следовал вперёд. Наконец, профессор, не умевший укрощать свой аппетит, взмолился:
– Господин прелат, пора бы и на ночлег. Разве вы не проголодались?
– Проголодался. Подождите немного, скоро отдохнём.
Фернандо хмыкнул, но делать нечего – раз ввязался в дело, надо следовать до конца.
Дорога извиваясь, пролегала по лесу. Вдруг Фернандо уловил запах жареного мяса.
– Господин! Постоялый двор – впереди! – воскликнул он и облизнулся.
На что Рене невозмутимо ответил:
– Думаю, это жарится олень, которого нынче днём подстрелил король.
Жиль и профессор многозначительно переглянулись: прелат не ошибся в выборе дороги, впрочем, они в этом не сомневались. Или почти – не сомневались…
– А знаете ли вы, что такое – королевский олень? – поинтересовался прелат.
– Он огромный, белый с раскидистыми рогами, – предположил Жиль.
Рене рассмеялся.
– А вы, что думаете, профессор?
– Ей богу, сударь, мне всё равно: лишь бы олень был съедобным!
– Да, Фернандо, ваши мысли только о еде… Насколько мне известно, олень может быть любым, лишь бы его добыл на охоте сам король. Затем тушу животного потрошат и начиняют различно рода овощами и фруктами. Но весь фокус заключается в специальной рульке, которую подают именно монарху. Он разрезает мясо серебряным ножом, а внутри – небольшая пустота, где…
Жиль проглотил слюну. Профессор и вовсе взмолился:
– Умоляю, господин прелат, я уже теряю сознание от голода. В пустом брюхе бурчит. – Итак, позвольте мне закончить мысль: где находится вишенка! – завершил своё гастрономическое повествование Рене.
– Как вишенка? Зачем? А мясо? – недоумевал профессор.
– В этом-то и заключается вся прелесть: король не ест мясо оленя, а только – одну вишенку, – ещё раз пояснил прелат.
– Порча добра, да и только, – подытожил Жиль. – Обкромсать кусок жареного мяса из-за какой-то вишенки!
– Да, а я разве не сказал? – король бросает мясо своим охотничьим псам!
Жиль издал возглас удивления, профессор – разочарования.
– Уж лучше бы его величество бросил этот кусок мне! – воскликнул голодный учёный муж.
Уже совершенно стемнело, когда перед "испанцами" появился вооружённый разъезд. Королевские гвардейцы тотчас двинулись навстречу непрошенным всадникам, выставив вперёд алебарды.
– Кто такие? – поинтересовался капитан гвардейцев.
На что Рене уверенно и гордо ответил:
– Я – дон Альварес ди Калаорра, испанский идальго. Это мои люди: телохранитель-оруженосец Хуан и личный секретарь Фернандо Сигуэнса.
Гвардейцы окружили всадников, освещая факелами.
– Чем вы можете подтвердить свои слова? – осведомился капитан гвардейцев.
– Прошу вас, – профессор извлёк из седельной сумки небольшую шкатулку из резного дерева, в которой хранились документы.
Изучив предоставленные бумаги, капитан немало изумился:
– О! Сударь! Простите – рядом ставка его величества и мы вынуждены проверять всех, следующих по дороге.
– Не стоит извиняться, капитан. Вы исполняете свой служебный долг! – заметил "испанец". – Я намеренно направился по этой дороге, лелея надежду на встречу с всесильным герцогом Монморанси.
Капитан удивлённо вскинул брови.
– Говорите, дон Альварес.
– Дело в том, что я желал бы приобрести обширные земли в Лангедоке, они как раз прилегают к Пиренеям. Может быть, вы слышали о замке Бланшефор? Говорят, он принадлежал Ордену тамплиеров! Я, видите ли, – очень сентиментален…
Капитан был образованным человеком и, несомненно, знал о последнем магистре тамплиеров, которого сожгли на костре почти двести лет назад, а также о таинственном замке Бланшефор, некогда принадлежавшем Ордену.
– Конечно, сударь, мне известно о тамплиерах и о Бланшефоре…
– Так вот, – продолжил дон Альварес. – Я, как подданный Наварры, должен испросить высочайшего дозволения герцога Монморанси, заплатить в казну подати… Но, увы, его величество и двор, почти не бывают в Париже. Я случайно узнал, что монарх имеет удовольствие охотиться в окрестностях Блуа. И вот я – здесь!
Рассказ испанского идальго выглядел достаточно правдоподобным, особенно подкреплённый несколькими золотыми монетами, которые профессор, кряхтя покинувший мула, сунул капитану прямо в седельную сумку, чем тот остался доволен.
– Хорошо, сударь. Уже поздно, вы нуждаетесь в ночлеге: я предоставлю свой скромный шатёр в ваше распоряжение, сам же переночую с гвардейцами. Располагайтесь в моём жилище и улаживайте все свои дела с герцогом Монморанси. Но предупреждаю: к нему требуется особенный подход.
Дон Альварес понимающе кивнул и последовал за разъездом.
* * *
Шатёр капитана гвардейцев располагался почти на окраине охотничьего лагеря. Всё в лагере подчинялось установленной дворцовой иерархии. Рядом с королевской ставкой были разбиты шатры герцога Монморанси, фаворитки Элеоноры де Олорон Монферрада, министров де Гиша и де Бризе с супругами, лейб-медиков, камердинера и его помощников, главного сенешаля и так далее. Затем чуть поодаль шёл малый двор принцессы Жозефины с её многочисленными фрейлинами. Королева последние два года пребывала в лучшем мире, оставив Франциска вдовцом, что усилило борьбу придворных красавиц за обладание его сердцем, но внезапно появившаяся графиня де Олорон спутала все карты: король буквально потерял голову с первой же их встречи, воспылав к юной испанке безумной страстью.
Рене, иначе говоря, – дон Альварес, ощутил тревогу, по мере приближения к лагерю его пульс участился, неожиданно, он заметил, что из алых ножен меча исходит едва уловимое свечение: "Бастард чувствует нечистую силу. Несомненно, я могу рассчитывать на него… Это знак…"
Шатёр капитана гвардейцев действительно не отличался красотой и уютом, но главное – в нём стояли запасы вина, на походном импровизированном столе лежал отменный свиной окорок, чему весьма возрадовались оголодавшие профессор и оруженосец Хуан-Жиль.
Отужинав, дон Альварес заснул, предусмотрительно положив рядом Бастард Сворд. Сон навалился тяжело, грудь сдавило, даже во сне Альварес чувствовал, что ему трудно дышать. Сквозь кромешную тьму к нему тянулись безобразные руки с длинными загнутыми когтями, но так и не смогли схватить его – мешала какая-то сила, явно защищавшая спящего идальго, – наконец, появилось лицо маркизы де Монтей, затем исчезло, сменившись прекрасным обликом Элеоноры, но и он долго не продержался.
Дон Альварес проснулся в холодном поту, правая рука непроизвольно легла на Бастард Сворд … Он поднялся с тюфяка, взял меч, ещё с вечера предусмотрительно освободив его от ножен, и вышел из шатра.
Альвареса обдало ледяным холодом: он отчётливо увидел графиню де Олорон, стоявшую между шатров гвардейцев. Идальго выставил вперёд меч, в левой руке он сжимал крест-кинжал, приготовившись защищаться и убить исчадие Ада. Но…Элеонора исчезла.
* * *
Альварес проснулся рано: гвардейцы шумели, так и не протрезвев с вечера. После лёгкого завтрака, приготовленного Хуаном-Жилем, лагерь огласил зов охотничьих рогов, возвещавших о новой королевской охоте: придворные, дабы не разгневать Франциска, поторопились одеться и оседлать лошадей.
Между тем осенним прохладным утром на опушке леса появился человек. Он вглядывался в глубь леса. На нём была тёплая стёганая куртка, высокие краги, защищавшие ноги от колючек и корневищ, с плеча на серебряной цепочке свисал охотничий рог. Рядом с егерем бежал бордосский дог, грудь и голова которого были облачены в специальный панцирь. Дог постоянно принюхивался и мотал головой, отчего его уши колыхались из стороны в сторону.
Мужчина, лучший королевский егерь, в очередной раз выслеживал оленя. Ранее Франциск собственноручно убивал зверя, загнанного сворой собак, но в этот раз решил насладиться кровавой картиной сполна, устроив парфорсную охоту. Его не волновало, что доги, разгорячённые горячей кровью животного, могут и вовсе растерзать свою добычу: важнее всего предстоящее зрелище, которого так жаждали король и новая фаворитка.
Егерь много лет сопровождал свиту Франциска, беспрестанно перемещавшуюся по всему королевству, ему приходилось выслеживать: оленей, ланей, косуль, кабанов, волков, лис… Неожиданно в глубине леса он заметил роскошного оленя, его рога были огромны, по истине, подобная особь заслужила звания Короля оленей. Такого красавца егерь ещё не встречал.
Егерь замер, подавшись очарованию зрелища, дог насторожился и застыл на месте. Под бежево-коричневой кожей животного мягко переливались мускулы, великолепные рога издалека казались своеобразной короной.
Буквально мгновенье тёмные, миндалевидные, влажные глаза оленя изучали человека и его собаку, затем зверь развернулся, скрывшись в чаще леса. В утренней тишине слышался стук его копыт. После этого егерь и его дог вернулись в лагерь: король и придворные предвкушали кровавое зрелище.
Глава 15
Егерь в сопровождении блистательной кавалькады вернулся к тому месту, где встретил красавца-оленя. Раскачивались перья на шляпах, одетых в шелка и бархат придворных, правда, несколько утомлённых вынужденной кочевой жизнью. Но её недостатки порой скрашивались остротой ощущений, которые они предвкушали получить в скором времени.
Принцесса Жозефина в окружении своих фрейлин, одетых в тёмно-вишнёвые бархатные платья с длинными ниспадающими рукавами, отороченные лисьем мехом по последней моде, держались обособленно и не собирались участвовать в гоне. Жозефина недавно рассталась с очередным любовником и откровенно скучала.
Графиня Элеонора де Олорон, напротив, в отличие от принцессы, горела желанием насладиться бешеной скачкой, а затем увидеть, как "король охоты" пронзит пикой взмыленное разгоряченное животное, словно булавкой пёструю бабочку.
Внешний графини вид: строгое изумрудное платье, берет, высокие сапожки; удобное женское седло, говорили сами за себя – она намерена не отставать от гона, следуя за королём Франциском и герцогом Монморанси.
Королевский конь чувствовал предстоящую скачку, и с нетерпением бил копытами землю, готовый в любую секунду, по воле седока, воспарить над землёй. Франциск же почти не испытывал волнения охотника, за много лет своей кочевой жизни, он исколесил всё королевство, пресытившись абсолютно всем. Теперь единственным "предметом", доставляющим ему истинное удовольствие, была графиня Элеонора де Олорон. Король беспрестанно посылал ей нежные взгляды, та же не оставалась в долгу, обворожительно улыбаясь в ответ.
Дон Альварес ди Калаорра присоединился к возбуждённой толпе придворных. Его заметил герцог Монморанси, ибо не сделать этого было просто не возможно: идальго был красив, изысканно одет, а самое главное – богат, причём так, что желал приобрести заброшенные земли Лангедока, которые вот уже двести лет как пустовали, разорённые былыми Альбигойскими воинами.
Дон Альварес постарался, чтобы слухи о его богатстве облетели охотничий королевский лагерь в течение утра, и ни у кого из придворных не возникло сомнений по этому поводу. Герцог Монморанси, как доверенное лицо Франциска, решал многие государственные вопросы, в том числе и земельные. Он предвкушал крупный куш, который сорвёт с испанского идальго, милостиво улыбаясь дону Альваресу. Придворные шептались, с интересом обсуждая нового вельможу, появившегося при дворе.
Дон Альварес разместился недалеко от министра де Бризе и его очаровательной супруги, неожиданно заметив, как к Элеоноре подъехал монах на лошади – они обменялись несколькими фразами, после чего тот растворился в толпе придворных. Сомнений не было – это Арман, бывший настоятель монастыря Святого Доминика в Шоле.
Дон Альварес и Хуан многозначительно переглянулись, что означало: телохранитель возьмёт бывшего настоятеля на себя, и постарается задержать его.
Элеонора пребывала в прекрасном настроении, она остроумно шутила, всячески подчёркивая свою беспечность. Лишь один дон Альварес знал цену этим шуткам: Бастард Сворд в ножнах снова отливал таинственным светом. Идальго постарался прикрыть его длинным плащом, дабы не привлекать внимания окружающих. Сам же он ощущал леденящий холод, исходящий от графини, ему стало страшно: а вдруг ничего не получиться? – что тогда?
Впереди придворных колыхалось целое море собачьих хвостов, псари едва сдерживали своих питомцев, готовых броситься по следу, преследуя добычу. Теперь, когда все были в сборе, распорядитель охоты подъехал к королю. Франциск кивнул, что означало: начинайте!!! По сигналу распорядителя, один из псарей спустил с поводков двух собак. Псы с егерем углубились в лес в поисках лежбища оленя.
Далёкий лай известил, что гончие взяли след. За лаем послышался высокий сигнал горна, и король-охотник со свитой ринулись вперёд. Тотчас же псари спустили с поводков гончих и борзых, удерживая лишь бордоских и маалосских догов, закованных в панцири и кольчугу, ибо их черёд ещё не настал.
Собаки немедля бросились в лес, за ними последовала королевская кавалькада, принцесса Жозефина и её дамы скучным взором проводили охотников, снедаемых жаждой крови и острых впечатлений.
Хуан отыскал в пёстрой толпе всадников бывшего настоятеля и сел ему "на хвост", стараясь не отставать, что, впрочем, оказалось делом несложным, ибо монах никогда не слыл искусным наездником. Арман почувствовал: его преследуют! Но что же делать? Звать на помощь? Что тогда он скажет? Поэтому монах решил не сдаваться, тянуть время, ибо знал, что скоро всё закончится.